Дескать, о том и брат Константин в мыслях держал, когда Юрия из опалы вызывал и Суздаль вручал во владение. Только распорядиться не успел, впав в скорое беспамятство от горестных вестей. Но это уж больно жирный кус для них будет. Хватит им Пронска и еще чего-нибудь из рязанских владений.
И все у Ярослава на сей раз на лад шло. Как и планировалось изначально, находясь еще в трехдневном переходе от Коломны, он благополучно соединился с братом Юрием. Даже погода ему несказанно благоприятствовала – ни одного дождя не прошло за все время, пока они до Коломны добирались.
Если бы шибко шли, то, опережая предварительные расчеты, добрались бы до первого града, принадлежащего рязанскому князю, дня на три-четыре раньше намеченного. Но опережать события, а главное – действия своих союзников было не след, и потому войска пришли строго к намеченному сроку.
Пришли и… встали в недоумении. Оказывается, им первым делом придется не город брать, а сызнова биться с Константином Рязанским, потому как вои его в двух верстах от города уже поджидали неприятеля. Было от чего насторожиться Ярославу.

Глава 2
ЗА ОДНОГО БИТОГО

Потомки же скажут – его победа была легкой, и еще приплетут мораль. Но стратегия и мораль редко складываются в компромисс.
О. Погодина


Это лишь дурень, у кого голова соломой да мякиной набита, на одни грабли несколько раз наступает. Князь Ярослав, пройдя зимой хорошую выучку, ныне не торопился.
Оно, конечно, людишек у них с братом побольше, чем у Константина. Пусть даже у рязанских костров в полтора раза больше воев греются, чем обычно, – все равно намного меньше их. По подсчетам выходит, что никак не больше пятидесяти сотен. С их владимирскими силами даже и сравнения никакого быть не может. Они ведь с Юрием на сей раз, почитай, все земли свои без люда оставили. Зато пеших воев у них тысяч двадцать, да еще с гаком, плюс к тому изрядные дружины. Ну не качеством – количеством, но все равно тысчонки четыре на конях насчитать можно. Это же какая силища! Никому не устоять.
И все-таки что-то Ярослава настораживало. Что-то смущало его в поведении рязанца. Не самоубийца же он, в конце концов, чтобы принимать открытый бой при таком неравенстве сил.
«Пускай его ратники малость получше обучены, – самокритично признавал переяславский князь. – Пускай. Но все едино – когда на каждого четверо, а то и пятеро приходится, так и так ему не устоять. Да мы его одними трупами своих воев закидаем, коли уж на то пошло. Авось новых смердов бабы нарожают. И опять-таки в дружине Константиновой, как видоки доложили, ныне от силы тысяча наберется, не больше, в то время как зимой он чуть ли не две выставил. Спрашивается, где остальные? Опять в Коломне своего часа дожидаются? А может, еще где-нибудь затаились?»
Нет уж, дудки! Второй раз Ярослава на эти грабли наступить не заставишь. Ученый он уже – знает, что почем.
О своих догадках он тут же Юрию сказал и ближним боярам. Посему решено было обождать (благо время уже послеполуденное), сторожу во все концы выслать, да и поле само прощупать не помешает – ведь как пить дать, опять рязанец эти ямы поганые выкопал. Ну, а ежели ворог и впрямь впал в безумие, то тем хуже для него. Пускай последнюю ночку помолится, причастится, потому как поутру придет его смертный час.
А чтобы засадный рязанский полк все планы не порушил и в спину не ударил, было решено смердов на весь остаток дня занять привычной для них работенкой – вырыть огромный ров перед коломенскими воротами, чтобы ни одна лошадь его не одолела. Разве что с крыльями будет. Но такие, как Ярославу в детстве сказывали, имелись только у эллинов в стародавние времена. Ныне же все они и там, поди, повывелись.
И здесь князь тоже все осторожно сделал – лучников своих изготовил, чтоб ни один коломенский ратник не смог работам земляным помешать. Впрочем, эта предосторожность оказалась напрасной – за все время ни одной стрелы со стен города не прилетело. Вот тебе еще одна загадка – враг пакостит у самых ворот, а в ответ ни гу-гу.
Правда, самая главная загадка все равно осталась: почему Константин вообще здесь оказался? Почему не кинулся на юг, чтобы Пронск с Ряжском от половцев защитить? Неужто промедлил или вовсе передумал Юрий Кончакович? Известно, от этих степняков чего угодно ожидать можно. Одна только видимость, что имена христианские принимают, крест на груди таскают да два пальца складывать научились, чтоб перекреститься. На деле же все едино: язычники поганые.
