И все лишь бы купить дорогую косметику – это она твердо пообещала себе в стародавние времена.
В отделе косметики она обреталась, пока ей не надоело осматривать витрины и вызывать озноб у дамочек, а потом отправилась осматривать мебель. Да, конечно, новый обеденный стол ей уже не купить… Но ведь она только посмотрит, какой в том вред?
После она поплыла через отдел электроники для дома, мимо колонок и телеэкранов всех размеров. По некоторым показывали новости. Звук во всех телевизорах был отключен, но каждый экран заполняла фотография Грэхема Хорикса. Неприязнь поднялась в ней жгучей волной, как раскаленная лава. Картинка изменилась, и теперь она увидела саму себя: снимок, на котором она стоит рядом с Моррисом. Она узнала скетч «Дайте мне пятерку, и я расцелую вас до смерти» из программы «Моррис Ливингстон, полагаю?».
Жаль, что нельзя перезарядить батарейку в телефоне. Ладно, пусть у единственного, кого она способна найти, докучный пасторский голос, онадаже с ним бы поговорила. Но больше всего ей хотелось просто посмотреть на Морриса. Он бы знал, что делать. «На сей раз, – решила она, – я бы дала ему закончить. На сей раз я бы послушалась».
– Мэв?
Лицо Морриса смотрело на нее с экранов сотен телевизоров. На мгновение она было решила, что ей почудилось или что его показывают в новостях, но муж поглядел на нее озабоченно и снова повторил ее имя. Тогда она поняла, что это действительно он.
– Моррис?..
Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, и все лица на экране сосредоточились на Мэв.
– Здравствуй, золотко. Я уже начал беспокоиться, куда ты запропастилась. Тебе пора перейти черту.
– Перейти черту?
– На ту сторону. Покинуть юдоль слез. Или, может, приподнять завесу. Вот… – Он протянул сотню рук с сотни экранов.
Мэв поняла, что ей нужно только взять его руку, но сама удивилась, услышав собственный голос:
– Нет, Моррис. Не думаю.
Сотня одинаковых лиц недоуменно нахмурилась.
– Мэв, дорогая. Тебе нужно забыть про материальный мир.
– Но это же очевидно, милый. Я забуду. Обещаю. Как только буду готова.
– Ты мертва, Мэв. Разве можно быть еще больше готовой?
Она вздохнула.
– Мне еще нужно кое-что здесь уладить.
– Что, например?
Мэв выпрямилась во весь рост.
– Я собиралась найти эту гадину, Грэхема Хорикса, и… Ну что там делают призраки? Буду, скажем, его преследовать или еще что.
– Ты хочешь преследовать Грэхема Хорикса? – с некоторым недоверием переспросил Моррис. – За что же?
– И вообще я здесь еще не закончила! – Поджав губы, Мэв решительно вздернула подбородок.
Муж Мэв Ливингстон глядел на нее с сотни экранов разом и молчал. И со смесью восхищения и раздражения качал головой. Он женился на ней за независимость и твердый характер, любил ее за это, но жалел, что не в силах – хотя бы один этот раз – в чем-то ее убедить.
– Что ж, я никуда не денусь, малышка, – сказал он наконец. – Дай нам знать, когда будешь готова.
И на том он начал тускнеть.
– У тебя есть какие-нибудь соображения, как мне его найти? Моррис?
Но картинка сменилась, лицо мужа исчезло, и теперь по телевизорам показывали погоду.
Толстый Чарли встретился с Дейзи в «Дим-Сум», тускло освещенном ресторанчике крошечного лондонского чайна-тауна.
– Хорошо выглядишь, – сказал он.
– Спасибо. Но чувствую себя скверно. Меня сняли с дела Грэхема Хорикса. Теперь это развернутое расследование убийства. Надо думать, мне еще повезло, что я так долго им занималась.
– Но если бы ты им не занималась, – попытался он ее ободрить, – упустила бы возможность меня арестовать.
– И это тоже. – У нее хватило такта сделать удрученное лицо.
– Есть зацепки?
– Даже если были бы, я все равно не могла бы тебе рассказать. – К их столу подвезли маленькую тележку, и Дейзи выбрала с нее несколько блюд. – Есть теория, что он бросился с Ла-Манш с парома. Последнее, что он купил по своей кредитной карточке, был билет в Дьепп.
– По-твоему, это вероятно?
Подхватив палочками с тарелки клецку, она забросила ее в рот.
– Нет. Я бы сказала, он сбежал куда-то, с кем у нас нет договора об экстрадиции. Скорее всего в Бразилию. Убийство Мэв Ливингстон, возможно, было экспромтом, но все остальное слишком уж тщательно продумано. У него была разработанная система. Деньги отправлялись на счета клиентов. Грэхем снимал свои пятнадцать процентов плюс посылал от имени клиентов распоряжения, чтобы еще больше забирали с оставшейся суммы. Уйма чеков из-за границы вообще не попала на счета клиентов. Просто удивительно, как ему так долго все сходило с рук.
