Несправедливо.
Какая уж тут справедливость? А урны, действительно, пришлось попереворачивать. Единственная немеханизированная работа в столице. Три дня вкалывали с утра до утра. Без перекуров и полдников. За то, что вовремя не приехали за зарплатой. Кто ж виноват, что мы с командой в это время гонялись по горам за снежным человеком. Он Бобу двадцатку должен.
— Десять минут, — пригорюнился Боб. — Может лучше сразу за лампочками? Не успеем ведь.
Может быть, и не успеем. А может быть, и да. Все зависит только от нашего желания. И желания, естественно, угорельца. Захочет ли он сам встречаться с рассерженными спасателями?
— Милашка! Командир на связи. Работаем по ускоренной программе. Дорожку на максимальную скорость. Протестировать спасательные программы. Вызвать одну… нет, лучше две скорые реанимационные помощи и одну труповозку. Директор приказал срочно угорельца из пламени вытаскивать.
Милашка, добрая душа, заворчала, что если каждый Директор будет лезть с приказами к работающим спасателям, то толку от этого, как от нее, специальной машины, восемнадцатипроцентной сметаны.
— Приказы не обсуждаются, — вздохнул я, сожалея, что приходится загонять команду.
Подъемная дорожка рванула с места со скоростью более шестидесяти километров в час. По настоящему засвистело в ушах, и в лицо полетела шелуха от семечек. Боб умудрялся щелкать их даже на такой бешенной скорости.
Издевательство длилось не долго. Двадцатый этаж, не двухсотый, добрались за считанные секунды. Высота, в общем-то, не слишком высокая, но вниз смотреть не рекомендуется. Боб несколько раз порывался полюбоваться на крошечные фигурки внизу, но я под страхом возвращения на историческую родину запретил. Не хватало, чтобы спасатель спасал спасателя. Обхохочутся все.
Сразу бросаться в окно, из которого валил дым, мы не стали. Развернули метрах в двух крытую площадку с автономной подачей чистого воздуха и немного подумали. Минуты две, три. Не дольше. Дольше думать не позволяла напряженная обстановка. Крики угорельца теперь были слышны даже без помощи шумоуловителей Милашки.
Угорелец заливался почище, чем наш дорогой Директор, не к работе будь помянут.
— Уж больно клиент визгливый попался, — заметил Боб, вставляя в ушные раковины затычки. — Придется глушить.
На профессиональном жаргоне спасателей подразделения 000 «глушить» означало именно глушить. Твердым предметом по голове. Мера вынужденная и необходимая. Обычно в стрессовых ситуациях угорельцы так и норовят вырвать спасателю волосы, укусить за руку, или, того хуже, прикрыться им от сильной вспышки огня.
— Странное пламя… — опытным глазом бывалого спасателя я наблюдал за пламенем. Вернее, за его отсутствием. — Обратите внимание, второй номер, на этот странный синий цвет гари. И чувствуете, как странно пахнет?
Второй номер высунул из закрытой будки нос и втянул синий дым.
— Да вроде ничем не пахнет, — отрапортовал янкель, дергая плечами. — Дым, как дым.
— Я так и думал, — самому-то мне нюхать не очень хотелось. Вдруг отравлен.
— А вы наблюдаете огонь? — задал я очередной вопрос Бобу, у которого зрение было получше, и обзор пошире.
Боб, взглядом изголодавшейся национальной американской эмблемы, проник сквозь пелену застилающего дыма и ничего не разглядел.
Трудная ситуация. Практически тупиковая ситуация. Огня нет. Дым валит. Директор торопит. Объект на грани истерики.
Но сотрудники спасательного подразделения 000 никогда не впадают в панику. Если и есть тупиковые ситуации, то только не для спасателей. В особенности, для спасателей, трудящихся в составе тринадцатого экипажа.
— Раз, раз… Проба… — это я включил черную коробочку. Обязательный элемент для членов команды. В случае чего, ученые вскроют ее и разберутся, что сказал напоследок спасатель и какими словами поминал начальство. — Члены экипажа номер тринадцать приветствуют тех, кто это слушает. А если вы это слушаете, то, значит, нас уже давно нет в живых.
Боб подвинулся поближе, правда, не выпуская из зоны наблюденья дымное окно.
— Сейчас мы, командир Сергеев и второй номер Клинроуз, войдем в объятое пламенем здание, — продолжил я, чувствуя, как напрягаются от желания спуститься вниз, к Милашке, ноги. — Температура внутри помещения выше всякой допустимой. Настроение членов команды тоже ничего страшного.
