Пострадали невинные люди. Чекисты сбивались с ног в поисках преступников. Сотни бригад работали по розыску. Милиция, прокуратура. Все силовые ведомства объединились в этих поисках. О наградах не мечтали, жили надежной — найти подонков.
Тысячи людей были брошены на вокзалы, станции метро, автостанции.
Несли и мы с моим молодым коллегой службу на станции метро «Площадь Ногина». К концу дня ноги опухают от топотни по платформе, лица сливаются в одну сплошную массу. И даже ночью явственно раздается в ушах грохот подходящих и уходящих поездов. И так день за днем, но чекистская бдительность только возрастает.
Ходим мы себе, в толпу всматриваемся. И если сначала мало чего замечали, то со временем глаз стал острее. И вдруг толкает меня приятель в бок: — Смотри!
И точно: идет по платформе мужичок. Сам как камбала — все бочком-бочком, потому что под мышкой у него тяжесть неподъемная. И все время опасливо головой крутит, ясно: боится чего-то.
Вспомнили мы ориентировку, что взрывчатка была в чугунной гусятнице. Пробил нас пот.
Оглянулись по сторонам, увы, милиции нет. Принимаем волевое решение: проверить документы, а если что, так задержать.
Двинулись мы за мужичком. Тут поезд подошел, мужичок вместе со всеми вошел, и мы внутрь вагона проскользнули. Когда двери стали закрываться, мужичок обратно на платформу — юрк! — выскользнул. И зачесал, зачесал на другую платформу, противоположную.
Ясно как божий день: преступник, террорист!
Облились мы холодным потом, да делать нечего: и мы успели выскочить на платформу, хотя себя расшифровали, это ясно. Но теперь это уже неважно, ибо решили: будем брать!
А он шаг ускоряет. Мы прибавляем, он тоже. Вообще, как орловский иноходец, на рысь перешел. А тяжесть у него под мышкой!
Бога молим: «Лишь бы не уронил, лишь бы не взорвал от безысходности! Столько людей положит взрыв; да и мы своих детишек больше не увидим, и моя жена-красавица Алла Юрьевна молодой вдовой останется! Зато с честью отдам жизнь матери-Родине, служебный долг выполню и, быть может, посмертно награжден буду!»
Бросился злодей на другую платформу, а там и поезд подкатил.
Бежит злодей вдоль остановившегося состава, мы за ним пыхтим.
— Стой! — кричим, а он хода прибавляешь Металлический голос объявляет:
— Осторожно, двери закрываются!
И в этот момент злодей шмыгнул в вагон. Мы не отстаем. А голос:
— Следующая станция «Таганская»! Несется он по вагону, народ опрокидывает. Мы — за ним! Вот, уже достаем, сейчас мы его…
И вдруг злодей бросает на пол то, что под мышкой было, и снова — шнырь в еще открытую дверь, на платформу.
Грохнулась тяжесть непомерная. Народ, и без того напуганный, как вскочит, как закричит!
Дернули мы стоп-кран, пассажиры в едином порыве и с жуткими воплями бросились к дверям.
Простились мы с нашими молодыми прекрасными жизнями, однако, по счастью, взрыва нет. Осторожно подходим к тяжести, начинаем рассматривать, а мой напарник испускает громкий восторженный шепот:
— Ба, да это ящик с кафельной плиткой! Чего, придурок, бежал от нас?
— Ясно, что спер плитку казенную, вот и боялся попасться!
Пока мы в вагоне были, милиция подоспела. Задержали воришку. Действительно, мужичок строителем оказался. Подработать захотел, свистнул он на стройке плитку. Да, видно, робкий был очень, да и опыта воровского мало. Шел и озирался, пока на нас не нарвался.
Вот и побегали от души.
За хищение социалистической собственности суд отправил любителя государственного добра на два года общего режима. И по делу: не воруй!
Ну а если же приперло, украл, так веди себя прилично, от спецслужб не бегай и добропорядочных граждан не пугай.
…Что касается тех, кто устроил взрыв, они были изобличены и приговорены судом к высшей мере.
Про сальмонеллез ни слова!
В 1991 году грянули выборы в Верховный Совет. И в отличие от прошлых лет, когда баллотировалась только определенная категория начальников, в этот раз разрешили всем: валяй, кто хочет.
И началось! Всем нетерпелось стать народными избранниками.
