Так давайте будем говорить начистоту, как мужчина с мужчиной, – Николаю уже надоел этот разговор полунамеками, он хотел получить от своего начальника четкий и конкретный ответ, что не устраивает шефа в его материалах. Для этого, собственно, он сюда и пришел.
– Э-эх! – сокрушенно покачал головой редактор. – Ладно, давай говорить начистоту. О чем ты писал последнее время?
– Вы же знаете...
– Знаю!.. И не только я знаю!.. – шеф чуть ли не выкрикнул эту фразу, в сердцах сломав только что извлеченную из пачки сигарету, но тут же постарался взять себя в руки, протягивая пачку «Мальборо» Николаю. – Кстати, кури, если хочешь, не стесняйся...
– Спасибо, не откажусь, – Самойленко, однако, не взял предложенную редактором сигарету, а предпочел свою.
Они закурили, и через минуту небольшой кабинет шефа уже наполнился дымом. Главный редактор продолжил разговор, но на этот раз более спокойно:
– Коля, ты достал город своими разоблачениями.
– То есть?
– Ну, ты же взрослый человек! Неужели не можешь догадаться, о чем я говорю?
– Пока не могу.
– Ну и тормоз, если не можешь!.. – снова разгорячился шеф и снова постарался обуздать свои нервы. – Ты думаешь, если начальника гуно посадил...
– Это не я посадил.
– С твоей подачи, не надо делать невинные глазки!.. Так вот, думаешь, если ты полгорода пересажал...
– Ну уж полгорода!
– Ты перестанешь меня перебивать или нет! Дай сказать спокойно! – снова почему-то занервничал главный. – Твою мать, вот болтун!.. Короче, сидят у нас в городе, дорогой мой, еще далеко не все. А сидеть многим есть за что. Теперь тебе все ясно, тормоз коммунизма?
– Почти, но не совсем.
– Чтоб до тебя дошло окончательно, объясняю: там, – Олег Петрович ткнул пальцем в потолок, – тебя стали бояться. А когда они боятся, человека убирают.
– Убивают?
– Я сказал «убирают». Например, лишают работы, средств к существованию. Чтоб и другим неповадно было. Теперь понятно?
– Допустим. Допустим, вам приказали...
– Посоветовали.
– ...хорошо, посоветовали убрать меня из редакции.
– Точно.
– Но ведь по закону уволить можно только за что-то конкретное, разве не так?
– А мне тебя, между прочим, вообще не хочется убирать. Ты – настоящий талант, и я тебя действительно уважаю и ценю как классного журналиста. Через полтора года выборы, власть в городе поменяется, а ты у меня в штате останешься. Усек?
– Не совсем.
– Я просто не буду тебя печатать эти полтора года, сохраняя для будущего.
– Да вы что!
– Так будет лучше для тебя.
– Ну, не вам указывать, что мне лучше! – теперь уже не выдержал Николай. – Видел я вашу газету знаете где? С таким редактором, который обосрался после первого же окрика! Найду я себе работу, не волнуйтесь.
Он встал, чтобы уйти из кабинета, но Олег Петрович почему-то не обиделся и лишь мягко улыбнулся, жестом снова приглашая его сесть.
– Дурак ты, Коля.
– А вы умный.
– Не кипятись. На работу тебя не возьмет ни одна местная газета.
– Пойду в «Курьер». Он от властей не зависит, там частный капитал...
– Ага, и его редактор с радостью навлечет на себя, приняв тебя на работу, бесконечные проверки из налоговой инспекции, бесконечные «наезды» со стороны муниципалитета по поводу аренды помещения и прочие прелести.
– Пойду в дворники.
– Ты, журналист от Бога, – в дворники?
– А что же мне делать?! – с тоской и даже чуть ли не с мольбой вскричал Самойленко, растерянно глядя на шефа.
Он понял, что в словах Олега Петровича заключается суровая правда.
– Или – сиди у меня в газете тихо, как мышь, и не рыпайся, или...
– Или что?
– Или уезжай отсюда.
– Что?!
– Уезжай. Может быть, так оно даже и лучше будет. Думаешь, квартиру твою случайно ограбили? Машину угнали тоже случайно?
– А что?..
– А то. А дачу подожгли?
– Не знаю.
– А как расследование продвигается по твоим заявлениям в милицию?
– Никак.
– Вот то-то и оно.
– Все это связано?
– А ты как думал?
– Ну, дела... Да я весь город на уши подниму. Я в управление КГБ...
– Ты, Николай, пока что ничего не сможешь сделать. Ясно? Слушай, возьми для начала отпуск, уезжай к чертовой матери на кулички, подумай, поразмысли хорошенько надо всем, что я тебе сейчас рассказал. Тебе точно пора линять отсюда, и как можно скорее. Одесса – слишком злопамятный город, уж поверь мне, старому одесситу...
Они снова надолго замолчали, и снова первым заговорил редактор:
– Короче, Коля, я тебе и так слишком многое сказал. Не бойся. Уезжай. Ты не пропадешь. Такие профессионалы, как ты, везде нужны.
– Везде, кроме родного города.
– Так уж получилось, Николай. Ты в конце концов убедишься – тебе будет только лучше. Найдешь отличное место, и через год-два то, что произошло с тобой за последнее время здесь, в Одессе, будешь вспоминать как страшный сон.
– Пожалуй.
– В общем, иди пока. И подумай как следует. В приемной у Татьяны оставь заявление на отпуск, я выплачу тебе все причитающиеся премиальные. А из отпуска можешь и не возвращаться...

