Оказывается, мешок с о
пилками труднее перевернуть, чем живого человека. Мешок безразличен, чел
овек помогает тебе, если ты завладел его центром тяжести. Лови этот центр,
хитри, забирай, перехватывай! А я-то думал, сопи и дави, как медведь.
Между прочим, тот борец учился на инженера. Так и сказал: «Думаю о будущем.
Косте-борцу с каждым годом цена все меньше. Косте-инженеру с каждым годом
цена все выше».
О чем приходится размышлять у нас в гидробеге?
О распределении сил прежде всего. Бежишь на дальнюю дистанцию, работаешь
23, 22 минуты. Редко кто укладывается в двадцать. Но двадцать минут подряд ра
ботать что есть силы человек не способен. Значит, мысленно делаешь раскл
адку: выбираешь темп на всю дистанцию, оставляешь запасец на рывки, на фин
иш в особенности. Новички обычно переоценивают себя, начинают резво, к се
редине сдыхают. Старички склонны к недооценке: резерв приберегают, рвут
финишную ленточку, а сил полно.
Ц А вы мне за финишем не нужны, Ц говорил дядя Троя. Ц Пусть вас на носил
ках уносят, с букетом я и без вас станцую. Все выдавайте на-гора. Надо знать
, что ты не можешь, и знать, что ты можешь.
Вот уменье выложить все и дается опытом.
И природу учитывает опытный гидрокроссист: солнце в глаза, солнце в спин
у, жару, прохладу, ветерок встречный, ветерок попутный, волны такие, волны
этакие. Опытному природа помогает, новичку только мешает.
И самое сложное: понимание соперника. Ты должен великолепно знать себя: ч
то ты можешь, чего не можешь. Должен не хуже знать соперника, что может и че
го не может он. Если заранее не узнал, почувствуй в борьбе, догадайся… и по
дложи ему свинью, или, говоря приличнее, навяжи свою волю. Пусть бег пойдет
, как тебе удобнее всего, а ему противнее всего.
Как это делается? Вот я, например, «маятник». Так называют у нас бегунов, ко
торые не любят менять темп. Раскатился и пошел-пошел-пошел, всю дистанцию
в одном ритме. Могу взять ритм почаще, еще чаще, но важно не менять. А москви
ч Вася Богомол (так его называют потому, что он на жука-богомола похож: гол
овка маленькая, а усы длинные, и держит он их всегда на весу) не «маятник», а
«дергун»: рванет и отдыхает, рванет и отдыхает. И что делает такой «дергун
», что делал бы Вася, попав со мной в пару? На старте вырвался бы, повел бы. Я п
остепенно пристроился бы в затылок, потому что по следам идти легче, возд
ух разорван, вода утрамбована, уплотнена чуточку его подошвами. И тут Вас
я потихоньку начал бы замедлять темп, придерживая меня. Я почувствовал б
ы, что темп не мой, обогнал бы его. Тогда Вася рванул бы и снова вышел бы пере
до мной, вышел бы и стал придерживать. Его рывок Ц мой рывок Ц его рывок
Ц мой рывок. И вот он, «дергун», навязал мне, «маятнику», свою волю. Ему хоро
шо, я выдыхаюсь. Это его «дергунская» тактика.
А какая тактика у меня? Мне надо от него оторваться на старте, уйти далеко
вперед, даже силы вложив лишние, так чтобы всю дорогу он видел мою спину, т
олько спину. Пусть рвет, но не достает, рвет, но не достает. Он волей-неволей
будет жать без отдыха… и выдохнется, потому что он не «маятник», не способ
ен на долгое равномерное усилие.
К счастью, сегодня все это не играет роли. Вася Богомол закончил свой забе
г, время его известно. Первый круг он прошел на три секунды резвее, но я эти
три секунды отберу как у миленького. А сюиссянин мне не соперник. Он вне ко
нкурса, его забег показательный. Ну и пусть показывает, как надо бежать, пу
сть ведет меня на веревочке. Пока что держусь… глядишь, что-нибудь и перей
му.

