– Не могли бы вы назвать имена этих ребят? Это очень интересно.
– Конечно. Ну, во-первых, министр внутренних дел – Дескэ. Самый лучший из них. Он...
– Не надо, – простонал Уайетт, садясь на стул и закрывая лицо руками.
– А что?
Уайетт посмотрел на него.
– Послушайте, Доусон. Я постараюсь вам рассказать о нем совсем коротко. Этот отличный парень Дескэ был шефом тайной полиции Серрюрье. Серрюрье говорил: «Сделай это». И Дескэ делал. И все это кончалось целым рядом убийств. Но Дескэ однажды допустил промах. Один из смертников выжил и ускользнул из его рук. Это его пушки гремят там, в горах, Фавеля. – Он похлопал Доусона по плечу. – Серрюрье не простил этого Дескэ. И как вы думаете, что случилось с ним?
Доусон сидел, как пришибленный.
– Откуда я знаю?
– И никто не знает. Дескэ исчез. Как сквозь землю провалился. Или испарился. По моему предположению, он закопан в землю где-то на территории замка Рамбо.
– Но ведь он был таким хорошим, приветливым малым, – сказал Доусон и покачал в недоумении головой. – Как же я всего этого не заметил? Ведь писатель должен разбираться в людях. Мы с Дескэ даже рыбу вместе ловили. Во время рыбной ловли ведь как-то можно узнать человека, правда?
– Вовсе не обязательно. У людей, подобных Дескэ, мозг разбит на секции. Скажем, если кто-то из нас убьет человека, это останется с ним на всю жизнь, повлияет на него. Но с Дескэ иначе. Он убивает человека и тут же забывает об этом. Это не беспокоит его ни в малейшей степени и никак на нем не сказывается.
– Господи! – произнес Доусон в ужасе. – Я ловил рыбу с убийцей!
– Больше уже не придется, – жестко сказал Уайетт. – Вы вообще больше ни с кем не будете ловить рыбу, если мы не выберемся отсюда.
Доусон разразился гневными тирадами.
– Чем занимается американское правительство, черт побери! У нас здесь база, почему мы не избавили этот остров от всякой нечисти!
– Меня просто тошнит от ваших рассуждений, – сказал Уайетт. – Вы не знаете того, что творится под самым вашим носом, а когда вам дают щелчок по носу, то кричите «караул» и бежите за помощью к вашему правительству. А оно придерживается на этом острове политики невмешательства. Если оно повторит здесь опыт с Доминиканской республикой, то испортит дипломатические отношения со всеми другими странами этого полушария. Русские просто животы надорвут от смеха. Так что лучше всего действовать именно так. А потом, свободу нельзя поднести людям на блюдечке, они сами должны ее взять. Фавель это знает, и он этим сейчас занимается. – Он посмотрел на странно поникшую фигуру Доусона, сидевшего на кровати.
– Вы хотели взять мою машину, не так ли? Не полицейский, а вы хотели ее увести.
Доусон кивнул.
– Я поднялся наверх и услышал, как вы с Костоном говорили об урагане. Я испугался и решил, что лучше мне удрать.
– И вы могли покинуть всех нас?
Доусон горестно покивал головой.
– Не понимаю, – сказал Уайетт. – Я этого не понимаю. Вы – Доусон, Большой Джим Доусон, человек, с которым, как полагают, никто не может сравниться в стрельбе, борьбе, пилотировании самолета. Что случилось с вами?
Доусон лег на кровать и отвернулся к стенке.
– Идите к черту, – послышался его сдавленный голос.
IV
За ними пришли в четыре часа утра, вытащили их из камеры и погнали куда-то по коридору. Кабинет, куда их привели, был голым и мрачным, как все такие кабинеты во всем мире. Типичной была и фигура сидевшего за столом. Темные холодные глаза и равнодушный взгляд можно встретить в любом полицейском участке Нью-Йорка, Лондона или Токио, и то, что у человека был темный цвет кожи, не имело никакого значения.
Человек долго бесстрастно смотрел на арестованных, затем сказал кому-то:
– Ты – дурак. Мне они нужны порознь. Уведи вот этого.
От ткнул авторучкой во Уайетта, и того немедленно вывели из кабинета и препроводили обратно в камеру. Щелкнул ключ в замке, и Уайетт остался один.
Он прислонился к стене и стал размышлять о том, что может с ним произойти. Вероятно, его ожидает участь Дескэ, и надежды на освобождение теперь приходилось связывать только с Фавелем. Его пушек в последнее время не было слышно, и Уайетт не имел представления о том, каково сейчас положение его войск. Если Фавель не захватит Сен-Пьер, то его либо расстреляют, либо он утонет в этой камере, когда воды залива Сантего поглотят город.