Боб мелко-мелко закивал головой. Волнуется, мой американский друг.
— А сейчас мы, члены спасательной команды спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, напоследок споем всем песню. На память. Боб двигайся поближе. Готов? Три, пятнадцать… Сгорю-ю и йя… Сгорю-ю и йя…Сгорю и йя в поры-ыве страсти-и…
И снизу, с Земли нестройный хор зевак, пожарников и прочих праздношатающихся подхватил:
— Сгорят они, сгорят они… Сгорят они в поры-ыве страсти! Иль защитят от всех напа-астей!…
Вот под звуки этого реквиема мы со вторым номером и перешагнули через подоконник горящей квартиры. И донесся до нас восхищенный вздох сборного хора с места происшествия. Смельчаков везде уважают. Особенно, если это смельчаки из спасательного подразделения 000.
И подумал я, что это не к добру. Тьфу, тьфу.
— Ни черта не видать! — противогаз некрасиво искажал голос второго номера. — Командир, ты осторожней. А то полыхнет внезапным пламенем из-за угла.
Правильно Боб говорит. Пламя, оно ведь по своим законам живет. Иногда, когда я не занимаюсь спасением угарельцев, я размышляю о том, что оно, пламя, живое. Думает самостоятельно, двигается самостоятельно, и также самостоятельно норовит опалить самые дорогие места на твоем теле.
С огнем надо быть уважительным. Надо разговаривать с ним на «вы». И думать так же, как он. Тогда и толк будет. Помню, несколько месяцев назад тушили мы небольшой пожар на пиротехническом заводе мирового масштаба. Все думали, взлетит на воздух весь прилегающий к заводу район к чертовой матери! Вызвали нас, помогите, мол, спасатели. И что? Помогли. Вместо того чтобы тушить подручными средствами, Герасим принял неординарное решение, которое мы и претворили в жизнь. Разбомбили завод с воздуха к матери того, кто пожар устроил. Не то, что камня не осталось, там даже сейчас деревья не растут и птицы не поют. И все несчастные почтальоны, которые забредают по старому адресу, сходят с ума. Правда, району тоже досталось, но ведь главная задача недопущения взрыва пиротехнической продукции была выполнена? Выполнена. А победителей, как известно, под трибунал не отдают.
По всей очевидности, мы в данный момент находились в подсобном помещении. Сквозь плотную пелену дыма можно было разглядеть уложенные штабелями мешки, ящики с тарой, коробки. И выходило, что огонь пока сюда не добрался. Иначе все бы здесь давно гудело синим пламенем.
Где-то невдалеке раздался крик угорельца. В какой-то момент он показался мне странным. Не услышал я в нем той характерной музыки, которая обычно звучит в голосах обжегшихся. То ли скулеж, то ли скрип. И непонятное торжество. Вот такой непонятный крик.
Боб постучал меня по плечу, отвлекая от посторонних мыслей, и показал пальцем направление, в котором нам следовало двигаться.
— Дым оттуда! — перекрывая крик угорельца, повысил голос второй номер. — Там сейчас настоящий ад.
Настоящего ада ты, сынок, еще не видел. Вот когда на тебе затлеют волосы, а путь к спасению превратиться в огненную стену, вот тогда по настоящему вспомнишь об аде.
Шаг за шагом мы углублялись внутрь. Дым, словно чувствуя наше приближение, стал гуще, плотнее даже. Бросался на нас рывками, словно пытался воспрепятствовать встрече с основным своим спутником, огнем. А то, что огонь есть, я не сомневался. Над моим креслом в кабине Милашки, висит бронзовая табличка, которую я прихватил на реставрации одного театра. Табличка эта гласит, что «огонь без дыма, что рынок без грузина». Немного непонятно, но суть ясна.
— Осторожней, командир!
Предостережение Боба оказалось как нельзя кстати. Кто так низко вешает оголенные лампочки?
— Милашка, выведи на экран схему здания.
На боковом экране связь-панамы засветилась планировка квартиры. Если этот прямоугольник подсобное помещение, то вот эта дверь должна вести в кухонную комнату.
Обычно, кухонные комнаты служат для разведения там цветов. Но некоторые умники из населения приспособились готовить там еду. Им, видите ли, мало ресторанов, кафе и рюмочных. Хотят у себя дома поварами поразвлечься. Поветрие это в последнее время стало слишком модно среди столичных жителей. А от этого случаются неприятности. Не каждый ведь знает, что на деревянных полах не рекомендуется разводить слишком большие костры.