Толстый Чарли жевал рисовую тефтелю с какой-то начинкой.
– Кажется, ты знаешь, где он.
Дейзи застыла с клецкой во рту.
– Ты как-то странно сказала про Бразилию. Будто уверена, что его там нет.
– Это полицейское расследование. И, боюсь, мне придется воздержаться от комментариев. Как поживает твой брат?
– Не знаю. Кажется, уехал. Когда я вернулся домой, его комнаты не было на месте.
– Его комнаты?
– Его вещей. Он забрал свои вещи. И с тех пор от него ни слуху ни духу. – Толстый Чарли отпил жасминового чая. – Надеюсь, с ним все в порядке.
– А что такого с ним может случиться?
– Ну, у него та же фобия, что и у меня.
– Ах да, из-за птиц. Нуда, ну да. – Дейзи сочувственно кивнула. – А как невеста и будущая теща?
– М-м-м… Не сказал бы, что эти определения в настоящий момент подходят.
– А-а…
– Они уехали.
– Из-за твоего ареста?
– Насколько мне известно, нет.
Она поглядела на него как сочувствующий, но проказливый эльф.
– Мне очень жаль.
– В настоящее время у меня нет работы, нет девушки и – благодаря твоим в основном усилиям – соседи уверены, что я наемный убийца мафии. Кое-кто стал переходить через улицу, лишь бы со мной не встречаться. С другой стороны, малый, в чьем киоске я покупаю газеты, хочет, чтобы я проучил парня, который обрюхатил его дочку.
– И что ты ему сказал?
– Правду. Но, кажется, он мне не поверил. Подарил мне пакет чипсов с луком и сыром и пачку мятных лепешек и сказал, что, когда я сделаю работу, получу еще.
– Пройдет.
Толстый Чарли вздохнул.
– Чертовски неловко.
– Но все-таки не конец света.
Счет они поделили пополам, и со сдачей официант дал им два счастливых печеньица.
– Что в твоем? – поинтересовался Толстый Чарли.
– «Упорство себя оправдает», – прочла Дейзи. – А у тебя?
– То же самое, – сказал он. – Старое доброе упорство. – Смяв свое «счастье» в горошину, он уронил ее в карман и проводил Дейзи до метро на Лейчестер-сквер.
– Похоже, у тебя сегодня счастливый день, – заметила Дейзи.
– То есть?
– Кругом ни одной птицы.
Стоило ей это произнести, и Толстый Чарли сообразил, что она права. Не было ни голубей, ни скворцов. Даже воробьев не было.
– Но ведь на Лейчестер-сквер всегда полно птиц!
– Не сегодня, – улыбнулась Дейзи. – Может, они заняты в другом месте?
Они остановились у входа в метро, и на краткое, глупое мгновение Толстый Чарли решил, что она вот-вот поцелует его на прощание. Но нет. Дейзи просто улыбнулась и сказала «Удачи», а он несмело помахал, сделал эдакое робкое движение рукой, которое можно принять за махание, а можно – за непроизвольный жест. Но она уже сбежала по ступенькам и скрылась из виду.
Толстый Чарли двинулся через Лейчестер-сквер, направляясь к Пиккадилли-серкус.
Достав из кармана полоску бумаги из счастливого печенья, он ее развернул. «Встречаемся под Эросом», – говорилось там, а ниже рисунок наспех: закорючка в виде звездочки, которую при некотором усилии можно было принять за паучка.
На ходу Толстый Чарли обшаривал взглядом небо и окрестные здания, но не видел никаких пернатых, что само по себе было странно, ведь в Лондоне птицы повсюду.
Сидя под статуей, Паук читал «Ньюс-уорлд». Услышав шаги Чарли, он поднял глаза.
– На самом деле это не Эрос, знаешь ли, – сказал Толстый Чарли. – Это статуя Христианского Милосердия.
– Тогда почему она голая и держит в руках лук и стрелы? Такое христианским милосердием не назовешь.
– Я только пересказываю, что читал, – пожал плечами Толстый Чарли. – Где ты был? Я за тебя волновался.
– Со мной все в порядке. Просто держался подальше от птиц, пытаясь разобраться что к чему.
– Ты заметил, что сегодня никаких птиц не видно? – спросил Толстый Чарли.
– Заметил. Не знаю, что и думать. А я крепко думал. Знаешь, что-то в этой истории дурно пахнет.
– Для начала все, – сказал Толстый Чарли.