Второй круг был самым приятным. Идти стало легко, и я заметил природу. Заме
тил, как небо наливается голубизной (акварельной), как брызнуло солнце из-
за хмурого частокола елок. Все это отражалось на полированной глади зали
ва: ближе к берегу частокол, ближе к острову голубизна, а впереди искры, ка
к толченое стекло. Впрочем, это уже нежелательная красота. Лучше бы золот
ой коврик. Искры обозначали рябь. Даже мрачноватый корпус кенгуру заигра
л в лучах солнца, на серых гранитных боках обозначились ржавые и зеленые
пятна лишайника, в колючем хребте свечками загорелись стволы сосен.
Болельщики на берегу встретили нас шумом, шум я тоже услышал. И сюиссянин
услышал, резко сложился, как складной метр, и пошел вприсядку, выдвигая од
ну ногу за другой. Наверное, и он был из породы «маятников», предпочитал пр
ямые и гладкие дорожки, которые так хорошо мерить длинными шагами. Я не ст
ал ему подражать, присядка Ц лишнее утомление, пошел по-своему, левая рук
а за спиной, правая отгребает воздух. И опять с удовольствием отметил, что
не отстаю, держусь за веревочку, могу даже и на спину сесть.
На волнах клетчатый иноземец все-таки оторвался от меня, ловко управлял
ся с волнами, ничего не скажешь. Но ведь у него это в крови, моя мать не отпля
сывала с цветными фонариками на гребнях валов. Однако за хвостом кенгуру
я резко взял вправо, сразу вошел в штилевую тень и без особого напряжения
догнал его, мог бы и обойти. Но я уже говорил, что опасный участок приятнее
проходить вторым, ведущий как бы предупреждает тебя обо всех трудных пов
оротах. Так я и сделал, повторил все жесты сюиссянина под восторженные во
пли болельщиков. Сделал разворот, сделал перескок и на левой ноге в танце
вальном па скользнул мимо дяди Трои. Ну как?
Ц Хуже на тринадцать секунд! Ц крикнул он. И вдогонку: Ц Своим темпом, св
оим, своим, своим!
Тринадцать секунд проиграл? Когда же это? Выходит, Вася Богомол взял темп
резвее заморского гостя. А что же думает мой клетчатый? Силы бережет, все н
а финал оставил? Конечно, тринадцать секунд не трагедия, их можно и на фина
ле отыграть. Но все же риск. Видимо, пора нажимать. Дядя Троя говорит: «Свои
м темпом иди». Ладно, пойду своим, а клетчатый как хочет.
Все эти соображения я излагаю для читателей. Думаешь-то короче. Я подумал
только: «На Сюисс равняться нечего».
И снова исчез из поля зрения гудящий берег, пятнистые бока кенгуру. Есть т
емно-зеленая вода, скольжу я по вершине елок. Скольжение на ле-евой, сколь
жение на пра-авой. Нога колеблет воду, портит шишкинское полотно. Гул голо
сов отплывает за спину. Хорошо! Ну а где мой клетчатый? Вижу его правым гла
зом. Значит, не отстает. Тоже прибавил, по мне равняется. Или график у него б
ыл такой: темп нарастает с каждым кругом. Вот и прекрасно, я в этот график в
писываюсь.
