Между всем этим хозяйством копошатся люди. В снегу и сквозь снег Рожевлева Глава выглядела мрачной. Мы стали спускаться.
На одном из поворотов тропы ветер внезапно остался за гребнем горы. Стало тихо и холодно. Снег был здесь потоптан следами ног, и вскоре мы вышли к первым часовым, сидевшим у костра под укрытием. Часовые были в белых камуфляжных халатах. При виде генерала они вскочили. Мы отправились далее по тропе.
— Обыкновенно мы меняли людей здесь каждые сутки. Но в условиях боя это невозможно. Подбрасываем резервы. Увы, люди не всегда могут пройти сюда. Вы сами убедились, какие тяжелые условия, — объяснил мне Пиа, когда мы остановились отдышаться.
Через некоторое время мы вышли к блиндажу, вход в который был замаскирован между камнями. Поверху росли несколько корявых деревьев. Я так и не выяснил, как назывались эти чешуйчатые монстры, но они встречались в горах на высоте, где уже не росли или плохо росли сосны. К блиндажу, когда мы поднялись к нему, принесли на носилках раненого. Когда его стали снимать с носилок, чтобы пронести внутрь, раненый застонал. У раненого были забинтованы шея и грудь, и, вероятно, живот, потому что бинты не заканчивались на груди, а спускались ниже.
— Когда мы сможем их эвакуировать, мы не знаем, — сообщил мрачно генерал.
Нос у него обильно покраснел, сквозь затемненные очки были видны обеспокоенные глаза. В молниях новеньких ботинок скопился снег. Модность его исчезла. Я вспомнил, что в прошлом году в военном городе Бендеры, под свист мин, падавших на площади Республики, местные полицейские рассказали мне, как румынские танки остановил вместе с ними местный криминальный авторитет. Там же он и погиб, на мосту.
— Никогда бы не смогли вообразить в мирное время, что будем вместе с бандитом защищать Родину, — сказали полицейские.
Мне понятен был снобизм кадрового военного Шкорича по отношению к бывшему бандиту Пиа, купившему себе звание у Аркана, также известного в прошлом мафиози, владельца заправочных станций и футбольного клуба «Червона Звезда». Только вот бывшие бандиты так же гибнут за свободу республики, как и кадровые военные. Правы все, кто воюет, кто подвергает свою жизнь опасности.
Через менее чем полчаса мы вместе с бывшим бандитом-генералом подвергали свою жизнь равной опасности: лежали на животах за мешками с песком на горном уступе. Стрелять из личного оружия было бесполезно. Врага не было видно. Но, наведя по таблицам минометы, наша сторона пыталась раздолбать в пыль их позицию. А их артиллеристы и минометчики долбили нашу позицию. Впрочем, их снаряды падали за нами, в горы.
Что сталось с генералом Пиа, я не знаю. Также как не знаю, что сталось с полковниками Шкоричем и Тангой. В январе 2000 года в Белграде в холле отеля «Интерконтиненталь» был застрелен сербский военачальник Желко Разнатович по прозвищу Аркан. Капитан Драган был арестован совсем недавно, в конце 2006-го или начале 2007 года, и передан Гаагскому трибуналу.
La dolce vita
— Есть одно подразделение… — сказал полковник Шкорич. И замолчал. Оглядел меня, сидящего на стуле, кепи на столе, в руке чашка с кофе, военное пальто лежит на соседнем стуле. Шкорич как бы приценивался ко мне, даже заново оценивал. — Короче, особое подразделение. О нем лучше бы не писать, но знать, что такое есть, — нужно. — Он подумал. — Можно и написать, чтоб наши враги знали, что у нас есть и такие особые подразделения. Я вам верю, капитан, — улыбнулся он. — Не все вам верят здесь, но я верю. Завтра поедете. Вас заберут утром. — Шкорич решительно потушил сигарету о пепельницу.
— Обычным составом?
— Как хотите.
Я встал и вышел. Шкорич остался у лампы, под иконой и под распятием. Он стал набожным после гибели сына, сказали мне. А до этого был атеистом. Человеку нужно за что-то цепляться. Если Родины и войны не хватает, появляется Господь. Это уж как хотите.
В казарме было тихо. Первый этаж храпел на своих матрасах. Второй вообще не был слышен. Часовые — два парня и две девки — стояли на лестничной площадке и только что любовью не занимались. Я так и не понял, назначали ли их на дежурство таким образом: по двое — или же девки подымались снизу сами. На первом этаже у них был свой девичий отсек. Там тоже стоял часовой.