– Нет. Я не то хотел сказать. Есть что-то неправильное в том, что Птица пытается нам навредить.
– Ага. Неправильно. И очень, очень нехорошо. Сам ей скажешь или лучше я?
– Неправильно, да не так. Неправильно, как… Ну сам посуди. Ведь если забыть о Хичкоке, птицы не самое удачное оружие. Они, конечно, крылатая смерть для насекомых, но плохо экипированы, чтобы атаковать людей. Птицы же за миллионы лет привыкли, что люди скорее всего первыми их съедят. Они ведь инстинктивно держатся от нас подальше.
– Не все, – сказал Толстый Чарли. – Со стервятниками не так. И с воронами. Но эти появляются только на поле битвы, когда сражение уже закончено. И ждут, когда раненые умрут.
– Что ты сказал?
– Я сказал, за исключением стервятников и воронов. Я не говорил про…
– Нет. – Паук сосредоточенно размышлял. – Упустил. Ты навел меня на какую-то мысль, и я почти догадался. Слушай, ты уже разыскал миссис Дунвидди?
– Я позвонил миссис Хигглер, но никто не взял трубку.
– Так поезжай и поговори с ними.
– Легко тебе говорить, а вот я без гроша. На мели. Я не могу летать взад-вперед через Атлантику. У меня больше нет работы. Я…
Запустив руку в карман черной с красным куртки, Паук вытащил бумажник, а оттуда растрепанную пачку многоцветных банкнот разных стран. Пачку он сунул в руки Толстому Чарли.
– Вот. Этого должно хватить на билет туда и обратно. Только добудь перо.
– Послушай, – сказал вдруг Толстый Чарли. – А тебе не приходило в голову, что папа, возможно, все-таки жив?
– Что?
– Ну, я просто подумал… Может, он опять сыграл с нами злую шутку. Ведь это вполне в его духе, а?
– Не знаю, – протянул Паук. – Возможно.
– А вот я почти уверен. Знаю, что я сделаю прежде всего. Съезжу к нему на могилу и…
Но больше он ничего не успел сказать, потому что тут появились пернатые. Это были городские птицы: воробьи и скворцы, голуби и вороны. Их было тысячи и тысячи, и летели они, меняясь местами, точно сплетали огромный ковер. Было такое впечатление, словно с Риджент-стрит на Толстого Чарли и Паука надвигается огромная стена. Оперенная стена, похожая на фасад небоскреба, совершенно плоская, совершенно невозможная и беспрестанно мельтешащая. Толстый Чарли ее видел, но она не укладывалась у него в голове, ускользала, извивалась, истончалась… Он смотрел во все глаза и пытался найти хоть какой-то смысл в происходящем.
Паук дернул его за рукав.
– Беги! – крикнул он.
– И ты тоже!
– Ей не ты нужен! – крикнул Паук и, усмехнувшись, добавил: – Пока.
Такая улыбка способна уговорить танки оставить поле боя или бронетранспортеры прыгнуть с обрыва, не говоря уже о сотнях людей, которые делали то, что им совсем не хочется. А Толстому Чарли очень хотелось убежать.
– Добудь перо! Разыщи отца, если думаешь, что он еще жив. А сейчас беги!
Толстый Чарли побежал.
Стена забурлила и превратилась в водоворот из птиц, направлявшихся к статуе Эроса и человеку под ней. Толстый Чарли забежал в дверной проем и оттуда смотрел, как основание темного смерча врезалось в Паука. Ему показалось, что за оглушительным биением крыльев он слышит крик брата. А может, и правда слышал.
Птицы вдруг рассеялись, улица опустела. Ветер легонько гнал по серому тротуару несколько перьев.
Толстому Чарли стало нехорошо. Если кто-то из прохожих и заметил, что сейчас случилось, то никто не среагировал. Но почему-то он был уверен, что никто, кроме него, ничего не видел.
Под статуей, совсем рядом с тем местом, где читал на скамейке газету его брат, стояла женшина. Ее растрепанный бурый плащ хлопал на ветру. Превозмогая себя, Толстый Чарли направился к ней.
– Послушай. Когда я просил заставить его исчезнуть, я хотел лишь, чтобы он ушел из моей жизни. Я не просил делать того, что ты с ним сделала – уж не знаю, что это было.
Она смотрела на него в упор и молчала. В ее глазах горело безумие хищной птицы, свирепость, которая была поистине ужасающей. Толстый Чарли постарался не выдать страха.
Женщина-Птица молчала и смотрела перед собой очень долго, но наконец сказала:
– Не волнуйся, придет и твой черед, сын компэ Ананси. Время настанет.
– Зачем он тебе?
– Мне он не нужен, – сказала Птица. – С чего бы он мне понадобился? У меня был долг перед кое-кем. А теперь я доставлю его, и мой долг будет уплачен.