Он сел на стул и продолжал размышлять. Полицейский, который их арестовал, проявил большой интерес к Мэннингу и Фуллеру, двум англичанам с Северного побережья. Было непонятно, зачем они понадобились ему сейчас, когда в разгаре была гражданская война. Потом он вспомнил, как Костон говорил что-то о поставках оружия и спрашивал о месте, где оно разгружалось, Кампо-де-лас-Перлас. Если эти двое были замешаны в этом, ничего удивительного в интересе полиции к их деятельности не было. Равно как и к деятельности других англичан на Сан-Фернандесе.
Затем Уайетт, почувствовав страшную усталость, растянулся на кровати и заснул.
Его разбудили, когда первые лучи рассвета проникли в камеру через окошко под потолком. Снова его повели по коридору и грубо втолкнули в ту же мрачную комнату. Доусона в ней не было, а полицейский за столом улыбался.
– Входите, мистер Уайетт. Садитесь.
Это звучало не как приглашение, а как приказ. Уайетт сел на жесткий стул и скрестил ноги. Полицейский заговорил по-английски:
– Я инспектор Розо, мистер Уайетт. Как вы находите мой английский? Я выучил его на Ямайке.
– Хороший английский, – подтвердил Уайетт.
– Очень приятно, – сказал Розо. – Я надеюсь, мы поймем друг друга. Когда вы в последний раз встречались с Мэннингом?
– Я вообще никогда с ним не встречался.
– Ас Фуллером?
– И с Фуллером тоже.
– Но вы знаете, где они живут. Вы сами признали это.
– Я ничего не признавал. Я сказал вашему полицейскому, что я слышал, что они живут на северном побережье. И кроме того, я сказал ему, что я никогда не видел ни того, ни другого.
Розо уткнулся в лист бумаги, лежавший перед ним. Не поднимая глаз, он спросил:
– Когда вас завербовала американская разведка?
– Черт возьми! – взорвался Уайетт. – Что за чепуха!
Розо резко поднял голову.
– Значит, вы состоите в английской? Вы британский шпион?
– Вы с ума сошли, – с негодованием сказал Уайетт. – Я ученый, метеоролог. И я вам кое-что скажу в связи с этим. Если вы в течение двух дней не эвакуируете людей из города, вы получите такое месиво, какого никогда в своей жизни не видывали. Приближается ураган.
Розо терпеливо улыбнулся.
– Да, мистер Уайетт. Мы знаем, под какой крышей вы работаете. Мы также знаем, что англичане и американцы тесно сотрудничают с Фавелем, чтобы свергнуть законное правительство нашей страны.
– Хватит, – воскликнул Уайетт и хлопнул ладонью по столу. – С меня достаточно. Я хочу встретиться с британским консулом.
– Вы хотите видеть Росторна? – спросил Розо, кривя рот в зловещей улыбке. – Он тоже хотел вас видеть. Он тут был еще с одним англичанином. К сожалению, из-за его дипломатического статуса мы не могли арестовать и его, мы знаем, что он руководит вами. Наше правительство посылает в Лондон официальный протест по поводу его деятельности. Он объявлен персоной нон грата. – Улыбка расплылась на его лице. – Видите, я не чужд и латыни, мистер Уайетт. Неплохо для невежественного нигера, а?
– Невежественность – очень подходящее слово, – сухо заметил Уайетт.
Розо вздохнул, как вздыхает учитель, видя строптивого нерадивого ученика.
– Не стоит оскорблять меня, Уайетт. Ваш сообщник – этот Доусон, американский агент, уже признался во всем. Эти американцы вообще-то слабаки, знаете ли.
– В чем он признался, черт побери? Он столь же не виновен ни в чем, как и я. – Он машинально провел рукой по столу и ощутил на его поверхности какую-то влагу. Повернув к себе ладонь, он увидел на ней кровь. Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на Розо.
– Да-да, Уайетт. Он сознался, – сказал Розо. Затем, вытащив из ящика чистый лист бумаги и аккуратно положив его перед собой, он выжидательно поднял авторучку. – Итак. Начнем снова. Когда вы в последний раз видели Мэннинга?
– Я никогда не видел Мэннинга.
– Когда вы в последний раз видели Фуллера?
– Я никогда не видел Фуллера, – монотонно повторил Уайетт.
