Не удалось. Я не стал спрашивать – почему. Любой дурак поймет, что все ангелы невидимы и представляют собой всего лишь иллюзию.
Ангел стоял смирно и довольно улыбался. Ничего странного в нем я не нашел. По внешнему виду обыкновенный человек. Со всеми положенными человеку частями.
– Как тебя звать?
– У меня много имен, – ангел растянулся в широкой улыбке.
– Как мне тебя звать, дурень?– я стоял нос к носу с ангелом и внимательно смотрел ему в глаза.
Хранитель, не переставая улыбаться, достал записную книжку, вновь помусолил палец.
– Так… Это не подойдет… Это мне самому не нравиться… Это.., – ангел затрясся в мелком смехе, – Ну и назовут же, негодяи. А! Вот. Это то, что надо. Мне было бы весьма приятно, если бы вы, уважаемый носитель тела, которое я должен охранять, называли меня… Баба-Мустафа.
– Я те щас дам, носитель тела. Ну хорошо, хорошо. Прощаю. Но называть я тебя стану.., – я на секунду задумался, и не найдя ничего позаковыристей, со вздохом согласился, – Просто – Мустафа.
– Нет, нет и еще раз нет! – ангел неожиданно возмутился, – Только полным именем.
Но я его уже не слушал. Я двигался вперед. В этом мире я уже часа два, а ничего героического не сделал. На кой хрен я тут страдаю. От жажды, от солнца, от придурка Мустафы.
– Мустафа!– бросил я не поворачивая головы. Шагов ангела слышно не было, но я знал, он где-то рядом. Так оно и оказалось.
– Что?– тихий смиренный вздох.
– Ты мой ангел-хранитель? Не отвечай, сам знаю. А раз так, то знай, что через десять минут я умру от жажды. Где колодец? Где вода?
– Не знаю.
– Но ты же ангел, – возмутился я.
– Да. Я ангел. Но ангел-хранитель, а не Миклухо-Маклай.
Следующие полчаса я брел молча. Я устал. Хотелось пить до сумасшествия. Жарко. Господи…
– Мустафа. Вот ты говорил про Странника?
– Ну.
– Палки гну, – у меня не оставалось сил сердиться, – Что он вообще?
– Как тебе сказать. Странник – это профессия, призвание, если хочешь. Много чего…
– Не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Я то тут при чём? Как может мое тело и душа переселиться в другого человека. И как я смогу делать его работу? Я ж ничего не знаю. А?
Мустафа ничего не от ответил. Шел молча, потупясь.
– Отвечай, ангел, твою ма…
– Не ругайся, – Мустафа на удивление оказался спокойным, – Я сам многого не понимаю. Видишь ли какое дело. Сидим, значит, мы в компании, в картишки перебрасываемся…
– Что? – брови мои непроизвольно полезли на лоб, – В картишки?…
– А что тут удивительного?– ангел недоуменно пожал плечами, – Вы там коровам хвосты крутите, а мы – ангелы, должны каждый день на эту гадость смотреть? Увольте, увольте! Лучше слушай и не перебивай.
– Валяй…
– В картишки, значит. В подкидного. На деньги. Тут сверху вдруг шум, гам, тарарам. Депеша от шефа. Так мол и так. Ложный заброс четвертой степени. Три подопечных. В один из неизведанных миров. Ты знаешь, что такое ложный заброс четвертой степени? Конечно, откуда же! Непонятно куда, непонятно зачем, и непонятно, как вернуть заблудшие души. Дай папироску.
Я молча протянул. История начинала мне нравиться. Мустафа разговорился и теперь главное не прерывать его красноречие.
Каким образом Мустафа удерживал папиросу и курил, для меня неясно. Я подумал, что возможно, когда-нибудь научусь общаться с ангелами не только посредством голоса.
– Ну так вот. Шеф ругается почем зря. Вспоминает маму нашу и всех родственников. И приказ. В пяти экземплярах. По всем уровням. Таким-то, таким-то ангелам явиться в полной готовности в Центр Переброски для следования за своими подопечными. И мое имя. Основное. А у меня как назло масть поперла. Ну, думаю, ерунда. Успею. И успел. Даже не прихватил зубную щетку. Остальные трое во всей экипировке, как терминаторы… а? Ну… терминаторы это… , словом не важно. А я как был в домашней пижаме, так меня и засунули в камеру переброски. Даже извинения не попросили. А шеф напоследок пригрозил вообще уволить. Если без тебя вернусь. Понял теперь всю сложность ситуации?
Сказанного не понял бы только дурак. Но я, все равно, ничегошеньки не понял.
– Ты хочешь сказать, что тебе ничего не известно об этом мире?