— Сюда, Боб! — приказал я, но второй номер уже стоял у требуемых дверей с цинковым ведром наизготовку. Кстати, мог бы туда для приличия водички плескануть. — Слушай внимательно, Боб. Забегаем внутрь комнаты на счет три. Не обращая внимания на ожоги, на температуру, на запах горелой кожи, быстренько ищем угорельца. Ты противогаз запасной взял для объекта?
Боб под маской смешно оттопырил губу. Я чуть не рассмеялся.
— Черт с ним, с запасным. Оденешь на голову угорельца ведро, зря что ли тащили. И запомни, Боб. Делай что хочешь, но через тридцать секунд угорелец должен выйти в прямой эфир. Милашка доложила, что Директор уже сообщил наверх, что Объект лично поблагодарит всех, и нас в том числе, за показательно проведенную операцию.
Боб понимающе закивал, взвешивая в руке ведро и поглядывая на меня, постукивающего совковой лопаткой по ладони. Глушить, так глушить. Но не сильно.
— Двадцать секунд до начала прямого эфира! Нам нужно всего несколько слов. Иначе, помнишь Боб, лампочки! Готов?
Янкель плотоядно улыбнулся. Увидев такую улыбку любой угорелец не удержится и обязательно скажет пару ласковых.
— Пятнадцать, Боб! Почеши-ка спинку напоследок.
Четыре секунды мы чесали друг другу спины. Три секунды мне, а оставшееся время Бобу. Он младше по званию и по стажу работы.
— Одиннадцать, полная готовность. Десять. Пошли…
Разворотив дверной косяк на ширину двух фигур спасателей, мы, как и было предусмотрено планом, влетели в комнату. Не обращая внимания ни на что, мы в один момент отыскали в кромешном дыму угорельца и накинули ему на голову цинковое ведро. Угорелец, находясь под воздействием стресса, попытался ударить меня зажатым в руке чугунным предметом на длинной ручке, но я, ловко увернувшись, легко оглушил его лопаткой.
Прекратив визжать, угорелец обмяк на услужливо подставленное плечо Боба и мы, не забыв оставить на месте пожара несгораемый вымпел подразделения 000, бросились вон. Скорее к лестнице, скорее к свежему воздуху, к прямому эфиру.
Уже в дверях я хлопнул себя по лбу и, задержавшись на секунду, бросил в гущу дыма капсулу УТУ. Капсула УТУ, была разработана учеными для выведения тараканов, но в последствие оказалась, что она гораздо эффективнее работает при тушении различного вида возгораний. Выделяемый из капсулы газ не только уничтожает все живое в радиусе ста метров, но и качественно гасит все, что горит, морозит все, что течет, и заземляет все, что искрит.
Прыгая на беговую дорожку, мы услышали, как за спиной, в кухонной комнате гремит страшный взрыв, от которого даже угорелец приходит в себя и начинает истошным женским голосом вопить о потери какого-то кормильца. Но мы с Бобом ничего не хотим слышать, потому, как уже мчимся вниз. Туда, где ждет Директор. Мы даже не сильно удивляемся, что судорожно извивающаяся в наших руках фигура, натуральная старушка.
Уложились секунда в секунду. Всучили спасенную пенсионерку в объятия довольного Директора, а сами, не желая попадать на страницы ежедневных хроник, скромно отошли к Милашке.
Там нас уже ждал проснувшийся Герасим, который не слишком-то обрадовался нашему счастливому возвращению.
— Ты чего, Гера? — спросил Боб, заглядывая себе за спину. Не прогорело ли что? Не отхватил ли пламень кусок брезента?
— Мм, — угрюмо сказал Герасим, глядя на нас с ненавистью.
— Это почему мы те, которыми ты нас назвал? — я чуть не присел от неожиданности. Тут, понимаешь, жизнью рискуешь. Бабок разных спасаешь. А родной член экипажа не то что не радуется, а вообще, обзывается последними словами.
— Мм. — Герасим презрительно осмотрел нас с Бобом с ног до головы. — Мм! Мм!! Ммм!!! — развернулся, и, продолжая громко ругаться, исчез в чреве присмиревшей Милашки.
— Чего, чего? — не понял Боб. — Командир, объясни.
Я грустно взглянул на американца, потом на пенсионерку, которая высказывала Директору что-то нелицеприятное, на пригорюнившуюся Милашку.
