Тот поднялся, даже не поглядев на неё.
– Кто ты такой? Чего тебе от меня надо?
– Будет ещё время наболтаться. Иди пока сюда. Вот, – мужчина пошарил на дне телеги и швырнул Адриану какое-то тряпьё, которое тот машинально поймал на лету. – Надевай это, и поживей.
– Это что такое? Что за рваньё?..
– Верно, это рваньё, которое ты сейчас наденешь. Третий раз я повторять не стану.
Что-то в голосе незнакомца полностью убедило Адриана, что это чистая правда. Неохотно стягивая с себя одежду, в которой выскочил в замковый двор, Адриан подумал, что этот угольщик говорит явно не как угольщик, да и руки у него явно привыкли скорее вышибать дух из врагов, чем раздавать затрещины нерадивым подмастерьям. И в плечах – косая сажень… ещё увидеть бы лицо, но как раз лица было совершенно не разглядеть.
Натянув штаны и рубаху, которые дал ему незнакомец, Адриан неуклюже прижал к груди свою дорогую и до недавнего чистую одежду.
– Дай сюда, – сказал мужчина и отобрал у него одежду прежде, чем Адриан успел что-то сказать. – Пригодится ещё. Теперь полезай в телегу.
Адриан подчинился.
– Теперь, – уже немного мягче продолжал незнакомец, – набери полную пригоршню угля и как следует им умойся. И не забудь поваляться по дну – ты должен выглядеть так, будто всю жизнь провёл в угольной яме.
– Зачем? – хмуро спросил Адриан.
– Затем, что мы с тобой угольщики, а угольщикам положено быть чернее Молога, – почти весело ответил мужчина и запрыгнул на козлы. – Ещё четверть часа, и доедем до деревни, а там встанем в каком-нибудь сарае на ночлег, что тоже положено честным угольщикам. – Он закинул хлыст на плечо и, полуобернувшись, добавил: – И помни, о чём я тебя предупреждал. Без фокусов, иначе пожалеешь.
Телега, тяжело качнувшись, тронулась. Адриан какое-то время сидел, упираясь ступнями в бортик. Грубая ткань рубахи царапала тело, хотелось пить, головная боль не отпускала. Просто так сбежать не удастся, это он уже понял: этот мужик сильнее и быстрее его, и шутить явно не расположен, несмотря на затеянный маскарад. Что это маскарад, Адриан уже не сомневался: очевидно, неизвестный похититель был угольщиком не больше, чем его пленник. За десять минут он по меньшей мере трижды помянул Молога, имени которого суеверные крестьяне чураются больше, чем прокажённых… Ох, не к добру всё это, совсем не к добру.
Однако пока что приходилось смириться и выжидать. Исчезновение Адриана наверняка будет замечено с рассветом: Алисия, как всегда, проснётся первой и сразу поднимет крик. Отец снарядит погоню, и на вечерней заре голова загадочного мологопоклонника украсит пику на замковой стене. Лорд Эвентри мог любить Адриана меньше, чем других своих детей, но коль дошло до такого оскорбления, как похищение члена семьи прямо из родового замка, месть его будет скорой и страшной. Стало быть, только и оставалось, что стиснуть зубы и притвориться паинькой, хотя за недавнюю оплеуху Адриан затаил на неизвестного глухую и глубокую обиду.
Вспомнив о последнем приказе незнакомца, Адриан зачерпнул ладонями уголь, немного подержал, перебирая крошащуюся массу, потом поднёс к лицу и осторожно размазал. Ощущение было странное: сажа сыпалась, а там, где оседала, стягивала кожу, но тут Адриан представил, будто матушка видит, что он сейчас сделал – и ему заложило уши от её воображаемого крика. Немедленно по рукам бы надавала и потащила к колодцу мыться – где это видано, чтобы сын благородного лорда в саже вымазался, будто угольщик какой! Адриан обнаружил, что улыбается, да не просто так, а во весь рот. Вот дурак, а? Его похитили и заставили обрядиться чучелом, а он и рад. Нет, рад он не был, конечно… и сердце гулко билось в груди, но уже не от страха (когда Адриан обдумал ситуацию и её единственно возможное разрешение, страх ушёл, как не бывало), а от восторга – того самого, который обуревал его, когда они с Анастасом удирали из дому и дурачились на воле, упиваясь недолгими минутами сладостной вседозволенности…
Движимый необъяснимым порывом, Адриан нагнулся, зачерпнул ещё сажи, погуще, с самого дна, и обильно вымазал ею лицо и руки. Потом кинулся на доски и несколько раз перевернулся со спины на живот, стараясь как следует извозить одежду. Наконец, усевшись снова у бортика телеги, вздохнул, и в этом вздохе прозвучало такое глубокое удовлетворение, что, кажется, даже неизвестный мужчина его почуял – и обернулся.
