Бац!
Обувь затопотала по полу, словно зрители в театре - в ожидании выхода на сцену маэстро.
Дверь, ведущая из прихожей в дом, распахнулась.
И там!..
Там колыхалась тьма, наполненная огоньками (свечей? глаз? светлячков?). Тьма воняла зоопарком. Тьма стучала вбежавшей в нее старой обувью. Тьма тянула к Максу свои невидимые руки и скалила свои невидимые зубы. «Бабушка-бабушка, а зачем тебе такие…» Вот тогда-то Макс не выдержал и закричал.
2
…и проснулся!
«Фу-у!.. Ну, знаете ли…» В комнате никого не было - видимо, все уже давно встали, один Макс бока отлеживает.
«Да уж, тут отлежишь! Интересно, во сне, от испуга, заиками делаются?» Стоя у окошка и одеваясь, он наблюдал, как играет с бабочками Рябый: крадется к ним, подергивая хвостом, вдруг - прыжок, клацанье зубов, лай; бабочки, понятное дело, близко к себе зверюгу не подпускают, они уже в воздухе, уже летают над ним, машут крыльями, словно дразнятся: поймай-ка, растяпа! Пес отходит, ложится у забора, отделяющего хлев от дома, демонстративно зевает, мол, не очень и хотелось-то; ждет. И то-олько мотыльки снова опускаются на разогревшийся под лучами утреннего солнца асфальт…
Лязгает задвижка на калитке, во двор входит гостья.
Бабочки всполошенно взлетают и уносятся в сад.
Рябый повернулся к вошедшей, осуждающе рявкнул, но в дом пустил без лишнего шума. Он свое дело сделал, хозяев предупредил, а дальше…
А дальше гостья оказалась в большой комнате, где и заговорила, быстрым, ломающимся от отчаянья голосом; бабушка отвечала ей намеренно неторопливо и спокойно. Макс не слышал, что именно, и поэтому поспешил к ним.
Как-никак, на женщине было уже знакомое ему платье - голубое, в крупных белых ромашках.
- Дауно? - спрашивала тем временем бабушка.
- Ды во вторник! А сення - пятница ужо!
Гостья вымученно вздохнула, теребя краешек скатерти.
- Я ж спачатку думала - загуляу. Не в першый раз.
- Да, твой Цимафей Сцепаныч гэта дзела палюбляу… палюбляець, - поправилась Настасья Матвеевна. - И што, нихто яго не бачыу?
Та покачала головой:
- Нихто. Усю дзярэуню аббегала, ужо в Адзинцы зранку зъездзила, у яго тамашних друзяк пытала - не бачыли!
- Куды ен збирауся у той дзень?
- Ды куды ж яму збирацца? - гостья всхлипнула и потянулась рукой к щеке, стереть влагу. - На Струйную.
- Проверяла?
- И не адзин раз! Учора зноу хадзила - ничога.
- Ты дзе шукала-то, Ялена?
Женщина непонимающе взглянула на нее:
- Там, дзе ен зауседы сядзеу.
- Ниже по цячэнию паглянь, - буркнула Настасья Матвеевна. - Можа, якия рэчы ссорыу - ды й знайдзеш.
- А… - начала было гостья.
- А я табе, выбачай, дапамагчы не магу, - и поднялась, показывая, что разговор окончен. Заметила Макса, кивнула ему:
- Добрый ранак, унучак. Снедаць идзи - а то захалонець усе.
Отправилась провожать гостью до дверей.
Уже у калитки приобняла за плечи:
- Трымайся, Ялена. Трымайся…
И опустила за ее спиной задвижку.
3
Гости сегодня спали плохо. Настасья Матвеевна, которую уже не один год посещала непременная и безжалостная спутница старости, бессонница, слышала, как ворочался на кровати этот паренек, Игорь, как поднялся и вышел во двор. Там он курил и что-то бормотал себе под нос. А в конце концов вернулся обратно и, кажется, дальше спал без мучений.