Бобу, эмигранту, не до конца въехавшему в нашу русскую жизнь, вряд ли понять, отчего третий номер такой грустный и местами даже злой. Глубина русского менталитета не приходит с прожитыми годами. Она впитывается с молоком матери.
— Понимаешь, Боб. Мы только что спасли тещу Герасима. Но не это расстроило Герасима. Гера тещу любит. И теща, как ни странно, тоже любит Геру. Знаешь, что бабулька в кухонной комнате делала? И отчего дым стеной валил? Самогонку она делала. Старинный национальный русский напиток, рецепт которого знала только теща Герасима. На самогонном аппарате, который только вчера Герасим ей на день рождения подарил. По спец заказу изготовил. На подземном военном заводе. С красивым таким змеевиком. И с хорошей такой производительностью. И теперь, вместе со взрывом погиб не только сам аппарат, но и все записи. Человечество лишилось рецепта самого кристально чистого и бесконечно полезного напитка.
—Мм-мм! — донеслось из нутра Милашки заунывное пение. Это третий номер Герасим тосковал по так и не попробованному национальному продукту.
Эпизод 4.
— Диспетчерская вызывает тринадцатую машину. Тринадцатая, ответьте диспетчеру. Если вы живы, если вы меня еще слышите…
— Боб! У тебя что, руки заняты?
Выезжать из-под Милашки не хотелось. Над столицей грохотал громами и сверкал молниями двухчасовой дождь. Тем более, что я давно не катался на своем любимом велосипеде. Знатная, скажу штука, этот велосипед. Месяца два назад по списанию достался. Прежнего владельца лишили водительских прав за вождение двухколесным средством в нетрезвом состоянии. То ли три бутылки кефира выпил, то ли квасом перебродившим опился. Кто лишил? Я и лишил. Уж больно красивая штучка этот велосипед. Сто две передачи, восемь амортизаторов, независимая подвеска и звоночек веселенький вместо клаксона. Милашка аж вся обзавидовалась.
— Тринадцатая!…
— Боб! — потихоньку накатывала злость. Я что, рыжий, все в одну харю делать? На кой черт тогда янкель вторым номером числится. — Боб! Я кому говорю?
В ухе хрустнуло, и по каналу короткой связи донесся голос второго номера. Американца, чтоб его, Боба. По характерному треску в эфире можно было догадаться, что я оторвал янкеля от весьма важного занятия. Естественно, еды.
— Я тут это… В холодильнике. Застрял слегка. Наверно дверцы узкие.
— Наверно кушать меньше надо, — интересно, дошла до начальства моя докладная с просьбой о сокращении Бобу нормы сухого пайка? — Ответь диспетчерской. Десять минут уже надрываются.
— Угу, — в ухе послышался звук шумно передвигающегося тела. Если бы сенсоры Милашки не были б отключены, давно завопила тревожная сирена, предупреждающая о начале пятибалльного землетрясения. — Второй номер подразделения 000 тринадцатой машины Роберт Клинроуз на линии.
— Какие розы, какие клины? — возмутился диспетчерский канал. — Боб, ты что ли?
— Я, я, — закачалась Милашка.
— Ну, так и говори по-русски, что ты. Почему не выходили на связь?
— А мы это… Колесо меняли. Прокол.
Я на полной скорости врезаюсь в колесо Милашки. Может быть то самое, которое мы только что меняли.
Когда-нибудь я от всей души накостыляю янкелю за неумение правдоподобно врать. Пробить колесо на рабочей спецмашине подразделения 000, можно только выстрелив в него из межконтинентальной ракеты. Тех самых, которых, уже почитай лет двести, как уже не выпускают.
Если диспетчер не дурак, может запросто занести слова Боба в журнал переговоров. А это значит, что не видать нам премии, как янкелю процветания Америки.
На наше счастье диспетчер не знал о снятии с производства межконтинентальных ракет, а посему принял объяснение без лишних вопросов.
— Тринадцатая машина. С центрального пляжа поступил вызов. Требуется срочно ваше присутствие.
А когда наше присутствие не требовалось срочно?
— Боб, я поднимаюсь в кабину. Запускай Милашку и прекрати переговоры с диспетчерской.
