– с улыбкой спросил д'Андрье.
– Да.
– Что я нашел его у одного из моих гостей и могу логически объяснить, как было совершено преступление?
– Ну… – Г. М. почесал голову. Он казался расстроенным. – Логически – да. Я боялся, что вы это скажете. Поверьте, на своем веку я слышал множество логических объяснений. Беда в том, что они, как правило, оказывались неверными.
Д'Андрье снова пребывал в своей стихии.
– Мы опять упираемся в разницу между латинским и англосаксонским темпераментами. Вы отвергаете логику, потому что она требует напряжения и концентрации мысли… Входите!
Он повернулся к двери, в которую вошли пять остальных членов нашей группы. Что они знали или о чем догадывались, я не мог определить, но, должно быть, они почувствовали изменение, которое внесла в атмосферу зловещая уверенность д'Андрье. Эльза отпрянула, быстро переводя взгляд с д'Андрье на Миддлтона, который подошел к ней и что-то ободряюще прошептал. Эвелин уставилась на меня. Хейуорд, Эбер и Фаулер держались на заднем плане.
– Чую новые неприятности, – внезапно сказал Хейуорд. Его лицо было красным, а в руке он держал стакан виски с содовой. – Я же говорил вам, Фаулер. Можете всегда полагаться на мое чутье. Ну, в чем дело теперь?
– Похоже на голосование присяжных, верно? – Фаулер старался говорить небрежным тоном. – Вы нашли убийцу?
– Я нашел, – уточнил д'Андрье. – Сейчас он в этой комнате.
Д'Андрье встал, потирая руки. Он был так уверен в своих словах, что мог жонглировать ими. Его движения были абсолютно механическими – он напоминал мне не столько актера, сколько голубя-турмана, напрягшегося перед очередным кувырком в воздухе.
– За последние полчаса произошло так много, что мы не станем вдаваться в это сейчас. Но могу сообщить вам, что я нашел рог единорога.
– Что, черт возьми, это значит? – осведомился Хейуорд. Усмехающееся лицо с крючковатым носом и яркими глазами под отечными веками повернулось к нему.
– Я Гастон Гаске, сэр, – к вашим услугам и услугам Фламанда. Имя человека, которого убили, не имеет значения – если не считать того, что он не был Гаске и что его убил Фламанд. Я бы предпочел сохранить мою личность в секрете и поймать Фламанда во время кражи того, что он намеревался украсть. К сожалению, кое-кто разгласил правду, сделав это невозможным. Теперь Фламанд не станет рисковать. Тем не менее я знаю, кто он.
Несколько секунд все молчали. Лица слегка расплывались у меня перед глазами. Присутствие этого человека невольно действовало на меня – я чувствовал, каким он мог быть, допрашивая подозреваемого.
Паузу нарушил Фаулер. Достав сигарету, он подошел к камину и склонился над очагом, чтобы прикурить от огня.
– Прошу прощения, сэр, – небрежно извинился он. – Вы что-то сказали?
– Я говорил, что взял на себя расследование с целью избежать дальнейших ошибок нашего английского друга Мерривейла. Давайте вернемся к убийству. Перед нами вроде бы абсолютно невозможное преступление. Но тем не менее оно произошло, и с помощью логики, а не свободного брожения мыслей мы сможем разобраться, каким образом. Преимущество «невозможного» преступления в том, что, если мы находим объяснение, оно оказывается единственным.
Но действительно ли ситуация настолько невозможная? Перед тем как упасть, жертва поднесла руки к лицу, потом покатилась вниз по ступенькам на площадку, а оттуда к подножию лестницы. Где же тогда мог быть нанесен удар? Не наверху лестницы, так как жертва находилась в четком поле зрения двух свидетелей. Не на первом лестничном пролете, так как он попадал (хотя и с перерывом) в поле зрения миссис Миддлтон. И не на нижнем пролете, который был в поле зрения сэра Генри и доктора Эбера.
Остается только площадка. Но против этого имеются возражения. Первое: хотя мистер Фаулер задержался на несколько секунд, прежде чем подбежать к лестнице, убийце, прячущемуся за гобеленом, не хватило бы времени выдернуть оружие из черепа жертвы и обшарить ее карманы. Второе: миссис Миддлтон хорошо видела всю площадку, за исключением нескольких футов вверх от пола, и заметила бы убийцу.