– Сделал? Молодец. Я знал, что ты не дурак.
Хорошее настроение моментально улетучилось.
– Не дурак, ага, – угрюмо отозвался Адриан. – Я это вчера уже слышал.
– Правда? – спросил мужчина, и голос его звучал странно – словно он улыбался. – И от кого же?
– Ни от кого, – буркнул Адриан и нахмурился, услышав то, что показалось ему приглушённым смехом.
– Почти приехали. Потерпи немного, – сказал мужчина, хотя Адриан вовсе не торопился никуда приезжать.
– А тебя как звать-то? – спросил он, хотя, конечно, это не имело никакого значения. Он ждал в ответ окрика или грубости, но, к его изумлению, мужчина ответил:
– Том.
– Том? И всё?
– И всё.
– Так только простолюдинов зовут.
– Я и есть простолюдин.
– Ага, ври больше, – проворчал Адриан, поворачиваясь на бок. В телеге, если приноровиться, можно было устроиться почти уютно. Адриан понял, что хочет спать, но тут человек, назвавшийся Томом, произнёс негромкое «тпр-ру», и телега остановилась.
– Просыпайся, Тобо. Кстати, тебя теперь зовут Тобо.
– С чего бы это?! – возмутился Адриан.
– Потому что я так сказал. Вылезай, живо. И возьми кобылу под уздцы.
Они подъехали к одной из деревенек, прилепившихся к подножию холма, на котором стоял замок Эвентри. Всего таких деревенек было четыре. Адриан бывал только в одной, и то – давным-давно, так что узнать его тут никто бы не смог, даже если бы он не вымазался в саже с ног до головы… Если бы только именно в этой деревне жила подружка Анастаса! От этой мысли Адриан встрепенулся. Вот бы столкнуться сейчас с братом! А уж он-то узнает Адриана, хоть бы тот по уши в болоте сидел, в этом Адриан был уверен.
Анастас-то узнает – но что, если Анастаса здесь нет? Впервые Адриану пришло в голову, что в идее испачкать лицо сажей не было ничего такого уж хорошего. Он запоздало провёл рукой по щеке, но, поскольку руки тоже были выпачканы, только размазал грязь.
– Пошли. И, что бы ни случилось, ни звука. Говорить буду я, – спокойно сказал Том и, взяв лошадь под уздцы с другой стороны, зашагал вперёд.
Деревня, как и замок, давно лежала в глубоком сне, но над дверями корчмы ещё горел огонёк, высветляя вывеску в виде пенящейся пивной кружки. Внутри тоже светилось, хотя и неярко, а из-за прикрытой двери доносились хмельные голоса припозднившихся посетителей.
Том постучал в дверь кулаком – коротко и твёрдо, как человек, привыкший, чтобы ему отпирали по первому требованию. И впрямь отперли, хотя в фигуре и лице хозяина, окинувшего гостей неодобрительным взглядом, было крайне мало дружелюбия.
– Доброй ночи, мил человек, – сказал Том; он старался говорить простецки, но всё равно выговаривал слова слишком чётко, не сглатывая окончания на манер крестьянского говора, а будто героическую песню читая. – Не надо ли угля?
– После полуночи-то? Нет, не надо, – сказал корчмарь. – Завтра приходи.
– Нам с сыном переночевать негде. Мы с Шементонской ярмарки едем, до ночи не успели к деревне добраться. У меня ещё восемь мер угля осталась от продажи – не выменяешь ли на хлеб и кров?
– Что, не удалась ярмарка? – усмехнулся корчмарь.
– Бывало и лучше, – мрачно сказал Том, будто и впрямь был более всего на свете озабочен сбытом угля. – Так что, по рукам?
– В сарае ночуйте. Тут вы мне перепачкаете всё, жена ор подымет. А в сарае как раз кожевник с подмастерьем спят, тоже с ярмарки. Вони от них… ну, словом, разберётесь там как-то. Лошадку твою я распрягу. Сарай вон там.
– Спасибо, мил человек, – душевно поблагодарил Том и взял Адриана за руку. Тот как раз озирался, выглядывая пути к бегству. Как назло, всей деревеньки было – шесть дворов, ни закоулков тебе, ни поворотов, а пролесок остался позади, да и месяц снова вышел из-за облака, озарив долину, – никак не спрячешься. Том направился к сараю, и Адриан пошёл за ним, кривясь от боли в будто тисками сжатой руке.
Дверь сарая отворилась со скрипом, в нос ударило сильной смесью прелого сена, кож и немытых тел.