Затрепыхались на ветру газеты. Оглянувшись, Толстый Чарли понял, что, кроме него, под статуей никого нет.
Глава одиннадцатая,
в которой Рози учится говорить «нет» незнакомым, а Толстый Чарли обзаводится зеленым лимоном
Толстый Чарли смотрел на могилу отца.
– Ты тут? – спросил он вслух. – Если да, выходи. Мне нужно с тобой поговорить.
Подойдя к кованой вазе (на сей раз без цветка) в изголовье, он пригляделся внимательнее. Толстый Чарли сам точно не знал, чего ждал (наверное, что рука высунется из земли и схватит его за штанину), – но напрасно.
А ведь он был так уверен!
Толстый Чарли пошел к выходу из Садов Успокоения, чувствуя себя так же глупо, как игрок на телевикторине, который только что поставил миллион долларов на то, что река Миссисипи длиннее Амазонки. Следовало бы знать. Отец мертв, мертвее не бывает. Выходит, он потратил деньги Паука на погоню за химерой. Дойдя до вертушек Младенцекрая, он сел и заплакал, а плесневеющие игрушки казались еще более печальными и заброшенными, чем он помнил.
Она ждала его на парковке, прислонясь к своей машине, и курила. Ей было явно не по себе.
– Здравствуйте, миссис Бустамонте, – сказал Толстый Чарли.
В последний раз затянувшись докуренной почти до фильтра сигаретой, миссис Бустамонте бросила окурок на асфальт, где растерла его туфлей без каблука. Одета она была во все черное.
– Здравствуй, Чарльз.
– Если я кого-то и ожидал тут встретить, то миссис Хигглер. Или миссис Дунвидди.
– Каллианны нет. Миссис Дунвидди послала меня. Она хочет с тобой повидаться.
«Это как мафия, – подумал Толстый Чарли. – Старушечья мафия».
– Она собирается сделать предложение, от которого я не смогу отказаться?
– Сомневаюсь. Ей не слишком хорошо.
– О!
Сев во взятую напрокат машину, он последовал за «кэмри» миссис Бустамонте по Флоридскому шоссе. Он был так уверен насчет отца! Уверен, что найдет его живым. Уверен, что отец поможет…
Они припарковались у дома миссис Дунвидди. Толстый Чарли поглядел на газон, на поблекших пластмассовых фламинго и красный зеркальный шар, покоящийся на небольшой подставке-колонне – точь-в-точь огромная елочная игрушка. Подойдя к шару, тому самому, который разбил ребенком, он заглянул в него. В ответ на него уставилось собственное перекошенное изображение.
– Для чего ей шар?
– Ни для чего. Просто нравится.
Запах фиалок в доме был тяжелым и давящим. Тетя Альма хранила у себя в сумочке упаковку карамелек с отдушкой из пармских фиалок, и даже будучи упитанным сладкоежкой, Толстый Чарли соглашался есть их лишь тогда, когда все остальное кончалось. В доме пахло так, как были на вкус те карамельки. Толстый Чарли уже двадцать лет не вспоминал про пармские фиалки. Неужели такие карамельки еще производят? Да и вообще кому взбрело в голову их готовить?
– Ее комната в конце коридора, – сказала миссис Бустамонте, остановилась и ткнула пальцем в полумрак.
Толстый Чарли покорно поплелся куда сказано и переступил порог спальни миссис Дунвидди.
Кровать была небольшая, но миссис Дунвидди все равно казалась в ней кукольной. На носу у нее были очки, а на голове (тут Толстый Чарли сообразил, что впервые в жизни видит подобный головной убор) – ночной чепец: желтоватое сооружение, похожее на грелку для заварочного чайничка и отделанное кружевом. Она полусидела, опираясь на огромную гору подушек, рот у нее был приоткрыт, и, войдя. Толстый Чарли услышал мирный храп.
Он кашлянул.
Миссис Дунвидди вздернула голову, открыла глаза и уставилась на гостя. Потом ткнула пальцем в тумбочку у кровати, и, увидев на ней стакан с водой, Толстый Чарли поспешно его подал. Старуха взяла его обеими руками, точь-в-точь белка орех, и отпила большой глоток прежде, чем отдать обратно.
– Все время сохнет во рту, – сказала она. – Знаешь, сколько мне лет?
– Э-э-э… Нет. – Толстый Чарли решил, что правильного ответа тут быть не может.
– Сто четыре.
– Поразительно! Вы так хорошо сохранились. Я хочу сказать, это просто чудесно…
– Заткнись, Толстый Чарли.
– Извините.
