Сударыня, этих невзгод будет достаточно, чтобы умереть с горя, так как она будет терпеть нужду. Да, сударыня, нужду, ибо для людей, которым требуется сто тысяч в год, иметь только двадцать тысяч — равносильно нужде. Если граф пойдет во имя любви на безрассудство и когда-нибудь стрясется беда — изъятие имущества супруги будет для него разорением. Я защищаю как их интересы, так и ваши, защищаю интересы их будущих детей, интересы всего общества.
«Старичок палит изо всех пушек», — подумал мэтр Солонэ и взглянул на свою клиентку, как бы желая сказать ей: «Ну же!»
— Эти интересы можно примирить, — спокойно ответила г-жа Эванхелиста. — Я могу оставить себе лишь небольшую пенсию, необходимую для жизни в монастыре, и вы тотчас же вступите во владение моим имуществом. Я готова отказаться от светской жизни, если это обеспечит счастье дочери.
— Сударыня, — сказал старый нотариус, — нужно время, чтобы здраво обдумать положение и найти выход, устраняющий все трудности.
— А, боже мой, сударь, — воскликнула г-жа Эванхелиста, для которой промедление было гибельно, — ведь все и так ясно! Я не знала, как заключаются браки во Франции, ведь я испанка и креолка. Мне не было известно, что, прежде чем выдать дочь замуж, надо наперед знать, сколько дней господь судил мне еще прожить; оказывается, я причиняю дочери ущерб своим существованием, я виновата в том, что еще жива, что так зажилась на свете. Когда я выходила замуж, у меня не было ничего, кроме имени; но оно одно казалось моему мужу дороже, чем все богатства. Какие сокровища могут сравниться со знатным происхождением? Моим приданым были красота, добродетель, знатное имя, воспитание, способность принести мужу счастье. Могут ли деньги заменить все это? Если бы отец Натали слышал наш разговор, это глубоко уязвило бы его благородную душу, смутило бы его загробный покой. Я истратила несколько миллионов, — хотя, возможно, и безрассудно, но никогда не видела, чтобы он хмурился из-за этого. После его смерти я стала бережливее, расчетливее, если сравнить с тем образом жизни, какой я вела раньше по его собственному желанию. Итак — разрыв! Господин де Манервиль до того расстроен, что я…
Нет возможности передать, какое замешательство и смятение были вызваны среди собеседников словом «разрыв». Достаточно сказать, что все четверо, невзирая на свою воспитанность, заговорили одновременно.
— В Испании можно заключать браки сообразно с испанскими обычаями, как заблагорассудится; но во Франции это делается сообразно с французскими обычаями, сообразно со здравым смыслом и с материальными возможностями! — заявил Матиас.
— О сударыня, вы заблуждаетесь насчет моих истинных чувств! — воскликнул Поль, выйдя наконец из оцепенения.
— Речь идет не о чувствах, — прервал его старый нотариус, желая удержать своего клиента от опрометчивого поступка, — речь идет об интересах всех трех поколений. Разве это мы промотали недостающие миллионы? Мы только стараемся избежать трудностей, в возникновении которых ничуть не виноваты.
— Женитесь, не торгуясь! — воскликнул Солонэ.
— Мы торгуемся? По-вашему, защищать интересы будущих детей, интересы отца и матери — значит торговаться? — возразил Матиас.
— Да, я глубоко сожалею, что в молодости был расточителен, — продолжал Поль, обращаясь к вдове, — и не могу из-за этого одним словом покончить весь спор. Вы также, должно быть, сожалеете о том, что не умели вести дела и были невольной виновницей их расстройства. Бог свидетель — я не думаю сейчас о себе; скромная жизнь в Ланстраке не страшит меня; но ведь Натали придется отказаться от своих привычек, от своих вкусов… Мы будем вынуждены вести очень скромный образ жизни.
— А откуда брались миллионы у моего мужа? — сказала вдова.
— Господин Эванхелиста вел коммерческие дела, — живо возразил старый нотариус, — рисковал крупными суммами, как всякий негоциант; он снаряжал корабли и в результате получал значительные барыши, а граф — только обладатель капиталов, помещенных в дела, дающие один и тот же определенный доход.
— Есть еще возможность примирить стороны, — заявил Солонэ. Его слова, произнесенные фальцетом, принудили замолчать остальных собеседников и привлекли к нему всеобщее внимание. Все взгляды обратились на него.