Кркркркркркр… мелко зарокотало под ногами. Да, и мне правее надо было бра
ть, слишком рано въехал в рябь. А сюиссянин соображает, где надо срезать, а
где удлинять маршрут, недаром рожден на воде. Теперь я борюсь с рябью, а он
еще на тихой воде. А вот повернулся к ветру спиной, опять обгонит. И обгоня
ет. Коля, нечего глазами косить, смотри на гребешки, главное тут Ц равнове
сие не потерять. Шлеп-шлеп-шлеп! Ух ты, какую волну развело! Прощай скольже
ние, прыгать приходится. С этой на ту, с этой на ту. Ой, чуть не… Ничего, удерж
ался. Теперь на ту, гладенькую. А сюиссянин-то уже за хвостом кенгуру. Ладн
о, сейчас и я там буду, там дадим темп. Сюда… Сюда… А теперь вон туда. Метров
на пятнадцать отстал. Ну это пустяк, пятнадцать мы отберем назад. Главное,
не суетиться. Скольжение на ле-е-вой, скольжение на пра-а-вой. Чуть сильне
е толчок. Чуть сильнее толчок. Ну вот и порядок, веревочка поймана. Клетчат
ая спина все ближе, все ближе. Могу и обойти, но есть ли в этом смысл? А он не х
очет уступать, прибавлять темп. Не хочет, а я обойду. Или не стоит рвать пер
ед самыми скалами? Влетишь сгоряча в узкий проход, забудешь, где там ноги п
ереставлять, махать и отмахивать. Ладно, хочешь идти впереди, показывать,
иди и показывай! Входи, входи в скалы, дядя с планеты Сюисс, я тебе не мешаю.
Я даже отпущу тебя метров на пять, чтобы не столкнуться в скалах ненароко
м. Все равно я держу тебя за кушак.
Нечисто он проходил препятствия на этот раз, можно было подумать, что уст
ал. В одном месте чуть не выскочил на подводный камень, зашатался, руками в
змахнул. Если бы я ближе шел, мог бы и налететь на него. У нас на командных за
бегах иногда устраивают кутерьму нарочно: ведущий падает, загораживает
дорогу, следующие на него, барахтаются, разбирают, где чьи ноги. А своя ком
анда сторонкой обходит Ц и на чистую воду. Бывает такое, даже споры идут:
по-спортивному ли подстраивать подобные фокусы? Но ведь сюиссянин сам п
о себе, не заодно с Васей Богомолом. Ему нет выгоды меня придерживать.
Так что я его еще отпустил немножко, прошел скалы внимательно, не торопяс
ь, с балетной чистотой, хоть сейчас на сцену Кировского оперного. Болельщ
ики взревели, замахали шапками.
А дядя Троя?
Ц Бросай ты его к чертям! Вперед уходи, вперед! По своему графику, своему, с
воему. Хуже на двадцать четыре! Я! Я! Я!
Хуже на двадцать четыре секунды? И остался один круг! Это была катастрофа.


4. БУКВА Я

Ц Я! Я! Я! Ц кричал мне дядя Троя вслед.
«Я» Ц последняя буква в его прозвище. Я Ц последняя надежда проигрываю
щего, последняя ставка спортсмена, если равны таланты Т, и равна Р Ц предв
арительная работа, и равен О Ц опыт.
Все равно, тогда остается сопоставить Я Ц ярость бойца.
Ярость. В горячке боя гневный боец сокрушает тройные силы.
Ярость матери, которая дикой кошкой кидается на зверя, ухватившего ее де
теныша.
Ярость мальчонки, ухватившего за горло насильника, обидевшего его мать.

У нас, в спорте, конечно, ярость небезрассудная, ярость в пределах правил.
Тут никому не разрешается бить соперника дубинкой по голове. Даже есть б
иологическая основа этой ярости. В мускулах у каждого хранится резерв на
экстренный случай, для спасения жизни. Если жизнь потеряешь, беречь те за
пасы незачем. Вот природа их и извлекает в минуты смертельного ужаса или
безумного гнева.
А мы должны извлечь на финише. За флажком резервные силы не нужны. Пусть на
носилках унесут, а с букетом станцует дядя Троя.
Иные говорят у нас, что злиться не обязательно. Говорят, что любовь окрыля
ет не меньше, чем злость. Возможно, не спорю. Но ведь я мальчишкой был тогда.
И моя вихрастенькая предпочитала меня не окрылять, а окорачивать.