Я тихо прошел в свою комнату, подумав по дороге, как я это все люблю, как мне спокойно в этой австро-венгерской крепости. Видимо, это подходит под мой темперамент и мое мировоззрение. Что я именно так и хотел бы жить. Я кувыркнулся в койку. Пистолет под подушку, автомат на пол у кровати.
Утром ко мне постучали раньше даже, чем Милан — солдат-крестьянин, топивший мне печку. В окне еле светлело.
— Что? — спросил я сквозь сон.
— Капитэн! Это из отряда Богдановича. Пора ехать!
Я встал. Оделся. Открыл дверь и увидел двух солдат. В глаза сразу бросилось, что одеты они неформально. С некоторой вольностью. Я бы спутал их с четниками, но так как знал, что они не четники, то сразу увидел отличия. На голове одного была сербская шапка-конфедератка с двумя хребтами, у другого из-под форменной куртки на шее был виден гражданский клетчатый шарф.
— Минуту, — сказал я. — Туалет.
Вернувшись, я сгреб с вешалки военное пальто и захлопнул дверь.
Внизу, у дверей в казарму стоял армейский грузовик под тентом. У грузовика, поддерживая автомат, как ребенка, у предплечья, стоял Славко. Мы погрузились в грузовик. Туда же сели двое разбудивших меня. Грузовик был наполнен ящиками и коробками — продуктами и ящиками с боеприпасами. Мы выехали за ворота казармы и поехали по освещенному красным восходом пейзажу.
Ехали долго. Часа четыре. Солнце оставалось у нас справа, а потом переместилось светить нам в лицо. Из чего я заключил, что особое подразделение базируется где-то на юго-западе республики. Мы ненадолго остановились, и водитель быстро и коротко поговорил с кем-то. Затем в наш грузовик заглянули сзади, видимо подтянувшись на руках, два солдата. Бросили нам сухое «Добри дан!» и убрали лица. Грузовик тронулся куда-то вниз. Я понял, что мы проехали КПП и спускаемся. Некоторое время дорога виляла. Наконец мы остановились.
— 'Идемо! — сказали наши спутники и выпрыгнули за борт автомобиля. Я и Славко совершили те же движения. Подошли и прыгнули.
Мы приехали к Адриатике. Точнее, к берегу одного из глубоких заливов Адриатики. Его воды были видны за зарослями невысоких деревьев. Я заметил, что если вверху на плато наши деревья только начали обзаводиться листьями, листья с трудом вылезали из шершавых камнеподобных стволов такими почти картофельными бесцветными ростками, то здесь, на побережье, весна продвинулась куда дальше. Свежей листвой обзавелись все деревья. Какие это были деревья? Признаюсь в своей ботанической малограмотности. Лет девяти-десяти от роду я очень интересовался ботаникой, классификацией растений, вел себя как наркоман, балдея от звуков имен Линней или Бюффон, но в одиннадцать лет в меня вселился некий бес, я стал хулиганить и лет на десять оставил книги и науки, а жаль. Конечно, я различаю каштаны, платаны, кипарисы, дубы, березы, сосны, ели и даже растение борщевик, возвышающееся гигантским укропом-мутантом у русских дорог, но настоящих знаний ботаники у меня нет… Там возвышались неизвестные мне деревья. А сквозь их весенние, еще не густые формы были видны зеленоватые воды.
Подошел худой парень в висевшей на нем мешком камуфляжной форме. Он был без головного убора. Вместо головного убора у него была тщательная прическа с выбритым пробором. Прическа сияла так, что пришлось подумать, что волосы его покрыты лаком. На поясе его висел револьвер, вероятнее всего кольт приличного калибра.
— 'Идемо?! — пригласил он нас жестом, показывая на спрятавшийся за кипарисами дом. Одновременно в его приглашении звучал и знак вопроса. Пойдемте? Как будто мы, проехав четыре часа, можем сказать — нет, не идемо! Мы поедем обратно! Я пошел за парнем, Славко за мной. Неуместно аккуратная прическа парня (на войне сербы все обыкновенно заросшие, у хорватов же западно-военная, бундесверо-американская привычка срезать волосы) еще и благоухала неким одеколоном.
Там и сям шли по своим делам или стояли группы солдат. С оружием были только немногие из них. Одеты они были так разнообразно, что я наконец понял — это особый стиль подразделения. Там было даже несколько ребят в черных длинных пальто.
