А вот интересно, — он заглянул в дуло…
Здесь, на середине предложения, повесть заканчивалась, причём за последним абзацем, яростно перечёркнутым крест-накрест, было криво и крупно написано:
Мочи нет! Всё чушь! Надо не так, не про то! И начать по-другому!
А дальше начинался текст, знакомый Николасу Фандорину с юных лет:
«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту. Он благополучно избегнул встречи с своею хозяйкой на лестнице. Каморка его npиходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру. Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при выходе на улицу, ему непременно надо было проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворённой на лестницу. И каждый раз молодой человек, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого…
ДОПОЛНЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ
Одна из тягчайших нагрузок почти всякого детективного романа — необходимость в конце разъяснить все хитросплетения и разоблачить все фокусы, которыми сочинитель расцветил сюжет. Совершенно уклониться от этой повинности невозможно, ибо рискуешь оставить читателя обиженным и неудовлетворённым. Однако растолковывать каждую мелочь тоже не резон, ведь за кокетство завязки и неожиданность кульминации отдуваться будет несчастный финал, в котором и так каждая строка на вес золота..
С одной стороны, долг вежливости требует от автора все непонятности разжевать, в рот читателю положить, да ещё губы салфеткой вытереть. С другой стороны, от чрезмерной обстоятельности концовка детективного сочинения вечно получается растянутой, вялой, а для читателя проницательного ещё и излишней, потому что он и так все отлично понял. Находясь меж сими Сциллой и Харибдою, решились мы на компромисс: оставили внутри самого романа лишь разъяснения совершенно необходимые, а разоблачение мелких фокусов, равно как и необязательные, но полезные дополнения к нашему повествованию вынесли в особый раздел.
Сделано это не ради какого-нибудь, упаси Боже, формализма, а единственно в надежде, что так будут и волки (то есть читатели проницательные) сыты, и овцы (сиречь читатели обычные) целы.
ТОМ 1
С. 5 — Короче тухляк вышел, полный.
Вот мини-глоссарий наркоманского жаргона, призванный облегчить читателю восприятие лексического ряда этой главы (термины приведены в порядке появления):
Тухляк — безнадёжная, безвыходная ситуация.
Совсем мёртвый — находящийся в состоянии тяжёлого абстяга (см.)
Тряска — тремор, один из симптомов абстяга.
Зависнуть — плохо отдавать себе отчёт в происходящем.
Абстяг — абстинентный синдром.
Отходняк — то же, что абстяг.
Дорога, арык, верёвка — вена, в которую вводится инъекция наркотического вещества.
Центровая трасса, она же центряк — срединная локтевая вена.
Иглиться — делать инъекцию наркотического вещества.
Децил — количество наркотика, помещающееся между двумя чёрточками на шкале шприца.
Ляпнуться всухую — уколоться пустым шприцем.
Ширяла, нарком — наркоман.
Хлеб — общее название для наркотических средств, дающих синдром привыкания.
Барыга, кровосос, пушер — розничный торговец наркотиками.
Пушерить — продавать наркотики в розницу.
Задвинуть стёклышко — ввести одну ампулу наркотического раствора.
Ширяться — делать инъекции наркотического средства.
Дырка — инъекционное отверстие на вене.
Догон — повторное введение наркотика для усугубления одурманивающего эффекта.
Приход — первый, эйфорический этап наркотического опьянения.
Сидеть на барбитуре — принимать барбитураты.
Подвиг — инъекция наркотика (от слова двинуться — сделать инъекцию).
С. 35 — …шесть дней назад определённый приставом следственных дел в Казанскую часть Санкт — Петербурга.
В описываемое время Санкт-Петербург был разделён в административно-полицейском отношении на десять районов — так называемых «частей». Охраной правопорядка в каждом районе ведал частный пристав, обычно в звании полковника. Всю деятельность по расследованию уголовных преступлении в части вёл пристав следственных дел.
Каждая из городских частей, в свою очередь, подразделялась на кварталы. Контора квартального надзирателя — учреждение, соответствующее современному отделению милиции.
С. 41 — Очень недурно выйдет и для формулярного списка, и в смысле репутации.