Этот молодой человек был похож на искусного кучера, который, держа в руках вожжи, управляет четверкой лошадей и по своей прихоти погоняет или сдерживает их. Он то давал волю страстям, то вновь их успокаивал, меж тем как Поль задыхался в своей упряжи — ведь речь все время шла о его жизни и счастье; а г-же Эванхелиста порой совсем застилало глаза вздымающимся вихрем спора.
— Вы можете, сударыня, — продолжал Солонэ после краткой паузы, — немедленно передать графу все пятипроцентные облигации и продать свой особняк. Я могу выручить за него триста тысяч франков, пустив земельный участок в продажу по частям. Из этой суммы вы вручите графу полтораста тысяч франков. Итого, он тотчас же получит девятьсот пятьдесят тысяч; если это и не составит всей суммы, которую вы должны дочери, то все же во Франции мало найдется таких приданных!
— Прекрасно, — сказал мэтр Матиас, — а что останется у матери?
В этом вопросе уже чуялось согласие, и Солонэ подумал:
«Ага, попался, старый волк!»
— Что касается госпожи Эванхелиста, — продолжал молодой нотариус, — то у нее останется пятьдесят тысяч экю из суммы, вырученной за особняк. Эти деньги, вместе с полученными от продажи движимого имущества, могут быть обращены в ценные бумаги, дающие пожизненный доход в размере двадцати тысяч ливров. Жить она может у графа. Ланстрак — обширное поместье. У вас, — сказал он, обращаясь к Полю, — имеется дом в Париже; значит, ваша теща может и там жить вместе с вами. Не имея никаких расходов по дому и обладая двадцатитысячным доходом, она будет даже богаче, чем в данное время, когда пользуется всем своим состоянием. У г-жи Эванхелиста только одна дочь; граф также одинок, если не считать дальней родни, — значит, нечего опасаться столкновения интересов. Теща и зять при подобных условиях являются членами одной и той же семьи. Недостающую сумму г-жа Эванхелиста возместит, внося из двадцати тысяч своего пожизненного дохода известную плату за свое содержание, что послужит подспорьем для молодых. Как нам известно, вы слишком благородны, сударыня, слишком великодушны, чтобы быть в тягость детям. Таким образом, вы будете жить все вместе, беззаботно, располагая ста тысячами франков в год; не правда ли, граф, эта сумма вполне достаточна, чтобы пользоваться в любой стране всеми благами существования и удовлетворять все свои прихоти? Согласитесь, что новобрачные зачастую испытывают потребность в присутствии третьего лица. Кто же, скажите, может быть этим третьим лицом, как не любящая и добрая мать?
Полю казалось, что устами Солонэ говорит сам ангел небесный. Он посмотрел на Матиаса, чтобы узнать, разделяет ли тот его восторг перед пылким красноречием Солона; ведь Поль не знал, что под притворным воодушевлением пламенных речей у нотариусов, как и у адвокатов, скрываются хладнокровие и настороженность, свойственные дипломатам.
— Сущий рай, да и только! — воскликнул старик. Ошеломленный при виде радости своего клиента, Матиас сел на оттоманку и, подперев голову рукой, погрузился в угрюмое раздумье. Ему хорошо была знакома тяжеловесная фразеология, с помощью которой деловые люди маскируют свои хитрости, и он был не таков, чтоб попасться на эту удочку. Его коллега и г-жа Эванхелиста продолжали беседовать с Полем, а Матиас украдкой наблюдал за ними, пытаясь уловить признаки заговора: наличие коварных хитросплетений было уже для него очевидно.
— Сударь, — сказал Поль молодому нотариусу, — благодарю вас за то усердие, с каким вы стараетесь примирить наши интересы. Предлагаемый вами компромисс разрешает все трудности более удачно, чем я мог надеяться, если только, конечно, он устраивает и вас, сударыня, — продолжал он, обращаясь к г-же Эванхелиста, — ибо я не хочу соглашаться на это предложение, если оно не нравится вам.
— Все, что послужит для счастья моих детей, доставит радость и мне, — отвечала она. — Можете не считаться с моим мнением.
— Нет, так нельзя! — с живостью сказал Поль. — Если ваша жизнь не будет должным образом обеспечена, это огорчит меня и Натали больше, чем вас самих.