– И не говори «извините» таким тоном, точно пес, которого отчитывают за то, что он наследил на полу в кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
В отделе косметики она обреталась, пока ей не надоело осматривать витрины и вызывать озноб у дамочек, а потом отправилась осматривать мебель. Да, конечно, новый обеденный стол ей уже не купить… Но ведь она только посмотрит, какой в том вред?
После она поплыла через отдел электроники для дома, мимо колонок и телеэкранов всех размеров. По некоторым показывали новости. Звук во всех телевизорах был отключен, но каждый экран заполняла фотография Грэхема Хорикса. Неприязнь поднялась в ней жгучей волной, как раскаленная лава. Картинка изменилась, и теперь она увидела саму себя: снимок, на котором она стоит рядом с Моррисом. Она узнала скетч «Дайте мне пятерку, и я расцелую вас до смерти» из программы «Моррис Ливингстон, полагаю?».
Жаль, что нельзя перезарядить батарейку в телефоне. Ладно, пусть у единственного, кого она способна найти, докучный пасторский голос, онадаже с ним бы поговорила. Но больше всего ей хотелось просто посмотреть на Морриса. Он бы знал, что делать. «На сей раз, – решила она, – я бы дала ему закончить. На сей раз я бы послушалась».
– Мэв?
Лицо Морриса смотрело на нее с экранов сотен телевизоров. На мгновение она было решила, что ей почудилось или что его показывают в новостях, но муж поглядел на нее озабоченно и снова повторил ее имя. Тогда она поняла, что это действительно он.
– Моррис?..
Он улыбнулся своей знаменитой улыбкой, и все лица на экране сосредоточились на Мэв.
– Здравствуй, золотко. Я уже начал беспокоиться, куда ты запропастилась. Тебе пора перейти черту.
– Перейти черту?
– На ту сторону. Покинуть юдоль слез. Или, может, приподнять завесу. Вот… – Он протянул сотню рук с сотни экранов.
Мэв поняла, что ей нужно только взять его руку, но сама удивилась, услышав собственный голос:
– Нет, Моррис. Не думаю.
Сотня одинаковых лиц недоуменно нахмурилась.
– Мэв, дорогая. Тебе нужно забыть про материальный мир.
– Но это же очевидно, милый. Я забуду. Обещаю. Как только буду готова.
– Ты мертва, Мэв. Разве можно быть еще больше готовой?
Она вздохнула.
– Мне еще нужно кое-что здесь уладить.
– Что, например?
Мэв выпрямилась во весь рост.
– Я собиралась найти эту гадину, Грэхема Хорикса, и… Ну что там делают призраки? Буду, скажем, его преследовать или еще что.
– Ты хочешь преследовать Грэхема Хорикса? – с некоторым недоверием переспросил Моррис. – За что же?
– И вообще я здесь еще не закончила! – Поджав губы, Мэв решительно вздернула подбородок.
Муж Мэв Ливингстон глядел на нее с сотни экранов разом и молчал. И со смесью восхищения и раздражения качал головой. Он женился на ней за независимость и твердый характер, любил ее за это, но жалел, что не в силах – хотя бы один этот раз – в чем-то ее убедить.
– Что ж, я никуда не денусь, малышка, – сказал он наконец. – Дай нам знать, когда будешь готова.
И на том он начал тускнеть.
– У тебя есть какие-нибудь соображения, как мне его найти? Моррис?
Но картинка сменилась, лицо мужа исчезло, и теперь по телевизорам показывали погоду.
Толстый Чарли встретился с Дейзи в «Дим-Сум», тускло освещенном ресторанчике крошечного лондонского чайна-тауна.
– Хорошо выглядишь, – сказал он.
– Спасибо. Но чувствую себя скверно. Меня сняли с дела Грэхема Хорикса. Теперь это развернутое расследование убийства. Надо думать, мне еще повезло, что я так долго им занималась.
– Но если бы ты им не занималась, – попытался он ее ободрить, – упустила бы возможность меня арестовать.
– И это тоже. – У нее хватило такта сделать удрученное лицо.
– Есть зацепки?
– Даже если были бы, я все равно не могла бы тебе рассказать. – К их столу подвезли маленькую тележку, и Дейзи выбрала с нее несколько блюд. – Есть теория, что он бросился с Ла-Манш с парома. Последнее, что он купил по своей кредитной карточке, был билет в Дьепп.
– По-твоему, это вероятно?
Подхватив палочками с тарелки клецку, она забросила ее в рот.
– Нет. Я бы сказала, он сбежал куда-то, с кем у нас нет договора об экстрадиции. Скорее всего в Бразилию. Убийство Мэв Ливингстон, возможно, было экспромтом, но все остальное слишком уж тщательно продумано. У него была разработанная система. Деньги отправлялись на счета клиентов. Грэхем снимал свои пятнадцать процентов плюс посылал от имени клиентов распоряжения, чтобы еще больше забирали с оставшейся суммы. Уйма чеков из-за границы вообще не попала на счета клиентов. Просто удивительно, как ему так долго все сходило с рук.