– Потеснитесь, люди добрые, принимайте соседей, – сказал Том, проталкивая Адриана внутрь.
– Ну, чего ещё? – заворчал кто-то из темноты, затем раздалось движение и шуршание – сонные кожевники передвигались в глубь сарая.
– Устраивайся, Тобо, я у двери лягу, – сказал Том.
«Ну ещё бы, – подумал Адриан, опускаясь на пол. – Небось и ногами её подопрёшь, чтоб я за ночь не сбежал». Тяжело вздохнув, он упал в сено, не столь мягкое, как хотелось бы, но почему-то даже более удобное, чем его постель в замке. «Ну и приключеньице на мою голову», – и он нервно хохотнул в кулак.
В тот же миг тяжёлая рука легла ему на плечо. Не схватила, просто сдавила на несколько мгновений, будто предупреждая. А, да, он же сказал: ни звука.
«Это та самая рука, которая меня чуть не задушила в замке всего несколько часов назад, – понял Адриан. – И пощёчину мне влепила ни за что ни про что – будь здоров. Да о чём я вообще думаю?! Этот тип через слово поминает Молога! А ну как он меня на жертвоприношение какое везёт? Отведёт завтра в пролесок да прирежет там втихую – с него станется!»
Адриан лежал, окаменев от этих запоздалых, но таких очевидных предположений. Том, ошибочно истолковав его поведение и приняв неподвижность за проявление покорности, убрал руку. В полумраке Адриан видел его силуэт, ворочавшийся у двери.
Дверь открылась, в сарай полыхнуло светом от подвесного фонаря, который держал в руке корчмарь.
– Эй, угольщик, я хлеба вам принёс. Тебе и сыну твоему.
– Спасибо, мил человек… – сказал Том, и тут Адриан, сев, закричал:
– Я ему не сын! Я Адриан Эвентри, сын вашего лорда! Этот человек меня похитил, помогите мне, доложите отцу!
Он ждал чего угодно – новой пощёчины, удара, даже смерти. Но вместо того чтобы ударить его или ещё как-то выдать, что преступление раскрыто, Том обернулся, мягко обхватил Адриана за плечи и, притянув к себе, потрепал по голове.
– Простите, добрые люди, – сказал он корчмарю и окончательно проснувшимся от всей этой суматохи кожевникам. – Я говорить не хотел, чтоб вас не тревожить. Мой сын, он… придурковат немного. Дурачок, одним словом. Вообще-то он тихий, молчит больше, но если устанет, начинает порой городить ахинею. А так он безобидный.
– Да вижу, – сказал корчмарь, неодобрительно глядя на Адриана, онемевшего от такой невообразимой наглости, а ещё больше – от невозмутимости похитителя. – Только ты, угольщик, смотри, как бы он в присутствии благородных чего-нить такого не ляпнул. Так недолго и языка лишиться дурачку твоему.
Он бросил Тому две хлебные краюхи и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.
– Во даёт пацан! – сказал кожевник – не тот, что бранился, а другой, молодым голосом. – Сын ихнего лорда! И часто он себя лордёнышем воображает?
– Когда лордёнышем, – печально отозвался Том, – когда бродячим актёром… бывает, что и котом. В минувшем месяце и вовсе прикинулся скамьёй и целый день простоял на четвереньках. Пришлось поливать холодной водой, чтоб опомнился.
– Ишь ты, – удивлённо сказал молодой кожевник. – Да, видать, совсем сдвинутый.
– А всё ж сын родной. Единственный. Жена и остальные детки от оспы померли, один он крохой остался.
– Поганая штука – жизнь, – проговорил старший кожевник. Похоже, он, как и его подмастерье, безоговорочно поверил в эту дикую историю.
– Не без того, – согласился Том.
Адриан сидел, всё ещё не в силах двинуться с места. Он знал, конечно, что в таком виде его никто не узнает, но и подумать не мог, что ему не поверят, если он позовёт на помощь.
– Держи, Тобо, – сказал Том.
Адриан посмотрел на него и увидел только глаза, блестевшие в темноте. А потом – руку, протягивавшую краюху белого хлеба.
Конечно, Адриан не собирался спать – хотел только выждать, пока уснёт его сторож. А чтобы притупить бдительность Тома, свернулся в сене, прикидываясь спящим, закрыл глаза для пущей убедительности… и всего через несколько мгновений удивлённо распахнул их и тут же зажмурил от яркого света, пробивавшегося сквозь прорехи в стенах сарая.
– Поднимайся, Тобо, сколько дрыхнуть-то можно? Дорога не ждёт.