– Да нет, – Мустафа злился от моей глупости, – кое какая информация известна. Я мелочишку успел перехватить, пока переносился вслед за тобой. Но этого мало. И о Страннике я маловато знаю. Время пройдет, время покажет.
Минут двадцать плелись мы молча, не разговаривая. Вернее, плелся я один. Мустафе обжигающее солнце и раскаленный песок, казалось, были по фигу. Долго я не выдержал. Слишком много вопросов перемешалось в голове.
– Мустафа! Нескромный вопрос?
– Валяй, подопечный, – милостиво согласился ангел.
– Говоришь, что ты ангел? А где, эти, как их, крылышки.
Мустафа остановился как вкопанный.
– Ты чё, мужик, обалдел? На дворе двадцать первый век. Какие крылышки? Если я ангел, то стало быть и рожа у меня должна быть ангельской? Ты, брат, пойми, у нас все давно автоматизировано. А кому положено, тот имеет индивидуальные камеры переброски. Естественно миниатюрные.
– А ты?
– А я нет.
– А почему?
Мустафа обессилено всплеснул руками.
– Я ж тебе объясняю. Кому положено. Вот ты, например, кто? Простой скотник…
– Скрещиватель крупного и…
– Ну хорошо, хорошо. Скрещиватель… Будь ты президентом, или академиком, тогда да. За тобой бы ходила целая толпа ангелов со всеми причиндалами. И пукнуть бы даже не посмел без их ведома. Они такие. Специалисты первого класса.
Я снова влез:,
– А ты, Мустафа, какого класса?
Лучше бы я не задавал этого вопроса. Ангел как-то сразу съежился, даже побледнел.
– У меня шестой, – голос его был тих и мрачен. Я даже не стал спрашивать, какой класс самый низкий. По лицу ангела все становилось понятным. А это значит…
– Это что выходит? Значит я совсем того…
Даже мне стало не по себе от собственного вопроса. Жалко, что ли?
Ангел со мстительным лицом медленно, даже слишком медленно, достал потрепанную записную книжку, открыл ее на самое начало и с выражением, достойного лучшего применения, прочитал:
– Василий Васильевич Веселов. Земля. Русская возвышенность. Двадцатый век. Взят под наблюдение в… цатом году марте месяце. Отличительные черты… Ты слушай, слушай! – на секунду отвлекся Мустафа, – Уровень интеллектуального развития – оценке не подлежит. Уровень физического развития – прямо противоположен интеллектуальному. Туп, бездарен и, господи, за что наказание мне такое, как человеческий индивидуум интереса для вселенского прогресса не представляет.
Мустафа закрыл книжку.
– Ты хоть понимаешь, что значит не представлять интереса для вселенского прогресса. Это же… Это… Господи… Придурок ты, последний из всех придурков. Эй, ты чё это… Прекрати…
Я не имею понятия, как это получилось. Внутри меня закипело, заворотило неясной силой. И каким-то образом, не знаю, я схватил Мустафу за грудки и приподнял над желтым песком. Сантиметров эдак на пятнадцать.
– Но этого не может быть! Этого не должно… Вот это да!…
Вместо того, что бы испугаться расправы, коя должна была последовать с моей стороны, Мустафа радостно вопил на всю окрестную пустыню. Наверно это его и спасло от моих кулаков.
– Ты хоть понимаешь… Ну ты и мужик… Человечище… Гигант…
Я бережно опустил Мустафу вниз.
– Объясни.
Ангел еще долго не мог успокоиться. Минут десять он прыгал вокруг меня, цокал языком и выкрикивал одному ему понятные слова. Впрочем, не забывая перемешивать их родным отборным русским матом. Но всему приходит конец. И удивлению ангелов тоже.
– Васек. Слушай сюда. Ты только что сделал невозможную вещь. Ты сумел произвести интегрированный парадокс второй степени с разворотом в нулевое… А впрочем, все равно не поймешь. Короче. Вася! Я тебя недооценил.
Мне до смерти хотелось пить. Я устал, словно годовалый бычок после случки. Тело раскалывалось на сотни кричащих кусков. А этот… ангел… Ну что мне его объяснения? Ну и что из того, что я удивительный экземпляр? И как мне поможет…
В глазах засверкали разноцветные звездочки. Мир из ярко солнечного превратился в беловато – туманный. И, кажется, я без чувств свалился на роскошное желтое покрывало пустыни…
Забытье длилось не долго. Как-то вдруг я увидел взволнованную физиономию Мустафы, причитающего надо мной.
– Даж меня уволят. Пошлют сортиры драить. С меня ж шеф шкуру сдерет. Такой индивидуум. Такой человечище. Вставай дружище. Давай… Ах ты, господи…
– А что ты все время его вспоминаешь?– то ли прошептал, то ли подумал я. Скорее всего прошептал.