Быстренько загнав трофейный велосипед в багажное отделение Милашки, я, через внутренние коридоры добрался до кабинки. Как и предполагалось, за время моего отсутствия американец хорошо поработал с неприкосновенными запасами. Дверцы холодильника нараспашку, внутри пустота. На полу фантики и обертки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Какая уж тут справедливость? А урны, действительно, пришлось попереворачивать. Единственная немеханизированная работа в столице. Три дня вкалывали с утра до утра. Без перекуров и полдников. За то, что вовремя не приехали за зарплатой. Кто ж виноват, что мы с командой в это время гонялись по горам за снежным человеком. Он Бобу двадцатку должен.
— Десять минут, — пригорюнился Боб. — Может лучше сразу за лампочками? Не успеем ведь.
Может быть, и не успеем. А может быть, и да. Все зависит только от нашего желания. И желания, естественно, угорельца. Захочет ли он сам встречаться с рассерженными спасателями?
— Милашка! Командир на связи. Работаем по ускоренной программе. Дорожку на максимальную скорость. Протестировать спасательные программы. Вызвать одну… нет, лучше две скорые реанимационные помощи и одну труповозку. Директор приказал срочно угорельца из пламени вытаскивать.
Милашка, добрая душа, заворчала, что если каждый Директор будет лезть с приказами к работающим спасателям, то толку от этого, как от нее, специальной машины, восемнадцатипроцентной сметаны.
— Приказы не обсуждаются, — вздохнул я, сожалея, что приходится загонять команду.
Подъемная дорожка рванула с места со скоростью более шестидесяти километров в час. По настоящему засвистело в ушах, и в лицо полетела шелуха от семечек. Боб умудрялся щелкать их даже на такой бешенной скорости.
Издевательство длилось не долго. Двадцатый этаж, не двухсотый, добрались за считанные секунды. Высота, в общем-то, не слишком высокая, но вниз смотреть не рекомендуется. Боб несколько раз порывался полюбоваться на крошечные фигурки внизу, но я под страхом возвращения на историческую родину запретил. Не хватало, чтобы спасатель спасал спасателя. Обхохочутся все.
Сразу бросаться в окно, из которого валил дым, мы не стали. Развернули метрах в двух крытую площадку с автономной подачей чистого воздуха и немного подумали. Минуты две, три. Не дольше. Дольше думать не позволяла напряженная обстановка. Крики угорельца теперь были слышны даже без помощи шумоуловителей Милашки.
Угорелец заливался почище, чем наш дорогой Директор, не к работе будь помянут.
— Уж больно клиент визгливый попался, — заметил Боб, вставляя в ушные раковины затычки. — Придется глушить.
На профессиональном жаргоне спасателей подразделения 000 «глушить» означало именно глушить. Твердым предметом по голове. Мера вынужденная и необходимая. Обычно в стрессовых ситуациях угорельцы так и норовят вырвать спасателю волосы, укусить за руку, или, того хуже, прикрыться им от сильной вспышки огня.
— Странное пламя… — опытным глазом бывалого спасателя я наблюдал за пламенем. Вернее, за его отсутствием. — Обратите внимание, второй номер, на этот странный синий цвет гари. И чувствуете, как странно пахнет?
Второй номер высунул из закрытой будки нос и втянул синий дым.
— Да вроде ничем не пахнет, — отрапортовал янкель, дергая плечами. — Дым, как дым.
— Я так и думал, — самому-то мне нюхать не очень хотелось. Вдруг отравлен.
— А вы наблюдаете огонь? — задал я очередной вопрос Бобу, у которого зрение было получше, и обзор пошире.
Боб, взглядом изголодавшейся национальной американской эмблемы, проник сквозь пелену застилающего дыма и ничего не разглядел.
Трудная ситуация. Практически тупиковая ситуация. Огня нет. Дым валит. Директор торопит. Объект на грани истерики.
Но сотрудники спасательного подразделения 000 никогда не впадают в панику. Если и есть тупиковые ситуации, то только не для спасателей. В особенности, для спасателей, трудящихся в составе тринадцатого экипажа.
— Раз, раз… Проба… — это я включил черную коробочку. Обязательный элемент для членов команды. В случае чего, ученые вскроют ее и разберутся, что сказал напоследок спасатель и какими словами поминал начальство. — Члены экипажа номер тринадцать приветствуют тех, кто это слушает. А если вы это слушаете, то, значит, нас уже давно нет в живых.
Боб подвинулся поближе, правда, не выпуская из зоны наблюденья дымное окно.
— Сейчас мы, командир Сергеев и второй номер Клинроуз, войдем в объятое пламенем здание, — продолжил я, чувствуя, как напрягаются от желания спуститься вниз, к Милашке, ноги. — Температура внутри помещения выше всякой допустимой. Настроение членов команды тоже ничего страшного.