Были созданы штабы и группы поддержки, которыми руководили, простите за выражение, имиджмейкеры.
Мне же поручено было обеспечивать выборы своего шефа. Работа закипела!
Мотались мы с ним по всей московской области. С народом встречались, выслушивали жалобы, отвечали на вопросы, рисовали сладостные картины перемен, коли изберут моего шефа. В день таких собраний случалось несколько.
К тому же каждый раз приходилось учитывать особенность аудитории, их профессиональные интересы. Иногда это получалось.
Ног к исходу кампании не чувствовали, да и язык во рту разбухал от речей.
* * *
Однажды приехали на встречу с избирателями в какой-то биологический институт с сельскохозяйственным профилем. И тут случился забавный случай, который по сей день вспоминаем с улыбкой.
Шеф был в ударе. Он вдохновенно рассказывал о коварных вражеских происках, не забыл отметить наших доблестных контрразведчиков.
Все шло отлично. Шеф — отличный рассказчик. Он хорошо знал то, о чем говорил.
Зал слушал затаив дыхание, порой разражался бурными аплодисментами.
Мы поняли: полная победа! Эти замечательные люди — ученые с европейскими именами, доктора и кандидаты биологических наук, лаборанты и уборщицы — теперь дружными рядами явятся на избирательные участки и отдадут шефу свои драгоценные голоса. Мой генерал был упоен успехом. Он решил в заключение своего триумфа поставить жирный восклицательный знак. Ведь лишь накануне генерал получил тревожную сводку: в Московской области свирепствует смертельный сальмонеллез.
Итак, захотел шеф своей эрудицией убить всех докторов наук и академиков.
Он стал говорить про сальмонеллез, говорил с упоением, в полной уверенности, что глубоко постиг из оперативной сводки премудрости этого гнусного заболевания с таким неудобопроизносимым названием, и в полной уверенности, что эти знания помогут еще больше очаровать своей персоной ученую аудиторию.
И точно, зал встрепенулся! Сначала была тишина, но улыбки расцветили лица аудитории, люди вытянули шеи, боясь пропустить слово из научного экскурса моего генерала.
Глаза чекиста блестели, уши шевелились. Шеф был счастлив! Его несло, он вдохновенно пел о сальмонеллах — о кишечных бактериях, имеющих вид палочек, подвижных, как сперматозоиды, и коварных, как вражеские лазутчики.
«Попал шеф в точку! — с удовольствием подумал я. — Какой талантливый, когда только успел постичь тонкости этой сложной куриной болезни, заражающей людей?» Да и шеф в предвкушении триумфа все более воспламенялся. Он потрясал кулаками:
— Подумайте, дорогие друзья, из-за какой-то нечисти, попавшей в наш государственный строй, э, то бишь в наш организм, температура повышается до сорока градусов, а понос, а понос… ну, с чем его сравнить? Да, понос подобен той клевете, что несется из эфира враждебных нам радиостанций! Слушал тут по радио некоего Марка Тейча — хуже кишечной палочки! Тьфу, понос с кровью!
Зал от изумления стал приходить в состояние транса. Сначала замер, потом задрожал, потом взорвался гомерическим хохотом, чередуемым в наиболее патетических местах громовыми аплодисментами. Кто-то кричал:
— Браво! Бис, бис! Еще, еще расскажите!
Когда на высокой ноте мой чекист закончил речь, раскланялся, вдруг встала плачущая от смеха женщина. Стараясь говорить как можно мягче, обратилась к шефу:
— Дорогой товарищ генерал! Я — доктор биологических наук. Специалист по птицеводству. А вы (она назвала имя и отчество шефа) невероятно обаятельный человек и, судя по всему, честный и открытый. Я, безусловно, буду голосовать за вас. Про вражеские радиоголоса у вас отлично получается! Но о сальмонеллезе — я умоляю! — никому больше не рассказывайте. Вы, как бы это деликатней сказать, не очень сильны…
— Да? — искренне удивился шеф. — Придется подналечь на биологию, а пока что обещаю молчать, про куриную болезнь — ни гугу!
От аплодисментов задрожали стекла.
* * *
Как оказалось, на этом избирательном участке у шефа были самые лучшие результаты, которые помогли ему стать депутатом Верховного Совета.
Женское коварство
Каждый, кто служил в КГБ, прекрасно помнит, какие высокие требования стояли перед оперативными работниками, если решался вопрос о возбуждении уголовного дела. Все факты должны были быть проверены и перепроверены, и даже двоякое толкование какой-либо фразы должно было быть исключено. Спрашивали с нас, что называется, по полной программе.
