во-вторых, попробуй, разожги его без горючки в этот самый момент; в-третьих, люди должны здесь дежурить, чтоб самолет не прозевать. А дежурить-то холодно, и меняться в ночь небезопасно, однако.
— Медведи, что ли? — ухмыльнулся Солдатов. — Слышал я эти сказки, в детском саду пугали.
— Может, и сказки, — согласился Белухин. — Только, паря, не такие, как ты, с полными штанами от тех сказок бегали.
— Вот именно! — подхватил Чистяков. — У нас на станции, где я проходил практику…
— Был ты на своей станции без году неделя, — отмахнулся Солдатов. — Нет, в самом деле медведи?
— Растолкуй ему, Михаил Иваныч, по-научному, — предложил Белухин.
— Какая там наука, — улыбнулся Зозуля, — старое, как мир, наблюдение охотников. У западной оконечности острова имеется множество разводий, следовательно, возможна нерпа и, как следствие из следствия, ее спутник и лучший друг — медведь. Но это теоретически, практически же медведи в данном районе маловероятны, так как, по многочисленным свидетельствам, в это время года они уходят на юг, к проливу Вилькицкого.
— "Медвежьим трактом", — кивнул Белухин, — по южной оконечности острова Большевик.
— Вы там были? — уважительно спросил Зозуля. — Именно туда я и мечтаю попасть, после Урванцева вопросами миграции по «Медвежьему тракту» практически никто не занимался.
— А кто занимался, медведь сожрал, — пробормотал Белухин, присматриваясь к каменным глыбам. — Вот здесь, Илья, его можно и соорудить, костер твой.
— У троих имеются бензиновые зажигалки, — припомнил Анисимов. — Если ими щелкнуть одновременно, щепки займутся.
— Разумно, — одобрительно сказал Белухин. — Ну, потопали, что ли, чего бесплатно мерзнуть.
Обратный путь был намного легче, ветер дул в спину, да и шли не вслепую, а по своим следам. На подходе к избушке Белухин пропустил товарищей вперед, задержал Зозулю и отвел его в сторону.
— Значит, ушли на юг медведи?
— Уходят, — поправил Зозуля, пытливо глядя на Белухина, будто ожидая подвоха. — Иные, правда, остаются надолго и пасутся у разводий, но здесь, я думаю…
— А ты протри очки!
От тригонометрической вышки к морю уходили огромные, размером с тарелку, следы.
* * *
В тамбуре отряхнулись, сбили друг с друга снег.
— Ух, ты, свеклочка, — приветствовала Лиза Чистякова. — Нам бы такой румянец, а, Зоя?
— Сомнительный комплимент для мужчины, — смутился Игорь.
— Смотри, он еще нецелованный, — предупредил Кислов, — в обморок упадет от избытка чувств.
— "Только нецелованных не трогай, только не горевших не мани", — под дружный смех проявил свою эрудицию Гриша. — Разве я неправильно запомнил? — растерянно спросил он.
— Не обращай на них внимания, — дружелюбно сказал Седых. — Присаживайся ко мне, я тоже Есенина люблю.
Вошли Белухин и Зозуля.
— С пустой сумой, добытчики? — спросила Анна Григорьевна.
— Хрен чего увидишь, — садясь, проворчал Белухин. — Падера.
— Что? — не поняла Невская.
— Поземка, — пояснил Зозуля. — Так здесь ее называют.
— Это и есть пурга? — уточнила Невская.
— Разновидность. Внизу, у поверхности, трехметровый слой взметенной снежной пыли, а вверху ясно, и если вы из любопытства подниметесь на крышу…
— Верю вам на слово, — поежилась Невская.
— Другое дело, — продолжал Зозуля, снимая унты и подставляя их поближе к печке, — когда низкие слоистые облака со снежными иглами опускаются до поверхности и смешиваются с поземкой. Ад! Тогда и в двух метрах ничего не увидишь — так называемая «темная пурга». К счастью, нам это как будто не угрожает.