— Будьте спокойны, граф, — ответил Солонэ. «Ага, — подумал мэтр Матиас, — прежде чем высечь его, они хотят, чтобы он поцеловал розги!»
— Не беспокойтесь, — сказал Солонэ, — ныне в Бордо спекуляции в большом ходу, и нетрудно поместить деньги под выгодные проценты с тем, чтобы получать пожизненный доход. Если вычесть из стоимости особняка и движимого имущества пятьдесят тысяч экю, которые будут уплачены графу, то — могу поручиться, сударыня, — у вас останется двести пятьдесят тысяч франков. Я берусь поместить эту сумму под первую закладную на недвижимость, стоимостью не менее миллиона, с тем, чтобы вы получали пожизненный доход в размере двадцати пяти тысяч ливров, считая из десяти процентов. Таким образом, стороны, сочетающиеся браком, располагают приблизительно равным состоянием. В самом деле, к сорока шести тысячам дохода от земель графа прибавляются сорок тысяч, ежегодно приносимые пятипроцентными ценными бумагами, принадлежащими мадемуазель Натали, и вдобавок сто пятьдесят тысяч наличными, могущие дать еще семь тысяч в год; итого сорок семь тысяч.
— Все это вполне очевидно, — сказал Поль. Закончив речь, мэтр Солонэ кинул на свою клиентку быстрый взгляд, не ускользнувший от Матиаса и означавший: «Пускайте в ход резервы!»
— Кроме того, — воскликнула г-жа Эванхелиста, казалось, с непритворной радостью, — я могу отдать Натали свои бриллианты, они стоят по крайней мере сто тысяч франков.
— Мы выясним их стоимость, — сказал молодой нотариус. — Это и вовсе меняет дело. Теперь ничто не препятствует графу указать в брачном контракте, что он полностью получил весь капитал, какой приходится на долю мадемуазель Натали из наследства ее отца, и что будущие супруги считают дела по опеке законченными. Если вы, сударыня, с чисто испанским великодушием хотите лишить себя драгоценностей, увеличив тем самым приданое на сто тысяч франков, то будет вполне справедливо выдать вам такую расписку.
— Совершенно верно, — сказал Поль вдове, — но я, право же, смущен таким благородством с вашей стороны.
— Разве моя дочь и я не одно и то же? — возразила она.
Мэтр Матиас заметил радость, мелькнувшую на лице г-жи Эванхелиста, когда она увидела, что препятствия почти преодолены; эта радость, а также то обстоятельство, что вдова сначала и не поминала о бриллиантах, а теперь ввела их в бой, точно свежие войска, укрепили его подозрения.
«Вся эта сцена была подготовлена заранее, как игроки готовят крапленые карты, чтобы обыграть какого-нибудь желторотого птенца, — подумал старый нотариус. — Неужели бедный мальчик, выросший на моих глазах, будет заживо ощипан тещей, поджарен на огне своей любви и проглочен женою? Я так заботился о благосостоянии его имений; неужели я увижу, как они будут пущены по ветру в один вечер? И эти три с половиной миллиона приравниваются к миллиону ста тысячам франков приданого, которые к тому же, с помощью обеих женщин, будут скоро промотаны!»
Мэтр Матиас не стал предаваться скорби или благородному негодованию, обнаружив в душе г-жи Эванхелиста замыслы, которые, хотя и не были прямым злодеянием, преступлением, воровством, подлогом, мошенничеством, не представляли собой ничего явно неблаговидного, явно достойного порицания, — однако таили в себе зародыши всех этих беззаконий. Он не был Альцестом из «Мизантропа», он был просто старым нотариусом и привык, в силу своей профессии, к хитрости и изворотливости светских людей, к их интригам и козням, приводящим к куда более роковым последствиям, чем убийство, совершенное на большой дороге каким-нибудь бедняком, которого затем торжественно гильотинируют. Подобные житейские дрязги, подобные дипломатические препирательства происходят как бы на задворках великосветского общества, куда неловко заглянуть, куда выкидывают всякий сор. Жалея своего клиента, мэтр Матиас пытался представить себе его будущее, но не видел впереди ничего хорошего.
«Ну что же, будем биться тем же оружием, — подумал он, — и разобьем их!»
Полю, Солона и г-же Эванхелиста стало не по себе от молчания старика; они понимали, как им важно получить от этого строгого цензора согласие на компромисс, и все трое одновременно посмотрели на него.
