Панели в нижней части стены были расписаны так, чтобы создать иллюзию того или иного архитектурного украшения. Между панно располагались деревянные пилястры, увенчанные золочеными капителями, и все это завершалось массивным деревянным карнизом под потолком. Ковры в ту пору еще не вошли в моду в колониях, однако богатство миссис Лечмир и ее высокое положение могли бы привести к появлению в ее доме и этих предметов роскоши, если бы возраст этой дамы и стиль самого дома не побудили ее остаться верной старинным обычаям. Пол, сверкавший чистотой так же, как и мебель, был выложен мозаичным рисунком из маленьких квадратиков красного дерева и сосны, а в центре его столяр сделал попытку изобразить геральдических «прыгающих львов» — рода Лечмиров. По обе стороны величественного камина в стенах имелись полукруглые ниши, служившие, по-видимому, для практических нужд, так как поднятые жалюзи в одной из них открывали взору буфет, полки которого ломились под тяжестью массивной серебряной посуды. Комната была обставлена дорогой и громоздкой старинной мебелью, ничуть, однако, не пострадавшей от времени. И среди всего этого провинциального великолепия, которому придавали особую пышность бесчисленные восковые свечи, зажженные во всех углах, на козетке в церемонной, но исполненной достоинства позе восседала дама довольно преклонных лет. Молодой офицер еще в прихожей сбросил свой плащ на руки Меритона и появился теперь перед ней в красивом военном мундире, который чрезвычайно шел его стройной мужественной фигуре. Пожилая дама поднялась навстречу гостю, и ее суровый взгляд, задержавшись на мгновение на его лице, смягчился, выразив при этом приятное удивление. Первым, однако, нарушил молчание молодой офицер:
— Я позволил себе, сударыня, явиться к вам без доклада — владевшее мною нетерпение заставило меня нарушить правила приличия, ведь как только я вступил в ваш дом, на меня нахлынули воспоминания отрочества, так беззаботно протекавшего в этих стенах.
— Дорогой племянник, — приветствовала его миссис Лечмир (ибо это была она), — эти темные глаза, эта улыбка, да, да даже эта походка сами служат вам лучшим докладом. Как могла бы я не узнать, что передо мной один из Линкольнов! Я не забыла моего бедного брата, так же как и того, кто по-прежнему так дорог нам!
В речах и манере обоих чувствовалась известная сдержанность, быть может вызванная требованиями провинциального этикета, строго соблюдаемого почтенной хозяйкой дома, однако этими требованиями никак нельзя было бы объяснить глубокую печаль, внезапно отразившуюся в глазах молодого офицера и согнавшую с его лица улыбку, когда он услышал обращенные к нему слова. Впрочем, происшедшая в нем перемена была мимолетной, и он отвечал любезно:
— Я всегда был приучен к мысли, что на Тремонт-стрит найду себе второй дом, и мои упования, как я вижу, были не напрасны, — в этом убеждает меня ваше любезное заверение, сударыня, что вы помните меня и моих родителей.
Ответ, очевидно, произвел весьма благоприятное впечатление на госпожу Лечмир, ибо она позволила себе улыбнуться, отчего суровые черты ее несколько смягчились, и сказала:
— Разумеется, это ваш родной дом, хотя, быть может, он слишком скромен для наследника богатого рода Линкольнов. Я не допускаю мысли, чтобы хоть один из членов этого благородного рода мог забыть свой священный долг и не оказать должного приема лицу, связанному с ним кровными узами.
Молодой человек почел, по-видимому, что все подобающие случаю слова уже сказаны. Он почтительно склонился над протянутой ему рукой, выпрямился и в то же мгновение увидел перед собой молодую девушку, которую до этой минуты скрывали от его взора тяжелые шторы окна.
Шагнув к ней, он произнес с поспешностью, выдававшей его желание переменить тему разговора:
— Кажется, я вижу перед собой еще одну особу, с которой имею честь состоять в родстве. Вы мисс Дайнвор?
— Хотя это и не моя внучка, — сказала она, — тем не менее, майор Линкольн, эта девица в такой же мере имеет право называться вашей родственницей.