— Накаркаешь, — Кислов постучал по столу.
— Вряд ли, — сказал Белухин. — Сегодня облака повыше, чем вчера, похоже, будут рассеиваться. Ну а поземка длится недолго.
— Сколько? — спросила Невская. — Час, два?
— Да нет, дочка. Суток трое.
— Значит, нас трое суток могут не найти?
— Свободное дело, — кивнул Белухин. — Сверху ничего не видать. Матвеич, однако, придумал костер разжечь.
— Вы думаете, это поможет? — обратилась к Анисимову Невская.
— Надеюсь.
— До чего есть хочется! — вздохнула Лиза.
— Ты сама сдобная булка с изюмом, — пошутил Солдатов, как бы случайно кладя ей на колено руку.
— Не по твоим зубам, — Лиза сбросила руку.
— А по чьим?
— Мой мужчина должен быть скромный, положительный и обязательно в очках. Как Михаил Иваныч.
— Елизавета Петровна… — пробормотал Зозуля. — Я, конечно, польщен, но…
— Николай Георгиевич, — выручил Зозулю Чистяков, — допустим, что поземка действительно продлится трое суток. А если костер не удастся разжечь, или его не увидят? Неужели мы будем пассивно ждать?
— Предлагай, — сказал Белухин.
— Ты, Игорек, можешь активно, — сказал Солдатов. — Танцуй, разучивай песни. Хочешь, научу? — И заверещал: «Арлекино, Арлекино…»
Чистяков поморщился.
— У тебя, Слава, молчание лучше получается.
— Точно, как мой директор парка, — удивился Солдатов. — Он меня и в эту чертову командировку втравил, чтоб я на собраниях не возникал, не мутил воду. Тузиков его фамилия, случаем, не родственники?
— Пассивно мы ждать не будем, — сказал Анисимов. — Ого, на завтрак какао?
— Шоколад — харч особый, — Анна Григорьевна раскрошила на тряпочке полплитки шоколада и ссыпала в кипяток. — Просто так, в натуре его есть не следует, от горячего какао больше сытости будет.
— Обжираловка! — фыркнул Солдатов.
— Завтрак королей, — поведал Зозуля. — Алексей Толстой в «Петре Первом» писал, что Карлу XII утром подавали в постель горячий шоколад.
— С жиру бесился, — буркнул Кислов.
— Карл XII был очень худой, — вступился за короля Зозуля.
— Похудел, когда от Полтавы драпал, — добродушно заметил Белухин, помешивая в кастрюле большой деревянной ложкой. — Аж штаны сваливались.
— Мы с Зоей читали книгу известного врача Брэгга, — сообщил Гриша. — Оказывается, голодать бывает очень полезно для здоровья.
— Кому? — окрысился Кислов. — Сам небось жрал в три горла, а других сажал на диету.
— Брэгг лично голодал по две-три недели, — примирительно сказал Гриша, — и очень хорошо себя чувствовал.
— А его жена? — насмешливо спросил Кислов.
— Что жена? — не понял Гриша.
— Ей-то какой прок…
— Эй, Захар! — прикрикнула Анна Григорьевна, звеня кружками. — Язык попридержи.
Каждому досталось по полторы кружки напитка, и одну, почти полную Анна Григорьевна оставила про запас.
— Тебе на полдник, сынок, — сказала она Грише. — Они матерые, поговеют, а ты растешь.
— Ни за что! — гордо заявил Гриша. — Все излишки положено разделить между женщинами.
— Женщины — они живучие, как кошки, — улыбнулась Анна Григорьевна. — Ладно, половину тебе, половину Борису, справедливо?
— Зоя, подтверди, что я не возьму ни капли!
— Не возьмет, — подтвердила Невская. — Мне кажется, справедливее все отдать больному.
— Ни в коем случае, — возмутился Седых. — Я не двигаюсь, энергии не трачу.