Боб мелко-мелко закивал головой. Волнуется, мой американский друг.
— А сейчас мы, члены спасательной команды спецмашины подразделения 000 за номером тринадцать, напоследок споем всем песню. На память. Боб двигайся поближе. Готов? Три, пятнадцать… Сгорю-ю и йя… Сгорю-ю и йя…Сгорю и йя в поры-ыве страсти-и…
И снизу, с Земли нестройный хор зевак, пожарников и прочих праздношатающихся подхватил:
— Сгорят они, сгорят они… Сгорят они в поры-ыве страсти! Иль защитят от всех напа-астей!…
Вот под звуки этого реквиема мы со вторым номером и перешагнули через подоконник горящей квартиры. И донесся до нас восхищенный вздох сборного хора с места происшествия. Смельчаков везде уважают. Особенно, если это смельчаки из спасательного подразделения 000.
И подумал я, что это не к добру. Тьфу, тьфу.
— Ни черта не видать! — противогаз некрасиво искажал голос второго номера. — Командир, ты осторожней. А то полыхнет внезапным пламенем из-за угла.
Правильно Боб говорит. Пламя, оно ведь по своим законам живет. Иногда, когда я не занимаюсь спасением угарельцев, я размышляю о том, что оно, пламя, живое. Думает самостоятельно, двигается самостоятельно, и также самостоятельно норовит опалить самые дорогие места на твоем теле.
С огнем надо быть уважительным. Надо разговаривать с ним на «вы». И думать так же, как он. Тогда и толк будет. Помню, несколько месяцев назад тушили мы небольшой пожар на пиротехническом заводе мирового масштаба. Все думали, взлетит на воздух весь прилегающий к заводу район к чертовой матери! Вызвали нас, помогите, мол, спасатели. И что? Помогли. Вместо того чтобы тушить подручными средствами, Герасим принял неординарное решение, которое мы и претворили в жизнь. Разбомбили завод с воздуха к матери того, кто пожар устроил. Не то, что камня не осталось, там даже сейчас деревья не растут и птицы не поют. И все несчастные почтальоны, которые забредают по старому адресу, сходят с ума. Правда, району тоже досталось, но ведь главная задача недопущения взрыва пиротехнической продукции была выполнена? Выполнена. А победителей, как известно, под трибунал не отдают.
По всей очевидности, мы в данный момент находились в подсобном помещении. Сквозь плотную пелену дыма можно было разглядеть уложенные штабелями мешки, ящики с тарой, коробки. И выходило, что огонь пока сюда не добрался. Иначе все бы здесь давно гудело синим пламенем.
Где-то невдалеке раздался крик угорельца. В какой-то момент он показался мне странным. Не услышал я в нем той характерной музыки, которая обычно звучит в голосах обжегшихся. То ли скулеж, то ли скрип. И непонятное торжество. Вот такой непонятный крик.
Боб постучал меня по плечу, отвлекая от посторонних мыслей, и показал пальцем направление, в котором нам следовало двигаться.
— Дым оттуда! — перекрывая крик угорельца, повысил голос второй номер. — Там сейчас настоящий ад.
Настоящего ада ты, сынок, еще не видел. Вот когда на тебе затлеют волосы, а путь к спасению превратиться в огненную стену, вот тогда по настоящему вспомнишь об аде.
Шаг за шагом мы углублялись внутрь. Дым, словно чувствуя наше приближение, стал гуще, плотнее даже. Бросался на нас рывками, словно пытался воспрепятствовать встрече с основным своим спутником, огнем. А то, что огонь есть, я не сомневался. Над моим креслом в кабине Милашки, висит бронзовая табличка, которую я прихватил на реставрации одного театра. Табличка эта гласит, что «огонь без дыма, что рынок без грузина». Немного непонятно, но суть ясна.
— Осторожней, командир!
Предостережение Боба оказалось как нельзя кстати. Кто так низко вешает оголенные лампочки?
— Милашка, выведи на экран схему здания.
На боковом экране связь-панамы засветилась планировка квартиры. Если этот прямоугольник подсобное помещение, то вот эта дверь должна вести в кухонную комнату.
Обычно, кухонные комнаты служат для разведения там цветов. Но некоторые умники из населения приспособились готовить там еду. Им, видите ли, мало ресторанов, кафе и рюмочных. Хотят у себя дома поварами поразвлечься. Поветрие это в последнее время стало слишком модно среди столичных жителей. А от этого случаются неприятности. Не каждый ведь знает, что на деревянных полах не рекомендуется разводить слишком большие костры.
