Не мне тебе объяснять, ты же знаешь нашу работу…
— Этой универсальной формулой ты оправдываешь всё что угодно!
Набравшись терпения, Андрей продолжил разговор. Он действительно не хотел, чтобы в ближайшие дни Маша была рядом с ним. В одиночку действовать проще. Ситуация, ставшая кинематографическим штампом, не так уж редко повторяется в жизни: герой и его подруга спасаются от преследователей, либо же догоняют кого-то, и в самый сложный момент она закатывает истерику, чтобы выяснить, любит ли он её, а если любит, то почему так невнимателен, и вместо того, чтобы прыгать на подножку уходящего поезда или заряжать опустошённое оружие, герою приходится целоваться, давать клятвы и объяснения. В кино после этого ещё можно спастись, перо сценариста придержит злодеев на безопасной дистанции, вынудит их заблудиться, подраться между собой или впасть в явный маразм на время, необходимое положительным персонажам для того, чтобы пообниматься, промокнуть сопли и отыскать выход из западни. В жизни такие злодеи встречаются редко, и если начало ситуации может быть сходно с киношным, то её окончание, если герои вместо того, чтобы заняться делом, станут выяснять отношения, обойдётся им дорого. Боксёр выходит на ринг один, без родственников и невесты. Как бы протекал поединок, если бы после каждого пропущенного удара девушка кидалась ему на шею, плакала и умоляла все бросить, а мама охала и падала в обморок? Акулов был готов допустить, что в нём говорит мужской шовинизм, наличием которого так часто попрекает Мария, но менять решение не собирался. Отыскать убийцу представлялось ему важнейшей, первостепенной задачей, и до тех пор, пока дело не прояснится, он бы хотел не отвлекаться на Машу. При всём её понимании оперативной работы она в первую очередь — женщина, и было бы глупо, несправедливо требовать от неё одобрения многих вещей, которые Андрею, возможно, придётся делать, чтобы результативно провести розыск преступника. Обоснованием позиции Андрея служил целый ряд обстоятельств, из которого он мог озвучить лишь три, чтобы не ранить самолюбие Маши. В течение ближайших дней он надеялся определиться по узловым моментам расследования. Именно эти дни Маша, согласно договору с клиентом, должна была провести в Москве. Покинув столицу, она портила свою репутацию, нарушала контракт и провоцировала возникновение других непредсказуемых и наверняка отрицательных последствий, однако не могла при этом ни помочь раненой Вике, ни способствовать изобличению преступника. Её порыв бросить все и приехать был продиктован не логикой, а эмоциями.
На объяснения ушло почти двадцать минут. Тщательно подбирая слова, Акулов снова и снова раскладывал свои аргументы по полочкам, отметал контрдоводы, гасил амбиции и скрыто льстил. В конце концов, Маша сдалась и обещала не торопиться и задержаться в Москве, но при условии, что Андрей будет звонить трижды в день, чтобы отчитаться о здоровье сестры и ходе работы.
— Ты представляешь, как мне будет неудобно перед Ириной Константиновной за то, что я не приехала?
— Маме я все объясню.
Несмотря на то, что все точки были расставлены и соглашение принято, казалось, Маша жалела, что позволила себя уговорить. Достаточно малой искры, чтобы конфликт вспыхнул заново, и она, нарушив данное обещание, приехала в город.
Положив трубку, Акулов вздохнул. Диалог оставил тяжёлый осадок, но он, отмахнувшись, решил: «Позже можно будет объясниться». Сейчас главное — дело. Если он напортачит, отвлекшись от работы на личную жизнь, оператор не выключит камеру, а режиссёр не даст передышки, чтобы Андрей освежил в памяти сценарий и сосредоточился перед вторым дублем. Черновиков нет, все играется набело.
Пока он разговаривал с Машей, в отделение приехала Тростинкина.
Борисов сидел в кабинете и присматривал за Михаилом, а Рита и Волгин курили в коридоре. Когда Акулов приблизился, девушка оборвала себя на полуслове, улыбнулась и помахала перед мужчинами дымящейся сигаретой:
— С понедельника бросаю курить.
— С завтрашнего?
— Ага. Начинаю новую жизнь.
Андрей подумал, что до него они говорили о личном. Судя по виду Тростинкиной, она выражала неудовольствие какими-то поступками Волгина, и Акулов мысленно возмутился: «Да кто она такая, чтоб на него наезжать?» Возмутился и тут же вспомнил, что забыл передать Сергею её просьбу перезвонить. Может, причина разлада именно в этом? Он хотел признать свою ошибку и принести извинения, но сделать этого не успел.