Само слово «исключение» показывает, что мы имеем дело не с абсолютно невозможной ситуацией, иначе не было бы никаких исключений. Единственное место, которое не находилось ни в чьем поле зрения, – самая нижняя часть площадки. Поскольку все остальное невозможно, мы приходим к логичному выводу, что убийца должен был находиться там.
– Должны ли мы снова перебирать все это? – нетерпеливо осведомился Фаулер, чья уверенность, казалось, росла с каждой секундой. – Ведь это идея Миддлтона. И мы доказали, что никакое оружие не могли метнуть оттуда, а потом вытащить…
– Согласен.
– Ну тогда…
– Позвольте продемонстрировать вам оружие, которое было использовано. Огюст!
«Мажордом» шагнул в комнату, и д'Андрье продолжил:
– Мне предложили загадку: какое оружие не является пистолетом и кинжалом, но в то же время является обоими? Я вспомнил сделанное ранее сообщение доктора Эбера о том, что неподалеку от места убийства в Марселе была лавка мясника… Дай мне эту игрушку, Огюст.
«Мажордом» достал из-под пиджака самый невероятный и жуткий на вид механизм, какой я когда-либо видел. По форме он напоминал пистолет, но был больше и тяжелее ручного огнестрельного оружия самого крупного калибра. Он имел около одиннадцати дюймов в длину, был изготовлен из стали, за исключением деревянной рукоятки, и, вероятно, весил добрых четыре фунта. Но никакая пуля или иной снаряд не могли быть выпущены из него – в отверстии ствола мы увидели маленький кружок, напоминающий кончик стержня диаметром около шестнадцатой части дюйма. Быстрым движением д'Андрье открыл ствол сбоку, возле казенной части. Внутри находилось нечто вроде камеры для одного патрона, установленной возле мощного пружинного механизма.
– Узнаете? – спросил д'Андрье. – Это так называемый «гуманный убийца», которым пользуются мясники. Он заменил топор. По закону умерщвление животных должно быть безболезненным и мгновенным. Теоретически лучшим средством была бы пуля, но пуля не должна оставаться в туше, подлежащей разделке. Поэтому изобрели смешанный вариант – острие, выталкиваемое взрывом патрона, прикрепленного к пружинному механизму. Этот стержень куда мощнее любой пули. Он моментально проделывает глубокое отверстие и может быть сразу же извлечен, а оружие легко перезаряжается вталкиванием стержня в ствол рукой. Это оружие английского производства… Позвольте продемонстрировать.
Он повернулся к Огюсту, который протянул ему картонную коробочку с несколькими предметами, похожими на легкие холостые патроны. Д'Андрье вставил один из них в казенную часть, защелкнул пистолет и оттянул предохранитель.
– Патроны «К», – сказал он. – Используются для самых твердых черепов, вроде воловьих. Они кажутся очень легкими – всю работу делает пружинный механизм. Итак…
– Нет! – завопила Эльза, спрятав лицо на груди Миддлтона и зажав уши. – Я этого не фыдершу! Фы не долшны делать такая вешь!
– Это создает очень мало шума, мадам, – не без иронии успокоил ее д'Андрье. – Куда меньше, чем игрушечный пистолет с пистонами. Но, если вы боитесь… – Он открыл ствол, извлек патрон и передал его Огюсту вместе с оружием. – Мы не нуждаемся в демонстрации. Теперь вы видите, чем был «рог единорога».
– Да, думаю, мы можем обойтись без демонстрации, – дрожащим голосом произнес Миддлтон. – Уберите эту штуку. При виде ее сразу представляешь себе все кровавые подробности. «Гуманный убийца» – ну и название! Вы имеете в виду, что беднягу убили именно таким образом?
– Да. Вы согласны, доктор Эбер?
– C'est absolument vrai… – пробормотал Эбер. Он шагнул вперед, чтобы обследовать оружие.
– Похоже на правду, – заговорил Хейуорд, чье лицо побледнело и покрылось красными пятнами. – Не тяните время! Кончайте спектакль! Где вы нашли эту штуковину? Кому она принадлежит?
Д'Андрье не обратил на него внимания. Я посмотрел на Фаулера, молча стоявшего с блестящими глазами, быстро затягиваясь сигаретой, которую не вынимал изо рта. Д'Андрье повернулся к Г. М.:
– Вы согласны, друг мой?
– Угу. – Г. М. медленно кивнул. – Я имею в виду, что вы нашли правильное оружие. Вопрос в том, как, по-вашему, оно было использовано. Ведь его нужно поднести прямо к голове жертвы, а рядом с убитым никого не было видно.