– Ожил, родимый, ожил. Вставай. Есть вода. Вот там, за барханом.
– А чего ты раньше не сказал, – вставать не хотелось. Хорошо лежать. Беззаботно. Радостно.
– Эй, братишка! Не начинай заново.
Я послушался Мустафу и не стал терять сознание. Кое-как, собравшись силами, помаленечку, потихонечку оторвался от песка и тупо уставившись на точку горизонта зашагал. Как я шагал! Шаг четкий. Руки по швам. Голова вверх. Герой!
За барханом, действительно, находился колодец. К этому времени я окончательно пришел в себя и чувствовал, что с приближением долгожданной влаги возвращается надежда.
… Средь бескрайних южных пустынь, в самом сердце огромной Желтой Пустоши с незапамятных времен жило великое племя Пустынников. И носили они тотем колченогой ящерицы. Не числом велики, а знаниями. Многое постигли они в этом мире. Как двигаются звезды. Почему Земля не падает на Большое Светило. И почему смерть приходит ко всем не в одно и тоже время. Многое знали. И еще больше могли постигнуть. Но одна беда подстерегала их. Жажда.
Долгие годы, бесконечные столетия племя черпало воду из единственного источника. Никто не знает, кто сотворил его. И никто не смел повторить этот гигантский труд. Ибо являлся этот источник бездонным. На огромном стальном рукаве была намотана цепь, длина которой не поддавалась разумению даже таким великим ученым, как Пустынники. Цепь эта уходила в самое сердце планеты. Чтобы достать воду Пустынникам приходилось шесть дней опускать и еще шесть дней поднимать огромную чашу. День и ночь, ночь и день, не переставая, крутилось колесо. Сильные сменяли уставших. А уставшие сменяли обессиленных. Так было. Так говорит сама Земля. Но пришло время. И стало не хватать воды. И тогда самые отчаянные, доведенные жаждой до безумия люди, спускались вниз. К сердцу планеты. И не возвращались. Никто.
Шло время. И вскоре от некогда великого племени не осталось никого. Жажда поглотила людей. Пустыня поглотила селение. Остался только колодец. Наедине. Со своей тайной. Загадкой…
Все это я успел выслушать пока полз на карачках к распроклятому колодцу. Мустафа, заложа руки за спину, нарезал круги вокруг меня и гнусавым голосом рассказывал о местных достопримечательностях. Мне конечно лестно, что ангел так заботиться о расширении кругозора, но право, как это нудно…
– Воды…
– Ну, ну, братец, – Мустафа разлегся в единственном тенистом месте, – Не надо так театрально. У меня дома дружок остался. Так его подопечный все время кричал: – «Коня! Коня!» Ну и что? Дали ему коня. А он? Тьфу на него, неблагодарный.
Последние силы ушли на то, что бы подтянуться на руках и навалиться грудью на каменный край колодца.
Воды не было и в помине. Только толстая цепь уходила вниз и терялась в непроглядной темноте чужой земли.
– Где вода?– я не узнал своего голоса. Хрип и стон, – Ты обещал…
– Ну братец! Я обещал колодец. А воды… Я же все рассказал. Ты слушал?– Мустафа без всякого стеснения смотрел на меня и кусал ногти.
Я закрыл глаза. Как все плохо. Этот год… Одни беды… Високосный год… И умирать неохота… Ангел не поможет. Треплется больше. Был бы омут, так головой вниз и все разом… Омут… Черт!
– Эй, подопечный! Ты что надумал? Ты куда?– Мустафа подскочил и принялся метаться вокруг.
Я его не слушал. По миллиметру, по чуть-чуть, неизвестно откуда беря силы, я дотягивался до цепи.
Вниз. Только вниз. К черту пустыню. С ее песком. С ветром. С солнцем. Вниз, к воде. Если есть колодец, должна, должна быть там вода. Иначе, зачем здесь это чудное строение?
Цепь обожгла ладони непривычным холодом. Будто не пылало безжалостное солнце. И не обжигал горячий ветер.
Ухватившись поудобнее, обвив железо ногами, я на секунду остановился, бросая последний взгляд на бескрайнюю, уходящую к горизонту пустыню.
– Я тебя предупреждаю! – ангел суетливо мельтешил вокруг колодца, безрезультатно пытаясь схватить меня руками, – Это глупый шаг. Это неверный шаг. Остановись. Пожалуйста. Василий. С меня же шкуру спустят. Шеф в бухгалтера сошлет…
– Тогда лезь со мной. Раз ты ангел-хранитель, охраняй меня.