Опять же что там с Давидом Муромским приключилось? По какой причине он-то задержался?
А если они вовремя на рязанские земли вступили, согласно уговору, тогда почему Константин не на них, а наперерез Ярославу с Юрием кинулся, о прочих не думая?
Словом, вопросов много, а вот ответов на них…
Потому и решил Ярослав на сей раз не спешить, а все как следует обдумать, чтоб наверняка получилось. Да и людям отдохнуть не помешает. Завтра поутру они намного бодрее будут.
Почти под вечер от Константиновых ратей три всадника подъехали. Главным среди них сызнова боярин Хвощ оказался, старый знакомый Ярослава. На сей раз князь встретил посланца с великодушной улыбкой на лице, предвкушая скорую победу.
Разговор оказался коротким.
– Почто сызнова в края наши забрел, княже? – быстро перешел Хвощ к сути дела после традиционного приветствия.
– Али сам не ведаешь, боярин? – почти ласково ответил Ярослав. – Должок получить надобно.
– Сдается мне, что князь Константин аккурат в крещение Христово тебе уже изрядно заплатил, – строго ответил Хвощ.
– Кровь братьев наших, князем твоим побитых, вопиет, – вмешался Юрий.
– Изволь, мы готовы за каждого виру внести, – покладисто согласился Хвощ.
– И сколь же твой князь за них уплатить готов? – насмешливо поинтересовался Ярослав.
– По десятку рязанских гривенок за каждого найдется.
– А не скудновато ли будет? – возмутился Юрий. – Я за тиуна убиенного вдвое больше беру.
– А ты как берешь, княже, по Русской правде? – вкрадчиво осведомился рязанский боярин.
– А как же еще?!
– А ты ведаешь ли, что там про татей начертано? – спросил Хвощ и, не дожидаясь ответа, сам же и процитировал: – «Аже убиють кого у клети или у которое татьбы, то убиють во пса место» Здесь Хвощ цитирует одно из положений Русской правды, которое в современном переводе звучит следующим образом: «Если вора убьют у клети или во время какого воровства, за это убийцу не судить как бы за убийство пса».

. Как видишь, князь мог бы и вовсе виру не платить, но он, так и быть, – готов.
– Это ты про моих братьев такое изрек?! – не выдержал Ярослав, и маска благодушия мгновенно слетела с его лица. – С собаками их сравнил?! Да как у тебя, пса старого, язык повернулся такое сказать?!
– То не мои слова – то князь Константин передать велел, – предостерегающе поднял руку Хвощ. – А еще он спросить повелел, почто ты так часто в наши земли ходить повадился? И года не прошло, как ты опять рать под Коломну привел. И тебе тоже, князь Юрий, соромно должно быть. Князь Константин на твое добро не покушался, хотя мог бы. Ты же в ту зиму воев своих брату дал, кои здесь, под Коломной погинули, а ныне и сам сюда с мечом пришел. Почто? Или, может, земли ваши вам же не по душе стали – решили мену учинить?
Юрий успокаивающе положил руку на плечо красного от гнева Ярослава и вышел вперед:
– Довольно шутки шутить, боярин, а то я не погляжу, что ты на копьецо свое белую тряпицу примотал. Ступай отсель да князю своему передай, что спасти его одно может – ежели он к нам сейчас со всей покорностью выйдет, а дружина его мечи сложит. Тогда мы с братом можем и милость явить – жизнь ему подарим и даже городишко какой-нибудь дадим в вотчину.
– И какой же град вы ему подарите? – не унимался Хвощ.
– Пронск дадим. Да еще тот, который он, по слухам, в Рясском поле в это лето отстроил, – хмыкнул Ярослав и сразу уточнил: – Опять же, смотря как он просить будет.
– Остальное, стало быть, под свою длань приберете? – уточнил Хвощ.
– Отчего же, – не согласился Юрий. – И Переяславль-Рязанский, и Ростиславль, и Зарайск, и прочие вотчины покойного Ингваря мы его первенцу отдадим. Нам чужого не надобно.
– Вон вы как? – загадочно протянул рязанский боярин и обратился к Ингварю, безмолвно стоящему позади братьев-князей: – А ведь ежели мне память не изменяет, княжич, их тебе князь Константин и так соглашался передать.
– Из своих рук и только как наместнику, дабы он впредь и навсегда лишь его волю исполнял, – заметил Юрий.