Не дай бог, если следователь в процессе работы не подтвердил изложенный в документе факт! А уж если дело касалось работы по шпионажу, то степень ответственности возрастала десятикратно. Международные отношения, понимаешь…
* * *
Ловили шпиона, можно сказать, почти поймали. Осталось только подшить документы и отдать в следственную службу, и следовало уточнить: на месте ли у шпиона шифр-блокнот, средства для тайнописи и другая дребедень, полученная из разведцентра.
Надо так надо. Собрали бригаду специально обученных людей и начали осуществлять знаменитое среди узкого круга специалистов мероприятие: обыск без ведома хозяев. Штука, прямо скажем, не очень законная, зато эффективная. (Теперь такого не бывает, запрещено.)
* * *
Итак, полезли, помолясь, в квартиру шпиона.
Но Бог не фраер. Он все видит, тем более беззаконие.
Только приоткрыли дверь, как что-то лохматое шмыгнуло между ног и скрылось моментально.
Все остолбенели: ясно — животное, но никто в этой нервотрепке не разглядел, не понял, что за беглец? Собака или кошка, а может, обезьянка? И какого цвета животное, размера и тем более пола?
В общем, конфуз. Шлем по рации депешу, как «Юстас — Центру»: «Сбежала какая-то тварь, для поимки немедля шлите подмогу».
* * *
Надо сказать, что дело было накануне 8 Марта, и народ в конторе уже принаряженный, праздничный, в голове концерт с участием Валентины Толкуновой и хорошо накрытый стол.
Делать нечего, человек десять расфуфыренных джентльменов с Лубянки мчатся товарищей из беды вызволять. Пока одни работают, бригада зачистки по чердаку пыль поднимает. Голубиный помет, паутина, известка — полный набор радостей для домового. Умными головами о стропила бьются наши боевые товарищи, летучих мышей пугают.
Ну и естественно, родственников объекта вспоминают. Виртуозно очень и озабоченно…
* * *
Часа через два перемазанные птичьим пометом и обмотанные паутиной, зато счастливые и довольные собой, опера волокут беглеца — рыжего, одноглазого, мяукающего. Ну, навешали ему тумаков от всего своего щедрого чекистского сердца, дабы впредь несклонен к побегам был.
А тут и товарищи работу закончили. Все чин-чинарем: шифр-блокноты, как и положено, — в тайнике, котяра мерзкий — снова в квартире.
Первая серия увлекательного детектива на этом закончилась.
* * *
Вторая серия началась сразу после ареста шпиона.
— Все понимаю, — удивлялся на допросе арестованный, — но одно никак в толк взять не могу. С какой оперативной целью мне кошечку любимую подменили? Вместо пушистой и ласковой Мурки в квартиру водворили грязного и блохастого котяру?
Следователь задумался и вполне серьезно спросил:
— Кошка у вас умная?
— Удивительная, все понимает! Следователь согласно кивнул головой и тоном умудренного жизнью человека ответил:
— Вот-вот, умная! Значит, поняла, что очень скоро ее некому кормить будет, ну и поменялась с блохастым квартирой. Сами знаете, коварна женская природа!
Не верь, если на заборе написано…
Смеяться, право, не грешно. Так утверждают оптимисты. Однако смех бывает разный. Бывает радостный, бывает гомерический. Бывает нервический. Это особое состояние, когда, как говорил полководец, от великого до смешного один шаг.
Этого шпиона чекисты звали белокурой бестией. И потому что был блондин, и потому что хитрость раньше его родилась. Талант шпионский в нем был великий, такой, как у Шекспира литературный.
Ох, и намучились мы с ним! Но у чекистов на всякую бестию всегда найдется что-нибудь этакое, с винтом.
* * *
Многомесячная прослежка за дипломатом-шпионом дала замечательные результаты.
И вот наконец подошел роковой для шпиона час расплаты. А для нас — звездный миг, праздничный. Чекисты били в бубны и кололи дырки в лацканах.
Для агента уже был заложен тайник, за которым денно и нощно наблюдали, как за сокровищами янтарной комнаты. Одно смущало — что заложен он на пустыре. Но это уж от нас, как понимаете, не зависело. Место сам шпион выбирал. Очень для реализации место неудобное. Да и праздничное шоу для всей улицы с захватом и упаковкой устраивать не хотелось.