* * *

Два месяца спустя на только что купленном подержанном белом «БМВ» Николай покидал Одессу, чтобы не возвращаться сюда больше никогда.
Он, поразмыслив, пришел к выводу, что шеф был прав – жизни здесь ему больше не будет.
Николай продал свою приватизированную квартиру, участок с остовом сгоревшей дачи, сдал в комиссионку свою не слишком роскошную мебель и, загрузив заднее сиденье машины и багажник своими вещами и еще раз пересчитав вырученные от продаж пятнадцать тысяч долларов, оставшихся после покупки «БМВ», отчалил.
Он ехал в Белоруссию, в Минск.
Там жила Наташа Сенько – бывшая студентка факультета журналистики Белорусского университета, когда-то стажировавшаяся у них в газете.
Теперь это был, пожалуй, единственный человек на земле, которому Самойленко хоть немножко нужен...
Они полюбили тогда друг друга с первого взгляда. Тот весенний семестр, который Наташа провела в Одессе, стал сказкой в жизни обоих.
Но потом...
Потом всегда что-то вставало между ними – расстояние, границы, работа. Они виделись только летом, во время отпуска, специально отправляясь в Крым, в Коктебель, так сказать, на нейтральную территорию.
Он звал ее замуж в Одессу.
Она соглашалась замуж, но при условии его переезда в Минск.
Они встречались уже шесть лет, и за это время чувство, связывавшее их, нисколько не ослабло, а только становилось сильнее.
И вот теперь, когда Николая больше ничего не держало в Одессе, их любовь наконец получила возможность закономерной реализации.
За всеми переживаниями, последовавшими после разговора с главным редактором, Николай не сразу вспомнил, точнее, не сразу сообразил, какие перспективы открывает для него расставание с проклятой Одессой.
А когда до него дошло, что может ожидать его впереди – не сомневался больше ни минуты.
Он даже не позвонил Наташе, не предупредил ее о своем скором приезде.
Будь то, что будет, решил он.
Если она действительно любит его так, как любит ее он, то их встреча получится только еще более волшебной и радостной. Если же нет...
Тогда Николай подумал, чем ему заняться в этой жизни – ведь тот же Банда достиг многого, не имея даже той стартовой площадки, которая есть у него, Николая, в виде пятнадцати тысяч долларов.
Но Николай не думал про худшее – он закрыл черную страничку своей судьбы и теперь летел навстречу своему счастью, выжимая из «БМВ» все, на что была способна эта машина.
Счастье действительно ждало его впереди...