Юрась проснулся на рассвете (мысленно она все еще называла его Юрасем, хотя сын стал совсем другим, повзрослел и изменился; впустил в себя чуждость - и она винила в этом себя, потому что когда рожала его, позволила отвести себя в больницу и пуповину врачи ей не дали; а закопай она пуповину у дома, в саду или под банькой, сын никогда бы не стал отчужденным… таким - никогда).
Проснувшись, Юрась тихонько, чтобы никого не разбудить, оделся и выбрался в большую комнату. Там Настасья Матвеевна как раз давала мужу позавтракать.
Отправив на работу Николая, она вышла во двор. Юрась успел умыться и сейчас вытирался полотенцем; она невольно залюбовалась своим сыном, какой он у нее красивый да крепкий, как ловко и изящно двигается.
- Добра, што так рана падняуся, - сказала ему. - Нам патрэбна перагаварыць.
Сын кивнул:
- Знаю. Для того и встал.
- Пайдзем, дапаможаш мне дастаць бульбу - трэба пачысциць на дзень.
Вернувшись в большую комнату, Настасья Матвеевна подвинула половик и открыла крышку погреба. Юрась взял ведро и спустился туда; набрал картошки, и они, закрыв погреб, пошли на веранду-кухоньку, чтобы не терять даром времени. Можно ведь и разговаривать, и картошку чистить.
Налили в кастрюлю воды, взяли по ножу, поставили ведро посередине, чтобы каждому было удобно дотягиваться.
- Итак… - начал Юрась. - Чертячник. И чеснок.
Она поглядела на сына, ни на миг не прекращая срезать с «бульбы» кожицу:
- Саабразицельный ты мой. Правильна. Ты яго не выкинув?
- Я-то нет. А вот Макс…
- А я яму ушыла в адзенне. И Игорю твайму у сумку паклала и у карманы.
- Правильно. Молодец ты у меня. …Что делать-то будем?
- Што усе, то и мы. А вам уехаць нада.
Он покачал головой и бросил очищенную картошку в кастрюлю: бульк!
- Нет.
- Як гэта «нет»? Ты ж не разумееш…
- Понимаю, мам. Все понимаю. Ну, не все, конечно, но… Просто, видишь, тут ведь как получается. Игорь - его просто так не увезешь, это не Макс, он мне не подотчетен. А на всяких необычных штучках он просто «подвинут». Едва я начну пытаться его отсюда спровадить (и если при этом он почует неладное), Игоря отсюда клещами не вытащишь. Сейчас лето - так что даже выгони ты его из дому, будет в поле спать или к кому-нибудь пойдет постояльцем. …Да и нельзя его выгонять, чеснок ведь тоже… сама знаешь…
Настасья Матвеевна вздохнула, отправляя еще одну картофелину в кастрюлю: бульк!
- К тому же, - добавил сын уже спокойнее, - везти сейчас Макса домой нельзя. Семен лечится. А в такой период чувствуешь себя не лучшим образом
- не нужно, чтобы мальчик все это видел.
- Дык пазвани яму, запытай, можа, ен ужо вылечыуся, - заметила Настасья Матвеевна. - И карэспандэнта свайго справадзь. Сення звадзи да кругоу, няхай заснимець их - ды й едзе сабе.
- Я спрашивал - у Игоря отпуск на неделю. И поверь, он собирается провести его здесь. Как он выражается, «выжать из материала все, что можно».
- Пагана. И што ен можа рабиць?
Юрась пожимает плечами, бросает картошку: бульк!
- Наверное, пойдет людей опрашивать. Будет ходить по лесу, исследовать берега Струйной… Да что угодно!
- Ой як пагана! - она качает головой, гладит дрожащими пальцами занывшую кисть левой руки. - Хоць бы Макса дома утрымаць.
- Не выйдет, мам. Ты ж понимаешь, ему только что-нибудь скомандуй - и он тут же сделает наоборот. Да и лето… не удержим мы его дома.
- Гордзеичыха прасила, каб вы, адъязджаючы, и Дзяниску забрали. А то ей адправиць не з ким.