Но как уже говорилось, что с «винтами» у нас все в порядке. Покумекали мы у себя на Лубянке и кое-что придумали. Масштабное и, кажется, в деле контрразведки необычное.
В канун завершения операции, словно по мановению волшебной палочки и к вящему удивлению местных жителей, за одну ночь на этом пустыре возникла высокая сплошная ограда.
И как положено, на заборе надпись трафаретная белой краской: «Строительство многоэтажного дома с торговым комплексом и подземным гаражом». И фамилия прораба с номером телефона. Звони — подтвердят и даже прораба этого мифического позовут, на все вопросы тот ответит.
Проведенная вражескими разведчиками проверка ничего подозрительного не обнаружила.
* * *
Утром, выпив чашечку кофе с коньяком и выкурив дорогую сигару, шпион вышел на тропу холодной войны. Дело было чрезвычайно серьезным. Более десяти часов он проверялся. Менял машины, нырял в проходные дворы, в метро в поисках «хвоста» прыгал с поезда на поезд.
Все чисто! И что за ним особенно бегать, когда известен адрес забора, куда матерый враг в конце концов пожалует?
Ха-ха! Наивный, он даже не подозревал, что его нелегкая судьба и режим лагерного содержания уже расписаны на ближайшие десять лет. Да, группа захвата была в полной готовности, и за забором был даже стол с проводным телефоном, дабы разговорами в эфире не спугнуть врага.
А враг метался по Москве, даже не предполагая, какой великолепный сюрприз ему уготован.
* * *
Итак, наступало время «Ч». Шпион убедился, что все чисто, прослежки за ним нет. Теперь он стремительно приближался к закладке. Но впереди него неслась молва. Она, как реостат, поднимала уровень адреналина в крови людей за забором. Адреналин уже поднимался к ушам. Сейчас, сейчас!
Множество глаз прильнуло к заранее насверленным в заборе дыркам.
До объекта пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто.
Авто шпиона остановилось у гостеприимно распахнутых ворот ограждения. Шпион, громадный, изящно одетый господин, сделал вид, что чисто по-советски пошел на пустырь справить легкую нужду.
В эти мгновения, сдерживая дыхание, прилипнув носами к ограде, за шпионом следили десятки глаз.
Нужду, надо сказать, шпион и впрямь справил, видать, давно приперло.
Эге, а вот направился к закладке. Он подошел к шлакоблочной перегородке, кажется, от санузла.
Шпион — что значит аристократическая порода! — натянул на руки перчатки и отбросил шлакоблок в сторону. Под ним лежала закладка в мятой консервной банке от свиной тушенки — фотопленки!
Шпион, насвистывая веселенькую мелодию композитора Гершвина, стал засовывать банку в боковой карман пальто.
О, звездный час!
В предвкушении развязки публика так навалилась на забор, что тот под тяжестью тел рухнул. Вместе с телами.
Такого не ожидал никто. Ни руководство на Лубянке, ни руководство в Лэнгли.
Да, забор упал прямо перед носом ничего не подозревавшего агента!
Ни Станиславскому, ни Гоголю такая немая сцена присниться не могла.
Десяток джентльменов застыли в лежащем положении.
Замер с телефонной трубкой в руках связист за столом.
Остолбенел джентльмен с консервной банкой в кармане.
Первым прорезался голос руководителя операции:
— Брать!
Для группы захвата дело нехитрое: брать так брать!
Но тут началась вторая серия.
* * *
То, что шпион человек крепкий, знали все. То, что он имеет черный пояс по карате, знали некоторые. Но то, что он двухметрового роста и только с третьей попытки вползал в машину, не предусмотрел никто.
Когда шпиона для обыска приставили к «Волге», а потом опрокинули на крышу, то его голова свесилась к окну водителя.
Теперь осталось дело за малым — впихнуть его внутрь.
А вот здесь возникли проблемы. Как Ивашка на лопате у Бабы-Яги, шпион растопырил руки и даже пытался что-то нечленораздельное мычать:
— Я есть гражданин иностранного государства… В момент дайте мне консул.
«Консул» он получил сразу, точно под дых. А потому дальнейшие действия проходили без осложнений. И в «Волгу» шпион теперь был упакован без особых возражений с его стороны.