— Нашли о чем спорить, — Кислов махнул рукой. — Эта горячая водичка такое же какао, как Солдатов — Алла Пугачева. Другой вопрос — полплитки осталось, вот и раздай, мамаша, каждому по дольке. Кто за?
— Перебьешься, милок, — Анна Григорьевна спрятала шоколад в сундук. — Тебе собственного жиру на месяц хватит.
— Тепло и мухи не кусают, — Белухин расстегнул полушубок. — На совет, мужики! Илья, командуй, кому слово.
Шельмец вдруг зарычал и подался к двери.
— Вот и первый оратор! — обрадовался Солдатов. — Докладывай, Шельмец.
— Как бы не так… — Белухин прислушался. — Дверь за собой хорошо прикрыл, Михаил Иваныч?
— На засов, — ответил Зозуля. Он подошел к окошку, дохнул на стекло, протер рукавом и жестом подозвал Гришу.
— Батюшки… — прошептала Лиза.
— Медведь! — прильнув к окошку, закричал Гриша. — Какой огромный! Зоя, настоящий медведь!
— Эй, посторонись! — Кулебякин спрыгнул с верхних нар, схватил топор.
— Не суетись, — Белухин крепко взял его за руку. — Илья, где твоя пукалка?
Наружная дверь затрещала, от мощного толчка избушка, казалось, покачнулась. Лиза вскрикнула, а Невская бросилась к брату и оттащила его от окна.
Анисимов вытащил пистолет и стал у дверей сбоку.
— Ворвется, стреляй в ухо или под лопатку, — сказал Белухин. — Или дай мне, у меня рука верней.
— Ничего, я сам.
Белухин, надев рукавицу, достал из печки тлеющую головешку и стал рядом.
От сильного удара дверь, видимо, сорвалась с петель.
— Мама родная… — обмерла Лиза.
Все притихли, только Шельмец надрывался от лая. Анисимов поднял пистолет.
— Не стреляйте! — вдруг закричал Зозуля. — Это жестоко и бессмысленно, даже опасно! Раненый медведь…
— В ухо или в лопатку, как сподручней, — напомнил Белухин, отмахнувшись от Зозули.
— Его нельзя провоцировать! — кричал Зозуля. — Илья Матвеич, ни в коем случае не стреляйте!
— Погоди орать! — оборвал его Белухин. — Заснул он там, что ли? Не видать из окошка?
Гриша вырвался из рук сестры, подбежал к окошку.
Тут, под тяжелыми шагами затрещала крыша, с потолка посыпалась труха.
— Ждешь, пока избу развалит? — набросилась на мужа Анна Григорьевна.
Белухин схватил горсть заготовленных для освещения лучин и швырнул их в огонь, потом еще и еще. Донесся рев, по крыше снова прогромыхало, послышался тяжелый шлепок, и все стихло.
— В морду полыхнуло, — удовлетворенно сказал Белухин. — Очень они этого не любят, когда, дымом в морду. Цыц, Шельма, побереги горло!
— Дверь цела, — доложил из сеней Кулебякин. — Треснула только.
— Зоя, смотри, как он бежит! — восторженно кричал Гриша, не отрываясь от окна. — Какой огромный!
— Не такой уж и огромный, — успокоение проговорил Зозуля, присаживаясь рядом с Гришей. — Самец-трехлеток, по-видимому. Ширина следа сантиметров под двадцать пять, не так ли, Николай Георгиевич?
— Пожалуй, — сказал Белухин. — Зверь средний.
— Чтоб он провалился, — в сердцах пожелала Лиза. — Думала, умру от страха.
— И я, — обнимая Лизу, призналась Невская. А он не может вернуться?
— Дима, взгляни, не оставил ли он там записки? — дурашливо выкрикнул Солдатов.
— Огромный! — не мог остыть от пережитого волнения Гриша. — Михаил Иванович, а мне показалось, что он больше трех метров.
— Ну, это показалось, — снисходительно сказал Зозуля. — Метра два с половиной, не больше.