– Это я и собираюсь объяснить, прежде чем передать арестованного детективу – сержанту Аллену. – Д'Андрье кивнул в сторону Огюста. – Пистолет, безусловно, могли использовать, только поднеся к голове жертвы. Я уже приводил вам логические причины, позволяющие считать, что убийство могло быть совершено лишь на площадке. Поскольку его могли совершить только этим пистолетом – кстати, если вы обследуете цилиндр, то увидите доказательства того, что им воспользовались, – и так как никто не приближался к жертве на галерее, напрашивается вывод, что в тот момент, когда жертва поднесла руки к лицу, закричала и покатилась по ступенькам, в нее еще не стреляли.
Подумайте сами. Может кто-нибудь из свидетелей поклясться, что видел рану на лице жертвы перед ее падением? Нет. Что же они видели? Человека, который инстинктивно поднес руки к лицу, вскрикнул и оступился, словно собираясь шагнуть на первую ступеньку. Почему же это произошло? Очевидно, потому, что он увидел на площадке своего врага, в руке у которого был предмет, напоминающий обычный крупнокалиберный пистолет, нацеленный на него.
Очевидно, Фламанд прятался за гобеленом, поджидая, когда его добыча начнет спускаться, и выбрался наружу слишком рано. В тот же момент, когда жертва оказалась у лестницы, Фламанд увидел миссис Миддлтон, появившуюся на галерее у балюстрады. Инстинктивно он пригнулся к полу площадки, чтобы она его не заметила. Но жертва у верхней ступеньки видела, как он целится в нее из пистолета. Она прикрыла лицо руками, собираясь шагнуть вниз, вскрикнула, оступившись, и покатилась по ступенькам. Фламанд действовал прежде, чем жертва успела скатиться вниз и выдать его. Он пригнулся так низко, что его невозможно было увидеть ни сверху, ни снизу, а когда жертва скатилась на площадку, приставил к ее лбу «гуманного убийцу», нажал на спуск и тут же выдернул стержень. На площадке валялась папка, выпавшая из рук жертвы. Подобрав ее, Фламанд толкнул тело вниз по лестнице и скрылся за гобеленом. Учитывая быстроту, с которой можно пользоваться этим оружием, все заняло не более трех секунд. В последнюю из этих секунд мистер Фаулер подбежал к лестнице, и что же, по его словам, он увидел? Он увидел, как гобелен колыхался, когда убитый прокатился мимо него, и приписал это тому, что жертва за него ухватилась. Однако движение ткани было вызвано нырнувшим за нее Фламандом.
Объяснение выглядело блестящим, и меня оно убедило.
Фаулер внезапно шагнул вперед. Во рту у него так пересохло, что сигарета пристала к губам, и он обжег пальцы, пытаясь вытащить ее.
– Если вы верите, что я говорил правду, значит, вы не считаете меня виновным? – осведомился он.
– И никогда не считал, друг мой, – ответил д'Андрье. – Могу я продолжать? Я почти закончил. Прежде чем убитый скатился к подножию лестницы, Фламанд вылез из окна за гобеленом (которое, напоминаю, мы впоследствии нашли незапертым) на плоскую крышу. В следующий момент он оказался на карнизе, пролез в окно комнаты мистера Хейуорда (на подоконнике которого Огюст менее получаса назад обнаружил несколько многозначительных пятен грязи) и оказался на галерее примерно через двадцать секунд после того, как нажал на спуск.
Д'Андрье постучал по каминной полке.
– Продолжать нет смысла. Я знаю виновного. Оружие и коробка с патронами недавно были найдены в тайнике его чемодана с двойным дном. Теперь Фламанду не избежать гильотины. Хотите знать, кто он и как себя именует? Охотно сообщу вам это. Он стоит вон там.
И тогда этот блистательный идиот повернулся и жестом, позаимствованным из «Гран-Гиньоля», указал на меня.
Глава 15
ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ
Одну-две секунды я не мог думать об обвинении даже как о шутке. Случившееся было за пределами понимания, как при первом шоке после автомобильной катастрофы. Черты лица д'Андрье – крючковатый нос, подстриженная бородка, глаза, блещущие триумфом – расплывались у меня перед глазами, покачивались, как отражение в воде. В некотором роде это напоминало реакцию на то, когда вас окликает на улице абсолютно незнакомый человек, – вы бросаете взгляд через плечо, чтобы посмотреть, нет ли кого-то позади. Именно так я и поступил, но никого позади не обнаружил. Очевидно, в этот момент я, будучи ни в чем не повинным, являл собой самую убедительную картину виновного, какую можно увидеть в Олд-Бейли. Постараюсь помнить об этом, когда буду входить в состав присяжных.