Все закончилось благополучно. Агент отбыл куда положено, за речку Яузу, в историческое место Лефортово.
* * *
Над этой историей потом долго смеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8
Тысячи людей были брошены на вокзалы, станции метро, автостанции.
Несли и мы с моим молодым коллегой службу на станции метро «Площадь Ногина». К концу дня ноги опухают от топотни по платформе, лица сливаются в одну сплошную массу. И даже ночью явственно раздается в ушах грохот подходящих и уходящих поездов. И так день за днем, но чекистская бдительность только возрастает.
Ходим мы себе, в толпу всматриваемся. И если сначала мало чего замечали, то со временем глаз стал острее. И вдруг толкает меня приятель в бок: — Смотри!
И точно: идет по платформе мужичок. Сам как камбала — все бочком-бочком, потому что под мышкой у него тяжесть неподъемная. И все время опасливо головой крутит, ясно: боится чего-то.
Вспомнили мы ориентировку, что взрывчатка была в чугунной гусятнице. Пробил нас пот.
Оглянулись по сторонам, увы, милиции нет. Принимаем волевое решение: проверить документы, а если что, так задержать.
Двинулись мы за мужичком. Тут поезд подошел, мужичок вместе со всеми вошел, и мы внутрь вагона проскользнули. Когда двери стали закрываться, мужичок обратно на платформу — юрк! — выскользнул. И зачесал, зачесал на другую платформу, противоположную.
Ясно как божий день: преступник, террорист!
Облились мы холодным потом, да делать нечего: и мы успели выскочить на платформу, хотя себя расшифровали, это ясно. Но теперь это уже неважно, ибо решили: будем брать!
А он шаг ускоряет. Мы прибавляем, он тоже. Вообще, как орловский иноходец, на рысь перешел. А тяжесть у него под мышкой!
Бога молим: «Лишь бы не уронил, лишь бы не взорвал от безысходности! Столько людей положит взрыв; да и мы своих детишек больше не увидим, и моя жена-красавица Алла Юрьевна молодой вдовой останется! Зато с честью отдам жизнь матери-Родине, служебный долг выполню и, быть может, посмертно награжден буду!»
Бросился злодей на другую платформу, а там и поезд подкатил.
Бежит злодей вдоль остановившегося состава, мы за ним пыхтим.
— Стой! — кричим, а он хода прибавляешь Металлический голос объявляет:
— Осторожно, двери закрываются!
И в этот момент злодей шмыгнул в вагон. Мы не отстаем. А голос:
— Следующая станция «Таганская»! Несется он по вагону, народ опрокидывает. Мы — за ним! Вот, уже достаем, сейчас мы его…
И вдруг злодей бросает на пол то, что под мышкой было, и снова — шнырь в еще открытую дверь, на платформу.
Грохнулась тяжесть непомерная. Народ, и без того напуганный, как вскочит, как закричит!
Дернули мы стоп-кран, пассажиры в едином порыве и с жуткими воплями бросились к дверям.
Простились мы с нашими молодыми прекрасными жизнями, однако, по счастью, взрыва нет. Осторожно подходим к тяжести, начинаем рассматривать, а мой напарник испускает громкий восторженный шепот:
— Ба, да это ящик с кафельной плиткой! Чего, придурок, бежал от нас?
— Ясно, что спер плитку казенную, вот и боялся попасться!
Пока мы в вагоне были, милиция подоспела. Задержали воришку. Действительно, мужичок строителем оказался. Подработать захотел, свистнул он на стройке плитку. Да, видно, робкий был очень, да и опыта воровского мало. Шел и озирался, пока на нас не нарвался.
Вот и побегали от души.
За хищение социалистической собственности суд отправил любителя государственного добра на два года общего режима. И по делу: не воруй!
Ну а если же приперло, украл, так веди себя прилично, от спецслужб не бегай и добропорядочных граждан не пугай.
…Что касается тех, кто устроил взрыв, они были изобличены и приговорены судом к высшей мере.
Про сальмонеллез ни слова!
В 1991 году грянули выборы в Верховный Совет. И в отличие от прошлых лет, когда баллотировалась только определенная категория начальников, в этот раз разрешили всем: валяй, кто хочет.
И началось! Всем нетерпелось стать народными избранниками.
Были созданы штабы и группы поддержки, которыми руководили, простите за выражение, имиджмейкеры.
Мне же поручено было обеспечивать выборы своего шефа. Работа закипела!