Высокий черноволосый мужчина в кожаном пальто и роскошной меховой шапке «удача грабителя», при «дипломате», поднялся по лестнице и уверенно направился к ним.
— Адвокат Мамаев, — представился он.
— Следователь районной прокуратуры Тростинкина. Это я вам звонила.
— Очень приятно. — Мамаев предъявил документы: удостоверение и ордер на защиту Михаила.
Движения адвоката были нарочито неторопливы, каждый жест выверен. Казалось, что Мамаев одновременно любуется собой со стороны, наслаждается своей значимостью и благополучием. Одна заколка для его галстука стоила больше, чем зарплаты Акулова, Волгина и Маргариты, взятые вместе, а стоимость флакончика туалетной воды, которой он обрызгался перед выездом, была сопоставима с квартальной сметой денежных средств, выделяемых Северному ОУР на оперрасходы.
— Я бы хотел поговорить с Михаилом наедине, — Адвокат убрал свои документы.
— Да, конечно. Сейчас мы вам найдём какое-нибудь помещение. Вы так быстро приехали…
— Я не привык медлить, когда интересы клиента требуют решительных действий. Итак, где мы сможем уединиться?
Андрею хотелось ответить: «На кладбище». Посмотрев на Сергея, он прочитал в его глазах те же мысли. Самоуверенный лощёный адвокат им одинаково не понравился. Вдобавок Акулов кое-что слышал о нём во время нахождения под стражей. В переводе с тюремного на литературный язык Мамаев характеризовался сидельцами как человек беспринципный, жадный и ловкий. Услуги его стоили дорого, но и результата он, как правило, добивался. В случаях, когда клиент оказывался недоволен, от наката его оберегали мощные связи среди братков. Некогда Мамаев служил в милиции, но давно снял погоны и тот период жизни вспоминал неохотно.
Мысли Андрея и Сергея совпали, но оба, естественно, промолчали. Тростинкина, стоявшая лицом к адвокату, обернулась и посмотрела на них, взглядом давая понять: «Не я же буду искать кабинет!»
Помог Борисов. Он приковал задержанного наручниками к батарее и вышел в коридор:
— Можете здесь посидеть. А мы уйдём, чтобы вам не мешать. Когда закончите — позовите.
Доброжелательный тон Борисова насторожил адвоката. Он нахмурился с видом «Знаю я ваши ментовские штучки!», пригладил тонкие усики и зашёл в кабинет, зацепив «дипломатом» дверную коробку.
— Какого чёрта вы его пригласили? — спросил Акулов напарника, хотя и был уверен в ответе: приехала Рита, Миша увидел её, приободрился и вспомнил о своих правах.
Так и оказалось. Опередив Волгина, ответила Рита:
— Мне нужно было его допросить, а он отказался разговаривать без адвоката. Мне пришлось позвонить. Мамаев защищал его ещё по первому делу, договор заключён давно и действует до сих пор, так что формальных поводов для отказа я найти не могла. Хотела бы я знать, откуда деньги на такого защитника?
— А ты догадайся…
— В дежурке как раз была «скорая помощь», — сообщил Волгин. — Я их позвал, так что Мишу успели немного подштопать. Царапина у него пустяковая, но если Мамаев поднимет шум, с нас спросят так, словно мы отымели Мишу в задний проход. Причём отымели неоднократно.
— Он обязательно расшумится, — заверила Маргарита. — У него такой метод работы и много знакомых, от «нужных» врачей и экспертов до тестя.
— А кто его тесть?
— Зампрокурора города. Собутыльник моего папочки, они вместе парятся в бане и ходят играть на бильярде. Так что, если будете со мной дружить, всё обойдётся.
— Да, мир тесен и несправедлив.
— Вы сами-то с Михаилом поговорили? Какой он из себя?
— Гнилой. Клянётся, что любил Каролину до гроба и ничего не знает про убийство. Врёт, но непонятно зачем. Сам, как мне кажется, не при делах.
— Может быть, кого-то прикрывает?
— Непохоже.
Борисов с интересом прислушивался к разговору, одновременно что-то напряжённо обдумывая. Пальцем расколупал плохо заделанную трещину в стене, обтёр ладонь о штаны, оценивающе посмотрел на Тростинкину. Решился:
— Серёга, можно тебя на несколько слов?
— Пошли.