Наш провожатый остановился.
— Здесь помещается наш штаб. Это бывшая вилла хорватского министра Степе Месича, мы ее экспроприировали.
Вблизи вилла выглядела огромной. Степе Месич, кажется, был первым секретарем Компартии Хорватии, может быть, я ошибаюсь… У виллы были два больших крыла, между ними высокое туловище с башней. Под башней и был главный вход. Мы туда и пошли между нескольких колонн, как в российском санатории или в доме отдыха в Крыму. И природа такая же вокруг.
На первой же площадке лестницы — это был второй этаж по-русски, а у французов он был бы первый — нас попросили сдать оружие. За неким сооружением, вроде конторки в отеле, отделенным от нас бортовой доской, стоял здоровенный парняга с недобрыми чертами лица. За его спиной, на стене были открытые такие полки, поделенные на квадраты. В некоторых квадратах лежали автоматы, пистолеты и даже гранаты. Большинство были пустые.
— Сдавайте сброю, — сказал парень.
Славко пустился в пререкания. Ему, видимо, не улыбалась сдача оружия. Он так бережно, ладонью под приклад, как ребенка под попу, носил свой автомат. Из того, что он говорил быстро-быстро по-сербски, я понял, что его основной аргумент — ни в одном подразделении таких порядков нет. Что даже в Доме правительства в Книне никто не требует сдавать оружие. Парняга с недобрыми глазами больше молчал. Но настаивал.
— Сдаем! — решил я и снял свой пистолет прямо с ремешком. Парняга кивнул и положил его на полку. Он выглядел самым миниатюрным, мой пистолет, по соседству с огромными «пушками» других посетителей штаба особого отряда. Со вздохом неодобрения сдал свой автомат Славко. После чего он поправил свой черный берет, и без того классно сидящий на его голове. Видимо, ему было сиротливо без автомата, и он перенес свои чувства на берет.
Впереди его ожидало еще одно неприятное событие. Парень с пробором ушел в большие двустворчатые двери после того, как оттуда вышел гражданский, мужик лет пятидесяти. В России его бы оценили как «начальника». У начальников всегда большие лица, они объемны, ведут себя уверенно. Парень исчез, чтобы появиться через пару минут.
— 'Идемо? — обратился он ко мне, и опять с оттенком вопроса.
Славко было шагнул ко мне, намереваясь идти со мной, но парень с пробором указал ему на комнату напротив конторки, предлагая подождать меня там. Славко заволновался. Он отвечал за мою безопасность перед полковником Шкоричем, а тот — перед правительством в Книне. Он предпочитал всегда находиться рядом, чтобы иметь возможность вмешаться.
— Все в порядке, — сказал я. — Так было договорено с полковником.
На самом деле обезоруживание не было договорено, но надо было его успокоить.
Парень с пробором открыл большие белые двери, такие двери с золотой полоской я видел в Пале-Рояль, году в 1985-м, когда ходил к французскому министру культуры Джеку Лангу. Королевские. Я вошел за ним. И обнаружил себя в большом зале с паркетным полом, огромными окнами (рамы белые с золотой полоской). Горел камин. По залу бегал огромный ирландский сеттер рыжего окраса. Посередине зала находились друг напротив друга два крупных дивана. Между ними стоял стол. На диванах лицом к лицу сидели два великана и пили кофе, держа миниатюрные чашечки в огромных руках.
Великаны были одеты в полевую форму югославской армии. Вдоль противоположной окнам стены на своего рода подиуме, тянущемся вдоль всей стены, лежало оружие. Большей частью это были свеженькие гранатометы. В помещении горел свет люстры под потолком и тепло пахло каминным огнем.
Великаны встали и поприветствовали меня пожатием руки. Один из них и был командир Богданович. Росту в нем было два метра плюс, думаю, еще сантиметров десять. Физиономия и волосы выдавали в нем бледного блондина, из тех, кому совсем нельзя загорать. Красная лапища его, которую он мне подал, была размером с очень крупную ногу. На нем были высокие сапоги, это чуть ли не впервые я увидел среди сербов командира в сапогах. С пояса у него свисал самый крупный в мире револьвер «кобра-магнум». Такой револьвер не к лицу маленькому человеку. В своих скитаниях по военным Балканам я встретил только несколько «кобр», одна единица у командира Аркана, одна позднее, когда уезжал, обнаружилась в Книне у президента Бабича. Наличие «кобры» предполагает высокую самооценку.