Розо медленно положил ручку на стол и вкрадчиво сказал:
– Ну что, может, мы проверим, так ли вы упрямы, как Доусон? Может быть, все-таки менее упрямы? Это было бы лучше для вас. Как и для меня, впрочем.
Уайетт прекрасно знал, что за его спиной у двери находились двое полицейских. Они стояли неподвижно и безмолвно, но он чувствовал их присутствие всем своим существом. Он решил прибегнуть к уловке из арсенала Росторна.
– Розо, – сказал он. – Серрюрье спустит с вас шкуру за это.
Розо поморгал глазами, но ничего не сказал.
– Он знает, что я здесь? Он человек суровый, особенно если его рассердить. Вчера при мне он сделал такую выволочку Ипполиту – тот весь трясся.
– Вы что, видели вчера нашего президента? – спросил Розо голосом не столь твердым, как раньше.
Уайетт попытался вести себя так, словно встречаться с Серрюрье и выпивать с ним по паре рюмочек было для него делом самым обыкновенным.
– Конечно, – он наклонился к столу. – А вы знаете, кто такой Доусон, которого вы избили? Это всемирно известный писатель. Вы, может быть, слышали о Большом Джиме Доусоне? Его все знают.
У Розо задергалась щека.
– Он пытался мне внушить, что... – он внезапно осекся.
– Вы же ставите Серрюрье в трудное положение, – продолжал свое наступление Уайетт. – У него на руках Фавель, но это еще ладно, с ним он как-нибудь справится. Он сам мне это сказал. Но его беспокоят американцы на мысе Саррат. Он не знает, собираются ли они выступить против него или нет. Вы, я думаю, представляете себе, что произойдет, если они выступят. Они с Фавелем с двух сторон расколют Серрюрье, как орех.
– А при чем здесь я? – неуверенно спросил Розо.
Уайетт откинулся на стуле и посмотрел на Розо с хорошо наигранным ужасом.
– Как при чем! – воскликнул он. – Вы что, дурак? Вы не понимаете, что вы даете американцам в руки козырь, которого они ждут? Доусон – заметная фигура на международной арене, и он американец. Очень скоро командующий Брукс будет запрашивать Серрюрье о нем, и если тот не предъявит ему Доусона живым и невредимым, Брукс предпримет необходимые шаги, включая применение силы. Доусон – прекрасный предлог для этого. Человек известный во всем мире, кандидат на Нобелевскую премию – это не рядовой американец какой-нибудь. И Брукс прекрасно понимает, что мировое общественное мнение поддержит его.
Розо молчал, нервно подергиваясь. Уайетт дал ему возможность дозреть и через некоторое время продолжал:
– Вы знаете не хуже меня, что Доусон не сказал вам ничего о Мэннинге и Фуллере. По очень простой причине: он понятия о них не имеет, но вы использовали его для того, чтобы напугать меня. Я вам вот что скажу, инспектор Розо. Когда Брукс спросит Серрюрье о Доусоне, тот перевернет Сен-Пьер с ног на голову, чтобы отыскать его, потому что знает: если он его не найдет, то, пока он возится с Фавелем, американцы вломятся к нему с заднего хода и нанесут удар в спину. И если он выяснит, что инспектор Розо по глупости задержал Доусона и избил его до полусмерти, то держу пари, вы и пяти минут не проживете. Поэтому я советую вам как можно быстрее послать к Доусону врача и упросить его, чтобы он молчал о том, что произошло. Как вам удастся добиться этого, дело ваше.
Лицо Розо приняло такое выражение, что Уайетт чуть не рассмеялся. Наконец, Розо закрыл рот, глубоко вздохнул.
– Уведите этого человека в камеру, – приказал он. Уайетт почувствовал на своем плече руку полицейского, на этот раз державшего его менее грубо. Его вновь отвели в камеру.
Он долго не мог прийти в себя, не мог унять невольную дрожь от пережитого. Успокоившись, он стал вновь размышлять о ситуации, в которой они с Доусоном оказались. Теперь, после того, как ему удалось купить Розо на блестящей идее, счастливо пришедшей ему в голову, эта ситуация виделась в новом свете.
По-видимому, Розо теперь опасаться не следовало. Но оставалась проблема выбраться из этого здания до налета урагана, и решить ее было не так просто. Надо было подогреть страхи Розо, а для этого его надо было вновь увидеть. Уайетт подозревал, что это может произойти довольно скоро – знакомство с Серрюрье, на которое он напирал, должно было возбудить любопытство Розо, и он мог захотеть узнать об этом побольше.