— Ну, дорогой господин Матиас, что вы об этом думаете? — обратился к нему Поль.
— Вот что я думаю, — ответил непреклонный и добросовестный нотариус. — Вы недостаточно богаты, чтобы идти на такое безрассудство; оно под стать разве королю. Поместье Ланстрак, если считать, что приносимый им доход равен трем процентам его стоимости, нужно оценить вместе с обстановкой замка свыше чем в миллион; фермы Грассоль и Гюадэ, имение Бельроз — вот вам второй миллион, два дома и движимое имущество — третий миллион. Итого три миллиона, приносящие сорок семь тысяч двести франков в год. Приданое же мадемуазель Натали состоит из восьмисот тысяч франков в облигациях казначейства; затем имеется драгоценностей, допустим, на сто тысяч (хотя мне это кажется сомнительным) и наконец полтораста тысяч наличными; итого — миллион пятьдесят тысяч франков И при таких-то обстоятельствах мой коллега имеет смелость утверждать, что стороны, вступающие в брак, одинаково богаты! Он находит допустимым возложить на графа де Манервиля свыше ста тысяч франков долга будущим детям; ведь состояние невесты признается равным одному миллиону ста пятидесяти шести тысячам, как указано в счетах по опеке, на деле же будет получено не более миллиона пятидесяти тысяч. Вы, господин граф, с восхищением слушаете весь этот вздор, потому что вы влюблены, и думаете, что мэтр Матиас — а ведь он-то не влюблен! — забудет об арифметике и не укажет вам на несоответствие между огромной, все время растущей стоимостью имений и размером приданого, доходы с которого могут уменьшиться и зависят от всяких случайностей. Я достаточно стар и знаю, что деньги падают в цене, а цена на земли растет. Вы пригласили меня, граф, чтобы отстаивать ваши интересы: дайте же мне защитить их или позвольте мне удалиться!
— Если графу нужно, чтобы у невесты было такое же состояние, как и у него, — сказал Солонэ, — то у нас, конечно, нет трех с половиной миллионов, это неопровержимо. Мы можем противопоставить внушительным миллионам, которыми вы обладаете, всего один жалкий миллион — сущую безделицу, только втрое больше, чем приданое, получаемое австрийскими эрцгерцогинями. Ведь Бонапарт, женившись на Марии-Луизе, взял за ней лишь двести пятьдесят тысяч.
— Мария-Луиза погубила Бонапарта, — проворчал мэтр Матиас.
Смысл этого замечания не ускользнул от матери Натали.
— Если принесенные мною жертвы ни к чему не послужили, — воскликнула она, — то я не вижу цели в дальнейшем споре. Рассчитываю на вашу скромность, сударь, и отклоняю честь, которую вы мне оказали, прося руки моей дочери.
После маневров молодого нотариуса борьба противоположных интересов приняла такой оборот, что победа г-жи Эванхелиста была обеспечена. Вдова, казалось, во всем шла навстречу, отдавала все свое имущество, погашала почти весь свой долг. Будущему супругу приходилось принять условия, заранее выработанные мэтром Солонэ и г-жой Эванхелиста, иначе ему грозила опасность погрешить против требований благородства, изменить своей любви. Подобно стрелке, движимой часовым механизмом, Поль послушно завершил намеченный для него путь.
— Как, сударыня? — воскликнул он. — Неужели вы могли бы вот так, сразу порвать со мной?
— Но, сударь, — возразила она, — кому я обязана уплатить свой долг? Дочери. По достижении двадцати одного года она получит от меня полный отчет и письменно утвердит его. У нее будет миллион франков, и она сможет, если захочет, выйти замуж за сына любого пэра Франции. Разве она не Каса-Реаль?
— Вы совершенно правы, сударыня, — сказал Солонэ. — Остался только год и два месяца до совершеннолетия вашей дочери. Зачем же вам причинять себе такой ущерб? Неужели госпожа Эванхелиста недостойна другой награды за свои материнские заботы?
— Матиас! — воскликнул Поль в отчаянии. — Ведь гибнет не состояние мое, а счастье! И в такой момент вы не хотите мне помочь?