Мотались мы с ним по всей московской области. С народом встречались, выслушивали жалобы, отвечали на вопросы, рисовали сладостные картины перемен, коли изберут моего шефа. В день таких собраний случалось несколько.
К тому же каждый раз приходилось учитывать особенность аудитории, их профессиональные интересы. Иногда это получалось.
Ног к исходу кампании не чувствовали, да и язык во рту разбухал от речей.
* * *
Однажды приехали на встречу с избирателями в какой-то биологический институт с сельскохозяйственным профилем. И тут случился забавный случай, который по сей день вспоминаем с улыбкой.
Шеф был в ударе. Он вдохновенно рассказывал о коварных вражеских происках, не забыл отметить наших доблестных контрразведчиков.
Все шло отлично. Шеф — отличный рассказчик. Он хорошо знал то, о чем говорил.
Зал слушал затаив дыхание, порой разражался бурными аплодисментами.
Мы поняли: полная победа! Эти замечательные люди — ученые с европейскими именами, доктора и кандидаты биологических наук, лаборанты и уборщицы — теперь дружными рядами явятся на избирательные участки и отдадут шефу свои драгоценные голоса. Мой генерал был упоен успехом. Он решил в заключение своего триумфа поставить жирный восклицательный знак. Ведь лишь накануне генерал получил тревожную сводку: в Московской области свирепствует смертельный сальмонеллез.
Итак, захотел шеф своей эрудицией убить всех докторов наук и академиков.
Он стал говорить про сальмонеллез, говорил с упоением, в полной уверенности, что глубоко постиг из оперативной сводки премудрости этого гнусного заболевания с таким неудобопроизносимым названием, и в полной уверенности, что эти знания помогут еще больше очаровать своей персоной ученую аудиторию.
И точно, зал встрепенулся! Сначала была тишина, но улыбки расцветили лица аудитории, люди вытянули шеи, боясь пропустить слово из научного экскурса моего генерала.
Глаза чекиста блестели, уши шевелились. Шеф был счастлив! Его несло, он вдохновенно пел о сальмонеллах — о кишечных бактериях, имеющих вид палочек, подвижных, как сперматозоиды, и коварных, как вражеские лазутчики.
«Попал шеф в точку! — с удовольствием подумал я. — Какой талантливый, когда только успел постичь тонкости этой сложной куриной болезни, заражающей людей?» Да и шеф в предвкушении триумфа все более воспламенялся. Он потрясал кулаками:
— Подумайте, дорогие друзья, из-за какой-то нечисти, попавшей в наш государственный строй, э, то бишь в наш организм, температура повышается до сорока градусов, а понос, а понос… ну, с чем его сравнить? Да, понос подобен той клевете, что несется из эфира враждебных нам радиостанций! Слушал тут по радио некоего Марка Тейча — хуже кишечной палочки! Тьфу, понос с кровью!
Зал от изумления стал приходить в состояние транса. Сначала замер, потом задрожал, потом взорвался гомерическим хохотом, чередуемым в наиболее патетических местах громовыми аплодисментами. Кто-то кричал:
— Браво! Бис, бис! Еще, еще расскажите!
Когда на высокой ноте мой чекист закончил речь, раскланялся, вдруг встала плачущая от смеха женщина. Стараясь говорить как можно мягче, обратилась к шефу:
— Дорогой товарищ генерал! Я — доктор биологических наук. Специалист по птицеводству. А вы (она назвала имя и отчество шефа) невероятно обаятельный человек и, судя по всему, честный и открытый. Я, безусловно, буду голосовать за вас. Про вражеские радиоголоса у вас отлично получается! Но о сальмонеллезе — я умоляю! — никому больше не рассказывайте. Вы, как бы это деликатней сказать, не очень сильны…
— Да? — искренне удивился шеф. — Придется подналечь на биологию, а пока что обещаю молчать, про куриную болезнь — ни гугу!
От аплодисментов задрожали стекла.
* * *
Как оказалось, на этом избирательном участке у шефа были самые лучшие результаты, которые помогли ему стать депутатом Верховного Совета.
Женское коварство
Каждый, кто служил в КГБ, прекрасно помнит, какие высокие требования стояли перед оперативными работниками, если решался вопрос о возбуждении уголовного дела. Все факты должны были быть проверены и перепроверены, и даже двоякое толкование какой-либо фразы должно было быть исключено. Спрашивали с нас, что называется, по полной программе.