Толстый Чарли жевал рисовую тефтелю с какой-то начинкой.
– Кажется, ты знаешь, где он.
Дейзи застыла с клецкой во рту.
– Ты как-то странно сказала про Бразилию. Будто уверена, что его там нет.
– Это полицейское расследование. И, боюсь, мне придется воздержаться от комментариев. Как поживает твой брат?
– Не знаю. Кажется, уехал. Когда я вернулся домой, его комнаты не было на месте.
– Его комнаты?
– Его вещей. Он забрал свои вещи. И с тех пор от него ни слуху ни духу. – Толстый Чарли отпил жасминового чая. – Надеюсь, с ним все в порядке.
– А что такого с ним может случиться?
– Ну, у него та же фобия, что и у меня.
– Ах да, из-за птиц. Нуда, ну да. – Дейзи сочувственно кивнула. – А как невеста и будущая теща?
– М-м-м… Не сказал бы, что эти определения в настоящий момент подходят.
– А-а…
– Они уехали.
– Из-за твоего ареста?
– Насколько мне известно, нет.
Она поглядела на него как сочувствующий, но проказливый эльф.
– Мне очень жаль.
– В настоящее время у меня нет работы, нет девушки и – благодаря твоим в основном усилиям – соседи уверены, что я наемный убийца мафии. Кое-кто стал переходить через улицу, лишь бы со мной не встречаться. С другой стороны, малый, в чьем киоске я покупаю газеты, хочет, чтобы я проучил парня, который обрюхатил его дочку.
– И что ты ему сказал?
– Правду. Но, кажется, он мне не поверил. Подарил мне пакет чипсов с луком и сыром и пачку мятных лепешек и сказал, что, когда я сделаю работу, получу еще.
– Пройдет.
Толстый Чарли вздохнул.
– Чертовски неловко.
– Но все-таки не конец света.
Счет они поделили пополам, и со сдачей официант дал им два счастливых печеньица.
– Что в твоем? – поинтересовался Толстый Чарли.
– «Упорство себя оправдает», – прочла Дейзи. – А у тебя?
– То же самое, – сказал он. – Старое доброе упорство. – Смяв свое «счастье» в горошину, он уронил ее в карман и проводил Дейзи до метро на Лейчестер-сквер.
– Похоже, у тебя сегодня счастливый день, – заметила Дейзи.
– То есть?
– Кругом ни одной птицы.
Стоило ей это произнести, и Толстый Чарли сообразил, что она права. Не было ни голубей, ни скворцов. Даже воробьев не было.
– Но ведь на Лейчестер-сквер всегда полно птиц!
– Не сегодня, – улыбнулась Дейзи. – Может, они заняты в другом месте?
Они остановились у входа в метро, и на краткое, глупое мгновение Толстый Чарли решил, что она вот-вот поцелует его на прощание. Но нет. Дейзи просто улыбнулась и сказала «Удачи», а он несмело помахал, сделал эдакое робкое движение рукой, которое можно принять за махание, а можно – за непроизвольный жест. Но она уже сбежала по ступенькам и скрылась из виду.
Толстый Чарли двинулся через Лейчестер-сквер, направляясь к Пиккадилли-серкус.
Достав из кармана полоску бумаги из счастливого печенья, он ее развернул. «Встречаемся под Эросом», – говорилось там, а ниже рисунок наспех: закорючка в виде звездочки, которую при некотором усилии можно было принять за паучка.
На ходу Толстый Чарли обшаривал взглядом небо и окрестные здания, но не видел никаких пернатых, что само по себе было странно, ведь в Лондоне птицы повсюду.
Сидя под статуей, Паук читал «Ньюс-уорлд». Услышав шаги Чарли, он поднял глаза.
– На самом деле это не Эрос, знаешь ли, – сказал Толстый Чарли. – Это статуя Христианского Милосердия.
– Тогда почему она голая и держит в руках лук и стрелы? Такое христианским милосердием не назовешь.
– Я только пересказываю, что читал, – пожал плечами Толстый Чарли. – Где ты был? Я за тебя волновался.
– Со мной все в порядке. Просто держался подальше от птиц, пытаясь разобраться что к чему.
– Ты заметил, что сегодня никаких птиц не видно? – спросил Толстый Чарли.
– Заметил. Не знаю, что и думать. А я крепко думал. Знаешь, что-то в этой истории дурно пахнет.
– Для начала все, – сказал Толстый Чарли.