Он сделал к нему шаг, вероятно, собираясь потребовать, чтобы брачный контракт был немедленно составлен. Старый нотариус предотвратил эту оплошность, — он пристально посмотрел на графа, как бы говоря своим взглядом: «Погодите!» Тут он заметил слезы на глазах Поля, вызванные стыдом за весь этот тягостный спор и решительным заявлением г-жи Эванхелиста, предвещавшим разрыв, и Матиас вдруг осушил эти слезы одним только жестом, жестом Архимеда, восклицающего:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
«Старичок палит изо всех пушек», — подумал мэтр Солонэ и взглянул на свою клиентку, как бы желая сказать ей: «Ну же!»
— Эти интересы можно примирить, — спокойно ответила г-жа Эванхелиста. — Я могу оставить себе лишь небольшую пенсию, необходимую для жизни в монастыре, и вы тотчас же вступите во владение моим имуществом. Я готова отказаться от светской жизни, если это обеспечит счастье дочери.
— Сударыня, — сказал старый нотариус, — нужно время, чтобы здраво обдумать положение и найти выход, устраняющий все трудности.
— А, боже мой, сударь, — воскликнула г-жа Эванхелиста, для которой промедление было гибельно, — ведь все и так ясно! Я не знала, как заключаются браки во Франции, ведь я испанка и креолка. Мне не было известно, что, прежде чем выдать дочь замуж, надо наперед знать, сколько дней господь судил мне еще прожить; оказывается, я причиняю дочери ущерб своим существованием, я виновата в том, что еще жива, что так зажилась на свете. Когда я выходила замуж, у меня не было ничего, кроме имени; но оно одно казалось моему мужу дороже, чем все богатства. Какие сокровища могут сравниться со знатным происхождением? Моим приданым были красота, добродетель, знатное имя, воспитание, способность принести мужу счастье. Могут ли деньги заменить все это? Если бы отец Натали слышал наш разговор, это глубоко уязвило бы его благородную душу, смутило бы его загробный покой. Я истратила несколько миллионов, — хотя, возможно, и безрассудно, но никогда не видела, чтобы он хмурился из-за этого. После его смерти я стала бережливее, расчетливее, если сравнить с тем образом жизни, какой я вела раньше по его собственному желанию. Итак — разрыв! Господин де Манервиль до того расстроен, что я…
Нет возможности передать, какое замешательство и смятение были вызваны среди собеседников словом «разрыв». Достаточно сказать, что все четверо, невзирая на свою воспитанность, заговорили одновременно.
— В Испании можно заключать браки сообразно с испанскими обычаями, как заблагорассудится; но во Франции это делается сообразно с французскими обычаями, сообразно со здравым смыслом и с материальными возможностями! — заявил Матиас.
— О сударыня, вы заблуждаетесь насчет моих истинных чувств! — воскликнул Поль, выйдя наконец из оцепенения.
— Речь идет не о чувствах, — прервал его старый нотариус, желая удержать своего клиента от опрометчивого поступка, — речь идет об интересах всех трех поколений. Разве это мы промотали недостающие миллионы? Мы только стараемся избежать трудностей, в возникновении которых ничуть не виноваты.
— Женитесь, не торгуясь! — воскликнул Солонэ.
— Мы торгуемся? По-вашему, защищать интересы будущих детей, интересы отца и матери — значит торговаться? — возразил Матиас.
— Да, я глубоко сожалею, что в молодости был расточителен, — продолжал Поль, обращаясь к вдове, — и не могу из-за этого одним словом покончить весь спор. Вы также, должно быть, сожалеете о том, что не умели вести дела и были невольной виновницей их расстройства. Бог свидетель — я не думаю сейчас о себе; скромная жизнь в Ланстраке не страшит меня; но ведь Натали придется отказаться от своих привычек, от своих вкусов… Мы будем вынуждены вести очень скромный образ жизни.
— А откуда брались миллионы у моего мужа? — сказала вдова.
— Господин Эванхелиста вел коммерческие дела, — живо возразил старый нотариус, — рисковал крупными суммами, как всякий негоциант; он снаряжал корабли и в результате получал значительные барыши, а граф — только обладатель капиталов, помещенных в дела, дающие один и тот же определенный доход.
— Есть еще возможность примирить стороны, — заявил Солонэ. Его слова, произнесенные фальцетом, принудили замолчать остальных собеседников и привлекли к нему всеобщее внимание. Все взгляды обратились на него.
Этот молодой человек был похож на искусного кучера, который, держа в руках вожжи, управляет четверкой лошадей и по своей прихоти погоняет или сдерживает их. Он то давал волю страстям, то вновь их успокаивал, меж тем как Поль задыхался в своей упряжи — ведь речь все время шла о его жизни и счастье; а г-же Эванхелиста порой совсем застилало глаза вздымающимся вихрем спора.