– Не думаю, что когда он свои земли из ваших рук получит, то воли у него поприбавится. Сдается мне, что совсем наоборот будет, – строго качнул головой Хвощ.
Ингварь собрался было с духом, чтобы ответить боярину, и по возможности резко и больно, но вдруг с ужасом понял, что сказать-то ему и нечего. А ведь и впрямь ни Юрий, ни тем более Ярослав больше, чем имел его отец Ингварь Игоревич, ему, Ингварю-младшему, ни за что не дадут.
Да какое там! Хорошо, если и это полностью вернут. Если князя Константина хоть как-то сдерживало кровное родство, то у владимирских князей и этих уз почитай что нет. И будут они повелевать им, как только душа захочет.
А тогда зачем это все и почему он здесь?
Не сказав больше ни слова, княжич молча круто развернулся и зашагал к своему небольшому шатру, стоящему подле двух огромных, поставленных для Ярослава и Юрия. Шел быстро, с трудом сдерживая себя, чтобы не перейти на бег.
Ему было мучительно стыдно за свою непростительную глупость, где-то даже переходящую в подлость. Как ни крути, а ведь именно он в первый раз, еще прошлой зимой привел Ярослава на рязанскую землю.
Боярин Хвощ внимательно проследил, в какой именно шатер зашел Ингварь, после чего заметил:
– Вы вон даже шатер ему уделили – не чета своим. Больно уж мелок. Или то не его вовсе?
– Его. Какое княжество – такой и шатер, – усмехнулся Ярослав и добавил: – Да и то покамест. Когда мы с братом твоего Константина побьем, оно и вовсе маленьким станет. Князь же твой совсем ничего не получит.
– Вон как сурово, – протянул рязанский посол и поинтересовался с ехидной усмешкой: – Да вы никак с Юрием Всеволодовичем сызнова все поделить успели, как тогда под Липицей? А не рано ли?
Не слова это были, а звонкая пощечина. Как удар – слабовата, зато как оскорбление – в самый раз. Не сказал, а ожег ими боярин Ярослава, да и самого Юрия. До сей поры им обоим стыдно было вспоминать бахвальные речи, говоренные перед битвой с Мстиславом Удатным и братом Константином.
Оно, конечно, хорошо, когда человек верит в свою победу. Без этого трудненько одержать верх в любом бою. Плохо, когда он в ней непоколебимо уверен и даже мысли не допускает о том, что возможен иной исход.
А все мед виноват, больно уж хмельной был. Кто именно первым завел речь о дележке волостей после победы и после какой уж там по счету ендовы Ендова – низкая широкая чаша, род братины. От последней отличалась наличием носика для разлива напитка. Обычно они были медными, в богатых домах – из серебра.

опустевшей – сказать трудно. Впрочем, выбор невелик – лишь двое его могли начать: Ярослав или брат Юрий, а больше просто некому.
Хотя какая теперь разница – позор одинаково на них обоих лег. Это ведь додуматься надо, чтобы приняться делить шкуру неубитого медведя. Ярослав, помнится, Новгород себе запросил, брат Святослав – Смоленск, Ростов – Юрию. На Киев вроде бы рукой махнули, не став мелочиться, а кому же Галич решили отдать? Ивану, что ли? Вроде нет, не ему. Да и какая теперь разница – кому именно.
А самое главное, что не только бахвалились всем этим изустно, но и харатью о том составили, надиктовав дьяку все подробно, чтоб потом обиды между победителями не приключилось, и каждый к тому свитку Руку свою приложил: То-то, небось, смеялись Мстислав Удатный с Константином и смоленским князем Владимиром Рюриковичем, когда ее прочли.
Да и ныне Хвощ как в воду глядел. Они с Юрием и впрямь уже покромсали все Рязанское княжество. По-честному, на четыре доли, включая Ингваря и малолетних Константиновичей, но поделили, и от этого на душе становилось еще более неприятно. Хорошо хоть, что на бумагу ничего этого не занесли.
– Не твое собачье дело! – выдохнул Ярослав жарко.
Если бы не стыд великий, валяться бы Хвощу, на две части поделенному, у ног братьев-князей. Стыд душил, давил, лишал сил. От него не только у Ярослава, но и у Юрия все лицо краской унижения покрылось.
– Ну, точно – поделили уже, – сделал вывод рязанский боярин, внимательно вглядевшись в багровые лица братьев, и констатировал невозмутимо: – Стало быть, каков товар – такая и плата.