Формулярный список — личное дело чиновника, куда заносились все сведения персонального и служебного порядка.
С. 46 — Родит — ив Воспитательный дом несёт.
Воспитательные дома, первоначально именовавшиеся «сиропитательными» были учреждены Екатериной Великой для воспитания сирот и, главным образом, подкидышей. Инициатором этой благотворительной затеи стал И.И. Бецкой, незаконнорождённый сын одного из князей Трубецких. В секрето-родильном отделении Воспитательного дома женщинам, во избежание огласки и позора, дозволялось рожать в маске, после чего младенец оставался на попечении учреждения.
Воспитанники получали начальное образование, обучались какому-либо ремеслу и по достижении зрелости должны были получать ряд привилегий. Екатерина надеялась, что из этих детей образуется столь нужное России сословие «третьяго чина и новаго рода людей». Однако, как это у нас часто случается, чудесная идея вылилась в кошмар. Уход за младенцами был скверный, кормилиц не хватало, смертность среди детей достигала чудовищных пропорций. Например, из 1089 младенцев, сданных в Московский воспитательный дом в 1767 году, выжили только 16. Во время действия повести смертность младенцев в Санкт-Петербургском воспитательном доме составляла 75% (данные комиссии лейб-медика Карреля за 1863 год).
С. 58 — …за утратой родовых грамот числились уже не дворянами, а однодворцами.
Однодворцы — особое сословие свободных крестьян, потомки прежних служилых людей. Хоть, в отличие от дворянства, платили государству подати, но обладали определёнными привилегиями. Например, им дозволялось владеть крепостными.
С. 58 — Там он учился в одно время с самим Михайлой Михайловичем Сперанским и, подобно сему титану российской истории, променял подрясник на сюртучок мелкого чиновника.
Сперанский, Михаил Михайлович (1772 — 1839). Знаменитый государственный деятель, которого современники сравнивали с птицей феникс, обладающей способностью возрождаться из праха. Безродный и нищий, он уже к 30-летнему возрасту вознёсся к вершинам государственной власти благодаря редкостным способностям, поразительной работоспособности и фантастическому везению, а в 35 лет фактически сделался соправителем Александра Первого, прислушивавшегося к каждому его слову. Но в 40 лет, став жертвой придворных интриг и собственной самонадеянности, Сперанский всего лишился и угодил в ссылку. После семилетней опалы вновь начал постепенное карьерное восхождение, пройдя путь от губернатора захолустной провинции до высших должностей.
В молодости Сперанский мечтал о парламентаризме (в частности, ему принадлежит самый ранний проект создания Государственной Думы, да и само это словосочетание придумано тоже им), однако под грузом лет и ударов судьбы превратился в убеждённого реакционера и ярого апологета самодержавной власти.
Про падение Сперанского рассказывают такой анекдот.
Во время роковой беседы с государем 17 марта 1812 года (эта аудиенция не имела свидетелей, а потому дала пищу самым разнообразным домыслам) Михаил Михайлович якобы имел неосторожность превзойти его величество остротой ума и языка, чем окончательно себя и погубил.
Молва гласит, что Александр, уже изрядно настроенный против своего наперсника интриганами, в начале разговора ещё пытался сохранять величавость и даже сухо поблагодарил Сперанского за обучение науке власти. Однако затем не сдержался и, ссылаясь на свидетельство министра полиции Балашова, стал гневно пенять на оскорбительные слова, произнесённые Михаилом Михайловичем в адрес монарха. Будто бы Сперанский воскликнул: «Да чего бы достиг сей неблагодарный властитель, не будь подле него меня?»
Михаил Михайлович отпираться не стал, лишь посетовал, что Балашов пересказал только вторую половину разговора, опустив первую, в которой этот царедворец с язвительной улыбкой передал Сперанскому обидный отзыв о нем Александра, сказавшего в присутствии многих лиц: «Этот попенок становится несносен». Царь покраснел, поскольку упрёк был справедлив. Михаил Михайлович ещё и имел дерзость спросить, считает ли государь позволительным столь неуважительно отзываться о верном своём советчике, к тому же при его недоброжелателях?
