Один из гостей, огромного роста толстый человек со страшной чёрной бородой, вдруг вскочил и побежал к дверям. Пролетев мимо нас как гигантский снаряд Жюля Верна и, слава Богу, никого не зашибив, он сорвал с вешалки дорогую шубу и загрохотал по лестнице вниз. «А нас здесь всё-таки ещё побаиваются» – подумали мы, взглянув друг на друга.
– Куда это Вася побежал? – удивился Рыженко. Все недоуменно пожали плечами, мы присели к столу, и праздник продолжился. Вася Макаревич (так звали странного убежавшего человека) вернулся через полчаса – с такой же скоростью, как и при побеге, влетел в квартиру с двумя огромными пакетами в руках. Вася притащил двух здоровенных гусей, две бутылки виски и две – джина. Оказывается, что этот человек был настолько заботлив, что узнав о прибытии гостей из Ленинграда и увидев наши голодные появившиеся в дверях лица, немедленно решил пас подкормить и подпоить, чем и занялся безо всяких промедлений. Всё-таки в Москве более деловые люди. Мы, как и всё Сережкины гости, были так тронуты заботой Васи, что налетели на него со всех сторон, схватили за руки и за ноги, я принялись качать. Сначала, мы качали Васю, потом Вася нас накачивал виски и джином, потом мы опять пели – веселье шло по кругу. Из этого перманентного московского кружения мы вырвались только через два дня – точнее, не вырвались, а с сожалением покинули наших новых весёлых друзей и, в особенности, жалко было нам расставаться с Рыженко, у которого мы получили первые профессиональные уроки сцендвижения, внимания, концентрации и многого ещё, что было нам совершенно необходимо. Ни один из наших ленинградских знакомых рокеров не имел такого музыкального опыта, как Серёжка – он заканчивал консерваторию по классу скрипки и несколько лет уже работал в замечательном ансамбле «Последний шанс», где играл на… впрочем, проще сказать, на чём он не играл – на арфе вот точно не играл, на литаврах не играл… Серёжка обещал устроить в будущем нам большой концерт в Москве, Артём обещал устроить большой концерт, «Мухоморы» обещали устроить большой концерт, Дидуров обещал… Вася Макаревич не обещал ничего, зато беспрерывно кормил птицей и поил джином, и мы вспоминали всё это и не могли прийти в себя от приятных дней, проведённых в Москве, все пятнадцать или шестнадцать часов, в течение которых мы тряслись в неотапливаемом грязном полупустом вагоне знаменитого «шестьсот-весёлого» поезда, везущего нас из Москвы в Ленинград.


Глава 8

Медленно, по верно, сдавал свои позиции ленинградский помпезный рок семидесятых. Неотвратимо накатывала на город Ленина новая волна – и на толчке, и на концертах, и на улицах всё чаще и чаще попадались молодые люди с чубами на аккуратно подстриженных головах, в широких пиджаках, просторных плащах, в фонотеках рокеров появлялись новые пластинки «Дюран-Дюран», «Стренглерз», «Адам энд зе Энтс», последние надежды волосатых – «Лёд Зеппелин» и «Кинг Кримзон» тоже подложили им изрядную свинью – Роберт Плант принялся одну за другой выпускать пластинки с совершенно новым, современным звучанием, а Фрипп начал играть уже абсолютно безумную музыку, которая не соответствовала вялым вкусам юношей в принципиально рваных джинсах и с принципиально немытыми волосами. Уходили в прошлое грязные заплаты, бахрома, всякие «фенечки» – «пацифики», повязочки, наклеечки и нашивочки, вся мишура, весь мох и вся плесень, которыми обросли любители «тяжеляка», всё это не привлекало уже к себе молодые горячие головы. Да и сами эти головы из безумных и горячих постепенно становились, трезвыми и холодными. Плюясь и ругаясь убегали из моего дома захожие волосатые гости, проклиная «диско», которое слушали тогда мы с Витькой. Под «диско» последние могикане «Свит Фридом» подразумевали Игги Попа, Боуви и Яна Дюри. Нам уже давно неинтересно было общаться с этими бедными людьми, не прочитавшими за всю свою жизнь ни одной книги, кроме «Мастера и Маргариты». «Булгаков – это в кайф» – говорили они, мечтательно прикрыв глаза. «А совдеп – не в кайф»… «А что ещё в кайф?» – спрашивали мы. «Пинк Флойд ранний в кайф. А поздний – не в кайф. И диско – не в кайф»… «Гребенщиков продался истеблишменту, – говорили они. – Не в кайф». Мы терпеливо слушали эти глубокомысленные рассуждения. «В костюме стал выступать, в пиджаке. Не в кайф». «А идите-ка вы в жопу с вашим кайфом» – говорили мы, заканчивая беседу. Уходили, уходили раздолбайские пассивные семидесятые, пришли уже холодные, математически выверенные, компьютерно-чистые и активные восьмидесятые. «Ревущие восьмидесятые», – как сказал Б. Г.