Ц Гордишься? Ц переспрашивала она меня, когда я показывал ей грамоты.
Ц Видела, видела, есть чем гордиться. Великолепно переставлял ноги.
Иные говорят: важнее всего товарищество. Ты Ц представитель Ленинграда
, ты прежде всего должен думать о чести Ленинграда.
Не к лицу нам уступать заносчивым москвичам, у которых и воды-то настояще
й нет, волжскую качают насосами, чтобы хоть какая-то река была в городе…
Честь, конечно. Стыд, конечно. Стыдно подводить команду, стыдно проигрыва
ть. Тогда я думал именно так. Это сейчас я не очень уверен, что чемпион гидр
окросса много чести прибавляет Ленинграду, городу-музею, городу-панора
ме, городу Ленина, родине Октябрьской революции.
Впрочем, когда честь задета, тоже рождается ярость Ц благородная. И ярос
ть вымывает наружу последние силенки, запасенные для спасения жизни, для
последнего смертного боя.
В тот раз я злился на самого себя. Впрочем, я всегда прежде всего злюсь на с
ебя, говорят, это сравнительно редкое свойство. Но что мне Вася Богомол со
своей птичьей головкой, что мне клетчатый сюиссянин, который еще в живот
е матери плясал на волнах, а у нас пляшет медленнее Васи? Что они мне? Мне св
оим-своим-своим темпом надо было идти, своим-своим-своим умом жить, а я в п
одражатели записался. Тоже чемпион! Ведущий ему нужен, указчик на каждое
движение. А сам, такой-сякой немазаный, сам ты думать не хочешь? Может, и ног
ами двигать не хочешь, лодырь разнесчастный? Двадцать четыре секунды про
играл! А ну давай, давай, давай!
И я дал. И добавить к этому слову нечего. Второй круг весь у меня перед глаз
ами: блики, тени, оттенки, хоть сейчас рисуй картину. Третий я помню логиче
ски: о чем думал на каком этапе. От четвертого помню только одно: напряжени
е. Весь он слился в единый сплошной спурт, в сплошное «давай-давай-давай!».
Это не трибуны, это я сам себе кричал мысленно. За три километра до финиша
начал финишировать. Как выскочил из-под морды кенгуру, так и рванул.
Какая там плавность, оптимальное скольжение, экономия сил. Я толкался вс
е чаще, вдвое чаще, чем полагается, все закорачивая шаг, лишь бы скорость н
агнать: давай, давай, давай! Сюиссянина сразу же потерял из виду, а оборачи
ваться не стал, доли секунды терять. Уж не знаю, сидел он у меня на спине, дер
жался ли за веревочку. Он не представлял интереса. Я не с ним боролся, с сек
ундами.
Давай-давай-давай! Вдруг мелко зашлепало под ногами: это я с ходу ворвалс
я в рябь. В таком темпе ворвался, что даже рябь не помешала, не смогла разве
рнуть меня. Так и поехал наперерез. И тут скорость была полезна. А ну давай-
давай-давай, выкладывай силы! Наэкономился, голова твоя садовая! Беречь н
езачем, за ленточкой твои резервы ни к чему. Еще сильнее, еще!
Шлепнулся я все-таки на волнах, где-то заспешил, не на ту площадку прыгнул.
Упал, но и сидя ехал по инерции. Волна меня в спину толкнула, я оперся на нее
, крутнул руками и выпрямился. Как-то мгновенно сообразил, как использова
ть толчок волны. И вот я уже на ногах, поймал равновесие, бегу.
За хвостом кенгуру снова гладь. Теперь я один на стеклянном просторе. Ник
ого перед глазами, не маячит клетчатая спина. Радуешься, да? Рад, что никто
не мешает. Раньше обрадовался бы, а то цирлих-манирлих, пропущу гостя впер
ед, пусть показывает дорогу. Вот и плати за свою лень, за неспортивную пасс
ивность. Инструктор тебе, видишь ли, необходим! Эх ты, горе-чемпион! Жми теп
ерь, давай-давай-давай!