— Вы можете, сударыня, — продолжал Солонэ после краткой паузы, — немедленно передать графу все пятипроцентные облигации и продать свой особняк. Я могу выручить за него триста тысяч франков, пустив земельный участок в продажу по частям. Из этой суммы вы вручите графу полтораста тысяч франков. Итого, он тотчас же получит девятьсот пятьдесят тысяч; если это и не составит всей суммы, которую вы должны дочери, то все же во Франции мало найдется таких приданных!
— Прекрасно, — сказал мэтр Матиас, — а что останется у матери?
В этом вопросе уже чуялось согласие, и Солонэ подумал:
«Ага, попался, старый волк!»
— Что касается госпожи Эванхелиста, — продолжал молодой нотариус, — то у нее останется пятьдесят тысяч экю из суммы, вырученной за особняк. Эти деньги, вместе с полученными от продажи движимого имущества, могут быть обращены в ценные бумаги, дающие пожизненный доход в размере двадцати тысяч ливров. Жить она может у графа. Ланстрак — обширное поместье. У вас, — сказал он, обращаясь к Полю, — имеется дом в Париже; значит, ваша теща может и там жить вместе с вами. Не имея никаких расходов по дому и обладая двадцатитысячным доходом, она будет даже богаче, чем в данное время, когда пользуется всем своим состоянием. У г-жи Эванхелиста только одна дочь; граф также одинок, если не считать дальней родни, — значит, нечего опасаться столкновения интересов. Теща и зять при подобных условиях являются членами одной и той же семьи. Недостающую сумму г-жа Эванхелиста возместит, внося из двадцати тысяч своего пожизненного дохода известную плату за свое содержание, что послужит подспорьем для молодых. Как нам известно, вы слишком благородны, сударыня, слишком великодушны, чтобы быть в тягость детям. Таким образом, вы будете жить все вместе, беззаботно, располагая ста тысячами франков в год; не правда ли, граф, эта сумма вполне достаточна, чтобы пользоваться в любой стране всеми благами существования и удовлетворять все свои прихоти? Согласитесь, что новобрачные зачастую испытывают потребность в присутствии третьего лица. Кто же, скажите, может быть этим третьим лицом, как не любящая и добрая мать?
Полю казалось, что устами Солонэ говорит сам ангел небесный. Он посмотрел на Матиаса, чтобы узнать, разделяет ли тот его восторг перед пылким красноречием Солона; ведь Поль не знал, что под притворным воодушевлением пламенных речей у нотариусов, как и у адвокатов, скрываются хладнокровие и настороженность, свойственные дипломатам.
— Сущий рай, да и только! — воскликнул старик. Ошеломленный при виде радости своего клиента, Матиас сел на оттоманку и, подперев голову рукой, погрузился в угрюмое раздумье. Ему хорошо была знакома тяжеловесная фразеология, с помощью которой деловые люди маскируют свои хитрости, и он был не таков, чтоб попасться на эту удочку. Его коллега и г-жа Эванхелиста продолжали беседовать с Полем, а Матиас украдкой наблюдал за ними, пытаясь уловить признаки заговора: наличие коварных хитросплетений было уже для него очевидно.
— Сударь, — сказал Поль молодому нотариусу, — благодарю вас за то усердие, с каким вы стараетесь примирить наши интересы. Предлагаемый вами компромисс разрешает все трудности более удачно, чем я мог надеяться, если только, конечно, он устраивает и вас, сударыня, — продолжал он, обращаясь к г-же Эванхелиста, — ибо я не хочу соглашаться на это предложение, если оно не нравится вам.
— Все, что послужит для счастья моих детей, доставит радость и мне, — отвечала она. — Можете не считаться с моим мнением.
— Нет, так нельзя! — с живостью сказал Поль. — Если ваша жизнь не будет должным образом обеспечена, это огорчит меня и Натали больше, чем вас самих.
— Будьте спокойны, граф, — ответил Солонэ. «Ага, — подумал мэтр Матиас, — прежде чем высечь его, они хотят, чтобы он поцеловал розги!»