Смущение государя длилось недолго. Александр быстро нашёлся и, приняв надменный вид, обронил: «Quod licet Jovi non licet bovi», что было очень к месту, поскольку за упрямцем Сперанским давно утвердилось прозвище Бык.
Что же Сперанский? Он, поклонившись, печально молвил: «Напрасно ваше величество изволило меня благодарить за наставления.
С прискорбием вижу, что главный закон властителя вы так и не затвердили». «Какой же?» — живо вскричал Александр, улыбаясь своему mot и предвкушая, как будет пересказывать его дамам. «Государь лишь в том случае имеет право повелевать своими подданными, если сам является для них образцом поведения, — сказал Михаил Михайлович. — Что личит быку, то не к лицу Юпитеру».
Самолюбие царя было уязвлено, настроение испорчено, и, говорят, в этот миг участь всесильного сановника окончательно решилась.
С. 60 …мальчик был отдан в незадолго перед тем учреждённое Училище Правоведения
Училище Правоведения учреждено в 1835 году по проекту принца П. Ольденбургского, мечтавшего цивилизовать российское судопроизводство, которое безнадёжно погрязло в коррупции и невежестве. Предполагалось, что вновь создаваемый храм юриспруденции будет воспитывать просвещённых и высоконравственных служителей Фемиды, которые, войдя в возраст и силу, озаботятся превращением полуазиатской империи в правовое государство. До известной степени, так оно и произошло: именно выпускники Училища Правоведения готовили судебную реформу и прочие преобразования 60-х и 70-х годов.
С. 62 — По преданию, то была единственная постройка, которая уцелела от времён жестокого герцога Бирона, которому сто с лишком лет назад принадлежало это владение.
Бирон, Эрнст-Иоган (1690-1792). Одна из самых непопулярных фигур российской истории, биографические сведения о котором в энциклопедиях обычно помешались в статье «Бироновщина».
Мелкий прибалтийский дворянчик, он, стал фаворитом курляндской герцогини Анны, нелюбимой племянницы Петра Великого. Когда Анна, по воле случая, сделалась российской царицей, Бирон неожиданно для себя оказался правителем огромной империи и, надо сказать, не без успеха нёс это бремя в течение целого десятилетия. Одержал победу в двух войнах, расширил пределы страны, активно боролся с пьянством. Свирепствовала в эти годы власть умеренно — во всяком случае, если сравнивать с кровавой эпохой Петра.
Смертельно заболев, Анна хотела оставить своего любовника полновластным регентом при младенце Иоанне Шестом. По свидетельству историков, последние слова, с которым умирающая императрица обратилась к Бирону, были: «Не бойсь». Но три недели спустя заговорщики под предводительством графа Миниха свергли регента. Вместо курляндской партии к власти пришла немецкая. Бирон был судим, приговорён к четвертованию, но в последний момент помилован и отправлен в ссылку, где прожил больше 20 лет, всеми забытый. В 1762 году Екатерина Вторая вспомнила о Бироне и вернула ему престол курляндского герцогства, но Эрнст-Иоган уже утратил вкус к власти и вскоре отказался от короны в пользу своего сына.
Мифы о бироновских зверствах сильно преувеличены его политическими противниками и последующими романистами. Бирон был сыном своего грубого и жестокого века, не более того. Как писал Пушкин: «Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты».
А умер он так.
Как-то утром восьмидесятидвухлетний Бирон сидел в оранжерее своего митавского дома и читал «Изречения Конфуция». Не сказать, чтоб очень усердно: пробежит слабыми глазами строчку-другую, надолго задумается. Потом прочтёт ещё немного, опять отвлечётся. Слишком насыщенным был текст, слишком рассеянным внимание старца.
Первый афоризм, на который нынче упал взгляд его высокогерцогской светлости, вызвал у Эрнста-Иогана скептическую улыбку. «Не печалься, что люди не знают о тебе. Печалься, что ты не знаешь людей», — поучал китаец. Курляндец же подумал, что у него все ровно наоборот: люди очень хорошо о нем знали, и это первая печаль его жизни. А людей он знает, и даже слишком хорошо — это вторая его печаль, ещё более тяжкая.