Это Агнеса Денфорт, дочь моей покойной племянницы.
— Значит, в ошибку впали только мои глаза, но не мои чувства, — ответил молодой офицер. — Надеюсь, что мне будет позволено называть вас кузиной?
Молчаливый наклон головы послужил ему единственным ответом, хотя протянутая со словами приветствия рука майора не была отвергнута. Обменявшись еще несколькими любезными фразами и обычными в подобных случаях вопросами, все уселись, и беседа потекла более непринужденно.
— Мне очень приятно было убедиться, что вы не позабыли нас, Лайонел, — сказала миссис Лечмир. — Здесь, в этой провинциальной глуши, все столь ничтожно по сравнению с нашей далекой родиной, что ваша память могла не сохранить ни единого воспоминания о том крае, где вы появились на свет, — я опасалась этого, признаться.
— В городе, несомненно, произошли большие перемены, но есть здесь и немало мест, которые я хорошо помню, хотя, конечно, долгое отсутствие и знакомство с другими городами заставило эти воспоминания несколько потускнеть.
— Разумеется, знакомство с английским двором не могло придать блеска нашему скромному образу жизни в ваших воспоминаниях, и, конечно, у нас не найдется таких зданий, которые привлекли бы к себе внимание того, кто много странствовал по свету. В вашем девонширском родовом доме легко уместилась бы дюжина любых бостонских зданий — будь то правительственные пли частные.
Недаром в нашей семье издавна существует поговорка, что из всех королевских замков только один Виндзор может потягаться с резиденцией главы рода Линкольнов.
— Да, конечно, дом в Равенсклифе довольно велик, — небрежно отозвался молодой человек. — Впрочем, вы ведь знаете, что его величество не любит особой пышности у себя в Кью. Сам же я так мало бывал в поместье, что едва ли возьмусь судить о его благоустройстве или размерах.
Старая дама удовлетворенно кивнула; как многие жители колоний, она чрезвычайно гордилась своим родством со знатной английской семьей — чувство отнюдь не редкое для колонистов, — и ей доставляло удовольствие, когда о нем заходила речь. Затем, словно беседа навела ее на эту мысль, она воскликнула:
— По-видимому, Сесилия еще не оповещена о приезде нашего дорогого родственника, иначе она не преминула бы явиться сюда, чтобы его приветствовать.
— Она оказывает мне большую честь, если почитает меня за близкого родственника, с которым не требуется соблюдения церемоний.
— Она доводится вам всего лишь троюродной сестрой, — слегка нахмурившись, возразила старая дама. — А это не столь близкое родство, чтобы забывать о приличиях. Вы видите, Лайонел, как мы дорожим родственными связями, которые составляют предмет гордости даже самых отдаленных ветвей нашего рода.
— Я не слишком силен в генеалогии, сударыня, но, если не ошибаюсь, мисс Дайнвор принадлежит по прямой линии к столь знатному роду, что едва ли для нее могут иметь особое значение родственные связи, приобретенные в результате того или иного брака.
— Прошу прощения, майор Линкольн, отец мисс Дайнвор, полковник Дайнвор, безусловно принадлежит к очень старому и весьма почтенному английскому роду. Но ни одна семья не может быть безразлична к тому, что породнилась с нашей. Я повторяю — с нашей семьей, дорогой Лайонел, ибо хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что и я сама происхожу из рода Линкольнов и довожусь родной сестрой вашему дедушке.
Слегка удивленный некоторой противоречивостью, содержавшейся в словах почтенной дамы, молодой человек молча склонил голову, снова благодаря за комплимент, и бросил взгляд на молчаливую молодую девушку с явным желанием заговорить с ней о чем-нибудь более интересном — желание вполне извинительное для человека его возраста и пола. Не успел он, однако, обменяться с ней двумя-тремя фразами, как миссис Лечмир, явно раздосадованная отсутствием своей внучки, сказала:
— Ступай, Агнеса, оповести свою кузину об этом столь приятном для нас событии. Все время, пока вы находились в пути, она тревожилась, не грозит ли вам опасность.