Часть вторая
Профессионал

I

За последний год Алина измучилась совершенно.
С тех пор, как российские федеральные войска штурмом взяли Грозный и на Северном Кавказе развернулась настоящая война, она потеряла покой.
Сначала она толком не поняла, что же происходит. Да, были сообщения средств массовой информации о многочисленных жертвах в результате вооруженных столкновений между федеральными войсками и группировками чеченских боевиков. Да, по-человечески, по-женски было страшно задумываться, во имя чего гибнут совсем еще мальчишки. Да, было дико и жутко слышать про бомбардировки сел и городов Чечни российскими боевыми самолетами и вертолетами. Да, было недоумение, и это мягко сказано, – как можно воевать так, чтобы всего за несколько часов уничтожались целые батальоны и даже полки регулярной армии.
Но это все было сначала. Это были чувства обыкновенной русской женщины, к тому же женщины умной, умеющей думать, анализировать и сопоставлять факты и информацию из различных источников.
А потом Алина услышала о том, что в Чечню послали подразделения ОМОНа и мобильные отряды некоторых спецслужб. Еще чуть позже – про знаменитую «Альфу», которая так неудачно «отметилась» в Буденновске.
Вот тогда покой оставил молодую женщину – ведь ее муж тоже служил в спецгруппе.
Каждый день она ждала чего-нибудь ужасного – очередного захвата города, очередного террористического акта или еще чего-нибудь в том же роде.
Воображение рисовало ей, что однажды ее Банда, ее любимый муж Сашка не вернется вечером с работы домой, потом его не будет еще какое-то время, а еще чуть позже в один прекрасный день ей сообщат, что «майор Бондарович погиб при выполнении важного правительственного задания»...
Она вздрагивала и отгоняла подальше эти страшные мысли, ругая себя: «Дура набитая! Про что ты думаешь?! Накаркать хочется?»
И все же нет-нет, но мысли эти снова возвращались к ней, и тогда страх за Банду, за себя, за их годовалого сынишку Никитку сковывал душу женщины, невыносимой болью сжимая ее сердце.
Особенно остро почувствовала Алина опасность в тот день, когда началась эта безграмотная операция по штурму поселка Первомайского, в котором силами федералов были блокированы террористы под командованием Салмана Радуева с двумя сотнями заложников.
Вечером, как обычно, они всей своей большой семьей – а жили молодые с родителями Алины, благо позволяли размеры квартиры Большаковых и самое благожелательное отношение стариков к своему зятю – собрались у телевизора посмотреть выпуск новостей. Александр пристально всматривался в экран, как будто хотел увидеть в коротком репортаже из Чечни что-то особенное.
И как только сюжет с места боевых действий закончился, Банда вдруг резко откинулся на спинку кресла, в гневе сильно ударив кулаком по подлокотнику:
– Идиоты!
– Что ты имеешь в виду? – спокойно спросил Большаков, хоть и удивленный столь эмоциональной реакцией зятя, но постаравшийся скрыть свои чувства.
– Ой, простите, Владимир Александрович! Не смог сдержаться...
– И все же?
– Вы заметили, показывали ребят – в камуфляже, в бронежилетах?
– Ну, – неопределенно протянул отец Алины, – там все, вроде, в камуфляже были...
– Да, конечно. Но там сейчас происходит что-то ужасное. Это ведь были не обыкновенные солдаты...
– Банда с горечью кивнул на телевизор и вдруг встал, нервно прошелся по комнате, потом снова опустился в кресло. – Помните ли вы захват террористом автобуса с корейцами?
– Конечно.
– Обезвреживание проводила спецгруппа по борьбе с терроризмом из УВД Москвы. Есть такое спецподразделение. Хорошие ребята, настоящие профессионалы. Я знаю некоторых из них, встречались по делам службы...
– И что?
– Мне говорили сегодня на работе, по секрету, конечно, что их туда бросили на съедение. Но я не поверил. А теперь сам увидел, – Банда снова кивнул на телевизор, – узнал их, убедился. Показали на весь экран.
– По-моему, Александр, никто из этого никакого секрета не делал. Кажется, я уже неоднократно слышал, еще несколько дней назад по радио или по телевизору, что этот отряд перебросили в Первомайский для участия в операции по освобождению заложников.
– Это я знаю.
– Так что же тебя так смутило?
– Они шли в бой.
– Я не понимаю...
– Владимир Александрович, их просто бросили на съедение, – повторил Банда свою фразу. – Это... Как вам объяснить? Это примерно то же самое, если классного хирурга отправить работать в магазин рубщиком мяса, – нашел наконец Банда подходящее сравнение.
– Да ты не нервничай так, – пожал плечами Большаков, уже не на шутку встревожившись, – такая реакция всегда выдержанного и хладнокровного Банды была для него полной неожиданностью. – Объясни мне толком, что тебе не понравилось. Что-то я ничего не понимаю. «Идут в бой»... Так их же туда для этого самого боя, наверное, и послали?
Алина и Настасья Тимофеевна испуганно переглянулись, тоже не понимая, чего это Банда так кипятится.
– Эти ребята – настоящие профессионалы. Они очень хорошо подготовлены, – Александр никак не мог успокоиться, заметно нервничал. – Они все отлично экипированы. Понимаете, это спецподразделение, для решения спецзадач. Это штучный товар.
Ночью, незаметно проникнув в Первомайский, подкравшись к бандитам поближе, они бы обязательно выполнили задание на «отлично». И никто из заложников не пострадал бы.
– Ну, это понятно. А что же – изменилось? Они так и сделают – вот наступит ночь...
– Изменилось все – их используют как обыкновенное пушечное мясо. Как каких-нибудь мотострелков или десантуру. Хватайте автоматы – и в атаку. Вперед, на пулеметы...
– Так ты же сам говоришь, что это профессионалы! Они же должны справиться...
– С кем и как справиться, Владимир Александрович?! Кто так делает? Да их же сразу половину положат! Это ведь лобовая атака! Бред собачий...
– Саша, успокойся, – мягко проговорил Большаков, положив руку на плечо зятя.
– Понимаете, их ведь беречь надо. А их вместо этого – под пули, как простых солдат. Зачем их тогда вообще дергали, если не хотят использовать по назначению? Хотели положить как можно больше народу – так гнали бы в атаку пехоту, а при чем тут спецподразделение?
– Да... – протянул Большаков. – Действительно, ты, наверное, прав. А я, видишь, ничего этого не понял, хоть и генерал.
– Вы, Владимир Александрович, – ученый, который занимает генеральскую должность, – горячо перебил тестя Банда. – Простите, конечно, я не хочу вас ни в коей мере обидеть, но вы не боевой генерал. Вы профессионал в своей сфере.
– Абсолютно верно. Так почему, по-твоему, я должен на это обижаться?
– Конечно, не должны... Но я о другом – там-то командуют боевые генералы! И вытворять такое!.. Этак, глядишь, завтра и моих ребят, чем черт не шутит, дернуть могут: автомат Калашникова в руки – и вперед, на мины...
– Типун тебе на язык, придурок! – вдруг крикнула, вскакивая с дивана, Алина. – Думай иногда, что плетешь!
Вся семья опешила, не ожидая от нее подобных выходок. Банда вскочил с кресла, сделал шаг навстречу жене, но Алина, сверкнув в его сторону разъяренным взглядом, лишь отступила, затем от переполнявшего ее гнева даже топнула ножкой, но уже в следующую секунду, не выдержав, вдруг заплакала и выбежала из комнаты...