Уайетт посмотрел на часы. Было семь утра, и солнечный свет вовсю пробивался сквозь окошко. Он надеялся на то, что Костону удалось вывести остальных из «Империала». Даже пешком они могли удалиться от него на приличное расстояние.
В этот момент до его сознания дошло, что снаружи что-то происходит. Оттуда доносился шум, на который он, погруженный в свои мысли, сначала не обратил внимания, – рев моторов, стук подошв бегающих туда-сюда людей, неясный гул голосов и прерывавшие его резкие звуки команд – так рявкают сержанты во всех армиях мира. Казалось, что на площади группировалась какая-то воинская часть.
Уайетт подтолкнул стул к стене, встал на него и попытался выглянуть в окошко. Но земли не было видно, ему удалось увидеть только верхнюю часть зданий на противоположном конце площади. Он долго стоял на стуле, стараясь определить, что происходит, но, в конце концов, махнул на это рукой. Он уже готов был спрыгнуть со стула, как раздался грохот орудий и так близко, что горячий воздух в камере, казалось, сотрясся.
Он поднялся на цыпочки, в отчаянии пытаясь хоть что-нибудь увидеть, и поймал красный отблеск огня на крыше стоявшего напротив здания. Послышался взрыв. Фасад здания медленно поехал вниз и с грохотом потонул в клубах серой пыли.
Затем взрыв раздался совсем рядом, и сильный поток воздуха и разбитого оконного стекла отбросил Уайетта к противоположной стене камеры. Последнее, что он помнил, – удар его головы о дерево двери, и он потерял сознание.
Глава 4
I
Раскаты орудийных залпов разбудили Костона. Он с колотящимся сердцем вскочил с постели, не в состоянии сразу сообразить, где он находится. Увидев знакомую обстановку своего номера в «Империале», он с облегчением вздохнул. Эвменидес, который ночевал вместе с ним, стоял у окна и смотрел на улицу.
– Черт возьми! – воскликнул Костон. – Пушки-то близко. Фавелю, наверное, удалось прорваться. – Тут он к своему смущению обнаружил, что спал в брюках.
Эвменидес отошел от окна и мрачно посмотрел на Костона.
– Они будут драться в городе, – сказал он. – Нам будет плохо.
– Естественно, – согласился Костон, потирая ладонью щетину на щеках. – Что там внизу?
– Много людей, солдаты, – ответил Эвменидес. – Много раненых.
– Раненые сами идут? Значит, Серрюрье отступает. Но он, конечно, так город не отдаст. Скоро начнется самое страшное – перестрелка на улицах. – Он быстрыми, точными движениями завел механическую бритву. – Полиция Серрюрье сдерживает население. Это он правильно сделал – ему ни к чему сейчас потоки беженцев, которые помешают армии. Но смогут ли они удержать народ, когда разыграется сражение? Вот в чем вопрос. У меня такое предчувствие, что нам предстоит кошмарный день.
Грек зажег сигарету и ничего не ответил. Костон закончил бриться в молчании. Его голова была занята размышлениями над тем, что означала близость артиллерии. Должно быть, Фавель разбил армию Серрюрье в долине Негрито и совершил прорыв к окраинам Сен-Пьера. Двигаясь быстро, он, конечно, мог ликвидировать остатки частей противника, и сейчас они, вероятно, оказались разбросанными по всей долине. Ночью на них можно было не обращать внимания, но днем они вполне могли представлять собой довольно опасную силу. Впрочем, Фавелю было не до них, так как он оказался перед лицом более грозной опасности. Он сейчас находился на равнине, на подходе к Сен-Пьеру, и Костон сомневался, были ли его солдаты столь хорошо вооружены и укомплектованы, чтобы соперничать в затяжной перестрелке с частями армии Серрюрье. До сих пор успех Фавелбыл связан с неожиданным для Серрюрье мощным артиллерийским ударом, к которому войска Серрюрье были не готовы. Но оправившись от него, они могли перейти к более решительным действиям. В распоряжении у Серрюрье имелись и артиллерия, и бронетехника, и авиация. Правда, бронетехника состояла из трех устаревших танков и десятка разномастных бронетранспортеров, а авиация – из переделанных для войны гражданских самолетов, но Фавелю хорошо было смеяться над всем этим, укрывшись в горах. На равнине ситуация была совершенно другой. Даже один танк представлял собой грозную силу, а самолеты могли поражать цели с помощью авиабомб.