Адриан сел, ошалело моргая и пытаясь понять, что происходит. А ничего, собственно, не происходило – всего лишь наступило утро, и Том стоял над ним, загораживая собой вход. Адриан вскинул голову и попытался всмотреться ему в лицо, но ничего толком не смог разглядеть со сна.
– Сам пойдёшь или волоком? – спокойно спросил Том.
Адриан мигом вскочил на ноги. Том коротко усмехнулся и, отвернувшись, вышел из сарая. Адриан, поколебавшись, пошёл за ним. Кожевник со своим подмастерьем всё ещё храпели в сене.
Телега уже стояла во дворе, запряжённая всё той же кобылой, лениво дожёвывавшей овёс. Том пошёл прямо к ней, будто нимало не заботясь, что происходит у него за спиной. Адриан быстро осмотрелся, всё ещё не теряя надежды сбежать. Стояло раннее утро, совсем раннее – Том поднял его до первых петухов. Народу вокруг не было – в корчме хозяин стучал посудой, но на его помощь рассчитывать было нечего. Через час или два крестьяне пойдут на сенокос, и кто-то из них узнает в мальчишке-угольщике сына здешнего лорда… да только к тому времени, когда они проснутся, Том уже увезёт его отсюда.
– Вот мошенник! – вполголоса ругнулся Том, и Адриан вздрогнул от страха, всерьёз поверив, что этот человек читает его мысли. – Весь уголь выгреб подчистую, только что доски не выскоблил. Эх, ладно… Полезай, Тобо.
Адриан в отчаянии бросил через плечо последний взгляд – и остановился.
Между сараем и колодцем, у самой дороги, на земле сидел человек. С виду он был взрослый мужчина, почти пожилой, но вёл себя подобно пятилетнему ребёнку: с радостным урчанием копошился в луже у дороги, вытаскивая из неё пригоршни грязи и обильно расплёскивая её вокруг себя. Всякий раз, когда грязевая лепёшка шлёпалась оземь, человек причмокивал толстыми губами и торжествующе встряхивал головой.
– Олпорт, – прошептал Адриан. – Олпорт!
Он теперь знал, что это за деревня: Том увозил его на восток, туда, где быстрее всего оканчивались границы отцовских владений. Дурачок Олпорт жил как раз в деревеньке, лежавшей на восточном склоне холма. Когда-то давно он был шутом лорда Уильяма, деда Адриана, но у лорда Ричарда чувство юмора было не совсем таким, как у его отца, и со смертью лорда Уильяма он отослал дурака в деревню. Иногда Олпорт забредал в замок, и отец не велел его гнать, потому что Милосердный Гвидре одинаково милосерден ко всем, включая сирых и убогих. Алисия всегда визжала, когда видела увальня Олпорта, тащившегося по двору, Бетани выпрашивала для него на кухне кусок свежего пирога, а Адриан бросал в дурачка яблоки и смеялся, глядя, как тот неуклюже ползает, пытаясь подобрать их, пока они не раскатились.
Только теперь Адриану вовсе не хотелось смеяться.
– Олпорт! – закричал он и кинулся к дурачку. Тот будто не слышал и очнулся только когда Адриан схватил его за плечи и силой развернул к себе, умоляюще глядя в удивлённые равнодушные глаза. – Олпорт, это я! Это я, Адриан! Ты меня узнаёшь?
– А-адриан, – недоуменно протянул дурачок, будто впервые пытаясь произнести какое-то мудрёное слово.
– Да, Адриан! Я давал тебе яблоки! Помнишь?
– Я-яблоки, – повторил Олпорт и принялся жевать нижнюю губу.
– Яблоки! – чуть не плача, крикнул Адриан и снова встряхнул дурачка. Плешивая голова Олпорта медленно запрокинулась на бок, а глаза округлились и стали похожи на плошки.
– Яблоки, – почти осмысленно повторил он. – Я помню яблоки. Ты кидал яблоки в грязь, а я собирал яблоки.
– Да, да! Ты помнишь?!
– Помню. Ты гадкий, – сказал Олпорт и толкнул Адриана в грудь.
Адриан повалился на спину, одинаково потрясённый что словами дурачка, что его поступком, что его невероятной силой. Но прежде чем он успел подняться, небо над головой потемнело от нависшей над ним фигуры человека, лица которого Адриан снова не смог разглядеть.
– Что ты делаешь, Тобо? Оставь его, – сказал Том и, рывком поставив Адриана на ноги, потащил к телеге. Адриан понуро шёл за ним, не смея даже оглянуться на Олпорта, вновь весело заплескавшегося в своей луже.
– Эй, что там такое? – спросил от дверей вышедший на шум корчмарь; руки у него были по локоть в пивной пене, и он отирал их передником на ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
– Кто ты такой? Чего тебе от меня надо?
