- А Отто Бауэр?
- Что вам до него?
- У меня с ним бизнес.
- Ему будет не до бизнеса. Ищите другого компаньона.
Был уже вечер, когда он вышел на улицу. Окна вторых этажей золотило закатное солнце. Отойдя по брусчатке тротуара метров сто, Семен оглянулся и вслух с удовольствием выматерил полицейских законников, а заодно и всех немцев оптом.
- Зажрались!.. Такое бы мясо по сходной-то цене в какой-нибудь Архангельск!..
И вспомнил читанное: в Америке гормональные препараты при выкармливании скота - обычное дело. Обругал себя за то, что поздно вспомнил. Вернуться бы да сказать. Но возвращаться не хотелось. Да и знал: педантов немцев ничем не проймешь.
"Заграничная прогулка", как он называл эту свою поездку, затягивалась и усложнялась. Надо было срочно звонить домой, сообщать, чтобы не торопились гнать рефрижераторы. Огляделся, соображая, откуда это можно сделать, и вдруг наметанным глазом засек хвост. Парень в белой кепочке, шагавший следом метрах в тридцати, резко остановился и отвернулся, стал что-то внимательно рассматривать. Такое могло провести кого угодно, только не Семена, столько раз игравшего в прятки с переодетыми ментами. Значит, его кто-то и зачем-то пасет. Это не столько испугало, сколько удивило: ведь только что был в полиции...
Семен пошел быстрее, свернул в переулок, чтобы провериться, на мгновение задержался у тускло освещенной витрины уже закрытого магазинчика. Белая кепочка не отставала и, похоже, не больно-то пряталась от него. Подойти бы да спросить: чего, мол, надо? Но сработал инстинкт, и Семен пошел на отрыв. Как не раз бывало дома, резко нырнул во двор, намереваясь проскочить его и уйти на другую улицу.
Но этот немецкий двор оказался, увы, не проходным. Было крылечко с обычной коробочкой для переговоров с хозяином дома, были песочница, детские качели, клумба с цветами, а за ней - глухая стена другого дома. Надо было выходить со двора тем же путем.
Семен обернулся и увидел парня в белой кепочке в двух шагах от себя. Но что особенно поразило: в руке у парня угольно чернел пистолет с толстой насадкой глушителя.
Никак не ожидал Семен, что в такой тихой расхваленной Германии нарвется на обыкновенного гопстопника. Дома-то, может, и отбрехался бы, отботав по фене. А как материться по-немецки?..
- Давай! - по-русски сказал парень и протянул левую руку знакомым жестом официального чина, не допускавшего возражений.
- Чего давать? - спросил Семен, торопливо соображая: если русский стопарь, то можно побрехаться, а если немецкий?..
- Документы. Все.
Медленно, стараясь тянуть время, Семен достал паспорт, но парень вдруг шагнул к нему вплотную, ткнул глушителем под ребра и ловко вытряхнул из карманов пиджака все, что там было.
Темнело, единственное выходящее во двор окно дома не светилось, и было ясно, что орать, звать на помощь бессмысленно.
И тут Семен увидел долговязого старика. Думал, грабитель испугается, но тот только скосил глаза на пришедшего, и Семен понял: напарник. А в следующий момент узнал его: тот самый пенсионер, у которого в вагоне вывернул карман.
- Он? - не оборачиваясь спросил парень.
Пенсионер подошел, и Семен близко увидел тусклые, с желтизной и какие-то пустые, как у змеи, глаза.
- Он, он, давай кончай.
Тут Семену стало по-настоящему страшно.
- Вы что, мужики? Я же не взял ничего, только посмотрел.
- Кончай скорей, - безразличным тоном повторил пенсионер.
- Вы что?! За бумажки?! Я хотел в окно выкинуть, пожалел...
Выстрела не слышал никто - ни прохожие на улице, ни хозяева этого глухого дома, ни сам Семен.
2
Тяжелый "Боинг" третий час шел как по струне, строго выдерживая заданную высоту - 30 000 футов. И все это время, как струна, тянулась внизу Великая Сибирская железная дорога. Теперь, после трех часов полета над ней, Инспектор с полным основанием мог назвать ее "великой", ибо ничего подобного не видел за всю свою жизнь.