Второй великан пробормотал свою фамилию так, что я не запомнил. Богданович отрекомендовал его как соседа по фронту. Это ничего не значило, поскольку от полковника Шкорича я знал, что особый отряд Богдановича фронт не держит. Они специализируются по рейдам в тылу врага. Иногда они уходят очень далеко на территорию врага. Был даже случай операции вблизи Загреба.
Мы сели.
— Ну, — сказал Богданович, — чего желает русский писец? Кофе, вино? Есть коньяк.
Богданович под моим изумленным взглядом обитателя суровой казармы нажал кнопку на столе. И пояснил:
— Хрватские министры, в печку матерну, умели жить. Мы тоже немножко поживем хорошо, работа у нас тяжелая и опасная.
Вошла жгуче черная статная девка. В песочного цвета бриджах и сапогах для верховой езды.
— Здена! Кофе и коньяк русскому писцу. И нам еще кофе и коньяк.
— Девушки какие у вас отборные. Красивые, статные.
— Мы сами отборные… — засмеялся Богданович. — Ну пытайте, можете приступать, кофе сейчас будет. Полковник Шкорич просил меня ответить на все вопросы.
Я открыл блокнот. Открывая его, почему-то подумал о том, сколько миллионов подростков и взрослых людей мечтают побывать в таком кадре: вилла, война, роскошь, камин, оружие, власть — все в одном месте. Это страницы современного боевика всех времен и народов «Остров сокровищ». Сейчас войдет жгучая пантера с крупными, сильными формами. Не может быть, чтобы командир Богданович не сжимал ее по ночам.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— Сколько лет воюете?
— Четыре. Начал с участия в первых столкновениях с хрватами в Борово Село, в мае 1990 года.
— Как получилось, что вы попали на войну?
— Гостил у родственников в Борово, когда все это началось. Люди самоорганизовывались. Военного опыта ни у кого не было. А я в свое время проучился год в военном училище. Пригодился курсантский опыт.
— Чем вы занимались, когда все это началось?
— Работал в строительной фирме.
— Сколько раз были ранены?
— Восемь. Но ни разу опасно.
— Последнее ранение?
— В ногу. Еще хромаю.
Вошла Зденка. С подносом. Поставила его на стол между нами. Стала, наклонившись между сидящими мужчинами, снимать с подноса чашки и бокалы. Волосы хлынули вниз. От нее пахнуло запахом духов и душным запахом взрослой женщины. Почувствовали и сербские военные. Не только я.
— Хватит, Здена! Иди! — мягко остановил ее Богданович. — Мы сами!
Он не захотел делиться ее запахом с нами.
А она хотела! Сознавая свой запах, она закончила снимать с подноса то, что хотела снять, поставила на него две использованные уже чашки кофе и только после этого гордо удалилась.
— Women! — сказал великан Богданович и воздел руки к потолку зала. Подбежал сеттер и положил лапы на высоченные колени командира.
— Гранатометы? — указал я себе за спину кивком головы. — Зачем так много?
— Принесли перед вашим приходом, предлагают купить. Германского производства. Нужно опробовать, прежде чем покупать.
— Давайте опробуем, — предложил я. Они переглянулись.
— Можно, — сказал Богданович. — Пейте ваш кофе. И коньяк.
Кофе был приготовлен с щепоткой соли и, кажется, чеснока, что дало ему глубокий вкус. Сообщило какую-то древность. Коньяк, видимо, принадлежал к числу запасов прежнего хозяина. Дальше я позавидовал Богдановичу и продолжал завидовать целый день. И завидовал потом, и завидую даже сейчас, когда спустя более чем десятилетие пишу, вспоминая эту сцену. Тем из читателей, кто занят гнусной и скучной деятельностью в одном и том же офисе или трудом на одной и той же фабрике, либо на одном поле, или согнувшимся перед облезлым компьютером, стоит страшно загрустить и возненавидеть себя.
Мы отправились опробовать гранатометы. Влезли в тот же грузовик, на котором нас доставили из Белграда. К нам присоединился и Славко, счастливо воссоединившийся со своим автоматом. С нами отправилась и Зденка, надев мужское черное пальто и темные очки.
— Women! — оправдался передо мной Богданович. — У нас тут обычно никакой светской жизни. Вот вы приехали. В Париже живете. Для нее — светская жизнь.