– Нет. Я не то хотел сказать. Есть что-то неправильное в том, что Птица пытается нам навредить.
– Ага. Неправильно. И очень, очень нехорошо. Сам ей скажешь или лучше я?
– Неправильно, да не так. Неправильно, как… Ну сам посуди. Ведь если забыть о Хичкоке, птицы не самое удачное оружие. Они, конечно, крылатая смерть для насекомых, но плохо экипированы, чтобы атаковать людей. Птицы же за миллионы лет привыкли, что люди скорее всего первыми их съедят. Они ведь инстинктивно держатся от нас подальше.
– Не все, – сказал Толстый Чарли. – Со стервятниками не так. И с воронами. Но эти появляются только на поле битвы, когда сражение уже закончено. И ждут, когда раненые умрут.
– Что ты сказал?
– Я сказал, за исключением стервятников и воронов. Я не говорил про…
– Нет. – Паук сосредоточенно размышлял. – Упустил. Ты навел меня на какую-то мысль, и я почти догадался. Слушай, ты уже разыскал миссис Дунвидди?
– Я позвонил миссис Хигглер, но никто не взял трубку.
– Так поезжай и поговори с ними.
– Легко тебе говорить, а вот я без гроша. На мели. Я не могу летать взад-вперед через Атлантику. У меня больше нет работы. Я…
Запустив руку в карман черной с красным куртки, Паук вытащил бумажник, а оттуда растрепанную пачку многоцветных банкнот разных стран. Пачку он сунул в руки Толстому Чарли.
– Вот. Этого должно хватить на билет туда и обратно. Только добудь перо.
– Послушай, – сказал вдруг Толстый Чарли. – А тебе не приходило в голову, что папа, возможно, все-таки жив?
– Что?
– Ну, я просто подумал… Может, он опять сыграл с нами злую шутку. Ведь это вполне в его духе, а?
– Не знаю, – протянул Паук. – Возможно.
– А вот я почти уверен. Знаю, что я сделаю прежде всего. Съезжу к нему на могилу и…
Но больше он ничего не успел сказать, потому что тут появились пернатые. Это были городские птицы: воробьи и скворцы, голуби и вороны. Их было тысячи и тысячи, и летели они, меняясь местами, точно сплетали огромный ковер. Было такое впечатление, словно с Риджент-стрит на Толстого Чарли и Паука надвигается огромная стена. Оперенная стена, похожая на фасад небоскреба, совершенно плоская, совершенно невозможная и беспрестанно мельтешащая. Толстый Чарли ее видел, но она не укладывалась у него в голове, ускользала, извивалась, истончалась… Он смотрел во все глаза и пытался найти хоть какой-то смысл в происходящем.
Паук дернул его за рукав.
– Беги! – крикнул он.
– И ты тоже!
– Ей не ты нужен! – крикнул Паук и, усмехнувшись, добавил: – Пока.
Такая улыбка способна уговорить танки оставить поле боя или бронетранспортеры прыгнуть с обрыва, не говоря уже о сотнях людей, которые делали то, что им совсем не хочется. А Толстому Чарли очень хотелось убежать.
– Добудь перо! Разыщи отца, если думаешь, что он еще жив. А сейчас беги!
Толстый Чарли побежал.
Стена забурлила и превратилась в водоворот из птиц, направлявшихся к статуе Эроса и человеку под ней. Толстый Чарли забежал в дверной проем и оттуда смотрел, как основание темного смерча врезалось в Паука. Ему показалось, что за оглушительным биением крыльев он слышит крик брата. А может, и правда слышал.
Птицы вдруг рассеялись, улица опустела. Ветер легонько гнал по серому тротуару несколько перьев.
Толстому Чарли стало нехорошо. Если кто-то из прохожих и заметил, что сейчас случилось, то никто не среагировал. Но почему-то он был уверен, что никто, кроме него, ничего не видел.
Под статуей, совсем рядом с тем местом, где читал на скамейке газету его брат, стояла женшина. Ее растрепанный бурый плащ хлопал на ветру. Превозмогая себя, Толстый Чарли направился к ней.
– Послушай. Когда я просил заставить его исчезнуть, я хотел лишь, чтобы он ушел из моей жизни. Я не просил делать того, что ты с ним сделала – уж не знаю, что это было.
Она смотрела на него в упор и молчала. В ее глазах горело безумие хищной птицы, свирепость, которая была поистине ужасающей. Толстый Чарли постарался не выдать страха.
Женщина-Птица молчала и смотрела перед собой очень долго, но наконец сказала:
– Не волнуйся, придет и твой черед, сын компэ Ананси. Время настанет.
– Зачем он тебе?
– Мне он не нужен, – сказала Птица. – С чего бы он мне понадобился? У меня был долг перед кое-кем. А теперь я доставлю его, и мой долг будет уплачен.