Борисов распахнул дверь с кодовым замком, пропустил вперёд себя Волгина и, приглашая, посмотрел на Андрея. Извинился перед Маргаритой:
— Хочу провернуть одно оперативное мероприятие. Если получится — будем знать, почему этот козёл нам лапшу на уши вешает. Подожди здесь, хорошо? Без обид…
Рита вздёрнула носик и отвернулась. С независимым видом, скрестив на груди руки, пошла по коридору, удаляясь от перегородки, за которой располагались кабинеты уголовного розыска. Борисов проводил её взглядом, в котором мужского было больше, чем профессионального, одобрительно поднял белёсые брови и, вслед за Андреем, перешагнул порог оперского отсека. Несколько раз хлопнул дребезжащей дверью, пока ригель замка не вошёл под запорную планку, выругался:
— Давно пора это дерьмо поменять, да руки никак не доходят. Никакой шумоизоляции! Всё, что мы между собой говорим, на лестнице слышно.
Дверь своего кабинета Борисов закрыл так же тщательно, после чего потёр руку об руку, словно смывал мыльную пену под слабым напором воды. Был у него такой жест, будто позаимствованный у отрицательного персонажа посредственной пьесы. Своего недостатка он не замечал, Волгин же давно отметил, что это выскакивает у Александра в моменты сильного душевного волнения, когда он готовится предпринять что-то не очень законное. Сергей невольно усмехнулся, представляя Борисова во время получения взятки. От переживаний его руки мельтешат, как пропеллер, и заинтересованным лицам приходится изрядно попотеть, чтобы всучить пачечку баксов. Любопытно, что три или четыре года назад, когда Александр пришёл в РУВД юным опером, непуганым и практически честным, хотя морально и готовым продаться, никакого «умывания» рук за ним не наблюдалось. Это потом, точно в насмешку над шумной, но бестолковой антикоррупционной операцией МВД, Борисов пристрастился изображать «чистые руки» перед очередным грязным делом.
Он начал говорить без предисловий, обращаясь в основном к Волгину, с которым поддерживал более ровные отношения:
— Хотите узнать, о чём адвокат шепчется с вашим Мишаней?
— Есть способы?
— Есть. На днях мне презентовали набор шпионской спецтехники. Для проверки я зарядил прослушками неск… именно тот кабинет. Мне включить, или мы станем изображать девственников?
Предлагаемое Александром было незаконно, но эффективно. Как показалось Сергею, Акулов был готов отказаться — не от излишней щепетильности, а по причине нежелания иметь дело с Борисовым. Опережая напарника, Волгин согласился:
— Включай. Первый раз, что ли?
Борисов сел за письменный стол, достал из ящика небольшой приёмник с линейной шкалой:
— Прошлый век, но работает классно. Только, мужики, просьба: молчок. Никому ни полслова, о'кей? Прокуратуры и начальства я не боюсь, но ведь если узнают, то из других отделов налетят, будут упрашивать. Сколько раз такое бывало: одолжишь кому-нибудь, договоришься конкретно, а потом несколько месяцев выцарапываешь обратно. Я уже зарёкся посторонним давать! Кому надо — пожалуйста, приезжайте сюда со своими людьми и слушайте их, сколько влезет.
Ещё раз потерев руки, Борисов настроил приёмник. Слышимость действительно была превосходной.
Как быстро стало понятно, ничего существенного опера не пропустили.
Говорил адвокат:
— Что с бровью? Били?
— Чумовая тётка засветила.
— Следачка, что ли? Эта, в голубых джинсах?
— Не! Другая, старая такая, бухая. Забежала из коридора и врезала мне. По ноге ещё попала, вот сюда. Но там следов не осталось.
— Насчёт этого не переживай, следы мы найдём. Другие синяки есть?
— Откуда? Локоть только разбит, так это я упал неделю назад, когда из кабака возвращался.
— Отлично! Наше дело все написать, а менты пусть отмываются. Итак, Михаил, я тебя слушаю. Что произошло? По телефону я понял, что тебе шьют какое-то убийство?
— Каролину застрелили.
— Что?
— Каролину, говорю, ё…нули!
— Кто?
— А я почём знаю? Я дома сидел.
— Рассказывай по порядку.
— Нечего говорить. В школе их замочили, на репетиции. Каролину и Анжелу наповал, третья в больнице валяется. Менты пришли ко мне, сделали обыск. Обрез нашли, патроны, кинжал и анашу.
— Твои?
— Обрез мой.
— Откуда?
— Из дома привёз.