Я объяснил для себя поведение девушки точно так же, как Богданович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
На одном из поворотов тропы ветер внезапно остался за гребнем горы. Стало тихо и холодно. Снег был здесь потоптан следами ног, и вскоре мы вышли к первым часовым, сидевшим у костра под укрытием. Часовые были в белых камуфляжных халатах. При виде генерала они вскочили. Мы отправились далее по тропе.
— Обыкновенно мы меняли людей здесь каждые сутки. Но в условиях боя это невозможно. Подбрасываем резервы. Увы, люди не всегда могут пройти сюда. Вы сами убедились, какие тяжелые условия, — объяснил мне Пиа, когда мы остановились отдышаться.
Через некоторое время мы вышли к блиндажу, вход в который был замаскирован между камнями. Поверху росли несколько корявых деревьев. Я так и не выяснил, как назывались эти чешуйчатые монстры, но они встречались в горах на высоте, где уже не росли или плохо росли сосны. К блиндажу, когда мы поднялись к нему, принесли на носилках раненого. Когда его стали снимать с носилок, чтобы пронести внутрь, раненый застонал. У раненого были забинтованы шея и грудь, и, вероятно, живот, потому что бинты не заканчивались на груди, а спускались ниже.
— Когда мы сможем их эвакуировать, мы не знаем, — сообщил мрачно генерал.
Нос у него обильно покраснел, сквозь затемненные очки были видны обеспокоенные глаза. В молниях новеньких ботинок скопился снег. Модность его исчезла. Я вспомнил, что в прошлом году в военном городе Бендеры, под свист мин, падавших на площади Республики, местные полицейские рассказали мне, как румынские танки остановил вместе с ними местный криминальный авторитет. Там же он и погиб, на мосту.
— Никогда бы не смогли вообразить в мирное время, что будем вместе с бандитом защищать Родину, — сказали полицейские.
Мне понятен был снобизм кадрового военного Шкорича по отношению к бывшему бандиту Пиа, купившему себе звание у Аркана, также известного в прошлом мафиози, владельца заправочных станций и футбольного клуба «Червона Звезда». Только вот бывшие бандиты так же гибнут за свободу республики, как и кадровые военные. Правы все, кто воюет, кто подвергает свою жизнь опасности.
Через менее чем полчаса мы вместе с бывшим бандитом-генералом подвергали свою жизнь равной опасности: лежали на животах за мешками с песком на горном уступе. Стрелять из личного оружия было бесполезно. Врага не было видно. Но, наведя по таблицам минометы, наша сторона пыталась раздолбать в пыль их позицию. А их артиллеристы и минометчики долбили нашу позицию. Впрочем, их снаряды падали за нами, в горы.
Что сталось с генералом Пиа, я не знаю. Также как не знаю, что сталось с полковниками Шкоричем и Тангой. В январе 2000 года в Белграде в холле отеля «Интерконтиненталь» был застрелен сербский военачальник Желко Разнатович по прозвищу Аркан. Капитан Драган был арестован совсем недавно, в конце 2006-го или начале 2007 года, и передан Гаагскому трибуналу.
La dolce vita
— Есть одно подразделение… — сказал полковник Шкорич. И замолчал. Оглядел меня, сидящего на стуле, кепи на столе, в руке чашка с кофе, военное пальто лежит на соседнем стуле. Шкорич как бы приценивался ко мне, даже заново оценивал. — Короче, особое подразделение. О нем лучше бы не писать, но знать, что такое есть, — нужно. — Он подумал. — Можно и написать, чтоб наши враги знали, что у нас есть и такие особые подразделения. Я вам верю, капитан, — улыбнулся он. — Не все вам верят здесь, но я верю. Завтра поедете. Вас заберут утром. — Шкорич решительно потушил сигарету о пепельницу.
— Обычным составом?
— Как хотите.
Я встал и вышел. Шкорич остался у лампы, под иконой и под распятием. Он стал набожным после гибели сына, сказали мне. А до этого был атеистом. Человеку нужно за что-то цепляться. Если Родины и войны не хватает, появляется Господь. Это уж как хотите.
В казарме было тихо. Первый этаж храпел на своих матрасах. Второй вообще не был слышен. Часовые — два парня и две девки — стояли на лестничной площадке и только что любовью не занимались. Я так и не понял, назначали ли их на дежурство таким образом: по двое — или же девки подымались снизу сами. На первом этаже у них был свой девичий отсек. Там тоже стоял часовой.
Я тихо прошел в свою комнату, подумав по дороге, как я это все люблю, как мне спокойно в этой австро-венгерской крепости. Видимо, это подходит под мой темперамент и мое мировоззрение. Что я именно так и хотел бы жить. Я кувыркнулся в койку. Пистолет под подушку, автомат на пол у кровати.