Перед скалами я даже не стал тормозить. Все равно проигрывал, теперь не бы
ло смысла осторожничать. Прошел все повороты на полной скорости, никогда
не пролетал этак пролив с препятствиями. Но я был так зол, так зол на себя. Е
сли бы ногу сломал, одно сказал бы: «Так тебе и надо!» Но на высокой скорост
и движения были точнее, да и голова работала в ином темпе. Не на шаг, не на дв
а, на четыре шага вперед мозг рассчитывал все движения, как бы заранее рас
писывал график: левой Ц правой, мах Ц разворот Ц перескок. Рассчитывал
и подавал команду в нужную долю секунды. Последний мах. Все. Простор.
Дяди Трои уже не было на привычной скале. Ушел. Перед финишной прямой подс
казывать поздно. Осталось метров пятьсот до ленточки. Слышу нарастающий
рев, выкрики, трещотки, чье-то отчаянное: «Ко-оля, давай, милый!» Чему они ра
ды? Рады, что голубая ленинградская майка впереди? Да не в том же дело, дело
в секундах. «Давай, Коля, давай, миленький!» А что я делаю? Я и даю.
Пригнулся, корпус несу параллельно, сам иду чуть не вприсядку. Зажимает д
ыхание? Ничего. Кто же бережет силы на финише? Машут руками как мельница вс
ем наставлениям вопреки. Да кто же думает о наставлении на финише? Что, язы
к наружу, хочется дух перевести? Уже силенок нет, лентяй несчастный? А ну д
авай, давай нажимай, жми ручками-ножками, ножками-ручками…
Рокот голосов нарастает, всплеск… и вздох.
Урра! Уррарарара!
Все. Финишировал.
Еще толкнувшись раза два по инерции, медленно выпрямляю спину и разворач
иваюсь лицом к берегу. Оглядываюсь не спеша. Старательно размахивая рука
ми, спешит к финишу следующая фигурка. Не клетчатая, желтая. И бакинец обог
нал сюиссянина.
Мне кричали «ура», кидали цветы на воду, щелкали на пленку, корреспондент
ы совали микрофоны в лицо, а я думал только об одном: «Сколько же секунд? Ск
олько секунд?» И поскорей, поскорей удрал в раздевалку, сел в темный угол,
ноги положил на скамью, качался, головой мотал, чтобы волнение унять. Ах, н
е выложился. Есть еще силы, чтобы головой мотать зря.
Минуты через две дядя Троя откинул полу палатки. И ничего не надо было спр
ашивать, все было написано на его лице.
Ц Сколько, Трофим Иванович?
Ц Проиграли четыре секунды, Ц сказал он хрипло.
Я вздохнул тяжко. Сам виноват. Зачем держался за веревочку?
Ц Это я виноват, Ц сказал дядя Троя горестно. Ц Сбил тебя с толку. «Сюис
сянин, космический мастер, приглядывайся, перенимай!» А он, заморский зам
орыш, еле до финиша дополз. Говорит: «Кислорода мало на вашей планете, полт
ора процента мне не хватает». Ну и бегал бы с кислородным баллоном. А на Сю
иссе что? Какие результаты мы покажем на их кислороде!
Опять я вздохнул: «Мы покажем, я не покажу».
Ц И нечего киснуть, Ц сердито буркнул дядя Троя. Ц Не нос Ц закваска. О
пусти в молоко, сразу творог будет. Финишировал ты великолепно, сделал бо
льше, чем мог. Шутка: двадцать секунд отыграл на одном круге. Заслужил поез
дку на все сто процентов. Я подам протест… напишу, что в нашем забеге волна
была больше.
Ц Дядя Троя, вы всегда говорили, что это не по-спортивному Ц протестова
ть.
1 2 3 4