— Но ведь все равно огромный! — настаивал Гриша. — И как здорово, что мы его не убили!
— К сожалению, не все это понимают, — обращаясь как будто бы к Грише, с вызовом сказал Зозуля. — Бывает, что иные люди обдуманно и хладнокровно лишают жизни этого в общем и целом безобидного для человека зверя.
— Безобидного? — возмутилась Анна Григорьевна. — А если б дверь выломал, ты бы ему лекцию читал или за ухом чесал?
— Во-первых, — менторским тоном возразил Зозуля, — дверь он все-таки не выломал, а во-вторых, если бы даже это и сделал, у нас не было никакого морального права столь жестоко наказывать зверя за любопытство.
— Мишка просто хотел познакомиться, — вставил Белухин, — так, мол, и так, не имеется ли у вас, граждане, чего пожрать, а то неделю не емши.
— Николай Георгиевич, — с упреком вымолвил Зозуля, — вы не хуже меня знаете, что медведь нападает на человека в исключительных случаях и лишь тогда, когда принимает его за нерпу.
— Теперь понятно! — Белухин хлопнул себя по лбу. — Мать, помнить, как на Голомянном мишка тебя в торосы потащил? За нерпу принял!
— Какой кошмар! — ужаснулась Невская.
— Я тебе покажу нерпу, старый морж, — пригрозила Анна Григорьевна.
— Мы все подобные случаи регистрируем, — оживился Зозуля. — В какое время года произошло нападение?
— Весной, как раз под Восьмое марта, — Белухин прищурился. — С женским днем решил поздравить.
— Остается порадоваться, что все хорошо закончилось, — Зозуля придал своему лицу сочувственное выражение.
— Как для кого, — усмехнулся Белухин. — Про медведя я бы этого не сказал.
— Вы его… убили? — Гриша затаил дыхание.
— Ну, так уж сразу и убил, штраф за это положен, голубчик. За что его убивать? Природа его такая: видит, нерпа из бани выходит…
— Язык оторву! — пообещала Анна Григорьевна.
— Ну, а что дальше? — настаивал Гриша.
— Дальше? — Белухин наморщил лоб. — Вспомнил. Подошел я к нему, стал совестить, некультурно, брат, поступаешь, паспорт, если хочешь, могу показать, баба она, а не нерпа.
— Не слушай его, брехуна, — заулыбалась Анна Григорьевна. — Жаканом он ему объяснил, Гришенька, под самую лопатку.
— В данном случае это была самозащита, — решил Гриша. — Что ж, жизнь человека дороже.
— Однако медведь занесен в «Красную книгу», — сухо напомнил Зозуля. — Я, конечно, не берусь судить, была ли ситуация критической, но…
— Это не медведей, а полярников нужно заносить в «Красную книгу», — сердито сказала Анна Григорьевна. — Вот, видел? — Она сорвала платок, показала глубокий шрам на шее. — Тоже защитник нашелся, медвежий адвокат!
— Однако вы согласитесь… — обескуражено возразил Зозуля, оглядываясь в поисках поддержки.
— Но соглашусь! — твердо сказала Анна Григорьевна.
— Хотя бы выслушайте…
— Не выслушаю!
— Но я…
— Ученый осел ты, вот кто!
Зозуля обиженно махнул рукой и подошел к Грише, единственному, кто сочувственно относился к его любимым медведям.
— Зря с моим драконом связался, Михаил Иваныч, — проговорил Белухин, вытирая слезы. — Ой!
— Скрючило, — с удовлетворением сказала Анна Григорьевна. — Бог наказал.
Кряхтя, Белухин уселся поудобнее и подмигнул Зозуле.
— То радикулит ужалит, то законная… Тебе что — холостяк!
— Хорош холостяк, всю ночь к Лизе жался, — как бы про себя, но достаточно громко поведал Кислов.
— Захар Петрович… — с упреком начала Невская.
— Пошляк, — бросил Солдатов. — Просто завидует.