— Ну и дурак.
— Я его продать хотел…
— Дважды дурак. Продолжай. Патроны твои?
— Херня с ними полная. Толстые — мои, десять штук было, как сейчас помню. Но там ещё другие нашли, мелкие. Откуда?
— Могли подбросить?
— Не, я бы заметил. Они «траву» мне подсунули, в банке.
— Понятые это подтвердят?
— Соседи? Навряд ли. У меня с ними отношения ху…вые. Наоборот, они топить меня станут. Я эту толстуху с её недомерком столько раз строил, что она всё что угодно напишет, лишь бы мне насолить.
— Напрасно ты так себя вёл. Потенциальных понятых надо с самого начала к себе приручать. Трудно, что ли, лишний раз поздороваться или с Восьмым марта поздравить? Теперь расхлёбывай за тебя.
— Кабы помнил, где подстелил, туда бы и шмякнулся. Про «травку» я сразу сказал, что это Каролина заныкала. Мол, баловалась раньше.
— Толково. Как они это восприняли?
— Да как-то странно. Как будто не успели договориться. Один сует, а трое про это не знают. Больше патронами интересовались. Мелкие — те же самые, какими девчонок стреляли.
— Час от часу не легче…
Оперативники услышали скрип отодвигаемого стула и равномерные звуки шагов. Видимо, Мамаев стал прохаживаться по кабинету, разминая длинные ноги и обдумывая бедственное положение, в котором оказался клиент. На самом деле, как прекрасно понимали Акулов и Волгин, он давно оценил перспективы и знал, что Михаилу ничего по-настоящему серьёзное не угрожает, но профессия обязывала делать вид, что проблема значительна и с кондачка её не решить. Надо думать, много-много думать. Например, о том, что единственная кормилица Михаила погибла и отныне платить ему нечем.
Пауза затягивалась. Были слышны только шаги адвоката и бряцанье оков на запястье задержанного.
— Больно? — неожиданно спросил адвокат. — Жмёт?
— Да не, не очень.
— Попробуй затянуть туже, чтобы остались следы от «браслета». Мы это включим в нашу жалобу.
— Не получается.
— Жаль. Опытные, на фиксатор поставили!
Мамаев возобновил хождение.
В кабинете Борисова было значительно теплее, чем в других помещениях отделения, благодаря отопителю, включённому на полную мощность, и качественной заделке щелей оконного переплёта. Акулов сначала расстегнул куртку, а потом и вовсе её снял, положил на банкетку возле стены.
Как только он перестал шуршать курткой, послышался голос Мамаева:
— Результаты обыска я отобью. Можно не пачкать светлое имя Каролины Викентьевны и повесить все на хозяйку квартиры.
— На «винтаре» мои «пальцы», наверное, остались.
— Скверно. В таком случае ничего не попишешь, придётся Шажкову грузить. Тебя за это не привлекут. Ты мог видеть у неё оружие, даже трогать его, но доносить на свою сожительницу не обязан. Если у ментов на тебя ничего больше нет, через трое суток, максимум — десять, будешь свободен.
— Спасибо. Но меня одна тётка заметила.
— Кто такая?
— Та, которая рожу разбила. Чумовая. Я к школе ходил, а она там с собакой гуляла. Запомнила.
— А зачем ты около школы топтался? Таблицу умножения вспомнить хотел?
— Не, Принцессу проверял. Она ведь мне свистела, что они в другом месте репетируют. Я случайно узнал, решил посмотреть, чем они на самом деле занимаются.
— Ревновал, что ли?
— Было маленько. Чего, думаю, она из этого тайну делает?
— Может, не хотела тебя подругам показывать.
— Не такой уж я страшный…
— Когда тебя видели?
— В четверг вечером. И сегодня. Одна и та же сука, с ротвейлером. Он мне чуть задницу не разорвал, еле удалось ноги сделать.
— На твоём месте я бы не стал много думать об этом. Плохие мысли имеют обыкновение материализовываться.
— Значит, меня всё-таки посадят?
— Ходить вокруг школы в нашей стране не запрещено. Видел, как они репетируют? Посторонних никого не было?
— Никого, только бабы. Я вот что думаю… Принцессу мою стрелять было не за что, я уверен. Это у кого-то из других баб заморочки. Про Анжелику она говорила, что та до денег сама не своя.
— Я тоже, прямо скажем, не бессребреник… — Адвокат снова остановился, потом что-то лёгкое упало на пол, прокатилось, и он, видимо, поднял этот предмет, коротко выругавшись сдавленным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Этой универсальной формулой ты оправдываешь всё что угодно!