Зато со следующим изречением мудреца он был полностью согласен.
«Обучение без мысли напрасно. Мысль без обучения опасна». Сказано будто не про Китай, а про Россию, где правители умны, но не учены, а советники учены, да не умны. И сам он был таков же. Пока правил, пребывал в невежестве. А когда обучился жизненной науке, затошнило от власти. Так здесь всегда было, так и останется.
От мыслей отвлёк слуга, принёс в фаянсовой кружке горячий шоколад с ромом. Старик смотрел через стекло на небо, в котором кружили птицы. Вороны, что ли? Кому ещё летать в декабре?
Шоколад остывал. Доктор велел как можно чаще пить этот напиток, укрепляющий и питающий плоть. Но питать свою немощную плоть Эрнсту-Иогану не хотелось. Ему хотелось следить за кружением чёрных птиц.
Душа устала от тела, отлететь хочет, подумал он.
Когда слуга пришёл забрать кружку, старик был мёртв.
С. 63 — Обыкновение говорить с обильными словоерсами возникло у него с детства, от папеньки, и осталось на всю жизнь
Словоерс — название почтительной частицы, прибавлявшейся к окончанию слов в учтивой речи 18-19 веков. Образовано по старославянскому чтению букв «с» и «ъ»: «слово» + «ер». Согласно одной из версий, этимологически представляет собой сокращённую форму от уважительного «-ста» (как в «пожалуйста»).
С. 81 — У нас на бирже бумаги взлетели в цене и продолжают возрастать, уже второй день-с. В связи с Суэцким каналом.
Упоминание об ажиотаже на бирже позволяет со значительной степенью вероятности датировать события повести второй неделей июля 1865 года. Как раз в это время был опубликован официальный отчёт международной инспекции о ходе великой Суэцкой стройки. Из отчёта следовало, что морской путь из Средиземного моря в Индийский океан будет открыт в самом непродолжительном времени. Это известие вызвало оживление на всех европейских биржах.
С. 101 — Отсмеявшись и откашляв, Фата-Моргана подошла к своему антикварному телефону, вынула из-под аппарата визитную карточку и набрала номер.
Это она Аркадию Сергеевичу позвонила, кому ж ещё.
Очерёдность событий была такая. Сначала к главной специалистке по рукописям Достоевского обратился коллекционер Лузгаев. Заплатил обычную таксу — сто долларов, получил утвердительное заключение.
Некоторое время спустя к старухе с другим фрагментом того же текста явилась Марфа Захер, и аппетиты Элеоноры Ивановны возросли — она запросила триста.
Когда появился третий соискатель (издатель), явно не знавший о существовании двух первых, Моргунова почуяла запах нешуточной добычи.
Её предчувствие подтвердилось, когда к ней приехал четвёртый — солидный человек с депутатским значком. Солидного человека ждал во дворе большой чёрный автомобиль — собственно, даже два больших чёрных автомобиля, если считать джип сопровождения. Главное же, новый клиент принёс на экспертизу не рукопись, а важнейший документ, с точки зрения международного авторского права не утративший своей законной силы. В беседе выяснилось, что о разделении рукописи на куски и о том, кому эти куски достались, господин Сивуха не знает. Тогда-то Элеонора Ивановна и сделала ему деловое предложение: у неё есть товар — три имени, такса — по двести тысяч долларов за штуку, и нечего так возмущаться, потому что цена вопроса ей хорошо известна: два-три миллиона потянет сам манускрипт плюс много-много миллионов за его использование на протяжении пятидесяти лет, оговорённых Бернской конвенцией по авторским правам.
Платить шестьсот тысяч долларов старой ведьме Аркадий Сергеевич не хотел — все-таки немаленькие деньги. К тому же он рассчитывал, что Морозов заберёт фрагменты у тех троих сам, а если кто-то заартачится, средства убеждения найдутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Здесь, на середине предложения, повесть заканчивалась, причём за последним абзацем, яростно перечёркнутым крест-накрест, было криво и крупно написано:
Мочи нет! Всё чушь! Надо не так, не про то! И начать по-другому!