— Не беспокойтесь, — сказал Солонэ, — ныне в Бордо спекуляции в большом ходу, и нетрудно поместить деньги под выгодные проценты с тем, чтобы получать пожизненный доход. Если вычесть из стоимости особняка и движимого имущества пятьдесят тысяч экю, которые будут уплачены графу, то — могу поручиться, сударыня, — у вас останется двести пятьдесят тысяч франков. Я берусь поместить эту сумму под первую закладную на недвижимость, стоимостью не менее миллиона, с тем, чтобы вы получали пожизненный доход в размере двадцати пяти тысяч ливров, считая из десяти процентов. Таким образом, стороны, сочетающиеся браком, располагают приблизительно равным состоянием. В самом деле, к сорока шести тысячам дохода от земель графа прибавляются сорок тысяч, ежегодно приносимые пятипроцентными ценными бумагами, принадлежащими мадемуазель Натали, и вдобавок сто пятьдесят тысяч наличными, могущие дать еще семь тысяч в год; итого сорок семь тысяч.
— Все это вполне очевидно, — сказал Поль. Закончив речь, мэтр Солонэ кинул на свою клиентку быстрый взгляд, не ускользнувший от Матиаса и означавший: «Пускайте в ход резервы!»
— Кроме того, — воскликнула г-жа Эванхелиста, казалось, с непритворной радостью, — я могу отдать Натали свои бриллианты, они стоят по крайней мере сто тысяч франков.
— Мы выясним их стоимость, — сказал молодой нотариус. — Это и вовсе меняет дело. Теперь ничто не препятствует графу указать в брачном контракте, что он полностью получил весь капитал, какой приходится на долю мадемуазель Натали из наследства ее отца, и что будущие супруги считают дела по опеке законченными. Если вы, сударыня, с чисто испанским великодушием хотите лишить себя драгоценностей, увеличив тем самым приданое на сто тысяч франков, то будет вполне справедливо выдать вам такую расписку.
— Совершенно верно, — сказал Поль вдове, — но я, право же, смущен таким благородством с вашей стороны.
— Разве моя дочь и я не одно и то же? — возразила она.
Мэтр Матиас заметил радость, мелькнувшую на лице г-жи Эванхелиста, когда она увидела, что препятствия почти преодолены; эта радость, а также то обстоятельство, что вдова сначала и не поминала о бриллиантах, а теперь ввела их в бой, точно свежие войска, укрепили его подозрения.
«Вся эта сцена была подготовлена заранее, как игроки готовят крапленые карты, чтобы обыграть какого-нибудь желторотого птенца, — подумал старый нотариус. — Неужели бедный мальчик, выросший на моих глазах, будет заживо ощипан тещей, поджарен на огне своей любви и проглочен женою? Я так заботился о благосостоянии его имений; неужели я увижу, как они будут пущены по ветру в один вечер? И эти три с половиной миллиона приравниваются к миллиону ста тысячам франков приданого, которые к тому же, с помощью обеих женщин, будут скоро промотаны!»
Мэтр Матиас не стал предаваться скорби или благородному негодованию, обнаружив в душе г-жи Эванхелиста замыслы, которые, хотя и не были прямым злодеянием, преступлением, воровством, подлогом, мошенничеством, не представляли собой ничего явно неблаговидного, явно достойного порицания, — однако таили в себе зародыши всех этих беззаконий. Он не был Альцестом из «Мизантропа», он был просто старым нотариусом и привык, в силу своей профессии, к хитрости и изворотливости светских людей, к их интригам и козням, приводящим к куда более роковым последствиям, чем убийство, совершенное на большой дороге каким-нибудь бедняком, которого затем торжественно гильотинируют. Подобные житейские дрязги, подобные дипломатические препирательства происходят как бы на задворках великосветского общества, куда неловко заглянуть, куда выкидывают всякий сор. Жалея своего клиента, мэтр Матиас пытался представить себе его будущее, но не видел впереди ничего хорошего.
«Ну что же, будем биться тем же оружием, — подумал он, — и разобьем их!»
Полю, Солона и г-же Эванхелиста стало не по себе от молчания старика; они понимали, как им важно получить от этого строгого цензора согласие на компромисс, и все трое одновременно посмотрели на него.
— Ну, дорогой господин Матиас, что вы об этом думаете? — обратился к нему Поль.