После получения вашего письма, в котором вы извещали нас о своем намерении, мы каждое воскресенье читали молитву о плавающих и путешествующих, и мне было очень приятно видеть, как усердно возносила Сесилия вместе с нами свои мольбы.
Лайонел пробормотал несколько слов признательности и, откинувшись в кресле, возвел глаза к потолку — то ли в благочестивом порыве, то ли по какой-либо другой причине, об этом мы не беремся судить. Пока миссис Лечмир произносила свою последнюю тираду, которую молодой офицер сопроводил вышеописанной выразительной пантомимой, Агнеса Денфорт встала и покинула комнату. Дверь за ней затворилась, но некоторое время в комнате еще царила тишина, хотя миссис Лечмир раза два, казалось, хотела что-то сказать. На бледных, увядших щеках ее сурового лица проступили пятна, губы вздрагивали. Наконец она все же заговорила, но голос ее звучал сдавленно и хрипло:
— Быть может, я позволю себе неучтивость, дорогой Лайонел, — сказала она, — ведь есть предметы, касаться которых позволено только между ближайшими родственниками. Как чувствует себя сэр Лайонел? Надеюсь, вы оставили его в добром здравии и он бодр телом, хотя и болен духом.
— Мне сообщают, что это так.
— Давно ли вы его видели?
— Я не виделся с ним пятнадцать лет. По мнению докторов, мои посещения были ему вредны, и мне запретили навещать его. Он содержится в частной лечебнице в предместье Лондона. И, поскольку светлые промежутки в течение его болезни становятся все более частыми и все более продолжительными, я позволяю себе питать надежду, что настанет время, когда мой отец будет мне возвращен.
Эту надежду укрепляет во мне его возраст — ведь ему, как вы знаете, нет еще и пятидесяти.
За этими словами последовало довольно продолжительное и тягостное молчание. Наконец миссис Лечмир сказала дрогнувшим голосом (что необычайно растрогало молодого человека, ибо яснее слов говорило о ее сочувствии своему внучатому племяннику и о доброте ее сердца):
— Я буду вам весьма признательна, Лайонел, если вы нальете мне стакан воды, — графин вон там, на буфете. Простите меня, но мы коснулись столь грустных обстоятельств, а это всегда чрезвычайно меня расстраивает. С вашего позволения, я покину вас на несколько минут, чтобы поторопить мою внучку. Я жажду познакомить вас с ней.
Молодой человек был рад в эту минуту остаться наедине со своим волнением и не стал ее удерживать. Впрочем, вместо того чтобы последовать за Агнесой Денфорт, уже ранее покинувшей комнату с той же целью, миссис Лечмир нетвердым шагом направилась к двери, ведущей в ее личные апартаменты. Некоторое время молодой человек расхаживал по комнате, стремительно шагая из угла в угол по «прыгающим львам» Лечмиров, словно желая посрамить их яростные прыжки, а взгляд его тем временем бесцельно блуждал по массивным панелям, по лазури, пурпуру и серебру старинных гербов, блуждал столь рассеянно и небрежно, словно ему не было дела до начертанных на них высоких девизов и прославленных имен.