Гена Зайцев не утонул в болоте агонизирующего хиппанства, выплыл и, на удивление всему Ленинграду, преобразился – даже цвет лица у него стал здоровее. Волосы, правда, он не состриг – но я уже говорил, что длина волос не имеет, в принципе, значения, мы уже стали чуть-чуть умнее и смотрели не только на волосы, но и на то, что под ними. У Гены стали появляться новые, ранее никогда не переступавшие порог этого дома люди – в кожаных куртках, строгих костюмах, с узенькими галстучками, с короткими стрижечками… Тьфу, ты, опять я о волосах! В тёмных очечках, я хотел сказать. Гена проявлял живой интерес ко всему новому, не забывая, однако, и старого, но я тоже люблю Джетро Талл семидесятых и это не мешает мне торчать от Клэш и Оркестровых Манёвров, и в квартире Гены – рассаднике пацифизма, как говорил его участковый милиционер, зазвучали новые голоса.
Мы шли к Гене тёмным мартовским вечером, шлёпая по лужам Московского проспекта – очередная оттепель радовала пас и позволила одеться поприличней – на Витьке был длинный широкий плащ, малиновые узкие бархатные штаны и остроносые туфли, на мне – широкое жёлтое пальто с огромными плечами – мы использовали заброшенные гардеробы родителей и, чуть-чуть подновив их, привели эти вещи в соответствие нашим вкусам. Гена к этому времени в очередной раз поменял квартиру – теперь он жил около Технологического института – уже довольно близко от рок-клуба и ездить к нему было очень удобно практически из любой точки Ленинграда. Этой весной у нас с Витькой отпали последние сомнения – быть или не быть нашей группе, имеет ли смысл исполнять Витькины песни в таком виде, в каком мы их делали, – мы уже стали группой . После новогодних московских домашних концертов у нас состоялся маленький домашний концертик в Ленинграде – в какой-то из бесчисленных мансард Петроградской стороны, и публика опять была в восторге, публика взрослая, серьёзная, какие-то режиссёры, художники, богема, одним словом. Это было то, что нам нужно, – приятно было иметь дело с образованными людьми, да мы и понимали, что только они могут помочь нам расти – в конечном счёте и устройство концертов, и аппарат, и всё остальное могли пробить только личности, так или иначе имеющие вес в официальной культурной жизни страны – подполье уже явно стало несерьёзным и несостоятельным способом существования. Я не помню, кто устраивал этот концертик на Петроградской, но там у нас появился Первый Официальный Фан (поклонник), не принадлежащий к кругу наших друзей. Друзьям-то тоже всё нравилось, но друзья есть друзья, а тут незнакомый крепкий молодой человек с мутными глазами и красным носом так прямо и заявил нам:
– Я ваш первый официальный фан. Запомните это. Когда станете знаменитыми, говорите всем, что ваш первый официальный фан, это я – Владик Шебашов.
Мы идём в гости к Гене, говорим о всякой ерунде, и вдруг Витька спрашивает меня:
– Лёша, а у тебя, вообще, какие планы на будущее?
– В каком смысле?
– Ну, через десять лет, через пять, каким ты себя видишь? В каком качестве?
– Не знаю. Я как-то не думаю об этом. Тебя интересует, какую пенсию я хочу получать от государства что ли?
– Вообще – чем заниматься?
– Я думаю, что будем играть дальше. Этого дела на всю жизнь хватит. А ты как считаешь?
– Да вот я тоже сейчас подумал, что я ничего другого перед собой не вижу.
– Ну, ты ещё рисуешь – можешь художником стать, если захочешь.
– Мне кажется, не захочу. В музыке я живу. Видишь, мы же не профессионалы, и всё это чистое дилетантство, но у нас будут свои слушатели. Ты как думаешь?
– Уже есть. Владик Шебашов.
Витька засмеялся:
– Да, Владик Шебашов, Майк, Борис… Борис ведь тоже непрофессиональный музыкант, и Майк тоже…
– Что значит – непрофессиональный? Как раз, по-моему, профессиональный. Одни играют так, другие – иначе, но играют ведь всё равно и живут этим. Не в смысле денег, а вообще – это основное дело. Они-то, как раз, профессионалы. И ты – тоже. Вернее, – мы.