Больше ничего не сказал я. Меня манила прохлада. Там, внизу, откуда веет свежестью, вода. А большего мне ничего не надо.
– Да нельзя мне с тобой, – Лицо Мустафы оставалось где-то наверху, голос слабел и последнее, что уловили мои засыпанные песком уши: – Там же Бездна! Погибель! Васили-и-й! Вася-я-я! А звезды оттуда видны-ы-ы…
Сдались ему эти звезды. Странный он какой-то. Ангел. Какой он к черту ангел? Еще и хранитель. Другой бы на его месте за подопечным и в огонь и в воду. А этот…
– Недоучка хренов. Шесторозрядник…
Зря я это крикнул. Мустафа один черт не слышал.
В голове закружилось, слабость окончательно овладела обессиленным телом и пальцы отпустили спасительную цепь.
Я сорвался.
Как странно. Я падал вниз, но не страх сковывал сердце. Что-то другое. Непривычное мне. Неведаное. Я знал, что разобьюсь. Но сердце продолжало спокойно биться. Чувство жажды, донимавшее меня, исчезло. Тело перестало болеть. Мысли пришли в порядок.
Сколько я падал, не знаю. Сжавшись в маленький комочек безысходности, я думал о далекой деревне. О Любаве. О том, что так никогда и не осмелился сказать ей самые тайные слова. Я летел в полной темноте. Ощущение пространства исчезло для меня. Один кокон из сжатого воздуха.
Понемногу мне стало надоедать. Я уже передумал обо всем, о чем можно. Вспомнил и родственников и близких. Успел досчитать до миллиона и обратно. Спел все известные на деревне песни. Поспал. Покричал. Поплакал. Да чего только я не сделал? А конца и не видно.
Я принял наиболее удобную для моего состояния позу. Перевернулся на спину, голову на руки, глаза вверх. Ждать смерти, так с комфортом. Сюда бы еще телевизор. Лампочку и хорошую книжку…
Неожиданно воздух стал еще гуще, холоднее, упружистее. Что-то подсказало мне, что я приближаюсь к завершающему этапу.
Внизу показалась еле различимая точка. С каждой секундой она становилась ярче и ярче. Звездочка. Звезда. Лампочка. Блюдце. Тарелка. Луна. Озеро…
С диким свистом, на сумасшедшей скорости, с остановившемся сердцем, я врезался в этот свет. И… потерял сознание.
Не верьте тому, кто говорит, что мысль быстра. Она медлительна и неповоротлива. Потерявший ее ищет мучительно. В потемках. Разбирая завалы из сгустков тьмы и суетливых образов. Подталкивая к выходу. Давай! Давай! Поднимайся! Только не исчезай больше. Не уходи. Все отдам. Всех продам. Только верни меня к жизни. Мысль.
Видимо при ударе меня порядочно тряхануло. Голова раскалывалась. Но насколько я мог судить, ничего не сломано и не оторвано. Удивляться или нет? Что может быть удивительного в этом невероятном мире. Я попал в волшебную страну и принимал все как есть. Ангелы, так ангелы. Бездонный колодец, так бездонный колодец. Убегающая смерть? Ну и что с того.
Неслабый пинок в бок заставил меня открыть глаза.
Помещение в котором я находился, а если точнее приличных размеров зал, освещался равномерным светом, исходившим откуда-то сверху. Там, где по моему разумению, должен находиться потолок, ничего не было. Словно небо, затянутое туманной, светящейся дымкой.
Я получил еще один пинок, прежде чем обратил внимание на стоящих рядом людей.
Людей ли? Конечно, что-то человеческое в них присутствовало. Об этом не спорю. Руки, ноги, голова. Лицо. И… все. Каждая часть тела по отдельности выглядела обычно. Но все вместе… Безобразное скопление отростков. Испорченная мозаика.
– А поосторожней нельзя? – я перевалился вначале набок, а затем с трудом поднялся. Приземление прошло в целом удачно, но кое-где побаливало.
Человекообразное существо, тот что потолще и повыше, размахнулось рукой-веревкой и хлестануло по моей физиономии.
– Поменьше болтай, новенький.
Знаете, что меня всегда удивляло? В тех книжках, которые я прочитал, инопланетяне всегда разговаривают на языке пришельцев-землян. Странно. Не может такого быть. Вот мы с коровами на Земле сколько лет живем и, все равно, не понимаем. А тут, совершенно другая земля и существа…
– Ребята, – увернувшись от удара рукой, я решил пока не возмущаться, – А откуда русский то знаете?
Существа переглянулись. Один из них поднял с пола руку и покрутил всеми пальцами у своего виска. Очевидно это значило, что он телепат и выучить пару-тройку языков для него сущий пустяк.
