А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Кемаль поставил на землю чемоданчик, взлетел в салон и тут же появился из него с еще одним чемоданчиком - более массивным, нежели тот, где хранились у него хирургические инструменты, но тоже сделанным из рифленого железа. Создавалось впечатление, что там хранятся пачки купюр, сокровища или пресловутая ядерная кнопка. Он подхватил и тот и другой.
- Скверно у вас здесь, - проворчал Кемаль. - Где товар?
Поспешность, с которой он намеревался покончить с делами, стала следствием того, что все последние дни он следил за сообщениями информационных агентств. Он хорошо понимал, что в Истабане стало опасно, и риск, которому он подвергал себя, прилетая сюда, уже не оправдывался. Отряды сепаратистов напоминали больного, подключенного к установкам искусственного дыхания, кровообращения и прочего. Болезнь была неизлечима. С помощью хороших лекарств и дорогой аппаратуры им еще можно сохранять жизнь, но как только их отключить от этих систем, они умрут. Все эти мысли читались в его глазах.
- В палатке, - сказал Алазаев.
Он размышлял, как и где ему лучше сказать, что он хочет покинуть Истабан. Лучше в палатке. Если Алазаев почувствует, что Кемаль не хочет его брать, изворачивается, то самолет тогда можно просто захватить, а пилот поведет его в любом случае, ведь главное для него деньги и своя жизнь. В этом случае он получит даже больше, чем обычно, хотя и обычные его услуги оплачивались не в сравнении более щедро, нежели платили его коллегам на регулярных авиалиниях. Впрочем, он летал лучше их.
Пилот был одет в черный, похожий на горнолыжный, комбинезон, точно он хотел отправиться покататься на лыжах, облачился в соответствующие случаю одежды, но тут подвернулась халтура, и он решил немного подзаработать, пожертвовав отдыхом. Гермошлем с темным опущенным стеклом, за которым не разглядеть лица, делал его еще более похожим на спортсмена.
Он явно не собирался покидать самолет. Алазаев помахал ему рукой, приглашая выйти, но пилот, наконец-то проявив признаки жизни, помотал головой из стороны в сторону.
- Чай, - крикнул ему Алазаев, но, вероятно, пилот это не услышал, и тогда Алазаев, сложив указательный и большой пальцы так, словно они держали кружку, поднес их к губам и якобы отпил из воображаемой кружки чай. Все это время он смотрел на пилота. Тот понял эти жесты, но опять ответил отказом.
- В самолете есть чай, - сказал Кемаль, - а пилот не выйдет. Не любит он уходить из самолета.
- Это что же, как крепость, что ли, для него?
- Да.
- Ну, его проблемы...
Надувная белая палатка, слегка присыпанная у основания снегом, вполне могла сойти за один из сугробов, окружавших ее со всех сторон. Отойдешь от нее метров на двадцать, обернешься - и не найдешь сразу, а дорогу обратно отыщешь только по своим же следам и обязательно заплутаешь, если разыграется буря и сотрет отпечатки ног на снегу.
Алазаев пригнулся, раздвинул молнию палатки, отвернул ее полог. Кемаль заметно нервничал, опасливо прислушивался и поглядывал в небеса. Он спешил и успевал сделать два шага, пока Алазаев, которого никак нельзя упрекнуть в медлительности, делал лишь один. По длине каждый из них превосходил взятые в отдельности шаги Кемаля, но Алазаев все никак не мог поспеть за гостем, постоянно отставал от него и смотрел ему в спину. Тот будто знал дорогу. Он шел по следам боевиков, полагая, что если его не останавливают, то он выбрал правильный путь.
- Так, так.
Кемаль столкнулся взглядом с Алазаевым, задержался, будто боялся входить в палатку, подозревая, что там его ждет ловушка. Но глаза боевика были чистыми, как ручей, в котором не спрячешь ни одной корыстной мысли, по крайней мере он так искусно сумел запрятать их в ил и камни, что Кемаль наконец-то решился сделать еще один шаг, но сразу же остановился, и, чтобы втиснуться в палатку следом, Алазаеву пришлось его подтолкнуть. Он сделал это легонько корпусом и животом, как пассажир, который хочет забраться в переполненный автобус, оттесняя от прохода других пассажиров, вошедших в автобус раньше. На него можно прикрикнуть, но обижаться не стоит. Кемаль пошатнулся, полуобернулся, хотел сказать что-то язвительное, похоже, он успел забыть, что такое переполненный автобус, но сдержался.