— А ты? — огрызнулся Кислов.
— И я завидую, — весело признался Солдатов. — Но где нам с тобой, Захар, против такого сердцееда, как Михаил Иваныч!
— Это черт знает что, — растерялся Зозуля. — У меня и в мыслях не было…
— Ну и зря, что не было! — звонко сказала Лиза. — В следующий раз к Шельмецу под бок ложитесь.
— Лиза! — Невская всплеснула руками.
— А чего он обижает, будто мы с тобой мыслей не вызываем? Это для нас, Зоинька, оскорбление, мужчина должен смотреть на нас горящими глазами, как Игорь.
— Ты так глупа, что на тебя невозможно сердиться, — рассмеялась Невская.
— Игорь, а кому из нас ты бы предложение сделал? — не унималась Лиза. — Хотя нет, тебе мама не позволит, она сама подберет для сыночка цыпочку в дубленочке. Представляю, что с ней было бы, если б ты меня привез! Знаешь что, женись на Зое Васильевне, пока не поздно, а то чует мое сердце — отобьют! Сказать — кто?
— Очень он нам нужен, ваш Игорь, — буркнул Гриша. — Обойдемся.
— Гриша! — Невская надменно вскинула голову. — За себя я как-нибудь сама постою.
Лиза бурно расхохоталась.
— Что ты, доченька? — Анна Григорьевна с тревогой на нее посмотрела.
— Ой, пересмеялась, — Лиза вытерла лицо платочком. — Извини, Зоинька, я и сама не знаю, чего болтаю. Уж очень Гриша смешной, и вообще….
Она еще что-то говорила, но что, никто не разобрал, потому что в этот момент приблизился и разросся гул самолета.
* * *
Невидимый самолет сделал два круга и удалился.
— Дразнит, как студентка в мини-юбке, — ругался Солдатов, — лучше бы совсем не появлялся.
— "Терпение — добродетель полярника", — припомнил чьи-то слова Игорь Чистяков. — Нужно уметь ждать.
— Тоже мне полярник, — огрызнулся Солдатов. — Чуть сандалии не откинул при посадке от страху… нецелованный.
— Дождешься, — вспыхнул Чистяков. — Учти, я два года занимался каратэ.
— Плевать я хотел на твое каратэ!
Кулебякин ухватил обоих за шиворот и встряхнул.
— По стенке размажу!
— Занесло в эту чертову дыру, — продолжал ворчать Солдатов. — «Помочь надо подшефным!» — передразнил он кого-то. — А на хрена подшефные сюда залезли, чего им здесь надо?
— Помолчи, шоферюга, — бросил Кислов, — и без тебя тошно.
— Нет, ты скажи, — приставал Солдатов — на хрена эта Арктика нужна, ордена полярникам получать, да? Ну, понимаю, Тюмень, там хоть нефть качают, а здесь? Медведи, пурга да герои: одни лезут к черту в пекло, другие их спасают!
— Ты сколько классов окончил, паря? — спросил Белухин.
— Ну, восемь, — с вызовом ответил Солдатов. — Ты на классы не сворачивай, дед, не виляй и прямо скажи: зачем чуть не сорок лет здесь проторчал?
— Ты ж сам сказал, — ухмыльнулся Белухин, — ордена получать.
— И много их у тебя?
— Ни одного. У Ильи, кажись, два или три, сколько, Илья?
Анисимов поморщился.
— Ты серьезно, Солдатов? — спросил Седых. — Газеты хоть изредка читаешь?
— "Футбол — хоккей", — подсказал Чистяков. — До дыр зачитывает.
— Придуривается, — бросил Кислов.
— Без лекций обойдемся, — отмахнулся Солдатов.
— Не обойдемся, — возразил Седых. — Значит, Дежнев, Беринг, Седов, папанинцы — все они шли сюда за орденами?
— Географию я в школе учил, — нетерпеливо сказал Солдатов. — «Кухня погоды», полюс и прочее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23