А дальше начинался текст, знакомый Николасу Фандорину с юных лет:
«В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С-м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К-ну мосту. Он благополучно избегнул встречи с своею хозяйкой на лестнице. Каморка его npиходилась под самою кровлей высокого пятиэтажного дома и походила более на шкаф, чем на квартиру. Квартирная же хозяйка его, у которой он нанимал эту каморку с обедом и прислугой, помещалась одною лестницей ниже, в отдельной квартире, и каждый раз, при выходе на улицу, ему непременно надо было проходить мимо хозяйкиной кухни, почти всегда настежь отворённой на лестницу. И каждый раз молодой человек, проходя мимо, чувствовал какое-то болезненное и трусливое ощущение, которого…
ДОПОЛНЕНИЯ И ПРИМЕЧАНИЯ
Одна из тягчайших нагрузок почти всякого детективного романа — необходимость в конце разъяснить все хитросплетения и разоблачить все фокусы, которыми сочинитель расцветил сюжет. Совершенно уклониться от этой повинности невозможно, ибо рискуешь оставить читателя обиженным и неудовлетворённым. Однако растолковывать каждую мелочь тоже не резон, ведь за кокетство завязки и неожиданность кульминации отдуваться будет несчастный финал, в котором и так каждая строка на вес золота..
С одной стороны, долг вежливости требует от автора все непонятности разжевать, в рот читателю положить, да ещё губы салфеткой вытереть. С другой стороны, от чрезмерной обстоятельности концовка детективного сочинения вечно получается растянутой, вялой, а для читателя проницательного ещё и излишней, потому что он и так все отлично понял. Находясь меж сими Сциллой и Харибдою, решились мы на компромисс: оставили внутри самого романа лишь разъяснения совершенно необходимые, а разоблачение мелких фокусов, равно как и необязательные, но полезные дополнения к нашему повествованию вынесли в особый раздел.
Сделано это не ради какого-нибудь, упаси Боже, формализма, а единственно в надежде, что так будут и волки (то есть читатели проницательные) сыты, и овцы (сиречь читатели обычные) целы.
ТОМ 1
С. 5 — Короче тухляк вышел, полный.
Вот мини-глоссарий наркоманского жаргона, призванный облегчить читателю восприятие лексического ряда этой главы (термины приведены в порядке появления):
Тухляк — безнадёжная, безвыходная ситуация.
Совсем мёртвый — находящийся в состоянии тяжёлого абстяга (см.)
Тряска — тремор, один из симптомов абстяга.
Зависнуть — плохо отдавать себе отчёт в происходящем.
Абстяг — абстинентный синдром.
Отходняк — то же, что абстяг.
Дорога, арык, верёвка — вена, в которую вводится инъекция наркотического вещества.
Центровая трасса, она же центряк — срединная локтевая вена.
Иглиться — делать инъекцию наркотического вещества.
Децил — количество наркотика, помещающееся между двумя чёрточками на шкале шприца.
Ляпнуться всухую — уколоться пустым шприцем.
Ширяла, нарком — наркоман.
Хлеб — общее название для наркотических средств, дающих синдром привыкания.
Барыга, кровосос, пушер — розничный торговец наркотиками.
Пушерить — продавать наркотики в розницу.
Задвинуть стёклышко — ввести одну ампулу наркотического раствора.
Ширяться — делать инъекции наркотического средства.
Дырка — инъекционное отверстие на вене.
Догон — повторное введение наркотика для усугубления одурманивающего эффекта.
Приход — первый, эйфорический этап наркотического опьянения.
Сидеть на барбитуре — принимать барбитураты.
Подвиг — инъекция наркотика (от слова двинуться — сделать инъекцию).
С. 35 — …шесть дней назад определённый приставом следственных дел в Казанскую часть Санкт — Петербурга.
В описываемое время Санкт-Петербург был разделён в административно-полицейском отношении на десять районов — так называемых «частей». Охраной правопорядка в каждом районе ведал частный пристав, обычно в звании полковника. Всю деятельность по расследованию уголовных преступлении в части вёл пристав следственных дел.