– Да, ладно, профессионалы – не профессионалы, какая, в общем, разница? Ты серьёзно говоришь, что это для тебя основное дело?
– Да. А для тебя?
– Ну, я же говорю, – у меня ничего другого нет. Только моя гитара. Вот, кстати, новую уже пора покупать.
– Давай, Витька, успокоимся и будем играть себе. Что голову-то забивать?
– Классно! Кстати, знаешь, мне что-то перестало нравиться наше название. Я решил, что нужно брать одно слово. Во-первых, нас двое, и «Гарин и Гиперболоиды» – это как-то странно: ты-то теперь один Гиперболоид. И потом одно слово как-то бол-то новое. Одно короткое точное слово. Согласен?
– Ну, не знаю. Мне «Гарин» очень нравится. Я бы оставил. А ты всё-таки лидер – тебе решать. Если ты категорически против, давай придумывать новое.
– Да, Лёша, я, в общем, против.
– Какие-нибудь мысли по поводу нового у тебя есть?
– Не-а-а…
– Давай любые слова – первые попавшиеся. Устроим «мозговой штурм». Может быть, что-нибудь подвернётся.
– Давай. Стена, космонавты, цирк, асфальт, пионеры.
– «Космонавты» – очень смешное название.
– Давай «Космонавтов» запомним. Поехали дальше. Теперь ты.
– Цирк, кино, театр, кинотеатр, ринг, спортсмены, корабли…
– «Цирк» уже было. Так. Террариум, ярило, свет, ночь…
Так ничего и не выбрав толкового, мы добрели до квартиры Зайцева. На дверях рядом со звонком висел картонный кружок с маленькой прорезью сбоку. В прорези, если кружок поворачивать вокруг оси, появлялись вежливые надписи: «Приду в 20.00», «Приду в 21.00», «Приду в 22.00» и наконец категорично – «В квартире никого нет». На этот раз в прорези было самое приятное сообщение: «Мы дома».
Сегодня здесь мы должны были встретиться с Борисом – он позвонил Витьке и сказал, что у него к нам дело и что он будет вечером у Зайцева, который уже предупреждён и ждёт нас.
У Гены было всё как всегда – на магнитофоне вертелась лента, пел Шевчук. Последнее время он часто стал приезжать в Ленинград и всё время привозил Гене свои новые работы. Гостей, кроме нас и Бориса, у Гены сидело человек пять, все пили чай, беспрерывно курили и говорили о чём-то своём, не обращая на нас внимания. Борис был одет в синий строгий костюм, вызывавший на концертах агрессивную ненависть молодых любителей «Блэк Саббат» и «Уайтснэйк», но здесь костюм никого не шокировал – компания на этот раз у Гены собралась приличная. После приветствий и ничего не значащих первых фраз Борис подсел к нам поближе и сказал:
– Ну вот. Мы закончили только что новый альбом…
– Какой? – прервали мы его.
– Ориентировочно он будет называться «Треугольник». Но дело не в этом. Тропилло сейчас более или менее свободен, я с ним поговорил о записи вашего альбома. Сказал, что группа очень хорошая, молодая и интересная. Я думаю, что вам не потребуется много времени для записи. А я, наконец-то, попробую поработать в качестве продюсера, если вы, конечно, не против.
– О чём ты говоришь, Боря, конечно, мы согласны, – сказал Витька. – Спасибо тебе огромное. Это всё очень здорово.
– Ну, спасибо пока не за что.
– Как это, не за что? За то, что ты с Тропилло договорился.
– Да, вот ещё что. Вы подумали, какой звук вам нужен, барабаны и всё остальное?
– Ну, барабанщика у нас нет… Может быть, вы поможете, в смысле – «Аквариум». Я хотел бы всё-таки электрическое звучание, ну, может быть, полуакустику… Хотелось бы сделать звук помощней – всё-таки это наш первый альбом, нужно сделать его ударным – это же наше лицо, первый выход к слушателям.
– Ребята, я об этом уже думал. Как вы смотрите на то, чтобы поиграть для «Аквариума» – соберёмся дома где-нибудь, тихоспокойно, вы покажете материал, а мы решим, кто чем может помочь. Тропилло заодно послушает. Ему ведь тоже нужно знать, что он будет писать. Вы вообще готовы сейчас что-нибудь показать?
– Сейчас – это когда?
– Ну, скажем, на этой неделе.
– Конечно, готовы. У нас недавно «квартирник» был – всё было чисто сыграно. Мы можем и на этой неделе. Как у тебя с работой, Лёша?
– Я могу во второй половине дня в любой день, хоть завтра.