Не дай бог, если следователь в процессе работы не подтвердил изложенный в документе факт! А уж если дело касалось работы по шпионажу, то степень ответственности возрастала десятикратно. Международные отношения, понимаешь…
* * *
Ловили шпиона, можно сказать, почти поймали. Осталось только подшить документы и отдать в следственную службу, и следовало уточнить: на месте ли у шпиона шифр-блокнот, средства для тайнописи и другая дребедень, полученная из разведцентра.
Надо так надо. Собрали бригаду специально обученных людей и начали осуществлять знаменитое среди узкого круга специалистов мероприятие: обыск без ведома хозяев. Штука, прямо скажем, не очень законная, зато эффективная. (Теперь такого не бывает, запрещено.)
* * *
Итак, полезли, помолясь, в квартиру шпиона.
Но Бог не фраер. Он все видит, тем более беззаконие.
Только приоткрыли дверь, как что-то лохматое шмыгнуло между ног и скрылось моментально.
Все остолбенели: ясно — животное, но никто в этой нервотрепке не разглядел, не понял, что за беглец? Собака или кошка, а может, обезьянка? И какого цвета животное, размера и тем более пола?
В общем, конфуз. Шлем по рации депешу, как «Юстас — Центру»: «Сбежала какая-то тварь, для поимки немедля шлите подмогу».
* * *
Надо сказать, что дело было накануне 8 Марта, и народ в конторе уже принаряженный, праздничный, в голове концерт с участием Валентины Толкуновой и хорошо накрытый стол.
Делать нечего, человек десять расфуфыренных джентльменов с Лубянки мчатся товарищей из беды вызволять. Пока одни работают, бригада зачистки по чердаку пыль поднимает. Голубиный помет, паутина, известка — полный набор радостей для домового. Умными головами о стропила бьются наши боевые товарищи, летучих мышей пугают.
Ну и естественно, родственников объекта вспоминают. Виртуозно очень и озабоченно…
* * *
Часа через два перемазанные птичьим пометом и обмотанные паутиной, зато счастливые и довольные собой, опера волокут беглеца — рыжего, одноглазого, мяукающего. Ну, навешали ему тумаков от всего своего щедрого чекистского сердца, дабы впредь несклонен к побегам был.
А тут и товарищи работу закончили. Все чин-чинарем: шифр-блокноты, как и положено, — в тайнике, котяра мерзкий — снова в квартире.
Первая серия увлекательного детектива на этом закончилась.
* * *
Вторая серия началась сразу после ареста шпиона.
— Все понимаю, — удивлялся на допросе арестованный, — но одно никак в толк взять не могу. С какой оперативной целью мне кошечку любимую подменили? Вместо пушистой и ласковой Мурки в квартиру водворили грязного и блохастого котяру?
Следователь задумался и вполне серьезно спросил:
— Кошка у вас умная?
— Удивительная, все понимает! Следователь согласно кивнул головой и тоном умудренного жизнью человека ответил:
— Вот-вот, умная! Значит, поняла, что очень скоро ее некому кормить будет, ну и поменялась с блохастым квартирой. Сами знаете, коварна женская природа!
Не верь, если на заборе написано…
Смеяться, право, не грешно. Так утверждают оптимисты. Однако смех бывает разный. Бывает радостный, бывает гомерический. Бывает нервический. Это особое состояние, когда, как говорил полководец, от великого до смешного один шаг.
Этого шпиона чекисты звали белокурой бестией. И потому что был блондин, и потому что хитрость раньше его родилась. Талант шпионский в нем был великий, такой, как у Шекспира литературный.
Ох, и намучились мы с ним! Но у чекистов на всякую бестию всегда найдется что-нибудь этакое, с винтом.
* * *
Многомесячная прослежка за дипломатом-шпионом дала замечательные результаты.
И вот наконец подошел роковой для шпиона час расплаты. А для нас — звездный миг, праздничный. Чекисты били в бубны и кололи дырки в лацканах.
Для агента уже был заложен тайник, за которым денно и нощно наблюдали, как за сокровищами янтарной комнаты. Одно смущало — что заложен он на пустыре. Но это уж от нас, как понимаете, не зависело. Место сам шпион выбирал. Очень для реализации место неудобное. Да и праздничное шоу для всей улицы с захватом и упаковкой устраивать не хотелось.