Набравшись терпения, Андрей продолжил разговор. Он действительно не хотел, чтобы в ближайшие дни Маша была рядом с ним. В одиночку действовать проще. Ситуация, ставшая кинематографическим штампом, не так уж редко повторяется в жизни: герой и его подруга спасаются от преследователей, либо же догоняют кого-то, и в самый сложный момент она закатывает истерику, чтобы выяснить, любит ли он её, а если любит, то почему так невнимателен, и вместо того, чтобы прыгать на подножку уходящего поезда или заряжать опустошённое оружие, герою приходится целоваться, давать клятвы и объяснения. В кино после этого ещё можно спастись, перо сценариста придержит злодеев на безопасной дистанции, вынудит их заблудиться, подраться между собой или впасть в явный маразм на время, необходимое положительным персонажам для того, чтобы пообниматься, промокнуть сопли и отыскать выход из западни. В жизни такие злодеи встречаются редко, и если начало ситуации может быть сходно с киношным, то её окончание, если герои вместо того, чтобы заняться делом, станут выяснять отношения, обойдётся им дорого. Боксёр выходит на ринг один, без родственников и невесты. Как бы протекал поединок, если бы после каждого пропущенного удара девушка кидалась ему на шею, плакала и умоляла все бросить, а мама охала и падала в обморок? Акулов был готов допустить, что в нём говорит мужской шовинизм, наличием которого так часто попрекает Мария, но менять решение не собирался. Отыскать убийцу представлялось ему важнейшей, первостепенной задачей, и до тех пор, пока дело не прояснится, он бы хотел не отвлекаться на Машу. При всём её понимании оперативной работы она в первую очередь — женщина, и было бы глупо, несправедливо требовать от неё одобрения многих вещей, которые Андрею, возможно, придётся делать, чтобы результативно провести розыск преступника. Обоснованием позиции Андрея служил целый ряд обстоятельств, из которого он мог озвучить лишь три, чтобы не ранить самолюбие Маши. В течение ближайших дней он надеялся определиться по узловым моментам расследования. Именно эти дни Маша, согласно договору с клиентом, должна была провести в Москве. Покинув столицу, она портила свою репутацию, нарушала контракт и провоцировала возникновение других непредсказуемых и наверняка отрицательных последствий, однако не могла при этом ни помочь раненой Вике, ни способствовать изобличению преступника. Её порыв бросить все и приехать был продиктован не логикой, а эмоциями.
На объяснения ушло почти двадцать минут. Тщательно подбирая слова, Акулов снова и снова раскладывал свои аргументы по полочкам, отметал контрдоводы, гасил амбиции и скрыто льстил. В конце концов, Маша сдалась и обещала не торопиться и задержаться в Москве, но при условии, что Андрей будет звонить трижды в день, чтобы отчитаться о здоровье сестры и ходе работы.
— Ты представляешь, как мне будет неудобно перед Ириной Константиновной за то, что я не приехала?
— Маме я все объясню.
Несмотря на то, что все точки были расставлены и соглашение принято, казалось, Маша жалела, что позволила себя уговорить. Достаточно малой искры, чтобы конфликт вспыхнул заново, и она, нарушив данное обещание, приехала в город.
Положив трубку, Акулов вздохнул. Диалог оставил тяжёлый осадок, но он, отмахнувшись, решил: «Позже можно будет объясниться». Сейчас главное — дело. Если он напортачит, отвлекшись от работы на личную жизнь, оператор не выключит камеру, а режиссёр не даст передышки, чтобы Андрей освежил в памяти сценарий и сосредоточился перед вторым дублем. Черновиков нет, все играется набело.
Пока он разговаривал с Машей, в отделение приехала Тростинкина.
Борисов сидел в кабинете и присматривал за Михаилом, а Рита и Волгин курили в коридоре. Когда Акулов приблизился, девушка оборвала себя на полуслове, улыбнулась и помахала перед мужчинами дымящейся сигаретой:
— С понедельника бросаю курить.
— С завтрашнего?
— Ага. Начинаю новую жизнь.
Андрей подумал, что до него они говорили о личном. Судя по виду Тростинкиной, она выражала неудовольствие какими-то поступками Волгина, и Акулов мысленно возмутился: «Да кто она такая, чтоб на него наезжать?» Возмутился и тут же вспомнил, что забыл передать Сергею её просьбу перезвонить. Может, причина разлада именно в этом? Он хотел признать свою ошибку и принести извинения, но сделать этого не успел.