Каждая из городских частей, в свою очередь, подразделялась на кварталы. Контора квартального надзирателя — учреждение, соответствующее современному отделению милиции.
С. 41 — Очень недурно выйдет и для формулярного списка, и в смысле репутации.
Формулярный список — личное дело чиновника, куда заносились все сведения персонального и служебного порядка.
С. 46 — Родит — ив Воспитательный дом несёт.
Воспитательные дома, первоначально именовавшиеся «сиропитательными» были учреждены Екатериной Великой для воспитания сирот и, главным образом, подкидышей. Инициатором этой благотворительной затеи стал И.И. Бецкой, незаконнорождённый сын одного из князей Трубецких. В секрето-родильном отделении Воспитательного дома женщинам, во избежание огласки и позора, дозволялось рожать в маске, после чего младенец оставался на попечении учреждения.
Воспитанники получали начальное образование, обучались какому-либо ремеслу и по достижении зрелости должны были получать ряд привилегий. Екатерина надеялась, что из этих детей образуется столь нужное России сословие «третьяго чина и новаго рода людей». Однако, как это у нас часто случается, чудесная идея вылилась в кошмар. Уход за младенцами был скверный, кормилиц не хватало, смертность среди детей достигала чудовищных пропорций. Например, из 1089 младенцев, сданных в Московский воспитательный дом в 1767 году, выжили только 16. Во время действия повести смертность младенцев в Санкт-Петербургском воспитательном доме составляла 75% (данные комиссии лейб-медика Карреля за 1863 год).
С. 58 — …за утратой родовых грамот числились уже не дворянами, а однодворцами.
Однодворцы — особое сословие свободных крестьян, потомки прежних служилых людей. Хоть, в отличие от дворянства, платили государству подати, но обладали определёнными привилегиями. Например, им дозволялось владеть крепостными.
С. 58 — Там он учился в одно время с самим Михайлой Михайловичем Сперанским и, подобно сему титану российской истории, променял подрясник на сюртучок мелкого чиновника.
Сперанский, Михаил Михайлович (1772 — 1839). Знаменитый государственный деятель, которого современники сравнивали с птицей феникс, обладающей способностью возрождаться из праха. Безродный и нищий, он уже к 30-летнему возрасту вознёсся к вершинам государственной власти благодаря редкостным способностям, поразительной работоспособности и фантастическому везению, а в 35 лет фактически сделался соправителем Александра Первого, прислушивавшегося к каждому его слову. Но в 40 лет, став жертвой придворных интриг и собственной самонадеянности, Сперанский всего лишился и угодил в ссылку. После семилетней опалы вновь начал постепенное карьерное восхождение, пройдя путь от губернатора захолустной провинции до высших должностей.
В молодости Сперанский мечтал о парламентаризме (в частности, ему принадлежит самый ранний проект создания Государственной Думы, да и само это словосочетание придумано тоже им), однако под грузом лет и ударов судьбы превратился в убеждённого реакционера и ярого апологета самодержавной власти.
Про падение Сперанского рассказывают такой анекдот.
Во время роковой беседы с государем 17 марта 1812 года (эта аудиенция не имела свидетелей, а потому дала пищу самым разнообразным домыслам) Михаил Михайлович якобы имел неосторожность превзойти его величество остротой ума и языка, чем окончательно себя и погубил.
Молва гласит, что Александр, уже изрядно настроенный против своего наперсника интриганами, в начале разговора ещё пытался сохранять величавость и даже сухо поблагодарил Сперанского за обучение науке власти. Однако затем не сдержался и, ссылаясь на свидетельство министра полиции Балашова, стал гневно пенять на оскорбительные слова, произнесённые Михаилом Михайловичем в адрес монарха. Будто бы Сперанский воскликнул: «Да чего бы достиг сей неблагодарный властитель, не будь подле него меня?»
Михаил Михайлович отпираться не стал, лишь посетовал, что Балашов пересказал только вторую половину разговора, опустив первую, в которой этот царедворец с язвительной улыбкой передал Сперанскому обидный отзыв о нем Александра, сказавшего в присутствии многих лиц: «Этот попенок становится несносен». Царь покраснел, поскольку упрёк был справедлив. Михаил Михайлович ещё и имел дерзость спросить, считает ли государь позволительным столь неуважительно отзываться о верном своём советчике, к тому же при его недоброжелателях?