Из этого состояния задумчивости его вывело внезапное появление незнакомой ему молодой девушки, которая так быстро прошла на середину комнаты, что он только тут заметил ее присутствие. Грациозная фигурка, юное личико, выразительное и живое, изящество и женственная мягкость движений, осанка, исполненная достоинства и вместе с тем неизъяснимого очарования, — все это, внезапно явившись взору, могло бы приковать к месту любого юношу, даже менее галантного и еще более глубоко погруженного в свои думы, чем тот, которого мы пытались вам описать. Майор Линкольн сразу понял, что перед ним Сесилия Дайнвор, дочь английского офицера, уже давно лежащего в могиле, и единственной дочери миссис Лечмир, тоже ныне уже покойной, а поэтому он, как человек светский, без малейшего замешательства, которое мог бы проявить на его месте другой, менее привыкший к обществу юноша, непринужденно представился своей кузине. Эта вольность, которую он себе позволил, умерялась учтивостью, как того требовали приличия. Однако девушка держалась столь натянуто и отчужденно, что молодой человек, закончив свое приветствие и предложив ей стул, испытал такое замешательство, словно впервые остался наедине с женщиной, которой давно мечтал сделать сугубо серьезное признание. Впрочем, тут она, то ли руководствуясь безошибочным женским инстинктом, то ли просто почувствовав, что ведет себя недостаточно вежливо с гостем своей бабушки, постаралась рассеять эту неловкость, — Бабушка давно с нетерпением ждала столь приятной для нее встречи с вами, майор Линкольн, — сказала она, — и приезд ваш весьма своевремен. Положение в стране день ото дня становится все более тревожным, и я уже давно уговариваю ее погостить у наших родственников в Англии, пока, все эти раздоры не придут к концу.
Голос был нежен и мелодичен, а выговор столь безукоризненно чист, словно приобретен при английском дворе. В речи этой молодой особы и в помине не было того несколько простонародно-провинциального оттенка, который оскорбил слух молодого офицера, когда он слушал Агнесу Денфорт, хотя та произнесла всего несколько слов, и этот контраст сделал мисс Сесилию Дайнвор еще, более очаровательной в его глазах.
— Вам, получившей истинно английское воспитание, путешествие в Англию несомненно доставит большое удовольствие, — отвечал молодой человек, — и если то, что довелось мне слышать на корабле от одного из моих спутников, хотя бы наполовину соответствует действительности — я имею в виду положение в стране, — то я первый поддержу вашу просьбу. Как Равенсклиф, так и дом в Сохо note 5 целиком к услугам миссис Лечмир.
— Мне хотелось, чтобы бабушка уступила настойчивым просьбам лорда Кардонелла, родственника моего покойного отца, который уже давно уговаривает меня пожить года два в его семействе. Разлука с бабушкой будет, несомненно, очень тяжела для нас обеих, но, если она решит поселиться в доме своих предков, никто, надеюсь, не осудит меня, если и я приму подобное же решение и поселюсь под древним кровом своих.
Проницательный взгляд майора Линкольна заставил ее опустить глаза, и он невольно улыбнулся, ибо у него мелькнула мысль, что эта провинциальная красавица унаследовала от своей бабушки всю ее родовую спесь и, видимо, тщится внушить ему, что племянница виконта по своему положению выше сына баронета. Впрочем, жаркий румянец, заливший лицо Сесилии Дайнвор, когда она заговорила о своем намерении, мог бы подсказать молодому офицеру, что ею руководят куда более глубокие чувства, нежели те, которые он ей приписал, однако это послужило для него лишь еще одной причиной обрадоваться появлению миссис Лечмир, которая возвратилась в комнату, опираясь на руку своей племянницы.
— Я вижу, дорогой Лайонел, — неверной походкой направляясь к кушетке, сказала эта дама, — что вы и Сесилия уже познакомились, и залогом тому было ваше родство; оно, как вы сами знаете, является, конечно, весьма отдаленным, но создает тем не менее родство духа, которое передается из поколения в поколение с такой же несомненной очевидностью, как те или иные черты лица.
— Если бы я мог льстить себя мыслью, что обладаю хотя бы малейшим сходством с мисс Дайнвор в любом из этих двух смыслов, я бы вдвойне гордился нашим родством, — нарочито безразличным тоном отвечал Лайонел, помогая почтенной даме опуститься на кушетку.
— Но я вовсе не склонна считать далеким мое родство с кузеном Лайонелом! — с неожиданной горячностью вскричала Сесилия. — Такова была воля наших предков…
— Нет, нет, дитя мое, — прервала ее старая дама. — Ты забываешь, в каких случаях позволительно пользоваться обращением «кузен» и какие именно узы кровного родства оно подразумевает. Но майор Линкольн знает, как у нас в колониях любят злоупотреблять этим словом и считаются родством до двадцатого колена, словно в шотландских кланах. Да, кланы… Это приводит мне на память восстание сорок пятого года. В Англии полагают, что даже самые отчаянные головы среди наших колонистов никогда не дойдут до такого безрассудства, чтобы пустить в ход оружие.