– Вот и чудненько. Мы созвонимся с тобой, Витька, или, Лешка, с тобой, наверное, завтра. – Борис вытащил из кармана большую растрёпанную записную книжку, полистал её, что-то почитал в ней и сказал, – да, завтра мы собираемся у Тропняло, весь «Аквариум», я всем объясню ситуацию и позвоню вам. Кстати, Витька, у тебя есть записная книжка, в которую ты записываешь свои дела на неделю вперёд?
– Нет, – сказал Витька,
– Счастливый человек. Но скоро, я думаю, она тебе понадобится. Да, вот ещё что. У вас название всё прежнее – «Гарин и Гиперболоиды»?
– Знаешь, Боря, – Цой улыбнулся, – мы как раз, когда сюда шли, решили подумать насчёт нового. Я думаю, из одного слова что-нибудь – хочется найти нечто броское, яркое…
– Совершенно правильно. Мне тоже ваш «Гарин» не очень нравится. Это немного старовато. Вы же новые романтики – исходите из этого.
– Подскажи.
– Хм, подскажи… Давайте вместе.
И снова началась волынка с перебиранием существительных. К этому подключились все сидящие у Гены гости и сам Гена. Через час безуспешных попыток выбрать подходящее название мы остановились и решили переждать – наши головы явно нуждались в отдыхе – они уже были забиты короткими словами, как небольшие орфографические словари. Время было позднее, и мы, простившись с Геной, отправились на метро. Бориса с нами не было – он, как мы видели по размерам его записной книжки, был страшно обременён делами и убежал от Гены сразу после беседы с нами. Мы снова шли по Московскому, лил дождь, в чёрных лужах отражались яркие шары уличных фонарей, на крышах и фасадах домов горели разноцветные неоновые трубки, сплетённые в буквы и слова.
– Да-а-а… Вот проблема, – сказал Витька, – название не придумать. Что мы там насочиняли?
Перед нами на крыше одного из домов, стоявшего метрах в пятидесяти от метро, куда мы направлялись, горела красная надпись – « Кино ».
– «Кино» – говорили? – спросил меня Витька.
– Да говорили, говорили, ещё когда сюда шли.
– Слушай, пусть будет – «Кино» – чего мы головы ломаем? Какая, в принципе, разница? А слово хорошее – всего четыре буквы, можно красиво написать, на обложке альбома нарисовать что-нибудь…
– Ну, если тебе нравится, то, конечно, можно…
– Да не особенно-то мне и нравится, просто нормальное слово, удобное. Запоминается легко. Давай, Лёша, оставим?..
– Ну давай, а то действительно – что мы, как болваны – кино, так кино. Не хуже, во всяком случае, чем «Аквариум». « Кино ».
Через два дня, вечером, после работы и учёбы мы встретились с Борисом на станции метро «Василеостровская» и отправились в дом к Михаилу – Фану (не путать Фана – Фанштейна-Васильева с фаном – Владиком Шебашовым). Там нас ждали собственно Фан и Дюша – флейтист «Аквариума». Сева отсутствовал – сегодня у него был рабочий день, и он что-то там сторожил. Тропилло тоже не было, но Борис успокоил нас, сказав, что Тропилло и так согласился нас записать, безо всякого предварительного прослушивания. Фан разлил по разнокалиберным кружкам крепкий чай, и «Аквариум» приготовился нас слушать. Надо сказать, что мы с Витькой, как мне кажется, чувствовали себя более спокойно и естественно, поскольку уже привыкли к разного рода прослушиваниям и дебютам – почти полгода только этим и занимались, а вот «Аквариуму» явно в новинку было осознавать себя членами комиссии, принимающей работу молодых музыкантов, и их мучило бремя ответственности, свалившейся как снег на голову, – как бы не обидеть нас необъективными оценками, не выглядеть в наших глазах консерваторами, не пропустить чего-нибудь мимо ушей…
Мы сыграли что-то около десяти песен, которые «Аквариум» сопровождал гробовым молчанием. Нам стало не по себе – такой реакции мы ещё не встречали – Дюша и Фан неотрывно смотрели на нас, тараща изо всех сил глаза, а Борис беспрерывно курил «Беломор» и явно думал о чём-то своём.
– Ну вот, примерно в таком роде, – сказал Витька.
– Да, вот так вот, всё типа того, – сказал я.
– Ну, как вам? – спросил Борис у своих товарищей.
Дюша наконец ожил, лицо его приняло человеческое выражение, и он с облегчением произнёс:
– Да что говорить, это просто здорово!
– Всё это нужно писать, конечно, – поддержал Дюшу и Фан, поняв, что роль члена комиссии подошла к концу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21