– Будет ещё время наболтаться. Иди пока сюда. Вот, – мужчина пошарил на дне телеги и швырнул Адриану какое-то тряпьё, которое тот машинально поймал на лету. – Надевай это, и поживей.
– Это что такое? Что за рваньё?..
– Верно, это рваньё, которое ты сейчас наденешь. Третий раз я повторять не стану.
Что-то в голосе незнакомца полностью убедило Адриана, что это чистая правда. Неохотно стягивая с себя одежду, в которой выскочил в замковый двор, Адриан подумал, что этот угольщик говорит явно не как угольщик, да и руки у него явно привыкли скорее вышибать дух из врагов, чем раздавать затрещины нерадивым подмастерьям. И в плечах – косая сажень… ещё увидеть бы лицо, но как раз лица было совершенно не разглядеть.
Натянув штаны и рубаху, которые дал ему незнакомец, Адриан неуклюже прижал к груди свою дорогую и до недавнего чистую одежду.
– Дай сюда, – сказал мужчина и отобрал у него одежду прежде, чем Адриан успел что-то сказать. – Пригодится ещё. Теперь полезай в телегу.
Адриан подчинился.
– Теперь, – уже немного мягче продолжал незнакомец, – набери полную пригоршню угля и как следует им умойся. И не забудь поваляться по дну – ты должен выглядеть так, будто всю жизнь провёл в угольной яме.
– Зачем? – хмуро спросил Адриан.
– Затем, что мы с тобой угольщики, а угольщикам положено быть чернее Молога, – почти весело ответил мужчина и запрыгнул на козлы. – Ещё четверть часа, и доедем до деревни, а там встанем в каком-нибудь сарае на ночлег, что тоже положено честным угольщикам. – Он закинул хлыст на плечо и, полуобернувшись, добавил: – И помни, о чём я тебя предупреждал. Без фокусов, иначе пожалеешь.
Телега, тяжело качнувшись, тронулась. Адриан какое-то время сидел, упираясь ступнями в бортик. Грубая ткань рубахи царапала тело, хотелось пить, головная боль не отпускала. Просто так сбежать не удастся, это он уже понял: этот мужик сильнее и быстрее его, и шутить явно не расположен, несмотря на затеянный маскарад. Что это маскарад, Адриан уже не сомневался: очевидно, неизвестный похититель был угольщиком не больше, чем его пленник. За десять минут он по меньшей мере трижды помянул Молога, имени которого суеверные крестьяне чураются больше, чем прокажённых… Ох, не к добру всё это, совсем не к добру.
Однако пока что приходилось смириться и выжидать. Исчезновение Адриана наверняка будет замечено с рассветом: Алисия, как всегда, проснётся первой и сразу поднимет крик. Отец снарядит погоню, и на вечерней заре голова загадочного мологопоклонника украсит пику на замковой стене. Лорд Эвентри мог любить Адриана меньше, чем других своих детей, но коль дошло до такого оскорбления, как похищение члена семьи прямо из родового замка, месть его будет скорой и страшной. Стало быть, только и оставалось, что стиснуть зубы и притвориться паинькой, хотя за недавнюю оплеуху Адриан затаил на неизвестного глухую и глубокую обиду.
Вспомнив о последнем приказе незнакомца, Адриан зачерпнул ладонями уголь, немного подержал, перебирая крошащуюся массу, потом поднёс к лицу и осторожно размазал. Ощущение было странное: сажа сыпалась, а там, где оседала, стягивала кожу, но тут Адриан представил, будто матушка видит, что он сейчас сделал – и ему заложило уши от её воображаемого крика. Немедленно по рукам бы надавала и потащила к колодцу мыться – где это видано, чтобы сын благородного лорда в саже вымазался, будто угольщик какой! Адриан обнаружил, что улыбается, да не просто так, а во весь рот. Вот дурак, а? Его похитили и заставили обрядиться чучелом, а он и рад. Нет, рад он не был, конечно… и сердце гулко билось в груди, но уже не от страха (когда Адриан обдумал ситуацию и её единственно возможное разрешение, страх ушёл, как не бывало), а от восторга – того самого, который обуревал его, когда они с Анастасом удирали из дому и дурачились на воле, упиваясь недолгими минутами сладостной вседозволенности…
Движимый необъяснимым порывом, Адриан нагнулся, зачерпнул ещё сажи, погуще, с самого дна, и обильно вымазал ею лицо и руки. Потом кинулся на доски и несколько раз перевернулся со спины на живот, стараясь как следует извозить одежду. Наконец, усевшись снова у бортика телеги, вздохнул, и в этом вздохе прозвучало такое глубокое удовлетворение, что, кажется, даже неизвестный мужчина его почуял – и обернулся.