Но как уже говорилось, что с «винтами» у нас все в порядке. Покумекали мы у себя на Лубянке и кое-что придумали. Масштабное и, кажется, в деле контрразведки необычное.
В канун завершения операции, словно по мановению волшебной палочки и к вящему удивлению местных жителей, за одну ночь на этом пустыре возникла высокая сплошная ограда.
И как положено, на заборе надпись трафаретная белой краской: «Строительство многоэтажного дома с торговым комплексом и подземным гаражом». И фамилия прораба с номером телефона. Звони — подтвердят и даже прораба этого мифического позовут, на все вопросы тот ответит.
Проведенная вражескими разведчиками проверка ничего подозрительного не обнаружила.
* * *
Утром, выпив чашечку кофе с коньяком и выкурив дорогую сигару, шпион вышел на тропу холодной войны. Дело было чрезвычайно серьезным. Более десяти часов он проверялся. Менял машины, нырял в проходные дворы, в метро в поисках «хвоста» прыгал с поезда на поезд.
Все чисто! И что за ним особенно бегать, когда известен адрес забора, куда матерый враг в конце концов пожалует?
Ха-ха! Наивный, он даже не подозревал, что его нелегкая судьба и режим лагерного содержания уже расписаны на ближайшие десять лет. Да, группа захвата была в полной готовности, и за забором был даже стол с проводным телефоном, дабы разговорами в эфире не спугнуть врага.
А враг метался по Москве, даже не предполагая, какой великолепный сюрприз ему уготован.
* * *
Итак, наступало время «Ч». Шпион убедился, что все чисто, прослежки за ним нет. Теперь он стремительно приближался к закладке. Но впереди него неслась молва. Она, как реостат, поднимала уровень адреналина в крови людей за забором. Адреналин уже поднимался к ушам. Сейчас, сейчас!
Множество глаз прильнуло к заранее насверленным в заборе дыркам.
До объекта пятьсот метров, четыреста, триста, двести, сто.
Авто шпиона остановилось у гостеприимно распахнутых ворот ограждения. Шпион, громадный, изящно одетый господин, сделал вид, что чисто по-советски пошел на пустырь справить легкую нужду.
В эти мгновения, сдерживая дыхание, прилипнув носами к ограде, за шпионом следили десятки глаз.
Нужду, надо сказать, шпион и впрямь справил, видать, давно приперло.
Эге, а вот направился к закладке. Он подошел к шлакоблочной перегородке, кажется, от санузла.
Шпион — что значит аристократическая порода! — натянул на руки перчатки и отбросил шлакоблок в сторону. Под ним лежала закладка в мятой консервной банке от свиной тушенки — фотопленки!
Шпион, насвистывая веселенькую мелодию композитора Гершвина, стал засовывать банку в боковой карман пальто.
О, звездный час!
В предвкушении развязки публика так навалилась на забор, что тот под тяжестью тел рухнул. Вместе с телами.
Такого не ожидал никто. Ни руководство на Лубянке, ни руководство в Лэнгли.
Да, забор упал прямо перед носом ничего не подозревавшего агента!
Ни Станиславскому, ни Гоголю такая немая сцена присниться не могла.
Десяток джентльменов застыли в лежащем положении.
Замер с телефонной трубкой в руках связист за столом.
Остолбенел джентльмен с консервной банкой в кармане.
Первым прорезался голос руководителя операции:
— Брать!
Для группы захвата дело нехитрое: брать так брать!
Но тут началась вторая серия.
* * *
То, что шпион человек крепкий, знали все. То, что он имеет черный пояс по карате, знали некоторые. Но то, что он двухметрового роста и только с третьей попытки вползал в машину, не предусмотрел никто.
Когда шпиона для обыска приставили к «Волге», а потом опрокинули на крышу, то его голова свесилась к окну водителя.
Теперь осталось дело за малым — впихнуть его внутрь.
А вот здесь возникли проблемы. Как Ивашка на лопате у Бабы-Яги, шпион растопырил руки и даже пытался что-то нечленораздельное мычать:
— Я есть гражданин иностранного государства… В момент дайте мне консул.
«Консул» он получил сразу, точно под дых. А потому дальнейшие действия проходили без осложнений. И в «Волгу» шпион теперь был упакован без особых возражений с его стороны.
Все закончилось благополучно. Агент отбыл куда положено, за речку Яузу, в историческое место Лефортово.
* * *
Над этой историей потом долго смеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8