В палатке на корточках сидели четыре человека. Они жались друг к другу, как куры на насесте, которые хотят согреться морозной ночью. Если б не сковавшие их наручники, то они наверняка схватились бы за руки.
В палатке завис влажный воздух - пленники надышали. Ее следовало бы немного проветрить.
Когда в палатку вошли Кемаль с Алазаевым, пленники попятились, будто увидели страшилище, которое пришло их съесть, но, чтобы утолить голод, ему хватит и одного пленника. Те же, кто сумеют забиться в дальний угол палатки и не попадутся ему на глаза, имеют шанс немного продлить свою жизнь. Они сдвинулись все разом, одновременно уперлись спинами в стенку палатки, натянув до звона ее ткань. До борьбы, после которой слабейшего принесут в жертву, не дошло.
"У двух хорошие глаза", - отметил Кемаль. Он рассматривал их внимательно и придирчиво, как дотошный покупатель, который подошел к прилавку посмотреть на выставленные там товары. Возле него встал продавец. В любой момент, по одному жесту покупателя, он начнет консультировать и расхваливать товар. Но он уже хорошо изучил повадки этого покупателя и сейчас тихо стоял рядышком, не выдавая своего присутствия.
Боевики не стали входить вовнутрь. Во-первых, там мало места. Во-вторых, такие нежелательные свидетели только помешают переговорам.
В палатке даже Кемаль не мог выпрямиться в полный рост, что уж говорить об Алазаеве. Немного согнув спины, точно у них одновременно выросли горбы, они все равно упирались в верх палатки. Подними они теперь руки, стали бы похожи на атлантов, которые не дают небу упасть на землю, но такая задача им не по силам. Их мышцы стали затекать. Они присели, как пленники, те-то знали в какой позе лучше всего коротать время.
- Так, так, - повторил Кемаль, но уже протяжнее. - Меня зовут Кемаль, - это он сказал пленникам. Следующая реплика предназначалась Алазаеву. - Я думаю, что стоит начать вот с этого, - и он ткнул пальчиком в оператора, улыбнулся ему, как маленькому мальчику, который пришел на прием к врачу и боится, что тот сделает ему больно. "Не бойся. Доктор добрый. Ничего он тебе не сделает плохого", - пытались говорить глаза Кемаля.
Этот пленник сильно отличался от остальных. На нем была другая одежда: сейчас грязная и помятая, но джинсы были куплены явно не на дешевой барахолке и если уж не в бутике, так на приличном рынке, которых в Истабане просто не было.
Жаркое солнце Истабана быстро придает коже лица цвет пергамента. У оператора выцвели волосы, став рыжими, а у остальных они оставались черными, как крыло ворона.
Наверняка его легкие испорчены газами, растворенными в городском воздухе, и если вскрыть грудную клетку, то из нее посыплется труха и изъеденные коррозией внутренности.
- Хорошо, - тем временем сказал Алазаев. - А остальные?
- Надо посмотреть. Потом. Начнем с этого. Остальных потом посмотрю.
- Хорошо, хорошо.
Глаза. Какие глаза... Чистые, прозрачные, как вода в бассейне, в котором густо растворена для дезинфекции хлорка, так что нос воротишь от едкого запаха, но именно она придает воде прозрачно-голубой цвет, и если не дышать, не нюхать ее, а только смотреть, то она кажется очень красивой.
Кемаль открыл чемоданчик, повернув его крышкой к пленникам так, чтобы они не увидели его содержимое раньше времени, иначе начнут биться в истерике, пробиваясь наружу. Тогда придется просить боевиков успокоить их.
Кемаль достал одноразовые шприцы, улыбнувшись, взял один из них, приподнял к глазам, посмотрел на заполнявшую его жидкость, потом перевел взгляд на пленников.
- Питательный раствор, - сказал он оператору. - Вот ты, протягивай руку. Будет немного больно, зато затем - хорошо.
Оператор протянул обе руки, потому что они были скреплены друг с другом стальными браслетами, которые уже натерли на коже розоватые некрасивые полосы, развернул их запястьями вверх.
Увидев наручники, Кемаль демонстративно поцокал языком, покачал головой, показывая этим свое неодобрение того, как боевики обращались с пленниками, но ничего не сказал.
Оператор не спал почти всю ночь, а мысли в его голове точно застыли во льдах.
- Вот и славненько, - Кемаль протер кожу ваткой, смоченной в спирте, умело ввел раствор в вену, опять приложил к руке ватку. - Расслабься. Все будет хорошо.