Д'Андрье продолжал тыкать в мою сторону указующим перстом. Я представил его взывающим громовым голосом к подозреваемому: «Признавайся, злодей!» Видение превращало все в шутку, и я позволил себе то, что казалось мне усмешкой. Для воспаленного воображения это могло прозвучать гулким, но неубедительным хохотом.
– Вы с ума сошли? – осведомился я. – Сегодня ночью все один за другим впадают в безумие – теперь наступила ваша очередь? По-вашему, я – Фламанд?
Д'Андрье наслаждался собой.
– Значит, вы это отрицаете? Ладно, давайте немного подискутируем. Понимаете, я располагаю не только этой уликой, но могу доказать, что вы – единственное лицо в доме, которое могло совершить преступление.
Г. М. выглядел так, словно не знал, что ему делать – усмехнуться или выругаться.
– Я боялся этого, – сказал он, – с тех пор, как месье Гаске вошел в комнату. Он избегал обращаться к вам или даже смотреть на вас, Кен! Он не хотел портить театральный эффект. Подозреваю, что вы, Гаске-д'Андрье, случайно нашли оружие в комнате Кена, куда его подбросили, подогнали под этот факт ваши умозаключения и убедили себя, что пришли к ним ранее. А потом, когда вы бросили обвинение в виноватую физиономию Кена…
– В моей физиономии нет ничего виноватого, – прервал его я. – Давайте выясним все сразу. Что вы имели в виду, говоря, что я единственный в доме, кто мог совершить убийство?
– Только то, что сказал. Поймите, друг мой, я не питаю к вам никакой враждебности. Держите себя в руках, и я все вам продемонстрирую. Еще раз дайте оружие, Огюст!
Его голос звучал очень убедительно. Думаю, не усмешка на лице Огюста, а что-то похожее на восхищение в глазах д'Андрье заставило меня осознать, что эти люди искренне считают меня Фламандом. На остальных я не смотрел.
– Понимаете, – продолжал д'Андрье, – качество сэра Генри Мерривейла, которое я с сожалением должен назвать старческим слабоумием, предоставило вам возможность сделать то, что больше никто не мог сделать. Все это время он невольно помогал вам… Взгляните на это оружие. Оно весит четыре фунта и обладает солидными размерами. Убийца во время всеобщего возбуждения, когда никто к нему не присматривался, мог прятать его под пиджаком всего лишь несколько минут – не дольше. Иначе было бы заметно для самого поверхностного наблюдателя. От оружия следовало избавиться сразу после преступления, как только представится возможность. Но у кого была такая возможность?
После обнаружения тела каждый из вас каждую секунду был под наблюдением либо моим, либо Огюста, либо троих других моих людей. Задачу облегчало то, что ваша группа держалась вместе. С того времени и до сих пор ни у кого из вас не было возможности пойти в комнату мистера Блейка… кроме самого мистера Блейка.
Как вы помните, сразу же после убийства мы все столпились наверху. Еще несколько секунд – и о наличии у кого-то оружия заподозрили бы, так как мы собирались включить свет. Никто не покидал группу – опять же кроме мистера Блейка. Сэр Генри Мерривейл любезно послал его в свою комнату за фонарем, и он отсутствовал короткое время…
– Полагаю, вы не поверите, – сказал я, – что я пытался починить сломанный фонарь?
– Боюсь, что нет, старина, – вежливо отозвался д'Андрье. – Это дало мистеру Блейку возможность сделать две вещи. Сначала он спрятал пистолет, а потом засунул портативную пишущую машинку под пиджак и, так как она была незаметна в темноте, поспешил по галерее и вошел… куда? В бельевую, где стояли Мерривейл и я. Вспомните, что только мы трое рискнули войти в бельевую. Спрятав машинку, он смог подбросить записку… куда? Снаружи за дверь.
При этом даже Г. М. беспокойно моргнул. Что до меня, то сказать, что я встревожился, было бы слишком мягко. Ибо, хотя я все еще старался не смотреть на молчаливую группу, чье дыхание становилось все громче, я бросил взгляд на Рэмсдена. Он изучал меня с любопытством, как будто видел впервые.
– Теперь, – продолжал д'Андрье, загнув один палец, – перейдем к обуви.