— Мнения на этот счет расходятся, — сказал Лайонел. — Большинству офицеров это кажется смехотворным.
Однако мне встречались служившие здесь офицеры, которые уверяют, что колонисты не только прибегнут к оружию, но и что схватка будет кровавой.
— А почему бы им этого не сделать! — внезапно сказала Агнеса Денфорт. — Они мужчины, а про англичан этого больше не скажешь!
Лайонел удивленно обернулся к ней. Ее чуть-чуть косящий взгляд был исполнен добродушного лукавства, которое странно противоречило резкому тону ее слов.
Улыбнувшись, он повторил их:
1 2 3 4 5 6 7 8
— Я позволил себе, сударыня, явиться к вам без доклада — владевшее мною нетерпение заставило меня нарушить правила приличия, ведь как только я вступил в ваш дом, на меня нахлынули воспоминания отрочества, так беззаботно протекавшего в этих стенах.
— Дорогой племянник, — приветствовала его миссис Лечмир (ибо это была она), — эти темные глаза, эта улыбка, да, да даже эта походка сами служат вам лучшим докладом. Как могла бы я не узнать, что передо мной один из Линкольнов! Я не забыла моего бедного брата, так же как и того, кто по-прежнему так дорог нам!
В речах и манере обоих чувствовалась известная сдержанность, быть может вызванная требованиями провинциального этикета, строго соблюдаемого почтенной хозяйкой дома, однако этими требованиями никак нельзя было бы объяснить глубокую печаль, внезапно отразившуюся в глазах молодого офицера и согнавшую с его лица улыбку, когда он услышал обращенные к нему слова. Впрочем, происшедшая в нем перемена была мимолетной, и он отвечал любезно:
— Я всегда был приучен к мысли, что на Тремонт-стрит найду себе второй дом, и мои упования, как я вижу, были не напрасны, — в этом убеждает меня ваше любезное заверение, сударыня, что вы помните меня и моих родителей.
Ответ, очевидно, произвел весьма благоприятное впечатление на госпожу Лечмир, ибо она позволила себе улыбнуться, отчего суровые черты ее несколько смягчились, и сказала:
— Разумеется, это ваш родной дом, хотя, быть может, он слишком скромен для наследника богатого рода Линкольнов. Я не допускаю мысли, чтобы хоть один из членов этого благородного рода мог забыть свой священный долг и не оказать должного приема лицу, связанному с ним кровными узами.
Молодой человек почел, по-видимому, что все подобающие случаю слова уже сказаны. Он почтительно склонился над протянутой ему рукой, выпрямился и в то же мгновение увидел перед собой молодую девушку, которую до этой минуты скрывали от его взора тяжелые шторы окна.
Шагнув к ней, он произнес с поспешностью, выдававшей его желание переменить тему разговора:
— Кажется, я вижу перед собой еще одну особу, с которой имею честь состоять в родстве. Вы мисс Дайнвор?
— Хотя это и не моя внучка, — сказала она, — тем не менее, майор Линкольн, эта девица в такой же мере имеет право называться вашей родственницей.
Это Агнеса Денфорт, дочь моей покойной племянницы.
— Значит, в ошибку впали только мои глаза, но не мои чувства, — ответил молодой офицер. — Надеюсь, что мне будет позволено называть вас кузиной?
Молчаливый наклон головы послужил ему единственным ответом, хотя протянутая со словами приветствия рука майора не была отвергнута. Обменявшись еще несколькими любезными фразами и обычными в подобных случаях вопросами, все уселись, и беседа потекла более непринужденно.
— Мне очень приятно было убедиться, что вы не позабыли нас, Лайонел, — сказала миссис Лечмир. — Здесь, в этой провинциальной глуши, все столь ничтожно по сравнению с нашей далекой родиной, что ваша память могла не сохранить ни единого воспоминания о том крае, где вы появились на свет, — я опасалась этого, признаться.