- И с Дениской та же самая история. Пускай пока… вдвоем, может, ничего с ними и не станется. Да и я пригляжу, постараюсь утянуть их с собой, когда пойду с Игорем. Вчера, кажется, их заинтересовало то, чем он занимается.
Бульк!
- Кстати, мам, вот ты нас хочешь услать. А вы сами-то? И другие?..
- Дык яны ж знаюць усе.
- А местная ребятня? Мы-вон вчера повстречали целую толпу.
- Дык у их же свое бацьки есць. Ня гэта страшна. Сцярэгчыся б тым, хто…
- она замолчала тогда, не зная, как назвать, обозначить ту категорию людей, которым следовало бы быть осторожнее: местных одиночек, старых или попросту неприякаянных людей, тех, кто живет уже не там и не здесь, словно плывет в тумане; в тумане, из которого теперь в любую минуту может выпрыгнуть зверь. Она замолчала тогда, а сын не спрашивал, но только позже, когда узнает о визите Елены, жены Степаныча-«рыбака», он поймет, что имела в виду мать.
- Так что ж делать-то будем?
Бульк!
- Будзем глядзець па бакам. И будзем внимацельными. И асцярожными.
- И да поможет нам Бог! - совершенно серьезно закончил он.
Бульк!
4
- Скажы, табе штось снилась сення?
Юрий Николаевич непонимающе взглянул на Игоря:
- Что ты имеешь в виду? Конечно, снилось. Но, как обычно у меня с этим бывает, я почти ничего не помню.
Он лгал.
Во-первых, Журскому частенько удавалось вспомнить собственные сны, особенно когда в них присутствовала музыка (а это было почти всегда: как иные спят и видят картинки, он слышал симфонии и сонаты, концерты и каприсы; кое-что даже записывал, хотя баловство это, не серьезно…).
Во-вторых же…
- Я таксама. Але сення… сення все па-иншаму.
Продолжать Остапович не стал, видимо, решив, что раз Юрий Николаевич своего сна не помнит, то и говорить не о чем.
Журский не настаивал. Вместо этого, повернувшись к дому, он крикнул:
- Макс, ты скоро?
- Уже иду! Вы это… выходите без меня, а мы с Дениской догоним. Дорогу он знает.
- Ничего, мы подождем.
Остапович удивленно взглянул на друга, но промолчал - наверное, все еще оставался под впечатлением от своего сна.
- Какие у тебя планы на сегодня? - поинтересовался у журналиста Юрий Николаевич. - После того, как вторые круги осмотрим?
- Людзей попытаю… - туманно отозвался тот. - И яшчэ есць задумка адна…
- Я готов! - это Макс примчался, позавтракавший и гарцующий вокруг взрослых на манер жизнерадостного жеребенка.
- Тогда дуй за Дениской! - скомандовал Юрий Николаевич. - Только чтоб одна нога здесь, другая там.
- Бу сделано!
- Слухай, а у хаце у вас кошка есць? - спросил вдруг Остапович.
- А как же. Где ж ты видел деревенский дом без кошки, чудак-человек!
- Значыць, кошка…
- Только что-то я ее давненько не замечал. Надо будет у матери спросить.
…Что ты говорил?
- Нячога, - покачал головой Остапович. - Нячога.
5
Игорь Всеволодович выглядел сегодня еще хуже, чем вчера.
«Наверное, ему тоже какая-нибудь гадость приснилась», - решил Макс.
Все четверо пылили по дороге, в сторону магазина - именно этим путем дядя Юра решил повести компанию ко вторым кругам.
- Знаешь, чего я подумал, - обратился Макс к Дениске.
Мальчишки специально приотстали, чтобы взрослые не услышали их разговора.
- А вдруг наши с тобой круги просто-напросто исчезли из-за дождя.
- То есць? - моргнул приятель.
- Ну накануне шел дождь. Что, если колосья, которые мы пригибали, просто потом поднялись обратно?