Костон посмотрел на себя в зеркало. Интересно, думал он, удалось Фавелю захватить артиллерию Серрюрье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Конечно. Ну, во-первых, министр внутренних дел – Дескэ. Самый лучший из них. Он...
– Не надо, – простонал Уайетт, садясь на стул и закрывая лицо руками.
– А что?
Уайетт посмотрел на него.
– Послушайте, Доусон. Я постараюсь вам рассказать о нем совсем коротко. Этот отличный парень Дескэ был шефом тайной полиции Серрюрье. Серрюрье говорил: «Сделай это». И Дескэ делал. И все это кончалось целым рядом убийств. Но Дескэ однажды допустил промах. Один из смертников выжил и ускользнул из его рук. Это его пушки гремят там, в горах, Фавеля. – Он похлопал Доусона по плечу. – Серрюрье не простил этого Дескэ. И как вы думаете, что случилось с ним?
Доусон сидел, как пришибленный.
– Откуда я знаю?
– И никто не знает. Дескэ исчез. Как сквозь землю провалился. Или испарился. По моему предположению, он закопан в землю где-то на территории замка Рамбо.
– Но ведь он был таким хорошим, приветливым малым, – сказал Доусон и покачал в недоумении головой. – Как же я всего этого не заметил? Ведь писатель должен разбираться в людях. Мы с Дескэ даже рыбу вместе ловили. Во время рыбной ловли ведь как-то можно узнать человека, правда?
– Вовсе не обязательно. У людей, подобных Дескэ, мозг разбит на секции. Скажем, если кто-то из нас убьет человека, это останется с ним на всю жизнь, повлияет на него. Но с Дескэ иначе. Он убивает человека и тут же забывает об этом. Это не беспокоит его ни в малейшей степени и никак на нем не сказывается.
– Господи! – произнес Доусон в ужасе. – Я ловил рыбу с убийцей!
– Больше уже не придется, – жестко сказал Уайетт. – Вы вообще больше ни с кем не будете ловить рыбу, если мы не выберемся отсюда.
Доусон разразился гневными тирадами.
– Чем занимается американское правительство, черт побери! У нас здесь база, почему мы не избавили этот остров от всякой нечисти!
– Меня просто тошнит от ваших рассуждений, – сказал Уайетт. – Вы не знаете того, что творится под самым вашим носом, а когда вам дают щелчок по носу, то кричите «караул» и бежите за помощью к вашему правительству. А оно придерживается на этом острове политики невмешательства. Если оно повторит здесь опыт с Доминиканской республикой, то испортит дипломатические отношения со всеми другими странами этого полушария. Русские просто животы надорвут от смеха. Так что лучше всего действовать именно так. А потом, свободу нельзя поднести людям на блюдечке, они сами должны ее взять. Фавель это знает, и он этим сейчас занимается. – Он посмотрел на странно поникшую фигуру Доусона, сидевшего на кровати.
– Вы хотели взять мою машину, не так ли? Не полицейский, а вы хотели ее увести.
Доусон кивнул.
– Я поднялся наверх и услышал, как вы с Костоном говорили об урагане. Я испугался и решил, что лучше мне удрать.
– И вы могли покинуть всех нас?
Доусон горестно покивал головой.
– Не понимаю, – сказал Уайетт. – Я этого не понимаю. Вы – Доусон, Большой Джим Доусон, человек, с которым, как полагают, никто не может сравниться в стрельбе, борьбе, пилотировании самолета. Что случилось с вами?
Доусон лег на кровать и отвернулся к стенке.
– Идите к черту, – послышался его сдавленный голос.
IV
За ними пришли в четыре часа утра, вытащили их из камеры и погнали куда-то по коридору. Кабинет, куда их привели, был голым и мрачным, как все такие кабинеты во всем мире. Типичной была и фигура сидевшего за столом. Темные холодные глаза и равнодушный взгляд можно встретить в любом полицейском участке Нью-Йорка, Лондона или Токио, и то, что у человека был темный цвет кожи, не имело никакого значения.
Человек долго бесстрастно смотрел на арестованных, затем сказал кому-то:
– Ты – дурак. Мне они нужны порознь. Уведи вот этого.
От ткнул авторучкой во Уайетта, и того немедленно вывели из кабинета и препроводили обратно в камеру. Щелкнул ключ в замке, и Уайетт остался один.
Он прислонился к стене и стал размышлять о том, что может с ним произойти. Вероятно, его ожидает участь Дескэ, и надежды на освобождение теперь приходилось связывать только с Фавелем. Его пушек в последнее время не было слышно, и Уайетт не имел представления о том, каково сейчас положение его войск. Если Фавель не захватит Сен-Пьер, то его либо расстреляют, либо он утонет в этой камере, когда воды залива Сантего поглотят город.