Высокий черноволосый мужчина в кожаном пальто и роскошной меховой шапке «удача грабителя», при «дипломате», поднялся по лестнице и уверенно направился к ним.
— Адвокат Мамаев, — представился он.
— Следователь районной прокуратуры Тростинкина. Это я вам звонила.
— Очень приятно. — Мамаев предъявил документы: удостоверение и ордер на защиту Михаила.
Движения адвоката были нарочито неторопливы, каждый жест выверен. Казалось, что Мамаев одновременно любуется собой со стороны, наслаждается своей значимостью и благополучием. Одна заколка для его галстука стоила больше, чем зарплаты Акулова, Волгина и Маргариты, взятые вместе, а стоимость флакончика туалетной воды, которой он обрызгался перед выездом, была сопоставима с квартальной сметой денежных средств, выделяемых Северному ОУР на оперрасходы.
— Я бы хотел поговорить с Михаилом наедине, — Адвокат убрал свои документы.
— Да, конечно. Сейчас мы вам найдём какое-нибудь помещение. Вы так быстро приехали…
— Я не привык медлить, когда интересы клиента требуют решительных действий. Итак, где мы сможем уединиться?
Андрею хотелось ответить: «На кладбище». Посмотрев на Сергея, он прочитал в его глазах те же мысли. Самоуверенный лощёный адвокат им одинаково не понравился. Вдобавок Акулов кое-что слышал о нём во время нахождения под стражей. В переводе с тюремного на литературный язык Мамаев характеризовался сидельцами как человек беспринципный, жадный и ловкий. Услуги его стоили дорого, но и результата он, как правило, добивался. В случаях, когда клиент оказывался недоволен, от наката его оберегали мощные связи среди братков. Некогда Мамаев служил в милиции, но давно снял погоны и тот период жизни вспоминал неохотно.
Мысли Андрея и Сергея совпали, но оба, естественно, промолчали. Тростинкина, стоявшая лицом к адвокату, обернулась и посмотрела на них, взглядом давая понять: «Не я же буду искать кабинет!»
Помог Борисов. Он приковал задержанного наручниками к батарее и вышел в коридор:
— Можете здесь посидеть. А мы уйдём, чтобы вам не мешать. Когда закончите — позовите.
Доброжелательный тон Борисова насторожил адвоката. Он нахмурился с видом «Знаю я ваши ментовские штучки!», пригладил тонкие усики и зашёл в кабинет, зацепив «дипломатом» дверную коробку.
— Какого чёрта вы его пригласили? — спросил Акулов напарника, хотя и был уверен в ответе: приехала Рита, Миша увидел её, приободрился и вспомнил о своих правах.
Так и оказалось. Опередив Волгина, ответила Рита:
— Мне нужно было его допросить, а он отказался разговаривать без адвоката. Мне пришлось позвонить. Мамаев защищал его ещё по первому делу, договор заключён давно и действует до сих пор, так что формальных поводов для отказа я найти не могла. Хотела бы я знать, откуда деньги на такого защитника?
— А ты догадайся…
— В дежурке как раз была «скорая помощь», — сообщил Волгин. — Я их позвал, так что Мишу успели немного подштопать. Царапина у него пустяковая, но если Мамаев поднимет шум, с нас спросят так, словно мы отымели Мишу в задний проход. Причём отымели неоднократно.
— Он обязательно расшумится, — заверила Маргарита. — У него такой метод работы и много знакомых, от «нужных» врачей и экспертов до тестя.
— А кто его тесть?
— Зампрокурора города. Собутыльник моего папочки, они вместе парятся в бане и ходят играть на бильярде. Так что, если будете со мной дружить, всё обойдётся.
— Да, мир тесен и несправедлив.
— Вы сами-то с Михаилом поговорили? Какой он из себя?
— Гнилой. Клянётся, что любил Каролину до гроба и ничего не знает про убийство. Врёт, но непонятно зачем. Сам, как мне кажется, не при делах.
— Может быть, кого-то прикрывает?
— Непохоже.
Борисов с интересом прислушивался к разговору, одновременно что-то напряжённо обдумывая. Пальцем расколупал плохо заделанную трещину в стене, обтёр ладонь о штаны, оценивающе посмотрел на Тростинкину. Решился:
— Серёга, можно тебя на несколько слов?
— Пошли.