— Сюда, Боб! — приказал я, но второй номер уже стоял у требуемых дверей с цинковым ведром наизготовку. Кстати, мог бы туда для приличия водички плескануть. — Слушай внимательно, Боб. Забегаем внутрь комнаты на счет три. Не обращая внимания на ожоги, на температуру, на запах горелой кожи, быстренько ищем угорельца. Ты противогаз запасной взял для объекта?
Боб под маской смешно оттопырил губу. Я чуть не рассмеялся.
— Черт с ним, с запасным. Оденешь на голову угорельца ведро, зря что ли тащили. И запомни, Боб. Делай что хочешь, но через тридцать секунд угорелец должен выйти в прямой эфир. Милашка доложила, что Директор уже сообщил наверх, что Объект лично поблагодарит всех, и нас в том числе, за показательно проведенную операцию.
Боб понимающе закивал, взвешивая в руке ведро и поглядывая на меня, постукивающего совковой лопаткой по ладони. Глушить, так глушить. Но не сильно.
— Двадцать секунд до начала прямого эфира! Нам нужно всего несколько слов. Иначе, помнишь Боб, лампочки! Готов?
Янкель плотоядно улыбнулся. Увидев такую улыбку любой угорелец не удержится и обязательно скажет пару ласковых.
— Пятнадцать, Боб! Почеши-ка спинку напоследок.
Четыре секунды мы чесали друг другу спины. Три секунды мне, а оставшееся время Бобу. Он младше по званию и по стажу работы.
— Одиннадцать, полная готовность. Десять. Пошли…
Разворотив дверной косяк на ширину двух фигур спасателей, мы, как и было предусмотрено планом, влетели в комнату. Не обращая внимания ни на что, мы в один момент отыскали в кромешном дыму угорельца и накинули ему на голову цинковое ведро. Угорелец, находясь под воздействием стресса, попытался ударить меня зажатым в руке чугунным предметом на длинной ручке, но я, ловко увернувшись, легко оглушил его лопаткой.
Прекратив визжать, угорелец обмяк на услужливо подставленное плечо Боба и мы, не забыв оставить на месте пожара несгораемый вымпел подразделения 000, бросились вон. Скорее к лестнице, скорее к свежему воздуху, к прямому эфиру.
Уже в дверях я хлопнул себя по лбу и, задержавшись на секунду, бросил в гущу дыма капсулу УТУ. Капсула УТУ, была разработана учеными для выведения тараканов, но в последствие оказалась, что она гораздо эффективнее работает при тушении различного вида возгораний. Выделяемый из капсулы газ не только уничтожает все живое в радиусе ста метров, но и качественно гасит все, что горит, морозит все, что течет, и заземляет все, что искрит.
Прыгая на беговую дорожку, мы услышали, как за спиной, в кухонной комнате гремит страшный взрыв, от которого даже угорелец приходит в себя и начинает истошным женским голосом вопить о потери какого-то кормильца. Но мы с Бобом ничего не хотим слышать, потому, как уже мчимся вниз. Туда, где ждет Директор. Мы даже не сильно удивляемся, что судорожно извивающаяся в наших руках фигура, натуральная старушка.
Уложились секунда в секунду. Всучили спасенную пенсионерку в объятия довольного Директора, а сами, не желая попадать на страницы ежедневных хроник, скромно отошли к Милашке.
Там нас уже ждал проснувшийся Герасим, который не слишком-то обрадовался нашему счастливому возвращению.
— Ты чего, Гера? — спросил Боб, заглядывая себе за спину. Не прогорело ли что? Не отхватил ли пламень кусок брезента?
— Мм, — угрюмо сказал Герасим, глядя на нас с ненавистью.
— Это почему мы те, которыми ты нас назвал? — я чуть не присел от неожиданности. Тут, понимаешь, жизнью рискуешь. Бабок разных спасаешь. А родной член экипажа не то что не радуется, а вообще, обзывается последними словами.
— Мм. — Герасим презрительно осмотрел нас с Бобом с ног до головы. — Мм! Мм!! Ммм!!! — развернулся, и, продолжая громко ругаться, исчез в чреве присмиревшей Милашки.
— Чего, чего? — не понял Боб. — Командир, объясни.
Я грустно взглянул на американца, потом на пенсионерку, которая высказывала Директору что-то нелицеприятное, на пригорюнившуюся Милашку.