Должно быть, все посмотрели на мои ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Да.
– Что я нашел его у одного из моих гостей и могу логически объяснить, как было совершено преступление?
– Ну… – Г. М. почесал голову. Он казался расстроенным. – Логически – да. Я боялся, что вы это скажете. Поверьте, на своем веку я слышал множество логических объяснений. Беда в том, что они, как правило, оказывались неверными.
Д'Андрье снова пребывал в своей стихии.
– Мы опять упираемся в разницу между латинским и англосаксонским темпераментами. Вы отвергаете логику, потому что она требует напряжения и концентрации мысли… Входите!
Он повернулся к двери, в которую вошли пять остальных членов нашей группы. Что они знали или о чем догадывались, я не мог определить, но, должно быть, они почувствовали изменение, которое внесла в атмосферу зловещая уверенность д'Андрье. Эльза отпрянула, быстро переводя взгляд с д'Андрье на Миддлтона, который подошел к ней и что-то ободряюще прошептал. Эвелин уставилась на меня. Хейуорд, Эбер и Фаулер держались на заднем плане.
– Чую новые неприятности, – внезапно сказал Хейуорд. Его лицо было красным, а в руке он держал стакан виски с содовой. – Я же говорил вам, Фаулер. Можете всегда полагаться на мое чутье. Ну, в чем дело теперь?
– Похоже на голосование присяжных, верно? – Фаулер старался говорить небрежным тоном. – Вы нашли убийцу?
– Я нашел, – уточнил д'Андрье. – Сейчас он в этой комнате.
Д'Андрье встал, потирая руки. Он был так уверен в своих словах, что мог жонглировать ими. Его движения были абсолютно механическими – он напоминал мне не столько актера, сколько голубя-турмана, напрягшегося перед очередным кувырком в воздухе.
– За последние полчаса произошло так много, что мы не станем вдаваться в это сейчас. Но могу сообщить вам, что я нашел рог единорога.
– Что, черт возьми, это значит? – осведомился Хейуорд. Усмехающееся лицо с крючковатым носом и яркими глазами под отечными веками повернулось к нему.
– Я Гастон Гаске, сэр, – к вашим услугам и услугам Фламанда. Имя человека, которого убили, не имеет значения – если не считать того, что он не был Гаске и что его убил Фламанд. Я бы предпочел сохранить мою личность в секрете и поймать Фламанда во время кражи того, что он намеревался украсть. К сожалению, кое-кто разгласил правду, сделав это невозможным. Теперь Фламанд не станет рисковать. Тем не менее я знаю, кто он.
Несколько секунд все молчали. Лица слегка расплывались у меня перед глазами. Присутствие этого человека невольно действовало на меня – я чувствовал, каким он мог быть, допрашивая подозреваемого.
Паузу нарушил Фаулер. Достав сигарету, он подошел к камину и склонился над очагом, чтобы прикурить от огня.
– Прошу прощения, сэр, – небрежно извинился он. – Вы что-то сказали?
– Я говорил, что взял на себя расследование с целью избежать дальнейших ошибок нашего английского друга Мерривейла. Давайте вернемся к убийству. Перед нами вроде бы абсолютно невозможное преступление. Но тем не менее оно произошло, и с помощью логики, а не свободного брожения мыслей мы сможем разобраться, каким образом. Преимущество «невозможного» преступления в том, что, если мы находим объяснение, оно оказывается единственным.
Но действительно ли ситуация настолько невозможная? Перед тем как упасть, жертва поднесла руки к лицу, потом покатилась вниз по ступенькам на площадку, а оттуда к подножию лестницы. Где же тогда мог быть нанесен удар? Не наверху лестницы, так как жертва находилась в четком поле зрения двух свидетелей. Не на первом лестничном пролете, так как он попадал (хотя и с перерывом) в поле зрения миссис Миддлтон. И не на нижнем пролете, который был в поле зрения сэра Генри и доктора Эбера.
Остается только площадка. Но против этого имеются возражения. Первое: хотя мистер Фаулер задержался на несколько секунд, прежде чем подбежать к лестнице, убийце, прячущемуся за гобеленом, не хватило бы времени выдернуть оружие из черепа жертвы и обшарить ее карманы. Второе: миссис Миддлтон хорошо видела всю площадку, за исключением нескольких футов вверх от пола, и заметила бы убийцу.