1 2 3 4 5 6 7
Ангел стоял смирно и довольно улыбался. Ничего странного в нем я не нашел. По внешнему виду обыкновенный человек. Со всеми положенными человеку частями.
– Как тебя звать?
– У меня много имен, – ангел растянулся в широкой улыбке.
– Как мне тебя звать, дурень?– я стоял нос к носу с ангелом и внимательно смотрел ему в глаза.
Хранитель, не переставая улыбаться, достал записную книжку, вновь помусолил палец.
– Так… Это не подойдет… Это мне самому не нравиться… Это.., – ангел затрясся в мелком смехе, – Ну и назовут же, негодяи. А! Вот. Это то, что надо. Мне было бы весьма приятно, если бы вы, уважаемый носитель тела, которое я должен охранять, называли меня… Баба-Мустафа.
– Я те щас дам, носитель тела. Ну хорошо, хорошо. Прощаю. Но называть я тебя стану.., – я на секунду задумался, и не найдя ничего позаковыристей, со вздохом согласился, – Просто – Мустафа.
– Нет, нет и еще раз нет! – ангел неожиданно возмутился, – Только полным именем.
Но я его уже не слушал. Я двигался вперед. В этом мире я уже часа два, а ничего героического не сделал. На кой хрен я тут страдаю. От жажды, от солнца, от придурка Мустафы.
– Мустафа!– бросил я не поворачивая головы. Шагов ангела слышно не было, но я знал, он где-то рядом. Так оно и оказалось.
– Что?– тихий смиренный вздох.
– Ты мой ангел-хранитель? Не отвечай, сам знаю. А раз так, то знай, что через десять минут я умру от жажды. Где колодец? Где вода?
– Не знаю.
– Но ты же ангел, – возмутился я.
– Да. Я ангел. Но ангел-хранитель, а не Миклухо-Маклай.
Следующие полчаса я брел молча. Я устал. Хотелось пить до сумасшествия. Жарко. Господи…
– Мустафа. Вот ты говорил про Странника?
– Ну.
– Палки гну, – у меня не оставалось сил сердиться, – Что он вообще?
– Как тебе сказать. Странник – это профессия, призвание, если хочешь. Много чего…
– Не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Я то тут при чём? Как может мое тело и душа переселиться в другого человека. И как я смогу делать его работу? Я ж ничего не знаю. А?
Мустафа ничего не от ответил. Шел молча, потупясь.
– Отвечай, ангел, твою ма…
– Не ругайся, – Мустафа на удивление оказался спокойным, – Я сам многого не понимаю. Видишь ли какое дело. Сидим, значит, мы в компании, в картишки перебрасываемся…
– Что? – брови мои непроизвольно полезли на лоб, – В картишки?…
– А что тут удивительного?– ангел недоуменно пожал плечами, – Вы там коровам хвосты крутите, а мы – ангелы, должны каждый день на эту гадость смотреть? Увольте, увольте! Лучше слушай и не перебивай.
– Валяй…
– В картишки, значит. В подкидного. На деньги. Тут сверху вдруг шум, гам, тарарам. Депеша от шефа. Так мол и так. Ложный заброс четвертой степени. Три подопечных. В один из неизведанных миров. Ты знаешь, что такое ложный заброс четвертой степени? Конечно, откуда же! Непонятно куда, непонятно зачем, и непонятно, как вернуть заблудшие души. Дай папироску.
Я молча протянул. История начинала мне нравиться. Мустафа разговорился и теперь главное не прерывать его красноречие.
Каким образом Мустафа удерживал папиросу и курил, для меня неясно. Я подумал, что возможно, когда-нибудь научусь общаться с ангелами не только посредством голоса.
– Ну так вот. Шеф ругается почем зря. Вспоминает маму нашу и всех родственников. И приказ. В пяти экземплярах. По всем уровням. Таким-то, таким-то ангелам явиться в полной готовности в Центр Переброски для следования за своими подопечными. И мое имя. Основное. А у меня как назло масть поперла. Ну, думаю, ерунда. Успею. И успел. Даже не прихватил зубную щетку. Остальные трое во всей экипировке, как терминаторы… а? Ну… терминаторы это… , словом не важно. А я как был в домашней пижаме, так меня и засунули в камеру переброски. Даже извинения не попросили. А шеф напоследок пригрозил вообще уволить. Если без тебя вернусь. Понял теперь всю сложность ситуации?
Сказанного не понял бы только дурак. Но я, все равно, ничегошеньки не понял.
– Ты хочешь сказать, что тебе ничего не известно об этом мире?