Он сел на стул и продолжал размышлять. Полицейский, который их арестовал, проявил большой интерес к Мэннингу и Фуллеру, двум англичанам с Северного побережья. Было непонятно, зачем они понадобились ему сейчас, когда в разгаре была гражданская война. Потом он вспомнил, как Костон говорил что-то о поставках оружия и спрашивал о месте, где оно разгружалось, Кампо-де-лас-Перлас. Если эти двое были замешаны в этом, ничего удивительного в интересе полиции к их деятельности не было. Равно как и к деятельности других англичан на Сан-Фернандесе.
Затем Уайетт, почувствовав страшную усталость, растянулся на кровати и заснул.
Его разбудили, когда первые лучи рассвета проникли в камеру через окошко под потолком. Снова его повели по коридору и грубо втолкнули в ту же мрачную комнату. Доусона в ней не было, а полицейский за столом улыбался.
– Входите, мистер Уайетт. Садитесь.
Это звучало не как приглашение, а как приказ. Уайетт сел на жесткий стул и скрестил ноги. Полицейский заговорил по-английски:
– Я инспектор Розо, мистер Уайетт. Как вы находите мой английский? Я выучил его на Ямайке.
– Хороший английский, – подтвердил Уайетт.
– Очень приятно, – сказал Розо. – Я надеюсь, мы поймем друг друга. Когда вы в последний раз встречались с Мэннингом?
– Я вообще никогда с ним не встречался.
– Ас Фуллером?
– И с Фуллером тоже.
– Но вы знаете, где они живут. Вы сами признали это.
– Я ничего не признавал. Я сказал вашему полицейскому, что я слышал, что они живут на северном побережье. И кроме того, я сказал ему, что я никогда не видел ни того, ни другого.
Розо уткнулся в лист бумаги, лежавший перед ним. Не поднимая глаз, он спросил:
– Когда вас завербовала американская разведка?
– Черт возьми! – взорвался Уайетт. – Что за чепуха!
Розо резко поднял голову.
– Значит, вы состоите в английской? Вы британский шпион?
– Вы с ума сошли, – с негодованием сказал Уайетт. – Я ученый, метеоролог. И я вам кое-что скажу в связи с этим. Если вы в течение двух дней не эвакуируете людей из города, вы получите такое месиво, какого никогда в своей жизни не видывали. Приближается ураган.
Розо терпеливо улыбнулся.
– Да, мистер Уайетт. Мы знаем, под какой крышей вы работаете. Мы также знаем, что англичане и американцы тесно сотрудничают с Фавелем, чтобы свергнуть законное правительство нашей страны.
– Хватит, – воскликнул Уайетт и хлопнул ладонью по столу. – С меня достаточно. Я хочу встретиться с британским консулом.
– Вы хотите видеть Росторна? – спросил Розо, кривя рот в зловещей улыбке. – Он тоже хотел вас видеть. Он тут был еще с одним англичанином. К сожалению, из-за его дипломатического статуса мы не могли арестовать и его, мы знаем, что он руководит вами. Наше правительство посылает в Лондон официальный протест по поводу его деятельности. Он объявлен персоной нон грата. – Улыбка расплылась на его лице. – Видите, я не чужд и латыни, мистер Уайетт. Неплохо для невежественного нигера, а?
– Невежественность – очень подходящее слово, – сухо заметил Уайетт.
Розо вздохнул, как вздыхает учитель, видя строптивого нерадивого ученика.
– Не стоит оскорблять меня, Уайетт. Ваш сообщник – этот Доусон, американский агент, уже признался во всем. Эти американцы вообще-то слабаки, знаете ли.
– В чем он признался, черт побери? Он столь же не виновен ни в чем, как и я. – Он машинально провел рукой по столу и ощутил на его поверхности какую-то влагу. Повернув к себе ладонь, он увидел на ней кровь. Он поднял голову и с ненавистью посмотрел на Розо.
– Да-да, Уайетт. Он сознался, – сказал Розо. Затем, вытащив из ящика чистый лист бумаги и аккуратно положив его перед собой, он выжидательно поднял авторучку. – Итак. Начнем снова. Когда вы в последний раз видели Мэннинга?
– Я никогда не видел Мэннинга.
– Когда вы в последний раз видели Фуллера?
– Я никогда не видел Фуллера, – монотонно повторил Уайетт.