Само слово «исключение» показывает, что мы имеем дело не с абсолютно невозможной ситуацией, иначе не было бы никаких исключений. Единственное место, которое не находилось ни в чьем поле зрения, – самая нижняя часть площадки. Поскольку все остальное невозможно, мы приходим к логичному выводу, что убийца должен был находиться там.
– Должны ли мы снова перебирать все это? – нетерпеливо осведомился Фаулер, чья уверенность, казалось, росла с каждой секундой. – Ведь это идея Миддлтона. И мы доказали, что никакое оружие не могли метнуть оттуда, а потом вытащить…
– Согласен.
– Ну тогда…
– Позвольте продемонстрировать вам оружие, которое было использовано. Огюст!
«Мажордом» шагнул в комнату, и д'Андрье продолжил:
– Мне предложили загадку: какое оружие не является пистолетом и кинжалом, но в то же время является обоими? Я вспомнил сделанное ранее сообщение доктора Эбера о том, что неподалеку от места убийства в Марселе была лавка мясника… Дай мне эту игрушку, Огюст.
«Мажордом» достал из-под пиджака самый невероятный и жуткий на вид механизм, какой я когда-либо видел. По форме он напоминал пистолет, но был больше и тяжелее ручного огнестрельного оружия самого крупного калибра. Он имел около одиннадцати дюймов в длину, был изготовлен из стали, за исключением деревянной рукоятки, и, вероятно, весил добрых четыре фунта. Но никакая пуля или иной снаряд не могли быть выпущены из него – в отверстии ствола мы увидели маленький кружок, напоминающий кончик стержня диаметром около шестнадцатой части дюйма. Быстрым движением д'Андрье открыл ствол сбоку, возле казенной части. Внутри находилось нечто вроде камеры для одного патрона, установленной возле мощного пружинного механизма.
– Узнаете? – спросил д'Андрье. – Это так называемый «гуманный убийца», которым пользуются мясники. Он заменил топор. По закону умерщвление животных должно быть безболезненным и мгновенным. Теоретически лучшим средством была бы пуля, но пуля не должна оставаться в туше, подлежащей разделке. Поэтому изобрели смешанный вариант – острие, выталкиваемое взрывом патрона, прикрепленного к пружинному механизму. Этот стержень куда мощнее любой пули. Он моментально проделывает глубокое отверстие и может быть сразу же извлечен, а оружие легко перезаряжается вталкиванием стержня в ствол рукой. Это оружие английского производства… Позвольте продемонстрировать.
Он повернулся к Огюсту, который протянул ему картонную коробочку с несколькими предметами, похожими на легкие холостые патроны. Д'Андрье вставил один из них в казенную часть, защелкнул пистолет и оттянул предохранитель.
– Патроны «К», – сказал он. – Используются для самых твердых черепов, вроде воловьих. Они кажутся очень легкими – всю работу делает пружинный механизм. Итак…
– Нет! – завопила Эльза, спрятав лицо на груди Миддлтона и зажав уши. – Я этого не фыдершу! Фы не долшны делать такая вешь!
– Это создает очень мало шума, мадам, – не без иронии успокоил ее д'Андрье. – Куда меньше, чем игрушечный пистолет с пистонами. Но, если вы боитесь… – Он открыл ствол, извлек патрон и передал его Огюсту вместе с оружием. – Мы не нуждаемся в демонстрации. Теперь вы видите, чем был «рог единорога».
– Да, думаю, мы можем обойтись без демонстрации, – дрожащим голосом произнес Миддлтон. – Уберите эту штуку. При виде ее сразу представляешь себе все кровавые подробности. «Гуманный убийца» – ну и название! Вы имеете в виду, что беднягу убили именно таким образом?
– Да. Вы согласны, доктор Эбер?
– C'est absolument vrai… – пробормотал Эбер. Он шагнул вперед, чтобы обследовать оружие.
– Похоже на правду, – заговорил Хейуорд, чье лицо побледнело и покрылось красными пятнами. – Не тяните время! Кончайте спектакль! Где вы нашли эту штуковину? Кому она принадлежит?
Д'Андрье не обратил на него внимания. Я посмотрел на Фаулера, молча стоявшего с блестящими глазами, быстро затягиваясь сигаретой, которую не вынимал изо рта. Д'Андрье повернулся к Г. М.:
– Вы согласны, друг мой?
– Угу. – Г. М. медленно кивнул. – Я имею в виду, что вы нашли правильное оружие. Вопрос в том, как, по-вашему, оно было использовано. Ведь его нужно поднести прямо к голове жертвы, а рядом с убитым никого не было видно.