— В городе, несомненно, произошли большие перемены, но есть здесь и немало мест, которые я хорошо помню, хотя, конечно, долгое отсутствие и знакомство с другими городами заставило эти воспоминания несколько потускнеть.
— Разумеется, знакомство с английским двором не могло придать блеска нашему скромному образу жизни в ваших воспоминаниях, и, конечно, у нас не найдется таких зданий, которые привлекли бы к себе внимание того, кто много странствовал по свету. В вашем девонширском родовом доме легко уместилась бы дюжина любых бостонских зданий — будь то правительственные пли частные.
Недаром в нашей семье издавна существует поговорка, что из всех королевских замков только один Виндзор может потягаться с резиденцией главы рода Линкольнов.
— Да, конечно, дом в Равенсклифе довольно велик, — небрежно отозвался молодой человек. — Впрочем, вы ведь знаете, что его величество не любит особой пышности у себя в Кью. Сам же я так мало бывал в поместье, что едва ли возьмусь судить о его благоустройстве или размерах.
Старая дама удовлетворенно кивнула; как многие жители колоний, она чрезвычайно гордилась своим родством со знатной английской семьей — чувство отнюдь не редкое для колонистов, — и ей доставляло удовольствие, когда о нем заходила речь. Затем, словно беседа навела ее на эту мысль, она воскликнула:
— По-видимому, Сесилия еще не оповещена о приезде нашего дорогого родственника, иначе она не преминула бы явиться сюда, чтобы его приветствовать.
— Она оказывает мне большую честь, если почитает меня за близкого родственника, с которым не требуется соблюдения церемоний.
— Она доводится вам всего лишь троюродной сестрой, — слегка нахмурившись, возразила старая дама. — А это не столь близкое родство, чтобы забывать о приличиях. Вы видите, Лайонел, как мы дорожим родственными связями, которые составляют предмет гордости даже самых отдаленных ветвей нашего рода.
— Я не слишком силен в генеалогии, сударыня, но, если не ошибаюсь, мисс Дайнвор принадлежит по прямой линии к столь знатному роду, что едва ли для нее могут иметь особое значение родственные связи, приобретенные в результате того или иного брака.
— Прошу прощения, майор Линкольн, отец мисс Дайнвор, полковник Дайнвор, безусловно принадлежит к очень старому и весьма почтенному английскому роду. Но ни одна семья не может быть безразлична к тому, что породнилась с нашей. Я повторяю — с нашей семьей, дорогой Лайонел, ибо хочу, чтобы вы никогда не забывали о том, что и я сама происхожу из рода Линкольнов и довожусь родной сестрой вашему дедушке.
Слегка удивленный некоторой противоречивостью, содержавшейся в словах почтенной дамы, молодой человек молча склонил голову, снова благодаря за комплимент, и бросил взгляд на молчаливую молодую девушку с явным желанием заговорить с ней о чем-нибудь более интересном — желание вполне извинительное для человека его возраста и пола. Не успел он, однако, обменяться с ней двумя-тремя фразами, как миссис Лечмир, явно раздосадованная отсутствием своей внучки, сказала:
— Ступай, Агнеса, оповести свою кузину об этом столь приятном для нас событии. Все время, пока вы находились в пути, она тревожилась, не грозит ли вам опасность.
После получения вашего письма, в котором вы извещали нас о своем намерении, мы каждое воскресенье читали молитву о плавающих и путешествующих, и мне было очень приятно видеть, как усердно возносила Сесилия вместе с нами свои мольбы.
Лайонел пробормотал несколько слов признательности и, откинувшись в кресле, возвел глаза к потолку — то ли в благочестивом порыве, то ли по какой-либо другой причине, об этом мы не беремся судить. Пока миссис Лечмир произносила свою последнюю тираду, которую молодой офицер сопроводил вышеописанной выразительной пантомимой, Агнеса Денфорт встала и покинула комнату. Дверь за ней затворилась, но некоторое время в комнате еще царила тишина, хотя миссис Лечмир раза два, казалось, хотела что-то сказать. На бледных, увядших щеках ее сурового лица проступили пятна, губы вздрагивали. Наконец она все же заговорила, но голос ее звучал сдавленно и хрипло:
— Быть может, я позволю себе неучтивость, дорогой Лайонел, — сказала она, — ведь есть предметы, касаться которых позволено только между ближайшими родственниками. Как чувствует себя сэр Лайонел? Надеюсь, вы оставили его в добром здравии и он бодр телом, хотя и болен духом.