Борисов распахнул дверь с кодовым замком, пропустил вперёд себя Волгина и, приглашая, посмотрел на Андрея. Извинился перед Маргаритой:
— Хочу провернуть одно оперативное мероприятие. Если получится — будем знать, почему этот козёл нам лапшу на уши вешает. Подожди здесь, хорошо? Без обид…
Рита вздёрнула носик и отвернулась. С независимым видом, скрестив на груди руки, пошла по коридору, удаляясь от перегородки, за которой располагались кабинеты уголовного розыска. Борисов проводил её взглядом, в котором мужского было больше, чем профессионального, одобрительно поднял белёсые брови и, вслед за Андреем, перешагнул порог оперского отсека. Несколько раз хлопнул дребезжащей дверью, пока ригель замка не вошёл под запорную планку, выругался:
— Давно пора это дерьмо поменять, да руки никак не доходят. Никакой шумоизоляции! Всё, что мы между собой говорим, на лестнице слышно.
Дверь своего кабинета Борисов закрыл так же тщательно, после чего потёр руку об руку, словно смывал мыльную пену под слабым напором воды. Был у него такой жест, будто позаимствованный у отрицательного персонажа посредственной пьесы. Своего недостатка он не замечал, Волгин же давно отметил, что это выскакивает у Александра в моменты сильного душевного волнения, когда он готовится предпринять что-то не очень законное. Сергей невольно усмехнулся, представляя Борисова во время получения взятки. От переживаний его руки мельтешат, как пропеллер, и заинтересованным лицам приходится изрядно попотеть, чтобы всучить пачечку баксов. Любопытно, что три или четыре года назад, когда Александр пришёл в РУВД юным опером, непуганым и практически честным, хотя морально и готовым продаться, никакого «умывания» рук за ним не наблюдалось. Это потом, точно в насмешку над шумной, но бестолковой антикоррупционной операцией МВД, Борисов пристрастился изображать «чистые руки» перед очередным грязным делом.
Он начал говорить без предисловий, обращаясь в основном к Волгину, с которым поддерживал более ровные отношения:
— Хотите узнать, о чём адвокат шепчется с вашим Мишаней?
— Есть способы?
— Есть. На днях мне презентовали набор шпионской спецтехники. Для проверки я зарядил прослушками неск… именно тот кабинет. Мне включить, или мы станем изображать девственников?
Предлагаемое Александром было незаконно, но эффективно. Как показалось Сергею, Акулов был готов отказаться — не от излишней щепетильности, а по причине нежелания иметь дело с Борисовым. Опережая напарника, Волгин согласился:
— Включай. Первый раз, что ли?
Борисов сел за письменный стол, достал из ящика небольшой приёмник с линейной шкалой:
— Прошлый век, но работает классно. Только, мужики, просьба: молчок. Никому ни полслова, о'кей? Прокуратуры и начальства я не боюсь, но ведь если узнают, то из других отделов налетят, будут упрашивать. Сколько раз такое бывало: одолжишь кому-нибудь, договоришься конкретно, а потом несколько месяцев выцарапываешь обратно. Я уже зарёкся посторонним давать! Кому надо — пожалуйста, приезжайте сюда со своими людьми и слушайте их, сколько влезет.
Ещё раз потерев руки, Борисов настроил приёмник. Слышимость действительно была превосходной.
Как быстро стало понятно, ничего существенного опера не пропустили.
Говорил адвокат:
— Что с бровью? Били?
— Чумовая тётка засветила.
— Следачка, что ли? Эта, в голубых джинсах?
— Не! Другая, старая такая, бухая. Забежала из коридора и врезала мне. По ноге ещё попала, вот сюда. Но там следов не осталось.
— Насчёт этого не переживай, следы мы найдём. Другие синяки есть?
— Откуда? Локоть только разбит, так это я упал неделю назад, когда из кабака возвращался.
— Отлично! Наше дело все написать, а менты пусть отмываются. Итак, Михаил, я тебя слушаю. Что произошло? По телефону я понял, что тебе шьют какое-то убийство?
— Каролину застрелили.
— Что?
— Каролину, говорю, ё…нули!
— Кто?
— А я почём знаю? Я дома сидел.
— Рассказывай по порядку.
— Нечего говорить. В школе их замочили, на репетиции. Каролину и Анжелу наповал, третья в больнице валяется. Менты пришли ко мне, сделали обыск. Обрез нашли, патроны, кинжал и анашу.
— Твои?
— Обрез мой.
— Откуда?
— Из дома привёз.
— Ну и дурак.