– Да нет, – Мустафа злился от моей глупости, – кое какая информация известна. Я мелочишку успел перехватить, пока переносился вслед за тобой. Но этого мало. И о Страннике я маловато знаю. Время пройдет, время покажет.
Минут двадцать плелись мы молча, не разговаривая. Вернее, плелся я один. Мустафе обжигающее солнце и раскаленный песок, казалось, были по фигу. Долго я не выдержал. Слишком много вопросов перемешалось в голове.
– Мустафа! Нескромный вопрос?
– Валяй, подопечный, – милостиво согласился ангел.
– Говоришь, что ты ангел? А где, эти, как их, крылышки.
Мустафа остановился как вкопанный.
– Ты чё, мужик, обалдел? На дворе двадцать первый век. Какие крылышки? Если я ангел, то стало быть и рожа у меня должна быть ангельской? Ты, брат, пойми, у нас все давно автоматизировано. А кому положено, тот имеет индивидуальные камеры переброски. Естественно миниатюрные.
– А ты?
– А я нет.
– А почему?
Мустафа обессилено всплеснул руками.
– Я ж тебе объясняю. Кому положено. Вот ты, например, кто? Простой скотник…
– Скрещиватель крупного и…
– Ну хорошо, хорошо. Скрещиватель… Будь ты президентом, или академиком, тогда да. За тобой бы ходила целая толпа ангелов со всеми причиндалами. И пукнуть бы даже не посмел без их ведома. Они такие. Специалисты первого класса.
Я снова влез:,
– А ты, Мустафа, какого класса?
Лучше бы я не задавал этого вопроса. Ангел как-то сразу съежился, даже побледнел.
– У меня шестой, – голос его был тих и мрачен. Я даже не стал спрашивать, какой класс самый низкий. По лицу ангела все становилось понятным. А это значит…
– Это что выходит? Значит я совсем того…
Даже мне стало не по себе от собственного вопроса. Жалко, что ли?
Ангел со мстительным лицом медленно, даже слишком медленно, достал потрепанную записную книжку, открыл ее на самое начало и с выражением, достойного лучшего применения, прочитал:
– Василий Васильевич Веселов. Земля. Русская возвышенность. Двадцатый век. Взят под наблюдение в… цатом году марте месяце. Отличительные черты… Ты слушай, слушай! – на секунду отвлекся Мустафа, – Уровень интеллектуального развития – оценке не подлежит. Уровень физического развития – прямо противоположен интеллектуальному. Туп, бездарен и, господи, за что наказание мне такое, как человеческий индивидуум интереса для вселенского прогресса не представляет.
Мустафа закрыл книжку.
– Ты хоть понимаешь, что значит не представлять интереса для вселенского прогресса. Это же… Это… Господи… Придурок ты, последний из всех придурков. Эй, ты чё это… Прекрати…
Я не имею понятия, как это получилось. Внутри меня закипело, заворотило неясной силой. И каким-то образом, не знаю, я схватил Мустафу за грудки и приподнял над желтым песком. Сантиметров эдак на пятнадцать.
– Но этого не может быть! Этого не должно… Вот это да!…
Вместо того, что бы испугаться расправы, коя должна была последовать с моей стороны, Мустафа радостно вопил на всю окрестную пустыню. Наверно это его и спасло от моих кулаков.
– Ты хоть понимаешь… Ну ты и мужик… Человечище… Гигант…
Я бережно опустил Мустафу вниз.
– Объясни.
Ангел еще долго не мог успокоиться. Минут десять он прыгал вокруг меня, цокал языком и выкрикивал одному ему понятные слова. Впрочем, не забывая перемешивать их родным отборным русским матом. Но всему приходит конец. И удивлению ангелов тоже.
– Васек. Слушай сюда. Ты только что сделал невозможную вещь. Ты сумел произвести интегрированный парадокс второй степени с разворотом в нулевое… А впрочем, все равно не поймешь. Короче. Вася! Я тебя недооценил.
Мне до смерти хотелось пить. Я устал, словно годовалый бычок после случки. Тело раскалывалось на сотни кричащих кусков. А этот… ангел… Ну что мне его объяснения? Ну и что из того, что я удивительный экземпляр? И как мне поможет…
В глазах засверкали разноцветные звездочки. Мир из ярко солнечного превратился в беловато – туманный. И, кажется, я без чувств свалился на роскошное желтое покрывало пустыни…
Забытье длилось не долго. Как-то вдруг я увидел взволнованную физиономию Мустафы, причитающего надо мной.
– Даж меня уволят. Пошлют сортиры драить. С меня ж шеф шкуру сдерет. Такой индивидуум. Такой человечище. Вставай дружище. Давай… Ах ты, господи…
– А что ты все время его вспоминаешь?– то ли прошептал, то ли подумал я. Скорее всего прошептал.