Оператор стал погружаться в теплую темноту, точно вплывая в нее, подгоняемый мягким течением, сопротивляться которому у него даже не возникало мыслей - они выбрались изо льдов, но стали вялыми.
Он медленно опустил веки, теперь и тело его стало мягким, податливым, как желе или еще не застывшая глина. Его повело назад, спина ударилась о стену, и от этого удара тело слегка деформировалось, голова пошла в сторону, склонилась на плечо, через несколько секунд дыхание его сделалось размеренным, с одинаковыми циклами, по которым можно сверять часы.
- Не бойтесь, не бойтесь. Ничего плохого я вам не сделаю, - ободряюще сказал Кемаль остальным пленникам, когда убедился, что первый из них хорошо усвоил раствор. - Я для вас даже шприцы другие возьму.
- А что там? - наконец выговорил кто-то из пленников, но Кемаль, занятый в эту секунду приготовлениями ко второму уколу, смотрел на шприц и не видел, кто говорит.
- Я же сказал - питательный раствор.
Вопрос разозлил Кемаля. Он не смог скрыть своего раздражения и слова произнес с привкусом желчи и кислоты, о чем тут же пожалел, подумав, что пленники начнут волноваться, но они, напротив, замолчали, ничего больше не спрашивали, видимо посчитав, что врача злить не стоит, а то обидится, и тогда хлопот не оберешься.
Впрочем, трудно было представить положение хуже того, в котором они оказались. Может, только у приговоренного к смертной казни, который либо уже положил голову на плаху, либо просунул ее в петлю, слабо затянувшую шею, времени оставалось поменьше, чем у них. Но они об этом не знали.
Кемаль трижды повторил процедуру. На все про все он затратил считанные минуты.
Спина Кемаля заслоняла его руки, поэтому Алазаев, хоть и смотрел на него, часто не видел, что он делает, а только догадывался. Он мог покинуть палатку. Сидеть здесь ему никакого удовольствия не доставляло, более того, казалось, что с каждой секундой, проведенной здесь, тело его все больше и больше пропитывалось какой-то отравой, которую потом не выведешь никакими лекарствами. Он не знал, когда эта доза станет смертельной, ведь никаких измерительных приборов, наподобие счетчика Гейгера, у него не было. Но дозы эти для каждого были разными. Кого-то свалят и десять секунд, а другому и несколько часов окажутся нипочем, может, даже на пользу пойдут, и здоровье с расшатанной нервной системой укрепят.
Но останься Кемаль наедине с пленниками, те, чего доброго, бросятся на него, даже скованными руками скрутят, заткнут чем-нибудь рот, может, ладонью, чтобы он на помощь позвать не смог, и завладеют чемоданчиком. Вот только там, к страшному их разочарованию, самым опасным оружием окажется набор скальпелей. Вряд ли кто-то из пленников умел метать их так метко, чтобы превратить эти скальпели в смертельное оружие. Этому надо очень долго учиться. Но все же...
Когда пленники уснули, Кемаль, что-то напевая себе под нос, стал потирать руки, точно мыл их или, скорее, согревал, разгоняя кровь в начинающих капризничать и не слушаться пальцах.
Алазаев надеялся, что палатка не выпустит слова наружу и послужит хорошим звукоизолятором. Он думал, что на улице слова будут так разбегаться, что втайне их не удержишь, а ему не хотелось, чтобы кто-то, помимо Кемаля, их услышал.
- Я хочу улететь из Истабана, - тихо сказал Алазаев.
Кемаль перестал тереть руки, посмотрел на него.
- Сейчас?
- Да.
- Это будет дорого стоить.
- Ничего, как-нибудь перетерплю эти затраты. И разве этого, - он кивнул на спящих пленников, - не хватит?
- Не знаю. Я еще не осмотрел их. Думаю, мы договоримся. - Кемаль хотел отложить на время неприятный для него разговор.
- Я хочу взять с собой еще одного.
- Кого? - недоуменно спросил Кемаль. Брови его поползли вверх, но тут же он догадался, о ком идет речь. - А, мальчика.
- Мальчика? - теперь удивленное лицо сделал Алазаев. - Какого мальчика? Зачем нам мальчик? Нет, я хочу взять Рамазана.
- Рамазана? Кто это?
- Я тебе говорил о нем, но ты почти не помнишь имен.
Кемаль фыркнул. У него и без того предостаточно дел, которые он с трудом удерживал в памяти, чтобы еще загружать ее именами сепаратистов. Это - перебор. Достаточно, что он помнил, как зовут Алазаева.
- Это такое страшилище.