– Сделал? Молодец. Я знал, что ты не дурак.
Хорошее настроение моментально улетучилось.
– Не дурак, ага, – угрюмо отозвался Адриан. – Я это вчера уже слышал.
– Правда? – спросил мужчина, и голос его звучал странно – словно он улыбался. – И от кого же?
– Ни от кого, – буркнул Адриан и нахмурился, услышав то, что показалось ему приглушённым смехом.
– Почти приехали. Потерпи немного, – сказал мужчина, хотя Адриан вовсе не торопился никуда приезжать.
– А тебя как звать-то? – спросил он, хотя, конечно, это не имело никакого значения. Он ждал в ответ окрика или грубости, но, к его изумлению, мужчина ответил:
– Том.
– Том? И всё?
– И всё.
– Так только простолюдинов зовут.
– Я и есть простолюдин.
– Ага, ври больше, – проворчал Адриан, поворачиваясь на бок. В телеге, если приноровиться, можно было устроиться почти уютно. Адриан понял, что хочет спать, но тут человек, назвавшийся Томом, произнёс негромкое «тпр-ру», и телега остановилась.
– Просыпайся, Тобо. Кстати, тебя теперь зовут Тобо.
– С чего бы это?! – возмутился Адриан.
– Потому что я так сказал. Вылезай, живо. И возьми кобылу под уздцы.
Они подъехали к одной из деревенек, прилепившихся к подножию холма, на котором стоял замок Эвентри. Всего таких деревенек было четыре. Адриан бывал только в одной, и то – давным-давно, так что узнать его тут никто бы не смог, даже если бы он не вымазался в саже с ног до головы… Если бы только именно в этой деревне жила подружка Анастаса! От этой мысли Адриан встрепенулся. Вот бы столкнуться сейчас с братом! А уж он-то узнает Адриана, хоть бы тот по уши в болоте сидел, в этом Адриан был уверен.
Анастас-то узнает – но что, если Анастаса здесь нет? Впервые Адриану пришло в голову, что в идее испачкать лицо сажей не было ничего такого уж хорошего. Он запоздало провёл рукой по щеке, но, поскольку руки тоже были выпачканы, только размазал грязь.
– Пошли. И, что бы ни случилось, ни звука. Говорить буду я, – спокойно сказал Том и, взяв лошадь под уздцы с другой стороны, зашагал вперёд.
Деревня, как и замок, давно лежала в глубоком сне, но над дверями корчмы ещё горел огонёк, высветляя вывеску в виде пенящейся пивной кружки. Внутри тоже светилось, хотя и неярко, а из-за прикрытой двери доносились хмельные голоса припозднившихся посетителей.
Том постучал в дверь кулаком – коротко и твёрдо, как человек, привыкший, чтобы ему отпирали по первому требованию. И впрямь отперли, хотя в фигуре и лице хозяина, окинувшего гостей неодобрительным взглядом, было крайне мало дружелюбия.
– Доброй ночи, мил человек, – сказал Том; он старался говорить простецки, но всё равно выговаривал слова слишком чётко, не сглатывая окончания на манер крестьянского говора, а будто героическую песню читая. – Не надо ли угля?
– После полуночи-то? Нет, не надо, – сказал корчмарь. – Завтра приходи.
– Нам с сыном переночевать негде. Мы с Шементонской ярмарки едем, до ночи не успели к деревне добраться. У меня ещё восемь мер угля осталась от продажи – не выменяешь ли на хлеб и кров?
– Что, не удалась ярмарка? – усмехнулся корчмарь.
– Бывало и лучше, – мрачно сказал Том, будто и впрямь был более всего на свете озабочен сбытом угля. – Так что, по рукам?
– В сарае ночуйте. Тут вы мне перепачкаете всё, жена ор подымет. А в сарае как раз кожевник с подмастерьем спят, тоже с ярмарки. Вони от них… ну, словом, разберётесь там как-то. Лошадку твою я распрягу. Сарай вон там.
– Спасибо, мил человек, – душевно поблагодарил Том и взял Адриана за руку. Тот как раз озирался, выглядывая пути к бегству. Как назло, всей деревеньки было – шесть дворов, ни закоулков тебе, ни поворотов, а пролесок остался позади, да и месяц снова вышел из-за облака, озарив долину, – никак не спрячешься. Том направился к сараю, и Адриан пошёл за ним, кривясь от боли в будто тисками сжатой руке.
Дверь сарая отворилась со скрипом, в нос ударило сильной смесью прелого сена, кож и немытых тел.