Розо медленно положил ручку на стол и вкрадчиво сказал:
– Ну что, может, мы проверим, так ли вы упрямы, как Доусон? Может быть, все-таки менее упрямы? Это было бы лучше для вас. Как и для меня, впрочем.
Уайетт прекрасно знал, что за его спиной у двери находились двое полицейских. Они стояли неподвижно и безмолвно, но он чувствовал их присутствие всем своим существом. Он решил прибегнуть к уловке из арсенала Росторна.
– Розо, – сказал он. – Серрюрье спустит с вас шкуру за это.
Розо поморгал глазами, но ничего не сказал.
– Он знает, что я здесь? Он человек суровый, особенно если его рассердить. Вчера при мне он сделал такую выволочку Ипполиту – тот весь трясся.
– Вы что, видели вчера нашего президента? – спросил Розо голосом не столь твердым, как раньше.
Уайетт попытался вести себя так, словно встречаться с Серрюрье и выпивать с ним по паре рюмочек было для него делом самым обыкновенным.
– Конечно, – он наклонился к столу. – А вы знаете, кто такой Доусон, которого вы избили? Это всемирно известный писатель. Вы, может быть, слышали о Большом Джиме Доусоне? Его все знают.
У Розо задергалась щека.
– Он пытался мне внушить, что... – он внезапно осекся.
– Вы же ставите Серрюрье в трудное положение, – продолжал свое наступление Уайетт. – У него на руках Фавель, но это еще ладно, с ним он как-нибудь справится. Он сам мне это сказал. Но его беспокоят американцы на мысе Саррат. Он не знает, собираются ли они выступить против него или нет. Вы, я думаю, представляете себе, что произойдет, если они выступят. Они с Фавелем с двух сторон расколют Серрюрье, как орех.
– А при чем здесь я? – неуверенно спросил Розо.
Уайетт откинулся на стуле и посмотрел на Розо с хорошо наигранным ужасом.
– Как при чем! – воскликнул он. – Вы что, дурак? Вы не понимаете, что вы даете американцам в руки козырь, которого они ждут? Доусон – заметная фигура на международной арене, и он американец. Очень скоро командующий Брукс будет запрашивать Серрюрье о нем, и если тот не предъявит ему Доусона живым и невредимым, Брукс предпримет необходимые шаги, включая применение силы. Доусон – прекрасный предлог для этого. Человек известный во всем мире, кандидат на Нобелевскую премию – это не рядовой американец какой-нибудь. И Брукс прекрасно понимает, что мировое общественное мнение поддержит его.
Розо молчал, нервно подергиваясь. Уайетт дал ему возможность дозреть и через некоторое время продолжал:
– Вы знаете не хуже меня, что Доусон не сказал вам ничего о Мэннинге и Фуллере. По очень простой причине: он понятия о них не имеет, но вы использовали его для того, чтобы напугать меня. Я вам вот что скажу, инспектор Розо. Когда Брукс спросит Серрюрье о Доусоне, тот перевернет Сен-Пьер с ног на голову, чтобы отыскать его, потому что знает: если он его не найдет, то, пока он возится с Фавелем, американцы вломятся к нему с заднего хода и нанесут удар в спину. И если он выяснит, что инспектор Розо по глупости задержал Доусона и избил его до полусмерти, то держу пари, вы и пяти минут не проживете. Поэтому я советую вам как можно быстрее послать к Доусону врача и упросить его, чтобы он молчал о том, что произошло. Как вам удастся добиться этого, дело ваше.
Лицо Розо приняло такое выражение, что Уайетт чуть не рассмеялся. Наконец, Розо закрыл рот, глубоко вздохнул.
– Уведите этого человека в камеру, – приказал он. Уайетт почувствовал на своем плече руку полицейского, на этот раз державшего его менее грубо. Его вновь отвели в камеру.
Он долго не мог прийти в себя, не мог унять невольную дрожь от пережитого. Успокоившись, он стал вновь размышлять о ситуации, в которой они с Доусоном оказались. Теперь, после того, как ему удалось купить Розо на блестящей идее, счастливо пришедшей ему в голову, эта ситуация виделась в новом свете.
По-видимому, Розо теперь опасаться не следовало. Но оставалась проблема выбраться из этого здания до налета урагана, и решить ее было не так просто. Надо было подогреть страхи Розо, а для этого его надо было вновь увидеть. Уайетт подозревал, что это может произойти довольно скоро – знакомство с Серрюрье, на которое он напирал, должно было возбудить любопытство Розо, и он мог захотеть узнать об этом побольше.