– Ожил, родимый, ожил. Вставай. Есть вода. Вот там, за барханом.
– А чего ты раньше не сказал, – вставать не хотелось. Хорошо лежать. Беззаботно. Радостно.
– Эй, братишка! Не начинай заново.
Я послушался Мустафу и не стал терять сознание. Кое-как, собравшись силами, помаленечку, потихонечку оторвался от песка и тупо уставившись на точку горизонта зашагал. Как я шагал! Шаг четкий. Руки по швам. Голова вверх. Герой!
За барханом, действительно, находился колодец. К этому времени я окончательно пришел в себя и чувствовал, что с приближением долгожданной влаги возвращается надежда.
… Средь бескрайних южных пустынь, в самом сердце огромной Желтой Пустоши с незапамятных времен жило великое племя Пустынников. И носили они тотем колченогой ящерицы. Не числом велики, а знаниями. Многое постигли они в этом мире. Как двигаются звезды. Почему Земля не падает на Большое Светило. И почему смерть приходит ко всем не в одно и тоже время. Многое знали. И еще больше могли постигнуть. Но одна беда подстерегала их. Жажда.
Долгие годы, бесконечные столетия племя черпало воду из единственного источника. Никто не знает, кто сотворил его. И никто не смел повторить этот гигантский труд. Ибо являлся этот источник бездонным. На огромном стальном рукаве была намотана цепь, длина которой не поддавалась разумению даже таким великим ученым, как Пустынники. Цепь эта уходила в самое сердце планеты. Чтобы достать воду Пустынникам приходилось шесть дней опускать и еще шесть дней поднимать огромную чашу. День и ночь, ночь и день, не переставая, крутилось колесо. Сильные сменяли уставших. А уставшие сменяли обессиленных. Так было. Так говорит сама Земля. Но пришло время. И стало не хватать воды. И тогда самые отчаянные, доведенные жаждой до безумия люди, спускались вниз. К сердцу планеты. И не возвращались. Никто.
Шло время. И вскоре от некогда великого племени не осталось никого. Жажда поглотила людей. Пустыня поглотила селение. Остался только колодец. Наедине. Со своей тайной. Загадкой…
Все это я успел выслушать пока полз на карачках к распроклятому колодцу. Мустафа, заложа руки за спину, нарезал круги вокруг меня и гнусавым голосом рассказывал о местных достопримечательностях. Мне конечно лестно, что ангел так заботиться о расширении кругозора, но право, как это нудно…
– Воды…
– Ну, ну, братец, – Мустафа разлегся в единственном тенистом месте, – Не надо так театрально. У меня дома дружок остался. Так его подопечный все время кричал: – «Коня! Коня!» Ну и что? Дали ему коня. А он? Тьфу на него, неблагодарный.
Последние силы ушли на то, что бы подтянуться на руках и навалиться грудью на каменный край колодца.
Воды не было и в помине. Только толстая цепь уходила вниз и терялась в непроглядной темноте чужой земли.
– Где вода?– я не узнал своего голоса. Хрип и стон, – Ты обещал…
– Ну братец! Я обещал колодец. А воды… Я же все рассказал. Ты слушал?– Мустафа без всякого стеснения смотрел на меня и кусал ногти.
Я закрыл глаза. Как все плохо. Этот год… Одни беды… Високосный год… И умирать неохота… Ангел не поможет. Треплется больше. Был бы омут, так головой вниз и все разом… Омут… Черт!
– Эй, подопечный! Ты что надумал? Ты куда?– Мустафа подскочил и принялся метаться вокруг.
Я его не слушал. По миллиметру, по чуть-чуть, неизвестно откуда беря силы, я дотягивался до цепи.
Вниз. Только вниз. К черту пустыню. С ее песком. С ветром. С солнцем. Вниз, к воде. Если есть колодец, должна, должна быть там вода. Иначе, зачем здесь это чудное строение?
Цепь обожгла ладони непривычным холодом. Будто не пылало безжалостное солнце. И не обжигал горячий ветер.
Ухватившись поудобнее, обвив железо ногами, я на секунду остановился, бросая последний взгляд на бескрайнюю, уходящую к горизонту пустыню.
– Я тебя предупреждаю! – ангел суетливо мельтешил вокруг колодца, безрезультатно пытаясь схватить меня руками, – Это глупый шаг. Это неверный шаг. Остановись. Пожалуйста. Василий. С меня же шкуру спустят. Шеф в бухгалтера сошлет…
– Тогда лезь со мной. Раз ты ангел-хранитель, охраняй меня.
Больше ничего не сказал я. Меня манила прохлада. Там, внизу, откуда веет свежестью, вода. А большего мне ничего не надо.