* * *

– Саш, прости меня, не выдержала я, сорвалась. Я не хотела... Как-то само собой получилось.
Уложив Никитку спать, Алина быстро юркнула под одеяло и прижалась к мужу, уютно устроившись на его широкой сильной груди.
Она очень любила эти сладкие мгновения перед сном, приносящие неповторимое чувство тепла, близости, единства. В эти чудесные минуты он принадлежал ей и только ей, и умиротворение мягко охватывало молодую женщину, прогоняя все дневные страхи и волнения.
– Конечно, Алинушка. Я же все понимаю. Это ты меня прости, милая моя...
Банда прижался щекой к ее голове и ласково погладил по спине, чуть сильнее прижимая к себе.
Ему очень нравилась эта ее почти кошачья привычка прижиматься к нему, игриво и нежно прикасаясь всем телом, и выгибать спину, прислушиваясь к его поглаживаниям. Иногда ему даже казалось, что Алина вот-вот замурлычет от восторга.
– Саша, я боюсь.
– Чего ты боишься, малышка? Я ведь с тобой. Помнишь, как в том старом фильме – «не бойся, я с тобой»...
– Я все равно боюсь... – перебила она его, не дослушав. – Я очень боюсь, что твою группу тоже отправят в какой-нибудь очередной Первомайский.
– Ну, нет. В Чечню нас ни в коем случае не дернут, – уверенно возразил Банда. – Если только случится что-то уж совсем из ряда вон...
– Например? – она тревожно подняла голову, пытаясь разглядеть в темноте глаза мужа.
– Ну, не знаю.
– И все же? Сколько надо чеченцам захватить людей в заложники, чтобы операцией по их освобождению занялась ваша группа?
– Алинушка, ты спрашиваешь глупости, на которые никто не даст тебе ответа.
– И все-таки?
– Я не знаю, как ответить на твой вопрос. Скажу одно: мы – слишком элитные. И слишком секретные. Про наше существование знают очень немногие даже в самой системе ФСБ. Там, в Чечне, – война, открытое противостояние, настоящие бои. Мы же предназначены совсем для другого – для секретных, тайных, молниеносных операций, понимаешь?
– Но ведь этот спецотряд московской милиции послали! И прямо в бой...
– Нас не пошлют, – еще более уверенно, чем перед этим, специально придавая голосу почти что металлическое звучание, ответил Банда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31