- А, знаю, знаю, - протянул Кемаль. - Ты что, решил сдать его в цирк? Люди любят смотреть на уродов, платят за это хорошие деньги. Пожалуй, с голоду ты не помрешь, но в западных странах власти не любят такие представления.
- Ты вывезешь нас? - прервал его Алазаев.
- Это дорого. Очень дорого.
Кемаль делал вид, что размышляет, раздумывает, тем самым набивая цену, будто, протяни он еще минутку, Алазаев не совладает со своими чувствами, бросится шептать ему на ухо, где зарыто награбленное золото, которым он обязательно поделится с Кемалем, если тот поможет ему выбраться из Истабана.
- Да перестань. - Алазаев был сделан из более твердых материалов, нежели думал Кемаль. - Самолет может поднять в воздух чуть ли не весь мой отряд. Зачем тебе лететь порожняком? Это не экономично.
- Ты преувеличиваешь. Его грузоподъемность не так велика, как ты думаешь. Но - к делу. Лететь с вами на борту - большой риск. Если меня засекут русские и заставят посадить самолет, чемоданчик я могу выкинуть, а сам уж придумаю, как запудрить им мозги, но с вами... С вами-то я что делать буду? Не выбрасывать же вас за борт, а даже если и выброшу, все равно русские это заметят и мне еще, помимо помощи сепаратистам, припишут убийство. Наказание за такие прегрешения, я думаю, будет суровым.
- Перестань. Даже если федералы засекут твой самолет и, как ты говоришь, заставят его сесть, то большее, что тебе грозит, это высылка за пределы России, передача твоим властям с наставлением следить получше за своими гражданами, но ты-то частное лицо. Твое государство за тебя не в ответе. Тебе даже самолет со временем вернут, а если уж ты так боишься федералов, хорошо, если ты не сможешь уйти от них, я выпрыгну из самолета и Рамазана вытолкну. Никто ничего не докажет. Можешь тогда говорить, что заблудился, залетел сюда случайно. - Алазаев говорил это так небрежно, точно заготовил какой-то план и в случае, если Кемаль станет отнекиваться и отказываться, это его не очень-то и расстроит.
- Сколько ты мне будешь должен, я скажу после операции, а пока помоги мне вытащить их на воздух.
- Буду должен? - переспросил Алазаев. - Мне все-таки казалось, что этих будет достаточно.
- Посмотрим. Посмотрим. Мы теряем время.
- Да, теряем, - согласился Алазаев.
Он развернулся на корточках, как избушка в сказке, встал к выходу из палатки передом, а к Кемалю - задом, чуть приподнялся и гусиным шагом двинулся вперед, а выйдя из палатки, хлопнул в ладоши, призывая к себе боевиков.
Они знали, что делать, и отдавать приказ словесно не понадобилось. В палатку заглянули два боевика, выжидательно уставились на Кемаля. Тот вздрогнул. Ему показалось, что это близнецы, потому что оба заросли по глаза щетиной и стали неотличимы друг от друга.
Кемаль посмотрел вначале на ту голову, что была слева от него, потом на ту, что всовывалась в палатку справа. Туловищ видно не было, поэтому казалось, что в палатку заглянул двуглавый монстр. Глупый двуглавый монстр, у которого хоть и две головы, но мозгов в них не более, чем у динозавра, а в его четырех глазах нет ничего, кроме пустоты. Зачем ему четыре глаза? Он вполне мог обойтись одним. Почему у них не вывалились наружу языки? Они должны вывалиться из зубастых пастей и влажно подрагивать, свисая ниже подбородков.
Кемаль рукой поманил монстра. Тот разделился на две одинаковые половинки, но только из-за того, что одновременно они не могли втиснуться в палатку, поэтому им пришлось входить по очереди, сначала правая, затем левая, иначе они либо застряли бы в проходе, либо порвали ткань палатки.
- Так, - сказал Кемаль, тыкнув пальцем в сторону оператора, - этого оставляете здесь. Остальных, - он обвел рукой троих спящих пленников, наружу. Снимите с них наручники. Они не проснутся. С этого, кстати, - палец его вновь вернулся к оператору, - тоже снимите наручники. Побыстрее, подогнал он монстра, когда увидел, что его половинки замешкались. На них посыпалось слишком много приказов сразу. Они не могли решить, что делать прежде: избавлять пленников от браслетов или избавляться от самих пленников.
У монстра были такие огромные лапищи, похожие на лопаты, что казалось - стальные наручники рассыплются, как только он до них дотронется и сожмет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43