– Да нельзя мне с тобой, – Лицо Мустафы оставалось где-то наверху, голос слабел и последнее, что уловили мои засыпанные песком уши: – Там же Бездна! Погибель! Васили-и-й! Вася-я-я! А звезды оттуда видны-ы-ы…
Сдались ему эти звезды. Странный он какой-то. Ангел. Какой он к черту ангел? Еще и хранитель. Другой бы на его месте за подопечным и в огонь и в воду. А этот…
– Недоучка хренов. Шесторозрядник…
Зря я это крикнул. Мустафа один черт не слышал.
В голове закружилось, слабость окончательно овладела обессиленным телом и пальцы отпустили спасительную цепь.
Я сорвался.
Как странно. Я падал вниз, но не страх сковывал сердце. Что-то другое. Непривычное мне. Неведаное. Я знал, что разобьюсь. Но сердце продолжало спокойно биться. Чувство жажды, донимавшее меня, исчезло. Тело перестало болеть. Мысли пришли в порядок.
Сколько я падал, не знаю. Сжавшись в маленький комочек безысходности, я думал о далекой деревне. О Любаве. О том, что так никогда и не осмелился сказать ей самые тайные слова. Я летел в полной темноте. Ощущение пространства исчезло для меня. Один кокон из сжатого воздуха.
Понемногу мне стало надоедать. Я уже передумал обо всем, о чем можно. Вспомнил и родственников и близких. Успел досчитать до миллиона и обратно. Спел все известные на деревне песни. Поспал. Покричал. Поплакал. Да чего только я не сделал? А конца и не видно.
Я принял наиболее удобную для моего состояния позу. Перевернулся на спину, голову на руки, глаза вверх. Ждать смерти, так с комфортом. Сюда бы еще телевизор. Лампочку и хорошую книжку…
Неожиданно воздух стал еще гуще, холоднее, упружистее. Что-то подсказало мне, что я приближаюсь к завершающему этапу.
Внизу показалась еле различимая точка. С каждой секундой она становилась ярче и ярче. Звездочка. Звезда. Лампочка. Блюдце. Тарелка. Луна. Озеро…
С диким свистом, на сумасшедшей скорости, с остановившемся сердцем, я врезался в этот свет. И… потерял сознание.
Не верьте тому, кто говорит, что мысль быстра. Она медлительна и неповоротлива. Потерявший ее ищет мучительно. В потемках. Разбирая завалы из сгустков тьмы и суетливых образов. Подталкивая к выходу. Давай! Давай! Поднимайся! Только не исчезай больше. Не уходи. Все отдам. Всех продам. Только верни меня к жизни. Мысль.
Видимо при ударе меня порядочно тряхануло. Голова раскалывалась. Но насколько я мог судить, ничего не сломано и не оторвано. Удивляться или нет? Что может быть удивительного в этом невероятном мире. Я попал в волшебную страну и принимал все как есть. Ангелы, так ангелы. Бездонный колодец, так бездонный колодец. Убегающая смерть? Ну и что с того.
Неслабый пинок в бок заставил меня открыть глаза.
Помещение в котором я находился, а если точнее приличных размеров зал, освещался равномерным светом, исходившим откуда-то сверху. Там, где по моему разумению, должен находиться потолок, ничего не было. Словно небо, затянутое туманной, светящейся дымкой.
Я получил еще один пинок, прежде чем обратил внимание на стоящих рядом людей.
Людей ли? Конечно, что-то человеческое в них присутствовало. Об этом не спорю. Руки, ноги, голова. Лицо. И… все. Каждая часть тела по отдельности выглядела обычно. Но все вместе… Безобразное скопление отростков. Испорченная мозаика.
– А поосторожней нельзя? – я перевалился вначале набок, а затем с трудом поднялся. Приземление прошло в целом удачно, но кое-где побаливало.
Человекообразное существо, тот что потолще и повыше, размахнулось рукой-веревкой и хлестануло по моей физиономии.
– Поменьше болтай, новенький.
Знаете, что меня всегда удивляло? В тех книжках, которые я прочитал, инопланетяне всегда разговаривают на языке пришельцев-землян. Странно. Не может такого быть. Вот мы с коровами на Земле сколько лет живем и, все равно, не понимаем. А тут, совершенно другая земля и существа…
– Ребята, – увернувшись от удара рукой, я решил пока не возмущаться, – А откуда русский то знаете?
Существа переглянулись. Один из них поднял с пола руку и покрутил всеми пальцами у своего виска. Очевидно это значило, что он телепат и выучить пару-тройку языков для него сущий пустяк.
1 2 3 4 5 6 7