— Мне сообщают, что это так.
— Давно ли вы его видели?
— Я не виделся с ним пятнадцать лет. По мнению докторов, мои посещения были ему вредны, и мне запретили навещать его. Он содержится в частной лечебнице в предместье Лондона. И, поскольку светлые промежутки в течение его болезни становятся все более частыми и все более продолжительными, я позволяю себе питать надежду, что настанет время, когда мой отец будет мне возвращен.
Эту надежду укрепляет во мне его возраст — ведь ему, как вы знаете, нет еще и пятидесяти.
За этими словами последовало довольно продолжительное и тягостное молчание. Наконец миссис Лечмир сказала дрогнувшим голосом (что необычайно растрогало молодого человека, ибо яснее слов говорило о ее сочувствии своему внучатому племяннику и о доброте ее сердца):
— Я буду вам весьма признательна, Лайонел, если вы нальете мне стакан воды, — графин вон там, на буфете. Простите меня, но мы коснулись столь грустных обстоятельств, а это всегда чрезвычайно меня расстраивает. С вашего позволения, я покину вас на несколько минут, чтобы поторопить мою внучку. Я жажду познакомить вас с ней.
Молодой человек был рад в эту минуту остаться наедине со своим волнением и не стал ее удерживать. Впрочем, вместо того чтобы последовать за Агнесой Денфорт, уже ранее покинувшей комнату с той же целью, миссис Лечмир нетвердым шагом направилась к двери, ведущей в ее личные апартаменты. Некоторое время молодой человек расхаживал по комнате, стремительно шагая из угла в угол по «прыгающим львам» Лечмиров, словно желая посрамить их яростные прыжки, а взгляд его тем временем бесцельно блуждал по массивным панелям, по лазури, пурпуру и серебру старинных гербов, блуждал столь рассеянно и небрежно, словно ему не было дела до начертанных на них высоких девизов и прославленных имен.
Из этого состояния задумчивости его вывело внезапное появление незнакомой ему молодой девушки, которая так быстро прошла на середину комнаты, что он только тут заметил ее присутствие. Грациозная фигурка, юное личико, выразительное и живое, изящество и женственная мягкость движений, осанка, исполненная достоинства и вместе с тем неизъяснимого очарования, — все это, внезапно явившись взору, могло бы приковать к месту любого юношу, даже менее галантного и еще более глубоко погруженного в свои думы, чем тот, которого мы пытались вам описать. Майор Линкольн сразу понял, что перед ним Сесилия Дайнвор, дочь английского офицера, уже давно лежащего в могиле, и единственной дочери миссис Лечмир, тоже ныне уже покойной, а поэтому он, как человек светский, без малейшего замешательства, которое мог бы проявить на его месте другой, менее привыкший к обществу юноша, непринужденно представился своей кузине. Эта вольность, которую он себе позволил, умерялась учтивостью, как того требовали приличия. Однако девушка держалась столь натянуто и отчужденно, что молодой человек, закончив свое приветствие и предложив ей стул, испытал такое замешательство, словно впервые остался наедине с женщиной, которой давно мечтал сделать сугубо серьезное признание. Впрочем, тут она, то ли руководствуясь безошибочным женским инстинктом, то ли просто почувствовав, что ведет себя недостаточно вежливо с гостем своей бабушки, постаралась рассеять эту неловкость, — Бабушка давно с нетерпением ждала столь приятной для нее встречи с вами, майор Линкольн, — сказала она, — и приезд ваш весьма своевремен. Положение в стране день ото дня становится все более тревожным, и я уже давно уговариваю ее погостить у наших родственников в Англии, пока, все эти раздоры не придут к концу.