– Потеснитесь, люди добрые, принимайте соседей, – сказал Том, проталкивая Адриана внутрь.
– Ну, чего ещё? – заворчал кто-то из темноты, затем раздалось движение и шуршание – сонные кожевники передвигались в глубь сарая.
– Устраивайся, Тобо, я у двери лягу, – сказал Том.
«Ну ещё бы, – подумал Адриан, опускаясь на пол. – Небось и ногами её подопрёшь, чтоб я за ночь не сбежал». Тяжело вздохнув, он упал в сено, не столь мягкое, как хотелось бы, но почему-то даже более удобное, чем его постель в замке. «Ну и приключеньице на мою голову», – и он нервно хохотнул в кулак.
В тот же миг тяжёлая рука легла ему на плечо. Не схватила, просто сдавила на несколько мгновений, будто предупреждая. А, да, он же сказал: ни звука.
«Это та самая рука, которая меня чуть не задушила в замке всего несколько часов назад, – понял Адриан. – И пощёчину мне влепила ни за что ни про что – будь здоров. Да о чём я вообще думаю?! Этот тип через слово поминает Молога! А ну как он меня на жертвоприношение какое везёт? Отведёт завтра в пролесок да прирежет там втихую – с него станется!»
Адриан лежал, окаменев от этих запоздалых, но таких очевидных предположений. Том, ошибочно истолковав его поведение и приняв неподвижность за проявление покорности, убрал руку. В полумраке Адриан видел его силуэт, ворочавшийся у двери.
Дверь открылась, в сарай полыхнуло светом от подвесного фонаря, который держал в руке корчмарь.
– Эй, угольщик, я хлеба вам принёс. Тебе и сыну твоему.
– Спасибо, мил человек… – сказал Том, и тут Адриан, сев, закричал:
– Я ему не сын! Я Адриан Эвентри, сын вашего лорда! Этот человек меня похитил, помогите мне, доложите отцу!
Он ждал чего угодно – новой пощёчины, удара, даже смерти. Но вместо того чтобы ударить его или ещё как-то выдать, что преступление раскрыто, Том обернулся, мягко обхватил Адриана за плечи и, притянув к себе, потрепал по голове.
– Простите, добрые люди, – сказал он корчмарю и окончательно проснувшимся от всей этой суматохи кожевникам. – Я говорить не хотел, чтоб вас не тревожить. Мой сын, он… придурковат немного. Дурачок, одним словом. Вообще-то он тихий, молчит больше, но если устанет, начинает порой городить ахинею. А так он безобидный.
– Да вижу, – сказал корчмарь, неодобрительно глядя на Адриана, онемевшего от такой невообразимой наглости, а ещё больше – от невозмутимости похитителя. – Только ты, угольщик, смотри, как бы он в присутствии благородных чего-нить такого не ляпнул. Так недолго и языка лишиться дурачку твоему.
Он бросил Тому две хлебные краюхи и, не дожидаясь ответа, захлопнул дверь.
– Во даёт пацан! – сказал кожевник – не тот, что бранился, а другой, молодым голосом. – Сын ихнего лорда! И часто он себя лордёнышем воображает?
– Когда лордёнышем, – печально отозвался Том, – когда бродячим актёром… бывает, что и котом. В минувшем месяце и вовсе прикинулся скамьёй и целый день простоял на четвереньках. Пришлось поливать холодной водой, чтоб опомнился.
– Ишь ты, – удивлённо сказал молодой кожевник. – Да, видать, совсем сдвинутый.
– А всё ж сын родной. Единственный. Жена и остальные детки от оспы померли, один он крохой остался.
– Поганая штука – жизнь, – проговорил старший кожевник. Похоже, он, как и его подмастерье, безоговорочно поверил в эту дикую историю.
– Не без того, – согласился Том.
Адриан сидел, всё ещё не в силах двинуться с места. Он знал, конечно, что в таком виде его никто не узнает, но и подумать не мог, что ему не поверят, если он позовёт на помощь.
– Держи, Тобо, – сказал Том.
Адриан посмотрел на него и увидел только глаза, блестевшие в темноте. А потом – руку, протягивавшую краюху белого хлеба.
Конечно, Адриан не собирался спать – хотел только выждать, пока уснёт его сторож. А чтобы притупить бдительность Тома, свернулся в сене, прикидываясь спящим, закрыл глаза для пущей убедительности… и всего через несколько мгновений удивлённо распахнул их и тут же зажмурил от яркого света, пробивавшегося сквозь прорехи в стенах сарая.
– Поднимайся, Тобо, сколько дрыхнуть-то можно? Дорога не ждёт.