Бобу, эмигранту, не до конца въехавшему в нашу русскую жизнь, вряд ли понять, отчего третий номер такой грустный и местами даже злой. Глубина русского менталитета не приходит с прожитыми годами. Она впитывается с молоком матери.
— Понимаешь, Боб. Мы только что спасли тещу Герасима. Но не это расстроило Герасима. Гера тещу любит. И теща, как ни странно, тоже любит Геру. Знаешь, что бабулька в кухонной комнате делала? И отчего дым стеной валил? Самогонку она делала. Старинный национальный русский напиток, рецепт которого знала только теща Герасима. На самогонном аппарате, который только вчера Герасим ей на день рождения подарил. По спец заказу изготовил. На подземном военном заводе. С красивым таким змеевиком. И с хорошей такой производительностью. И теперь, вместе со взрывом погиб не только сам аппарат, но и все записи. Человечество лишилось рецепта самого кристально чистого и бесконечно полезного напитка.
—Мм-мм! — донеслось из нутра Милашки заунывное пение. Это третий номер Герасим тосковал по так и не попробованному национальному продукту.
Эпизод 4.
— Диспетчерская вызывает тринадцатую машину. Тринадцатая, ответьте диспетчеру. Если вы живы, если вы меня еще слышите…
— Боб! У тебя что, руки заняты?
Выезжать из-под Милашки не хотелось. Над столицей грохотал громами и сверкал молниями двухчасовой дождь. Тем более, что я давно не катался на своем любимом велосипеде. Знатная, скажу штука, этот велосипед. Месяца два назад по списанию достался. Прежнего владельца лишили водительских прав за вождение двухколесным средством в нетрезвом состоянии. То ли три бутылки кефира выпил, то ли квасом перебродившим опился. Кто лишил? Я и лишил. Уж больно красивая штучка этот велосипед. Сто две передачи, восемь амортизаторов, независимая подвеска и звоночек веселенький вместо клаксона. Милашка аж вся обзавидовалась.
— Тринадцатая!…
— Боб! — потихоньку накатывала злость. Я что, рыжий, все в одну харю делать? На кой черт тогда янкель вторым номером числится. — Боб! Я кому говорю?
В ухе хрустнуло, и по каналу короткой связи донесся голос второго номера. Американца, чтоб его, Боба. По характерному треску в эфире можно было догадаться, что я оторвал янкеля от весьма важного занятия. Естественно, еды.
— Я тут это… В холодильнике. Застрял слегка. Наверно дверцы узкие.
— Наверно кушать меньше надо, — интересно, дошла до начальства моя докладная с просьбой о сокращении Бобу нормы сухого пайка? — Ответь диспетчерской. Десять минут уже надрываются.
— Угу, — в ухе послышался звук шумно передвигающегося тела. Если бы сенсоры Милашки не были б отключены, давно завопила тревожная сирена, предупреждающая о начале пятибалльного землетрясения. — Второй номер подразделения 000 тринадцатой машины Роберт Клинроуз на линии.
— Какие розы, какие клины? — возмутился диспетчерский канал. — Боб, ты что ли?
— Я, я, — закачалась Милашка.
— Ну, так и говори по-русски, что ты. Почему не выходили на связь?
— А мы это… Колесо меняли. Прокол.
Я на полной скорости врезаюсь в колесо Милашки. Может быть то самое, которое мы только что меняли.
Когда-нибудь я от всей души накостыляю янкелю за неумение правдоподобно врать. Пробить колесо на рабочей спецмашине подразделения 000, можно только выстрелив в него из межконтинентальной ракеты. Тех самых, которых, уже почитай лет двести, как уже не выпускают.
Если диспетчер не дурак, может запросто занести слова Боба в журнал переговоров. А это значит, что не видать нам премии, как янкелю процветания Америки.
На наше счастье диспетчер не знал о снятии с производства межконтинентальных ракет, а посему принял объяснение без лишних вопросов.
— Тринадцатая машина. С центрального пляжа поступил вызов. Требуется срочно ваше присутствие.
А когда наше присутствие не требовалось срочно?
— Боб, я поднимаюсь в кабину. Запускай Милашку и прекрати переговоры с диспетчерской.
Быстренько загнав трофейный велосипед в багажное отделение Милашки, я, через внутренние коридоры добрался до кабинки. Как и предполагалось, за время моего отсутствия американец хорошо поработал с неприкосновенными запасами. Дверцы холодильника нараспашку, внутри пустота. На полу фантики и обертки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39