Голос был нежен и мелодичен, а выговор столь безукоризненно чист, словно приобретен при английском дворе. В речи этой молодой особы и в помине не было того несколько простонародно-провинциального оттенка, который оскорбил слух молодого офицера, когда он слушал Агнесу Денфорт, хотя та произнесла всего несколько слов, и этот контраст сделал мисс Сесилию Дайнвор еще, более очаровательной в его глазах.
— Вам, получившей истинно английское воспитание, путешествие в Англию несомненно доставит большое удовольствие, — отвечал молодой человек, — и если то, что довелось мне слышать на корабле от одного из моих спутников, хотя бы наполовину соответствует действительности — я имею в виду положение в стране, — то я первый поддержу вашу просьбу. Как Равенсклиф, так и дом в Сохо note 5 целиком к услугам миссис Лечмир.
— Мне хотелось, чтобы бабушка уступила настойчивым просьбам лорда Кардонелла, родственника моего покойного отца, который уже давно уговаривает меня пожить года два в его семействе. Разлука с бабушкой будет, несомненно, очень тяжела для нас обеих, но, если она решит поселиться в доме своих предков, никто, надеюсь, не осудит меня, если и я приму подобное же решение и поселюсь под древним кровом своих.
Проницательный взгляд майора Линкольна заставил ее опустить глаза, и он невольно улыбнулся, ибо у него мелькнула мысль, что эта провинциальная красавица унаследовала от своей бабушки всю ее родовую спесь и, видимо, тщится внушить ему, что племянница виконта по своему положению выше сына баронета. Впрочем, жаркий румянец, заливший лицо Сесилии Дайнвор, когда она заговорила о своем намерении, мог бы подсказать молодому офицеру, что ею руководят куда более глубокие чувства, нежели те, которые он ей приписал, однако это послужило для него лишь еще одной причиной обрадоваться появлению миссис Лечмир, которая возвратилась в комнату, опираясь на руку своей племянницы.
— Я вижу, дорогой Лайонел, — неверной походкой направляясь к кушетке, сказала эта дама, — что вы и Сесилия уже познакомились, и залогом тому было ваше родство; оно, как вы сами знаете, является, конечно, весьма отдаленным, но создает тем не менее родство духа, которое передается из поколения в поколение с такой же несомненной очевидностью, как те или иные черты лица.
— Если бы я мог льстить себя мыслью, что обладаю хотя бы малейшим сходством с мисс Дайнвор в любом из этих двух смыслов, я бы вдвойне гордился нашим родством, — нарочито безразличным тоном отвечал Лайонел, помогая почтенной даме опуститься на кушетку.
— Но я вовсе не склонна считать далеким мое родство с кузеном Лайонелом! — с неожиданной горячностью вскричала Сесилия. — Такова была воля наших предков…
— Нет, нет, дитя мое, — прервала ее старая дама. — Ты забываешь, в каких случаях позволительно пользоваться обращением «кузен» и какие именно узы кровного родства оно подразумевает. Но майор Линкольн знает, как у нас в колониях любят злоупотреблять этим словом и считаются родством до двадцатого колена, словно в шотландских кланах. Да, кланы… Это приводит мне на память восстание сорок пятого года. В Англии полагают, что даже самые отчаянные головы среди наших колонистов никогда не дойдут до такого безрассудства, чтобы пустить в ход оружие.
— Мнения на этот счет расходятся, — сказал Лайонел. — Большинству офицеров это кажется смехотворным.
Однако мне встречались служившие здесь офицеры, которые уверяют, что колонисты не только прибегнут к оружию, но и что схватка будет кровавой.
— А почему бы им этого не сделать! — внезапно сказала Агнеса Денфорт. — Они мужчины, а про англичан этого больше не скажешь!
Лайонел удивленно обернулся к ней. Ее чуть-чуть косящий взгляд был исполнен добродушного лукавства, которое странно противоречило резкому тону ее слов.
Улыбнувшись, он повторил их:
1 2 3 4 5 6 7 8