– Это я и собираюсь объяснить, прежде чем передать арестованного детективу – сержанту Аллену. – Д'Андрье кивнул в сторону Огюста. – Пистолет, безусловно, могли использовать, только поднеся к голове жертвы. Я уже приводил вам логические причины, позволяющие считать, что убийство могло быть совершено лишь на площадке. Поскольку его могли совершить только этим пистолетом – кстати, если вы обследуете цилиндр, то увидите доказательства того, что им воспользовались, – и так как никто не приближался к жертве на галерее, напрашивается вывод, что в тот момент, когда жертва поднесла руки к лицу, закричала и покатилась по ступенькам, в нее еще не стреляли.
Подумайте сами. Может кто-нибудь из свидетелей поклясться, что видел рану на лице жертвы перед ее падением? Нет. Что же они видели? Человека, который инстинктивно поднес руки к лицу, вскрикнул и оступился, словно собираясь шагнуть на первую ступеньку. Почему же это произошло? Очевидно, потому, что он увидел на площадке своего врага, в руке у которого был предмет, напоминающий обычный крупнокалиберный пистолет, нацеленный на него.
Очевидно, Фламанд прятался за гобеленом, поджидая, когда его добыча начнет спускаться, и выбрался наружу слишком рано. В тот же момент, когда жертва оказалась у лестницы, Фламанд увидел миссис Миддлтон, появившуюся на галерее у балюстрады. Инстинктивно он пригнулся к полу площадки, чтобы она его не заметила. Но жертва у верхней ступеньки видела, как он целится в нее из пистолета. Она прикрыла лицо руками, собираясь шагнуть вниз, вскрикнула, оступившись, и покатилась по ступенькам. Фламанд действовал прежде, чем жертва успела скатиться вниз и выдать его. Он пригнулся так низко, что его невозможно было увидеть ни сверху, ни снизу, а когда жертва скатилась на площадку, приставил к ее лбу «гуманного убийцу», нажал на спуск и тут же выдернул стержень. На площадке валялась папка, выпавшая из рук жертвы. Подобрав ее, Фламанд толкнул тело вниз по лестнице и скрылся за гобеленом. Учитывая быстроту, с которой можно пользоваться этим оружием, все заняло не более трех секунд. В последнюю из этих секунд мистер Фаулер подбежал к лестнице, и что же, по его словам, он увидел? Он увидел, как гобелен колыхался, когда убитый прокатился мимо него, и приписал это тому, что жертва за него ухватилась. Однако движение ткани было вызвано нырнувшим за нее Фламандом.
Объяснение выглядело блестящим, и меня оно убедило.
Фаулер внезапно шагнул вперед. Во рту у него так пересохло, что сигарета пристала к губам, и он обжег пальцы, пытаясь вытащить ее.
– Если вы верите, что я говорил правду, значит, вы не считаете меня виновным? – осведомился он.
– И никогда не считал, друг мой, – ответил д'Андрье. – Могу я продолжать? Я почти закончил. Прежде чем убитый скатился к подножию лестницы, Фламанд вылез из окна за гобеленом (которое, напоминаю, мы впоследствии нашли незапертым) на плоскую крышу. В следующий момент он оказался на карнизе, пролез в окно комнаты мистера Хейуорда (на подоконнике которого Огюст менее получаса назад обнаружил несколько многозначительных пятен грязи) и оказался на галерее примерно через двадцать секунд после того, как нажал на спуск.
Д'Андрье постучал по каминной полке.
– Продолжать нет смысла. Я знаю виновного. Оружие и коробка с патронами недавно были найдены в тайнике его чемодана с двойным дном. Теперь Фламанду не избежать гильотины. Хотите знать, кто он и как себя именует? Охотно сообщу вам это. Он стоит вон там.
И тогда этот блистательный идиот повернулся и жестом, позаимствованным из «Гран-Гиньоля», указал на меня.
Глава 15
ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ
Одну-две секунды я не мог думать об обвинении даже как о шутке. Случившееся было за пределами понимания, как при первом шоке после автомобильной катастрофы. Черты лица д'Андрье – крючковатый нос, подстриженная бородка, глаза, блещущие триумфом – расплывались у меня перед глазами, покачивались, как отражение в воде. В некотором роде это напоминало реакцию на то, когда вас окликает на улице абсолютно незнакомый человек, – вы бросаете взгляд через плечо, чтобы посмотреть, нет ли кого-то позади. Именно так я и поступил, но никого позади не обнаружил. Очевидно, в этот момент я, будучи ни в чем не повинным, являл собой самую убедительную картину виновного, какую можно увидеть в Олд-Бейли. Постараюсь помнить об этом, когда буду входить в состав присяжных.