— Вот что я думаю, — ответил непреклонный и добросовестный нотариус. — Вы недостаточно богаты, чтобы идти на такое безрассудство; оно под стать разве королю. Поместье Ланстрак, если считать, что приносимый им доход равен трем процентам его стоимости, нужно оценить вместе с обстановкой замка свыше чем в миллион; фермы Грассоль и Гюадэ, имение Бельроз — вот вам второй миллион, два дома и движимое имущество — третий миллион. Итого три миллиона, приносящие сорок семь тысяч двести франков в год. Приданое же мадемуазель Натали состоит из восьмисот тысяч франков в облигациях казначейства; затем имеется драгоценностей, допустим, на сто тысяч (хотя мне это кажется сомнительным) и наконец полтораста тысяч наличными; итого — миллион пятьдесят тысяч франков И при таких-то обстоятельствах мой коллега имеет смелость утверждать, что стороны, вступающие в брак, одинаково богаты! Он находит допустимым возложить на графа де Манервиля свыше ста тысяч франков долга будущим детям; ведь состояние невесты признается равным одному миллиону ста пятидесяти шести тысячам, как указано в счетах по опеке, на деле же будет получено не более миллиона пятидесяти тысяч. Вы, господин граф, с восхищением слушаете весь этот вздор, потому что вы влюблены, и думаете, что мэтр Матиас — а ведь он-то не влюблен! — забудет об арифметике и не укажет вам на несоответствие между огромной, все время растущей стоимостью имений и размером приданого, доходы с которого могут уменьшиться и зависят от всяких случайностей. Я достаточно стар и знаю, что деньги падают в цене, а цена на земли растет. Вы пригласили меня, граф, чтобы отстаивать ваши интересы: дайте же мне защитить их или позвольте мне удалиться!
— Если графу нужно, чтобы у невесты было такое же состояние, как и у него, — сказал Солонэ, — то у нас, конечно, нет трех с половиной миллионов, это неопровержимо. Мы можем противопоставить внушительным миллионам, которыми вы обладаете, всего один жалкий миллион — сущую безделицу, только втрое больше, чем приданое, получаемое австрийскими эрцгерцогинями. Ведь Бонапарт, женившись на Марии-Луизе, взял за ней лишь двести пятьдесят тысяч.
— Мария-Луиза погубила Бонапарта, — проворчал мэтр Матиас.
Смысл этого замечания не ускользнул от матери Натали.
— Если принесенные мною жертвы ни к чему не послужили, — воскликнула она, — то я не вижу цели в дальнейшем споре. Рассчитываю на вашу скромность, сударь, и отклоняю честь, которую вы мне оказали, прося руки моей дочери.
После маневров молодого нотариуса борьба противоположных интересов приняла такой оборот, что победа г-жи Эванхелиста была обеспечена. Вдова, казалось, во всем шла навстречу, отдавала все свое имущество, погашала почти весь свой долг. Будущему супругу приходилось принять условия, заранее выработанные мэтром Солонэ и г-жой Эванхелиста, иначе ему грозила опасность погрешить против требований благородства, изменить своей любви. Подобно стрелке, движимой часовым механизмом, Поль послушно завершил намеченный для него путь.
— Как, сударыня? — воскликнул он. — Неужели вы могли бы вот так, сразу порвать со мной?
— Но, сударь, — возразила она, — кому я обязана уплатить свой долг? Дочери. По достижении двадцати одного года она получит от меня полный отчет и письменно утвердит его. У нее будет миллион франков, и она сможет, если захочет, выйти замуж за сына любого пэра Франции. Разве она не Каса-Реаль?
— Вы совершенно правы, сударыня, — сказал Солонэ. — Остался только год и два месяца до совершеннолетия вашей дочери. Зачем же вам причинять себе такой ущерб? Неужели госпожа Эванхелиста недостойна другой награды за свои материнские заботы?
— Матиас! — воскликнул Поль в отчаянии. — Ведь гибнет не состояние мое, а счастье! И в такой момент вы не хотите мне помочь?
Он сделал к нему шаг, вероятно, собираясь потребовать, чтобы брачный контракт был немедленно составлен. Старый нотариус предотвратил эту оплошность, — он пристально посмотрел на графа, как бы говоря своим взглядом: «Погодите!» Тут он заметил слезы на глазах Поля, вызванные стыдом за весь этот тягостный спор и решительным заявлением г-жи Эванхелиста, предвещавшим разрыв, и Матиас вдруг осушил эти слезы одним только жестом, жестом Архимеда, восклицающего:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18