Ему не надо было, выворачивая голову, глядеть в иллюминатор. Все, над чем пролетал "Боинг", высвечивалось на большом экране в любом увеличенном размере, и при желании можно было даже заглядывать в окна вагонов, бегущих внизу тонкими змейками поездов. Можно было и вообще не лететь: то же самое он видел бы на точно таком же экране, сидя в своем кабинете на берегу лазурного моря.
Летать - это было его капризом, данью рисковой молодости, когда он в одиночку прыгал через континенты на своем любимом двухмоторном "Мустанге".
Железная дорога пересекала блескучие извивы рек, пронзала дымные россыпи городов, и все тянулась, тянулась через безмерные пространства к темневшему на западе горизонту. На языке вертелось сравнение с ожерельем Великое ожерелье России, - но этих слов Инспектор не хотел произносить даже мысленно. Определения "великий", "великое" здесь, над Россией, слишком часто приходило на ум, и это ему не нравилось, поскольку все, с кем он общался там, дома, пользовались применительно к России в основном уничижительными терминами.
У него было много имен, но он предпочитал ими не пользоваться. Имена ни о чем не говорят. Жизнь меняет человека, и он, под влиянием обстоятельств, много раз как бы умирает и вновь рождается. Никого же не удивляет, что, например, мирянину при пострижении в монахи дается новое имя. Потому при общении он чаще употреблял нейтральные термины - Советник, Консультант, Ассистент или, как теперь, Инспектор.
- Господин Инспектор! Время утреннего кофе.
Тонкогубый стюард в белой форме, туго обтягивавшей его тренированную фигуру, он же слуга, он же телохранитель и первый советчик, поставил на стол блюдце с маленькой чашечкой тонкого фарфора.
Инспектор сделал глоток, отодвинул чашку, и стюард тут же убрал ее со стола.
"Утренний кофе"? Он усмехнулся, глянул на правые иллюминаторы салона, в которые рвалось уже не слепящее вечернее солнце, вспомнил чью-то афористичную фразу: "Над нашей империей солнце никогда не заходит". И погрузился в размышления.
Какие же глупцы эти русские правители, поверившие в возможность большой ядерной войны!.. Нужно было только одно - чтобы русские не окрепли экономически, а тратились на вооружения. А потом тратились на разоружение. И кто знает, может, потом придется еще раз заставлять их тратиться на вооружение-разоружение...
Он снова позволил себе усмехнуться. "Качели. Вот что нужно, чтобы эти вечно опасные русские всегда танцевали под нашу дудку".
Нет, ядерная война не планировалась. Доказано и сотни раз проверено на компьютерах: ядерная война - это ядерная зима на всех материках, это гибель всего живого на планете. Какой же дурак будет стрелять себе в задницу, чтобы попугать соседа? Но русским знать это необязательно. То есть кое-кто из них, конечно, знал. Но кое-кто - все равно, что никто. Общественное мнение делается средствами массовой пропаганды, а они подконтрольны. Не дуракам генсекам, а тем, кому это поручено. Политика - дело тонкое.
Он вспомнил, как после Карибского кризиса на Западе всерьез задумались над перспективами. Согласиться с интенсивным развитием Советского Союза было никак невозможно, воевать - тоже. И была разработана концепция. Короткая, всего из пяти пунктов, главный из которых - гонка вооружений. Она не даст Советам реализовать социальные программы. И не менее главная компрометация компартии, что, в свою очередь, ставило задачу переориентации и полного захвата средств массовой информации. При успешном решении этих задач остальные не вызывали затруднений - подтолкнуть граждан СССР к стремлению свободно выбирать страну обитания, разжечь национализм и религиозный экстремизм, доказать, что СССР такой же злодей, как поверженная им фашистская Германия.
В политике надо, как в боксе, - грозить ударом справа, а врезать левой. Вот чего не понимают русские. Если они что-то говорят, обещают, то так и делают и всерьез верят, что другие будут точно так же выполнять обещанное. Будто дипломатия не для того существует, чтобы скрывать истинные намерения.
Прямолинейность и подвела русских. Из кожи лезли, чтобы соответствовать. Чему? Мифу, вернее, многим мифам, которые без устали творили секретные службы, дипломаты, средства пропаганды там, за океаном, в Европе, в подконтрольной Азии.
Удар действительно готовился. Но с другой стороны. Чтобы победить народ, совсем не обязательно воевать с ним. Достаточно приручить руководителей. Вот ведь летит "Боинг", и все посты когда-то хваленой русской противовоздушной обороны помалкивают. Потому что с московских высот спущено указание...