Дениска задумался.
- Можа быць, - сказал он наконец, тяжело вздыхая. - Гэта добрэ. А што ж тады з сапраудными кругами? Йих-то мы не рабили!
- С ними потом разберемся, - отмахнулся Макс. - Сегодня вон сходим, поглядим на вторые, а потом примемся за твой план.
Помолчали.
(«И кто меня, дурака, за язык тянул?! Может, он уже забыл давно обо всем. Так я вот напомнил. Эх…») («Няужо ен бы забыуся? Дарэмна я учора сказау. Дурацкая идзея. Але не адмауляцца ж цяпер…»)
- А, кстаци, вяроуку я уже знайшоу.
- Ну и отлично. Эй, а чего они к магазину сворачивают?
Как раз в это время дядя Юра обернулся, чтобы сообщить:
- Игорь Всеволодович где-то зажигалку «посеял». Зайдем, купим спичек - а потом к кругам.
- Говорю ж тебе, что-то с ним не так, с этим корреспондентом, - прошептал Дениске Макс. - Нервный он какой-то.
Приятель скептически хмыкнул:
- Кожный, хто штось губиць, по-твоему, «не такой»? Гэта смишна.
Ну что тут сказать?
6
Если честно, Игорь предпочел бы купить зажигалку, но он подозревал, что в местном магазине таковых не продают. И стоило молодому человеку оказаться внутри здешнего «универсама», как его подозрения, нагло разорвав кокон надежды, превратились в бабочку уверенности: «Не продают».
Он иронически улыбнулся самому себе, глядя на оклеенные допотомными обоями стены, на старенькие весы и обшарпанный прилавок. Единственным признаком того, что лавочка все же каким-то образом связана с современностью, был карманный калькулятор, с кнопками, цифры на которых уже давным-давно стерлись.
Продавщица, кстати, смотрелась в этом «музее» на удивление естественно - эдакая пенатша без определенного места прописки. Не исключено, что и жила она в магазине, во всяком случае, вела себя здесь по-хозяйски, с изрядной долей хамовитости.
- Соли няма, - заявила Пенатша, едва только покупатели нарисовались на пороге.
И, не отвлекаясь, продолжала работать челюстями.
- А мы не за солью, - сказал Юрий Николаевич.
Эти, казалось бы, самые обычные слова, привели продавщицу в невероятное изумление, чуть не закончившееся катастрофой. Подавившись очередной порцией семечек, Пенатша долго кашляла, колотила себя в грудь кувалдоподобным кулаком и наконец, немного прийдя в себя, грозно вопросила:
- Што гэта вы, нетутэшния, да?
- Точно.
- А то я гляджу, зусим збожаволили людзи, - успокаиваясь, произнесла она.
- Соль им не патрэбна! Эт!
И неодобрительно покачала головой, мол, вот ведь какие еще есть в наше время чудаки.
- А чаму вы вырашыли, што нам патрэбна соль? - вмешался Игорь, почувствовавший в этой детали нечто очень важное. Да и впрямь, странно, когда вдруг продавщица заявляет вам с порога…
- «Чаму»?! А таму! Иван Пятрович зайшоу и сказау, што… - тут она оборвала себя и с подозрением уставилась на чудаковатых покупателей: - А вы да нас надоуга ци як?
- Не очень.
- Я-асна… Тады да…
- Так, выбачце, пра соль…
Пенатша нахмурилась:
- Соли няма. Ды й вы ж не за ей прыйшли, так? А за чым?
- За запалками, але…
- Дык вось вам запалки! И не мешайце мне працаваць, кали ласка.
Остапович хотел было заметить Пенатше, что «працюет» она странно; или это новая профессия такая, по выработке семечковой шелухи? - хотел, но не стал заедаться. И так ведь ясно, что ничего продавщица уже не скажет.
Они вышли из магазина, и Юрий Николаевич расхохотался:
- Клятая баба! Ловко она нас отбрила, ничего не скажешь!
- Табе смешна?