Адриан сел, ошалело моргая и пытаясь понять, что происходит. А ничего, собственно, не происходило – всего лишь наступило утро, и Том стоял над ним, загораживая собой вход. Адриан вскинул голову и попытался всмотреться ему в лицо, но ничего толком не смог разглядеть со сна.
– Сам пойдёшь или волоком? – спокойно спросил Том.
Адриан мигом вскочил на ноги. Том коротко усмехнулся и, отвернувшись, вышел из сарая. Адриан, поколебавшись, пошёл за ним. Кожевник со своим подмастерьем всё ещё храпели в сене.
Телега уже стояла во дворе, запряжённая всё той же кобылой, лениво дожёвывавшей овёс. Том пошёл прямо к ней, будто нимало не заботясь, что происходит у него за спиной. Адриан быстро осмотрелся, всё ещё не теряя надежды сбежать. Стояло раннее утро, совсем раннее – Том поднял его до первых петухов. Народу вокруг не было – в корчме хозяин стучал посудой, но на его помощь рассчитывать было нечего. Через час или два крестьяне пойдут на сенокос, и кто-то из них узнает в мальчишке-угольщике сына здешнего лорда… да только к тому времени, когда они проснутся, Том уже увезёт его отсюда.
– Вот мошенник! – вполголоса ругнулся Том, и Адриан вздрогнул от страха, всерьёз поверив, что этот человек читает его мысли. – Весь уголь выгреб подчистую, только что доски не выскоблил. Эх, ладно… Полезай, Тобо.
Адриан в отчаянии бросил через плечо последний взгляд – и остановился.
Между сараем и колодцем, у самой дороги, на земле сидел человек. С виду он был взрослый мужчина, почти пожилой, но вёл себя подобно пятилетнему ребёнку: с радостным урчанием копошился в луже у дороги, вытаскивая из неё пригоршни грязи и обильно расплёскивая её вокруг себя. Всякий раз, когда грязевая лепёшка шлёпалась оземь, человек причмокивал толстыми губами и торжествующе встряхивал головой.
– Олпорт, – прошептал Адриан. – Олпорт!
Он теперь знал, что это за деревня: Том увозил его на восток, туда, где быстрее всего оканчивались границы отцовских владений. Дурачок Олпорт жил как раз в деревеньке, лежавшей на восточном склоне холма. Когда-то давно он был шутом лорда Уильяма, деда Адриана, но у лорда Ричарда чувство юмора было не совсем таким, как у его отца, и со смертью лорда Уильяма он отослал дурака в деревню. Иногда Олпорт забредал в замок, и отец не велел его гнать, потому что Милосердный Гвидре одинаково милосерден ко всем, включая сирых и убогих. Алисия всегда визжала, когда видела увальня Олпорта, тащившегося по двору, Бетани выпрашивала для него на кухне кусок свежего пирога, а Адриан бросал в дурачка яблоки и смеялся, глядя, как тот неуклюже ползает, пытаясь подобрать их, пока они не раскатились.
Только теперь Адриану вовсе не хотелось смеяться.
– Олпорт! – закричал он и кинулся к дурачку. Тот будто не слышал и очнулся только когда Адриан схватил его за плечи и силой развернул к себе, умоляюще глядя в удивлённые равнодушные глаза. – Олпорт, это я! Это я, Адриан! Ты меня узнаёшь?
– А-адриан, – недоуменно протянул дурачок, будто впервые пытаясь произнести какое-то мудрёное слово.
– Да, Адриан! Я давал тебе яблоки! Помнишь?
– Я-яблоки, – повторил Олпорт и принялся жевать нижнюю губу.
– Яблоки! – чуть не плача, крикнул Адриан и снова встряхнул дурачка. Плешивая голова Олпорта медленно запрокинулась на бок, а глаза округлились и стали похожи на плошки.
– Яблоки, – почти осмысленно повторил он. – Я помню яблоки. Ты кидал яблоки в грязь, а я собирал яблоки.
– Да, да! Ты помнишь?!
– Помню. Ты гадкий, – сказал Олпорт и толкнул Адриана в грудь.
Адриан повалился на спину, одинаково потрясённый что словами дурачка, что его поступком, что его невероятной силой. Но прежде чем он успел подняться, небо над головой потемнело от нависшей над ним фигуры человека, лица которого Адриан снова не смог разглядеть.
– Что ты делаешь, Тобо? Оставь его, – сказал Том и, рывком поставив Адриана на ноги, потащил к телеге. Адриан понуро шёл за ним, не смея даже оглянуться на Олпорта, вновь весело заплескавшегося в своей луже.
– Эй, что там такое? – спросил от дверей вышедший на шум корчмарь; руки у него были по локоть в пивной пене, и он отирал их передником на ходу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15