- Радио, господин Инспектор!
Он взял с подноса квадрат бумаги и выпрямился в кресле. Радиограмма сообщала, что слухи о том, будто восточногерманская разведка в свое время собирала компромат на советских боссов, имевших контакты с иностранными спецслужбами, полностью подтвердились. Только и всего. Ничего необычного не произошло на просторах земного шара, ни цунами, ни землетрясения, ни очередного Чернобыля. Но Инспектор обеспокоился. Компромат - это документы. Попади они в руки российских оппозиционеров, и с такой тщательностью готовившийся и вроде бы уже состоявшийся "апперкот левой" может встретить пустоту, а затем, того гляди, последует ответный - прямой в челюсть.
Слава богу, пока что этого можно не опасаться. Поскольку для секретных служб Запада в нынешней России нет секретов. Это раньше было не по себе от одного только упоминания КГБ. Теперь они запутались в спланированных не ими преобразованиях. И есть контроль, о котором они сами не знают. Если кто и опасен, так это отставники. У них - опыт, старые связи, и они бескомпромиссны. Что они там придумывают, когда собираются, как говорят русские, на рюмку чая?..
Не открывая глаз, Инспектор протянул руку, сказал тихо:
- Предыдущее радио.
Стюард выдернул из папки несколько листков бумаги, положил на стол. Но Инспектор все так же продолжал сидеть неподвижно с закрытыми глазами. Он помнил эту шифрограмму чуть ли не дословно. В ней сообщалось о событии, случившемся в маленьком немецком городке с забавным названием Квакенбрюк. Некто, по документам значившийся русским предпринимателем Семеном Корнеевым, выкрал у агента конверт с документами, а затем оставил их в купе. Что-то было не так в этом сообщении, что-то не вязалось.
- Может, просто воришка? Посчитал, что в конверте деньги? - задумчиво спросил Инспектор.
- Преуспевающий торговец. Из тех, кого называют "новыми русскими", сразу доложил секретарь, умеющий не только угадывать желания своего босса, но и обладающий уникальной способностью включаться в его мыслительный процесс.
- Так ловко вынуть конверт из кармана не каждый может.
- Имеется справка: в прошлом - ловкий карманник.
- Значит, содержание тех бумаг его не заинтересовало?
- Неизвестно. Он знал по-немецки и по-английски. Не слишком ли для мелкого воришки?
Инспектор промолчал.
- Вас что-то беспокоит? - спросил секретарь.
- Беспокоит то, что он молодой. Не умещается в ту нишу, которую мы не контролируем.
- Отставников?
Инспектор вновь ничего не сказал. Спустя минуту он продолжил тем же задумчивым тоном:
- А если это игра? Посмотрел бумаги, запомнил, а затем подбросил конверт. Чтобы мы не заподозрили их интерес к этим документам.
- Наши разберутся.
- Не сомневаюсь.
- В любом случае с ним, я полагаю, поступили правильно. Едва ли он что-то успел передать. А оставлять живым - рискованно.
Золоченым карандашиком Инспектор собрался написать на радиограмме несколько одобрительных слов, но, подумав, бросил карандаш. Это ведь только дуракам нужны указания в виде благодарностей или чего-то подобного. А в его службах - отнюдь не дураки, сами знают, что надо делать. С таким трудом сотворенные новые условия в России не должны быть изменены. Никаких реставраций, никаких непредсказуемых национальных элит, никакой правды о прошлом, о настоящем. Россию удалось уложить на операционный стол, и она должна оставаться на нем как можно дольше. Пусть без конца плачет о своей смертельной болезни, пусть вечно уповает на нож хирурга, не спрашивая, кто ее лечит...
3
Древние римляне любили обсуждать важные дела в бане. У русских важнейшие деловые дискуссии ведутся в застольях. В точности по поговорке: на работе о бабах, в гостях - о работе. Компания, собравшаяся теплым июньским вечером в одной из квартир первого этажа отдаленного района Москвы - Бибирево, не стала исключением. Маленький кухонный столик, уставленный немудреной закуской, описывать которую не имеет смысла, поскольку во всех мужских застольях она одинакова. Локти, уставленные на столе так твердо, будто их владельцы собрались сидеть до тех пор, пока не разрешат все мировые проблемы. Одним словом, все было как всегда на Руси. Но речь шла о делах слишком серьезных даже для философского русского застолья. Об этом свидетельствовал убедительный аргумент: бутылка водки, стоявшая посередине стола, не была даже ополовинена.