- Чего ж не посмеяться? - удивился Журский. - Или тебя настолько обеспокоил факт отсутствия соли в здешней продлавке? Хочешь материал сделать?
Игорь покачал головой:
- На кой ен, гэты матэрыял? А соль… Няужо табе не паказалась странным, што тут усе запасаюцца соллю?
- Не показалось, - сказал Юрий Николаевич, выискивая взглядом Максима с Денисом, оставленных у магазина и теперь невесть куда задевавшихся. - Лето ж на дворе, огурцы-помидоры солить надо? Надо. Вот вам и разгадка тайны, Ватсон.
- Можа быць. Але хто такий гэты «Иван Пятрович»?
Журский пожал плечами:
- В Камене отыщется штук пять Иванов Петровичей… О, вот они где!
Последнее касалось не многочисленной когорты Петровых сыновей, а ребят, которые, как выяснилось, решили дожидаться взрослых в компании местных пацанов. Вся шайка устроилась за поворотом, на скамеечке, и о чем-то отчаянно совещалась. Появление Журского и «корреспондента» было воспринято ими на удивление равнодушно.
- Прывет, хлопцы! Чаго такия невяселыя?
Они посмотрели на чужаков, взвешивая, стоит ли доверяться им.
Решение принял, разумеется, белобрысый.
- Чаго ж весялицца. У Аксанки-вунь бяда.
Только теперь Игорь понял, что невысокий хлопчик с волосами каштанового цвета, угрюмо тыкавший носком сандалеты ножку скамейки, на самом деле - девчонка. Правда, наряжена она была по-мальчишечьи, так что неудивительно, что поначалу Остапович и принял ее за одного из местных сорвиголов.
- А что случилось? - спросил тем временем у «народа» Юрий Николаевич. - Кто-нибудь тебя обидел?
Оксанка вздохнула, зыркнула из-под взлохмаченных бровей на незнакомца:
- Не.
- Тогда…
- Шчаненок яе загубыуся, - объяснил вездесущий Захарка. - Тольки нядауна бацьки падарыли - и вось…
Похоже, он был искренне расстроен случившимся. Да и все остальные ребята - тоже; ни один не зубоскалил и не злорадствовал по поводу пропажи.
- Давно потерялся?
- Сення, - ответил вместо девочки белобрысый. - Мы ужо абшукалися - няма.
- Ну ничего, я уверен, он обязательно отыщется, - заверил ребят Юрий Николаевич. - Мы сейчас пойдем в сторону Прудков, где вторые круги, - и если увидим какие-нибудь следы пропажи, обязательно вам скажем. Договорились?
Те безрадостно закивали.
- Эх, жалко ребенка! - вздохнул Журский, когда они вместе с Максимом и Денисом уже покинули компанию.
- Сама винавата, - безжалостно отозвался Гордеичихин внук. - Вывела гуляць без поводка. Хотя, конечно, жалко…
- Может, еще найдем его, - предположил Максим.
Игорь ничего не сказал - он едва дрожащими руками пытался прикурить от спички.
7
Человек сидел к ним спиной и подниматься не стал, даже когда компания подошла к незнакомцу вплотную. И головы не повернул.
Сперва Юрий Николаевич решил, что это чертячник явился наконец /за тем, что принадлежит ему по праву/ чтобы поговорить. Но разглядев редкую поросль рыжих волос, понял: не чертячник.
«Хотя такой же старый и зловредный сукин сын!» «Старый и зловредный сукин сын», словно услышав его мысли, хохотнул и похлопал рукой по земле рядом с собой:
- Сядайце, пагаворым.
Обернулся, взглянул сурово:
- Ну, каму кажу: сядайце! Ци баицеся, чэцвера таких маладцоу, аднаго драхлага хрыча?
Журский не отвечал - его внимание привлекло то, как испуганно уставился на одноногого Макс. «Видимо, они уже раньше встречались. Вот черт! Небось, успел здорово запугать пацана».
- Да тога ж, мы не прадстаулены, - продолжал Серебряк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24