Уайетт посмотрел на часы. Было семь утра, и солнечный свет вовсю пробивался сквозь окошко. Он надеялся на то, что Костону удалось вывести остальных из «Империала». Даже пешком они могли удалиться от него на приличное расстояние.
В этот момент до его сознания дошло, что снаружи что-то происходит. Оттуда доносился шум, на который он, погруженный в свои мысли, сначала не обратил внимания, – рев моторов, стук подошв бегающих туда-сюда людей, неясный гул голосов и прерывавшие его резкие звуки команд – так рявкают сержанты во всех армиях мира. Казалось, что на площади группировалась какая-то воинская часть.
Уайетт подтолкнул стул к стене, встал на него и попытался выглянуть в окошко. Но земли не было видно, ему удалось увидеть только верхнюю часть зданий на противоположном конце площади. Он долго стоял на стуле, стараясь определить, что происходит, но, в конце концов, махнул на это рукой. Он уже готов был спрыгнуть со стула, как раздался грохот орудий и так близко, что горячий воздух в камере, казалось, сотрясся.
Он поднялся на цыпочки, в отчаянии пытаясь хоть что-нибудь увидеть, и поймал красный отблеск огня на крыше стоявшего напротив здания. Послышался взрыв. Фасад здания медленно поехал вниз и с грохотом потонул в клубах серой пыли.
Затем взрыв раздался совсем рядом, и сильный поток воздуха и разбитого оконного стекла отбросил Уайетта к противоположной стене камеры. Последнее, что он помнил, – удар его головы о дерево двери, и он потерял сознание.
Глава 4
I
Раскаты орудийных залпов разбудили Костона. Он с колотящимся сердцем вскочил с постели, не в состоянии сразу сообразить, где он находится. Увидев знакомую обстановку своего номера в «Империале», он с облегчением вздохнул. Эвменидес, который ночевал вместе с ним, стоял у окна и смотрел на улицу.
– Черт возьми! – воскликнул Костон. – Пушки-то близко. Фавелю, наверное, удалось прорваться. – Тут он к своему смущению обнаружил, что спал в брюках.
Эвменидес отошел от окна и мрачно посмотрел на Костона.
– Они будут драться в городе, – сказал он. – Нам будет плохо.
– Естественно, – согласился Костон, потирая ладонью щетину на щеках. – Что там внизу?
– Много людей, солдаты, – ответил Эвменидес. – Много раненых.
– Раненые сами идут? Значит, Серрюрье отступает. Но он, конечно, так город не отдаст. Скоро начнется самое страшное – перестрелка на улицах. – Он быстрыми, точными движениями завел механическую бритву. – Полиция Серрюрье сдерживает население. Это он правильно сделал – ему ни к чему сейчас потоки беженцев, которые помешают армии. Но смогут ли они удержать народ, когда разыграется сражение? Вот в чем вопрос. У меня такое предчувствие, что нам предстоит кошмарный день.
Грек зажег сигарету и ничего не ответил. Костон закончил бриться в молчании. Его голова была занята размышлениями над тем, что означала близость артиллерии. Должно быть, Фавель разбил армию Серрюрье в долине Негрито и совершил прорыв к окраинам Сен-Пьера. Двигаясь быстро, он, конечно, мог ликвидировать остатки частей противника, и сейчас они, вероятно, оказались разбросанными по всей долине. Ночью на них можно было не обращать внимания, но днем они вполне могли представлять собой довольно опасную силу. Впрочем, Фавелю было не до них, так как он оказался перед лицом более грозной опасности. Он сейчас находился на равнине, на подходе к Сен-Пьеру, и Костон сомневался, были ли его солдаты столь хорошо вооружены и укомплектованы, чтобы соперничать в затяжной перестрелке с частями армии Серрюрье. До сих пор успех Фавелбыл связан с неожиданным для Серрюрье мощным артиллерийским ударом, к которому войска Серрюрье были не готовы. Но оправившись от него, они могли перейти к более решительным действиям. В распоряжении у Серрюрье имелись и артиллерия, и бронетехника, и авиация. Правда, бронетехника состояла из трех устаревших танков и десятка разномастных бронетранспортеров, а авиация – из переделанных для войны гражданских самолетов, но Фавелю хорошо было смеяться над всем этим, укрывшись в горах. На равнине ситуация была совершенно другой. Даже один танк представлял собой грозную силу, а самолеты могли поражать цели с помощью авиабомб.
Костон посмотрел на себя в зеркало. Интересно, думал он, удалось Фавелю захватить артиллерию Серрюрье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29