- Радио и телевидение упорно мусорят мозги населению, что, дескать, государство рухнуло в результате прошлых ошибок, - тяжело роняя слова, говорил широкоскулый, совершенно седой человек, и глаза его из серо-голубых становились гневно-черными. Присутствовавшие на этом застолье знали: столь необычным свойством - менять цвет глаз - в их ведомстве обладал только один человек - легендарный разведчик Ленард, чье подлинное имя до сей поры запрятано в самый дальний угол бронированных сейфов Лубянки.
Их было трое за столом - классическое число участников русских застолий.
- Раньше говорили: где сила, там и правда. Теперь монополией на правду обладают те, у кого в руках средства массовой информации. Самые убежденные люди теряют свои убеждения, если каждый день сидят у телевизора. И помяните мое слово: порочная власть, терпя поражения, встанет насмерть на пороге телестудии.
- Уже встала. В девяносто третьем мэрию с легкостью сдали, но не Останкино, - сказал такой же пожилой и столь же опытный человек, половину своей жизни мотавшийся по зарубежьям в качестве корреспондента, но не удостоившийся попасть в сверхсекретные анналы и потому живший под своей собственной фамилией - Миронов.
- Погоди, Алексей, не перебивай. Нас вот обгадили с ног до головы. За репрессии? Как бы не так! За то, что мы кое с кого маски сдирали.
- Хотя были и репрессии...
- Были. А кто в этом виноват? Я? Ты? Или Федор?
Узловатым стариковским пальцем Ленард ткнул в плечо третьего собутыльника, который тоже жил под своей собственной фамилией - Кондратьев.
- Сталин виноват...
- Ах, Сталин! Репрессии начались в семнадцатом году, когда Сталин был, можно сказать, никем. Целые общественные формации уничтожались дворянство, офицерство, купечество. Так называемая мировая общественность протестовала? Как бы не так! Пока речь шла о бедах России, никого там, за бугром, это не беспокоило. Там на российские пироги очень давно, может, лет двести, разевают рты. Да громадину Россию целиком было не проглотить. Значит, надо разодрать ее на части. Давняя мечта-то, очень давняя. Было много заговоров, и один чуть было не увенчался успехом. После революции мировая закулиса обрела надежду. Помешал Сталин. Ему тоже было наплевать на русский народ. Но ему было не все равно, чем править. Дай волю перманентным революционерам, и ослабленную, раздробленную Россию по частям скормили бы зарубежным свиньям. Сталин был тщеславен, как все великие владыки в истории. Он желал владеть не уделом, а большой и сильной державой. И он стал строить новое государство в границах Российской империи, не щадя тех, кто мешал этому. Жестоко? Но кто из великих не был жесток?..
Что-то звякнуло за окном, вроде как ветер шевельнул жестянку подоконника, и все насторожились. Ленард привстал и снова сел, засмеялся.
- Опять Арнольд в окна заглядывает.
- Кто?
- Жертва сексуально озабоченного телевидения. Типичный демократический примитив. Все жизненное кредо - барахло да кайф. Где украсть, как выпить, с кем переспать.
- Сейчас мы его пугнем.
Миронов достал коробочку карманного магнитофона, осторожно приоткрыл створку окна, положил магнитофон на подоконник и нажал кнопку. Послышался глухой собачий рык и сразу такой лай, что всем стало не по себе.
Длинноволосый балбес, прятавшийся под окном, бросился бежать, зацепился за металлическую оградку газона, грохнулся на асфальтовую дорожку, вскочил и умчался с удивительной скоростью.
Они посмеялись, глядя ему вслед, закрыли окно и снова уселись за стол.
- Выпьем, что ли?
- По желанию.
Чокнулись, выпили, похрустели в задумчивости огурцами.
- Так вот, - снова начал Ленард, - завопили они потом, когда Сталин начал расправляться с так называемой "ленинской гвардией". Впрочем, ленинской-то ее назвали после, чтобы оправдать. А тогда она скорее была троцкистской...
- Вы меня извините, - сказал Кондратьев и встал. - Что-то мы все вокруг да около, как на восточном базаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28