— Я его продать хотел…
— Дважды дурак. Продолжай. Патроны твои?
— Херня с ними полная. Толстые — мои, десять штук было, как сейчас помню. Но там ещё другие нашли, мелкие. Откуда?
— Могли подбросить?
— Не, я бы заметил. Они «траву» мне подсунули, в банке.
— Понятые это подтвердят?
— Соседи? Навряд ли. У меня с ними отношения ху…вые. Наоборот, они топить меня станут. Я эту толстуху с её недомерком столько раз строил, что она всё что угодно напишет, лишь бы мне насолить.
— Напрасно ты так себя вёл. Потенциальных понятых надо с самого начала к себе приручать. Трудно, что ли, лишний раз поздороваться или с Восьмым марта поздравить? Теперь расхлёбывай за тебя.
— Кабы помнил, где подстелил, туда бы и шмякнулся. Про «травку» я сразу сказал, что это Каролина заныкала. Мол, баловалась раньше.
— Толково. Как они это восприняли?
— Да как-то странно. Как будто не успели договориться. Один сует, а трое про это не знают. Больше патронами интересовались. Мелкие — те же самые, какими девчонок стреляли.
— Час от часу не легче…
Оперативники услышали скрип отодвигаемого стула и равномерные звуки шагов. Видимо, Мамаев стал прохаживаться по кабинету, разминая длинные ноги и обдумывая бедственное положение, в котором оказался клиент. На самом деле, как прекрасно понимали Акулов и Волгин, он давно оценил перспективы и знал, что Михаилу ничего по-настоящему серьёзное не угрожает, но профессия обязывала делать вид, что проблема значительна и с кондачка её не решить. Надо думать, много-много думать. Например, о том, что единственная кормилица Михаила погибла и отныне платить ему нечем.
Пауза затягивалась. Были слышны только шаги адвоката и бряцанье оков на запястье задержанного.
— Больно? — неожиданно спросил адвокат. — Жмёт?
— Да не, не очень.
— Попробуй затянуть туже, чтобы остались следы от «браслета». Мы это включим в нашу жалобу.
— Не получается.
— Жаль. Опытные, на фиксатор поставили!
Мамаев возобновил хождение.
В кабинете Борисова было значительно теплее, чем в других помещениях отделения, благодаря отопителю, включённому на полную мощность, и качественной заделке щелей оконного переплёта. Акулов сначала расстегнул куртку, а потом и вовсе её снял, положил на банкетку возле стены.
Как только он перестал шуршать курткой, послышался голос Мамаева:
— Результаты обыска я отобью. Можно не пачкать светлое имя Каролины Викентьевны и повесить все на хозяйку квартиры.
— На «винтаре» мои «пальцы», наверное, остались.
— Скверно. В таком случае ничего не попишешь, придётся Шажкову грузить. Тебя за это не привлекут. Ты мог видеть у неё оружие, даже трогать его, но доносить на свою сожительницу не обязан. Если у ментов на тебя ничего больше нет, через трое суток, максимум — десять, будешь свободен.
— Спасибо. Но меня одна тётка заметила.
— Кто такая?
— Та, которая рожу разбила. Чумовая. Я к школе ходил, а она там с собакой гуляла. Запомнила.
— А зачем ты около школы топтался? Таблицу умножения вспомнить хотел?
— Не, Принцессу проверял. Она ведь мне свистела, что они в другом месте репетируют. Я случайно узнал, решил посмотреть, чем они на самом деле занимаются.
— Ревновал, что ли?
— Было маленько. Чего, думаю, она из этого тайну делает?
— Может, не хотела тебя подругам показывать.
— Не такой уж я страшный…
— Когда тебя видели?
— В четверг вечером. И сегодня. Одна и та же сука, с ротвейлером. Он мне чуть задницу не разорвал, еле удалось ноги сделать.
— На твоём месте я бы не стал много думать об этом. Плохие мысли имеют обыкновение материализовываться.
— Значит, меня всё-таки посадят?
— Ходить вокруг школы в нашей стране не запрещено. Видел, как они репетируют? Посторонних никого не было?
— Никого, только бабы. Я вот что думаю… Принцессу мою стрелять было не за что, я уверен. Это у кого-то из других баб заморочки. Про Анжелику она говорила, что та до денег сама не своя.
— Я тоже, прямо скажем, не бессребреник… — Адвокат снова остановился, потом что-то лёгкое упало на пол, прокатилось, и он, видимо, поднял этот предмет, коротко выругавшись сдавленным голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42