– Это ты о чем? – нахмурился Юрий, с тревогой поглядывая на брата, – сдержал бы себя, не уронил княжеской чести, подняв на Хвоща меч.
К тому же хоть бы сам посол молод был, а то ведь старик совсем. Его сейчас срубить – долгонько отмываться придется.
– Коль вы в случае победы и вовсе решили изгнать Константина из отчих земель, то и ему незазорно будет – ежели он одолеет – все ваши земли под себя приять, – пояснил боярин.
Юрий вначале помрачнел, но затем, что-то прикинув, слегка заулыбался, а чуть погодя и вовсе захохотал во все горло. Глядя на него, развеселился и Ярослав.
– Пускай все забирает, – махнул он беззаботно рукой. – Чай, наследниками меня пока небеса не наделили, так что я ему всю свою вотчину дарю, только чтоб непременно одолел меня поначалу.
– Ну и мое тоже пусть прихватит, – согласился со своим братом Юрий. – Всю землю нашу отдаем.
– Все слыхали? Все слова княжеские запомнили? – строго спросил рязанский боярин ближних людей, тесно толпившихся за спинами своих князей, и пояснил: – Я к тому это говорю, чтоб потом никто не встрял поперек, когда Константин Владимирович свою длань наложит на грады Владимир, Ростов, Суздаль и прочие.
И столько силы и уверенности прозвучало в этих словах немолодого боярина, что челядь, совсем недавно дружно хохотавшая вместе со своими князьями, как-то поутихла. Не по себе стало некоторым, а кто поумнее был, у того и вовсе холодок по коже пробежался. Знобкий такой, тревожный.
Есть с чего тревожиться – слабые люди со своим врагом перед битвой с такой убежденностью и уверенностью не разговаривают.
Вот только княжич Ингварь слов этих не слыхал. Зайдя в шатер, он рухнул навзничь на жесткий воилок, зажмурив глаза и с силой, до боли, сжимая кулаки.
Чем кончатся переговоры – его не интересовало. Впрочем, оно и так было понятно. Ничем.
С самого начала ясно, что владимирские князья потребуют абсолютной покорности и не угомонятся, пока не увидят перед собой униженного и растоптанного Константина, а вместе с ним и…
«Да чего уж там, – подтолкнул он сам себя. – Продолжай, коль знаешь. А ведь ты знаешь».
И он продолжил: «А вместе с Константином такое же униженное и растоптанное Рязанское княжество. Все. Полностью».
Ну ладно, тогда зимою он еще дурак дураком был. В душе обида кипела, в голове неверие держалось. Но ближе к лету, уже по здравому размышлению, до него ведь почти полностью дошел глубинный смысл слов Константина. И не только до разума – до сердца. Ну, разве чуточку самую не хватило, чтоб решиться окончательно.
Потому и Онуфрий, почуяв неладное, скрылся с глаз его долой куда-то в один из ростовских монастырей. Чуял, змий поганый, что не ныне, так завтра еще раз допросит его княжич, как там под Исадами дело было, и придет боярину смертный час.
Так какой черт удерживал его самого, мешая повернуться и уехать куда глаза глядят вместе со своими тремя боярами, продолжающими, несмотря ни на что, хранить верность княжичу. Куда именно? Ну, хотя бы в тот же Чернигов, где его давно ждали мать и братья. Нет, гордость бесовская не дозволяла.
А ведь отец Пелагий не раз говорил на проповедях, что эта треклятая гордыня есть не просто грех смертный, но и матерь всех прочих смертных грехов, которые она же и порождает в человеке.
Да еще стыдоба великая мешала Ингварю. Ну, как же – его ведь вся семья в Чернигове ожидает с победой, а он ни с чем явится. Нельзя.
Кстати, и боярин Кофа его упреждал – пусть вскользь, туманными намеками, но упреждал, что не бескорыстно взялись ему помогать северные соседи.
– Придется тебе, княже, потом такую цену выкладывать, что без штанов останешься, – говорил Вадим Данилович пасмурно.
Да и женка Ярославова тоже на многое Ингварю глаза открыла. Ох, и мудра оказалась переяславская княгиня. Прямо как в воду глядела. Даже слова ее были почти точь-в-точь те же, как у боярина Хвоща.
И тут же в его памяти всплыло, как совсем недавно, буквально дней за десять до того, как им отправиться под Коломну, она спросила его грустно:
– А ты что, и впрямь надеешься, что переяславский князь окажется щедрее, чем твой стрый двоюродный? – И, грустно усмехнувшись, протянула со вздохом:
1 2 3 4 5 6