Смущение государя длилось недолго. Александр быстро нашёлся и, приняв надменный вид, обронил: «Quod licet Jovi non licet bovi», что было очень к месту, поскольку за упрямцем Сперанским давно утвердилось прозвище Бык.
Что же Сперанский? Он, поклонившись, печально молвил: «Напрасно ваше величество изволило меня благодарить за наставления.
С прискорбием вижу, что главный закон властителя вы так и не затвердили». «Какой же?» — живо вскричал Александр, улыбаясь своему mot и предвкушая, как будет пересказывать его дамам. «Государь лишь в том случае имеет право повелевать своими подданными, если сам является для них образцом поведения, — сказал Михаил Михайлович. — Что личит быку, то не к лицу Юпитеру».
Самолюбие царя было уязвлено, настроение испорчено, и, говорят, в этот миг участь всесильного сановника окончательно решилась.
С. 60 …мальчик был отдан в незадолго перед тем учреждённое Училище Правоведения
Училище Правоведения учреждено в 1835 году по проекту принца П. Ольденбургского, мечтавшего цивилизовать российское судопроизводство, которое безнадёжно погрязло в коррупции и невежестве. Предполагалось, что вновь создаваемый храм юриспруденции будет воспитывать просвещённых и высоконравственных служителей Фемиды, которые, войдя в возраст и силу, озаботятся превращением полуазиатской империи в правовое государство. До известной степени, так оно и произошло: именно выпускники Училища Правоведения готовили судебную реформу и прочие преобразования 60-х и 70-х годов.
С. 62 — По преданию, то была единственная постройка, которая уцелела от времён жестокого герцога Бирона, которому сто с лишком лет назад принадлежало это владение.
Бирон, Эрнст-Иоган (1690-1792). Одна из самых непопулярных фигур российской истории, биографические сведения о котором в энциклопедиях обычно помешались в статье «Бироновщина».
Мелкий прибалтийский дворянчик, он, стал фаворитом курляндской герцогини Анны, нелюбимой племянницы Петра Великого. Когда Анна, по воле случая, сделалась российской царицей, Бирон неожиданно для себя оказался правителем огромной империи и, надо сказать, не без успеха нёс это бремя в течение целого десятилетия. Одержал победу в двух войнах, расширил пределы страны, активно боролся с пьянством. Свирепствовала в эти годы власть умеренно — во всяком случае, если сравнивать с кровавой эпохой Петра.
Смертельно заболев, Анна хотела оставить своего любовника полновластным регентом при младенце Иоанне Шестом. По свидетельству историков, последние слова, с которым умирающая императрица обратилась к Бирону, были: «Не бойсь». Но три недели спустя заговорщики под предводительством графа Миниха свергли регента. Вместо курляндской партии к власти пришла немецкая. Бирон был судим, приговорён к четвертованию, но в последний момент помилован и отправлен в ссылку, где прожил больше 20 лет, всеми забытый. В 1762 году Екатерина Вторая вспомнила о Бироне и вернула ему престол курляндского герцогства, но Эрнст-Иоган уже утратил вкус к власти и вскоре отказался от короны в пользу своего сына.
Мифы о бироновских зверствах сильно преувеличены его политическими противниками и последующими романистами. Бирон был сыном своего грубого и жестокого века, не более того. Как писал Пушкин: «Он имел несчастие быть немцем; на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа. Впрочем, он имел великий ум и великие таланты».
А умер он так.
Как-то утром восьмидесятидвухлетний Бирон сидел в оранжерее своего митавского дома и читал «Изречения Конфуция». Не сказать, чтоб очень усердно: пробежит слабыми глазами строчку-другую, надолго задумается. Потом прочтёт ещё немного, опять отвлечётся. Слишком насыщенным был текст, слишком рассеянным внимание старца.