Затрепыхались на ветру газеты. Оглянувшись, Толстый Чарли понял, что, кроме него, под статуей никого нет.
Глава одиннадцатая,
в которой Рози учится говорить «нет» незнакомым, а Толстый Чарли обзаводится зеленым лимоном
Толстый Чарли смотрел на могилу отца.
– Ты тут? – спросил он вслух. – Если да, выходи. Мне нужно с тобой поговорить.
Подойдя к кованой вазе (на сей раз без цветка) в изголовье, он пригляделся внимательнее. Толстый Чарли сам точно не знал, чего ждал (наверное, что рука высунется из земли и схватит его за штанину), – но напрасно.
А ведь он был так уверен!
Толстый Чарли пошел к выходу из Садов Успокоения, чувствуя себя так же глупо, как игрок на телевикторине, который только что поставил миллион долларов на то, что река Миссисипи длиннее Амазонки. Следовало бы знать. Отец мертв, мертвее не бывает. Выходит, он потратил деньги Паука на погоню за химерой. Дойдя до вертушек Младенцекрая, он сел и заплакал, а плесневеющие игрушки казались еще более печальными и заброшенными, чем он помнил.
Она ждала его на парковке, прислонясь к своей машине, и курила. Ей было явно не по себе.
– Здравствуйте, миссис Бустамонте, – сказал Толстый Чарли.
В последний раз затянувшись докуренной почти до фильтра сигаретой, миссис Бустамонте бросила окурок на асфальт, где растерла его туфлей без каблука. Одета она была во все черное.
– Здравствуй, Чарльз.
– Если я кого-то и ожидал тут встретить, то миссис Хигглер. Или миссис Дунвидди.
– Каллианны нет. Миссис Дунвидди послала меня. Она хочет с тобой повидаться.
«Это как мафия, – подумал Толстый Чарли. – Старушечья мафия».
– Она собирается сделать предложение, от которого я не смогу отказаться?
– Сомневаюсь. Ей не слишком хорошо.
– О!
Сев во взятую напрокат машину, он последовал за «кэмри» миссис Бустамонте по Флоридскому шоссе. Он был так уверен насчет отца! Уверен, что найдет его живым. Уверен, что отец поможет…
Они припарковались у дома миссис Дунвидди. Толстый Чарли поглядел на газон, на поблекших пластмассовых фламинго и красный зеркальный шар, покоящийся на небольшой подставке-колонне – точь-в-точь огромная елочная игрушка. Подойдя к шару, тому самому, который разбил ребенком, он заглянул в него. В ответ на него уставилось собственное перекошенное изображение.
– Для чего ей шар?
– Ни для чего. Просто нравится.
Запах фиалок в доме был тяжелым и давящим. Тетя Альма хранила у себя в сумочке упаковку карамелек с отдушкой из пармских фиалок, и даже будучи упитанным сладкоежкой, Толстый Чарли соглашался есть их лишь тогда, когда все остальное кончалось. В доме пахло так, как были на вкус те карамельки. Толстый Чарли уже двадцать лет не вспоминал про пармские фиалки. Неужели такие карамельки еще производят? Да и вообще кому взбрело в голову их готовить?
– Ее комната в конце коридора, – сказала миссис Бустамонте, остановилась и ткнула пальцем в полумрак.
Толстый Чарли покорно поплелся куда сказано и переступил порог спальни миссис Дунвидди.
Кровать была небольшая, но миссис Дунвидди все равно казалась в ней кукольной. На носу у нее были очки, а на голове (тут Толстый Чарли сообразил, что впервые в жизни видит подобный головной убор) – ночной чепец: желтоватое сооружение, похожее на грелку для заварочного чайничка и отделанное кружевом. Она полусидела, опираясь на огромную гору подушек, рот у нее был приоткрыт, и, войдя. Толстый Чарли услышал мирный храп.
Он кашлянул.
Миссис Дунвидди вздернула голову, открыла глаза и уставилась на гостя. Потом ткнула пальцем в тумбочку у кровати, и, увидев на ней стакан с водой, Толстый Чарли поспешно его подал. Старуха взяла его обеими руками, точь-в-точь белка орех, и отпила большой глоток прежде, чем отдать обратно.
– Все время сохнет во рту, – сказала она. – Знаешь, сколько мне лет?
– Э-э-э… Нет. – Толстый Чарли решил, что правильного ответа тут быть не может.
– Сто четыре.
– Поразительно! Вы так хорошо сохранились. Я хочу сказать, это просто чудесно…
– Заткнись, Толстый Чарли.
– Извините.
– И не говори «извините» таким тоном, точно пес, которого отчитывают за то, что он наследил на полу в кухне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35