Д'Андрье продолжал тыкать в мою сторону указующим перстом. Я представил его взывающим громовым голосом к подозреваемому: «Признавайся, злодей!» Видение превращало все в шутку, и я позволил себе то, что казалось мне усмешкой. Для воспаленного воображения это могло прозвучать гулким, но неубедительным хохотом.
– Вы с ума сошли? – осведомился я. – Сегодня ночью все один за другим впадают в безумие – теперь наступила ваша очередь? По-вашему, я – Фламанд?
Д'Андрье наслаждался собой.
– Значит, вы это отрицаете? Ладно, давайте немного подискутируем. Понимаете, я располагаю не только этой уликой, но могу доказать, что вы – единственное лицо в доме, которое могло совершить преступление.
Г. М. выглядел так, словно не знал, что ему делать – усмехнуться или выругаться.
– Я боялся этого, – сказал он, – с тех пор, как месье Гаске вошел в комнату. Он избегал обращаться к вам или даже смотреть на вас, Кен! Он не хотел портить театральный эффект. Подозреваю, что вы, Гаске-д'Андрье, случайно нашли оружие в комнате Кена, куда его подбросили, подогнали под этот факт ваши умозаключения и убедили себя, что пришли к ним ранее. А потом, когда вы бросили обвинение в виноватую физиономию Кена…
– В моей физиономии нет ничего виноватого, – прервал его я. – Давайте выясним все сразу. Что вы имели в виду, говоря, что я единственный в доме, кто мог совершить убийство?
– Только то, что сказал. Поймите, друг мой, я не питаю к вам никакой враждебности. Держите себя в руках, и я все вам продемонстрирую. Еще раз дайте оружие, Огюст!
Его голос звучал очень убедительно. Думаю, не усмешка на лице Огюста, а что-то похожее на восхищение в глазах д'Андрье заставило меня осознать, что эти люди искренне считают меня Фламандом. На остальных я не смотрел.
– Понимаете, – продолжал д'Андрье, – качество сэра Генри Мерривейла, которое я с сожалением должен назвать старческим слабоумием, предоставило вам возможность сделать то, что больше никто не мог сделать. Все это время он невольно помогал вам… Взгляните на это оружие. Оно весит четыре фунта и обладает солидными размерами. Убийца во время всеобщего возбуждения, когда никто к нему не присматривался, мог прятать его под пиджаком всего лишь несколько минут – не дольше. Иначе было бы заметно для самого поверхностного наблюдателя. От оружия следовало избавиться сразу после преступления, как только представится возможность. Но у кого была такая возможность?
После обнаружения тела каждый из вас каждую секунду был под наблюдением либо моим, либо Огюста, либо троих других моих людей. Задачу облегчало то, что ваша группа держалась вместе. С того времени и до сих пор ни у кого из вас не было возможности пойти в комнату мистера Блейка… кроме самого мистера Блейка.
Как вы помните, сразу же после убийства мы все столпились наверху. Еще несколько секунд – и о наличии у кого-то оружия заподозрили бы, так как мы собирались включить свет. Никто не покидал группу – опять же кроме мистера Блейка. Сэр Генри Мерривейл любезно послал его в свою комнату за фонарем, и он отсутствовал короткое время…
– Полагаю, вы не поверите, – сказал я, – что я пытался починить сломанный фонарь?
– Боюсь, что нет, старина, – вежливо отозвался д'Андрье. – Это дало мистеру Блейку возможность сделать две вещи. Сначала он спрятал пистолет, а потом засунул портативную пишущую машинку под пиджак и, так как она была незаметна в темноте, поспешил по галерее и вошел… куда? В бельевую, где стояли Мерривейл и я. Вспомните, что только мы трое рискнули войти в бельевую. Спрятав машинку, он смог подбросить записку… куда? Снаружи за дверь.
При этом даже Г. М. беспокойно моргнул. Что до меня, то сказать, что я встревожился, было бы слишком мягко. Ибо, хотя я все еще старался не смотреть на молчаливую группу, чье дыхание становилось все громче, я бросил взгляд на Рэмсдена. Он изучал меня с любопытством, как будто видел впервые.
– Теперь, – продолжал д'Андрье, загнув один палец, – перейдем к обуви.
Должно быть, все посмотрели на мои ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21