Первый афоризм, на который нынче упал взгляд его высокогерцогской светлости, вызвал у Эрнста-Иогана скептическую улыбку. «Не печалься, что люди не знают о тебе. Печалься, что ты не знаешь людей», — поучал китаец. Курляндец же подумал, что у него все ровно наоборот: люди очень хорошо о нем знали, и это первая печаль его жизни. А людей он знает, и даже слишком хорошо — это вторая его печаль, ещё более тяжкая.
Зато со следующим изречением мудреца он был полностью согласен.
«Обучение без мысли напрасно. Мысль без обучения опасна». Сказано будто не про Китай, а про Россию, где правители умны, но не учены, а советники учены, да не умны. И сам он был таков же. Пока правил, пребывал в невежестве. А когда обучился жизненной науке, затошнило от власти. Так здесь всегда было, так и останется.
От мыслей отвлёк слуга, принёс в фаянсовой кружке горячий шоколад с ромом. Старик смотрел через стекло на небо, в котором кружили птицы. Вороны, что ли? Кому ещё летать в декабре?
Шоколад остывал. Доктор велел как можно чаще пить этот напиток, укрепляющий и питающий плоть. Но питать свою немощную плоть Эрнсту-Иогану не хотелось. Ему хотелось следить за кружением чёрных птиц.
Душа устала от тела, отлететь хочет, подумал он.
Когда слуга пришёл забрать кружку, старик был мёртв.
С. 63 — Обыкновение говорить с обильными словоерсами возникло у него с детства, от папеньки, и осталось на всю жизнь
Словоерс — название почтительной частицы, прибавлявшейся к окончанию слов в учтивой речи 18-19 веков. Образовано по старославянскому чтению букв «с» и «ъ»: «слово» + «ер». Согласно одной из версий, этимологически представляет собой сокращённую форму от уважительного «-ста» (как в «пожалуйста»).
С. 81 — У нас на бирже бумаги взлетели в цене и продолжают возрастать, уже второй день-с. В связи с Суэцким каналом.
Упоминание об ажиотаже на бирже позволяет со значительной степенью вероятности датировать события повести второй неделей июля 1865 года. Как раз в это время был опубликован официальный отчёт международной инспекции о ходе великой Суэцкой стройки. Из отчёта следовало, что морской путь из Средиземного моря в Индийский океан будет открыт в самом непродолжительном времени. Это известие вызвало оживление на всех европейских биржах.
С. 101 — Отсмеявшись и откашляв, Фата-Моргана подошла к своему антикварному телефону, вынула из-под аппарата визитную карточку и набрала номер.
Это она Аркадию Сергеевичу позвонила, кому ж ещё.
Очерёдность событий была такая. Сначала к главной специалистке по рукописям Достоевского обратился коллекционер Лузгаев. Заплатил обычную таксу — сто долларов, получил утвердительное заключение.
Некоторое время спустя к старухе с другим фрагментом того же текста явилась Марфа Захер, и аппетиты Элеоноры Ивановны возросли — она запросила триста.
Когда появился третий соискатель (издатель), явно не знавший о существовании двух первых, Моргунова почуяла запах нешуточной добычи.
Её предчувствие подтвердилось, когда к ней приехал четвёртый — солидный человек с депутатским значком. Солидного человека ждал во дворе большой чёрный автомобиль — собственно, даже два больших чёрных автомобиля, если считать джип сопровождения. Главное же, новый клиент принёс на экспертизу не рукопись, а важнейший документ, с точки зрения международного авторского права не утративший своей законной силы. В беседе выяснилось, что о разделении рукописи на куски и о том, кому эти куски достались, господин Сивуха не знает. Тогда-то Элеонора Ивановна и сделала ему деловое предложение: у неё есть товар — три имени, такса — по двести тысяч долларов за штуку, и нечего так возмущаться, потому что цена вопроса ей хорошо известна: два-три миллиона потянет сам манускрипт плюс много-много миллионов за его использование на протяжении пятидесяти лет, оговорённых Бернской конвенцией по авторским правам.
Платить шестьсот тысяч долларов старой ведьме Аркадий Сергеевич не хотел — все-таки немаленькие деньги. К тому же он рассчитывал, что Морозов заберёт фрагменты у тех троих сам, а если кто-то заартачится, средства убеждения найдутся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22