Утром ко мне постучали раньше даже, чем Милан — солдат-крестьянин, топивший мне печку. В окне еле светлело.
— Что? — спросил я сквозь сон.
— Капитэн! Это из отряда Богдановича. Пора ехать!
Я встал. Оделся. Открыл дверь и увидел двух солдат. В глаза сразу бросилось, что одеты они неформально. С некоторой вольностью. Я бы спутал их с четниками, но так как знал, что они не четники, то сразу увидел отличия. На голове одного была сербская шапка-конфедератка с двумя хребтами, у другого из-под форменной куртки на шее был виден гражданский клетчатый шарф.
— Минуту, — сказал я. — Туалет.
Вернувшись, я сгреб с вешалки военное пальто и захлопнул дверь.
Внизу, у дверей в казарму стоял армейский грузовик под тентом. У грузовика, поддерживая автомат, как ребенка, у предплечья, стоял Славко. Мы погрузились в грузовик. Туда же сели двое разбудивших меня. Грузовик был наполнен ящиками и коробками — продуктами и ящиками с боеприпасами. Мы выехали за ворота казармы и поехали по освещенному красным восходом пейзажу.
Ехали долго. Часа четыре. Солнце оставалось у нас справа, а потом переместилось светить нам в лицо. Из чего я заключил, что особое подразделение базируется где-то на юго-западе республики. Мы ненадолго остановились, и водитель быстро и коротко поговорил с кем-то. Затем в наш грузовик заглянули сзади, видимо подтянувшись на руках, два солдата. Бросили нам сухое «Добри дан!» и убрали лица. Грузовик тронулся куда-то вниз. Я понял, что мы проехали КПП и спускаемся. Некоторое время дорога виляла. Наконец мы остановились.
— 'Идемо! — сказали наши спутники и выпрыгнули за борт автомобиля. Я и Славко совершили те же движения. Подошли и прыгнули.
Мы приехали к Адриатике. Точнее, к берегу одного из глубоких заливов Адриатики. Его воды были видны за зарослями невысоких деревьев. Я заметил, что если вверху на плато наши деревья только начали обзаводиться листьями, листья с трудом вылезали из шершавых камнеподобных стволов такими почти картофельными бесцветными ростками, то здесь, на побережье, весна продвинулась куда дальше. Свежей листвой обзавелись все деревья. Какие это были деревья? Признаюсь в своей ботанической малограмотности. Лет девяти-десяти от роду я очень интересовался ботаникой, классификацией растений, вел себя как наркоман, балдея от звуков имен Линней или Бюффон, но в одиннадцать лет в меня вселился некий бес, я стал хулиганить и лет на десять оставил книги и науки, а жаль. Конечно, я различаю каштаны, платаны, кипарисы, дубы, березы, сосны, ели и даже растение борщевик, возвышающееся гигантским укропом-мутантом у русских дорог, но настоящих знаний ботаники у меня нет… Там возвышались неизвестные мне деревья. А сквозь их весенние, еще не густые формы были видны зеленоватые воды.
Подошел худой парень в висевшей на нем мешком камуфляжной форме. Он был без головного убора. Вместо головного убора у него была тщательная прическа с выбритым пробором. Прическа сияла так, что пришлось подумать, что волосы его покрыты лаком. На поясе его висел револьвер, вероятнее всего кольт приличного калибра.
— 'Идемо?! — пригласил он нас жестом, показывая на спрятавшийся за кипарисами дом. Одновременно в его приглашении звучал и знак вопроса. Пойдемте? Как будто мы, проехав четыре часа, можем сказать — нет, не идемо! Мы поедем обратно! Я пошел за парнем, Славко за мной. Неуместно аккуратная прическа парня (на войне сербы все обыкновенно заросшие, у хорватов же западно-военная, бундесверо-американская привычка срезать волосы) еще и благоухала неким одеколоном.
Там и сям шли по своим делам или стояли группы солдат. С оружием были только немногие из них. Одеты они были так разнообразно, что я наконец понял — это особый стиль подразделения. Там было даже несколько ребят в черных длинных пальто.
Наш провожатый остановился.
— Здесь помещается наш штаб. Это бывшая вилла хорватского министра Степе Месича, мы ее экспроприировали.
Вблизи вилла выглядела огромной. Степе Месич, кажется, был первым секретарем Компартии Хорватии, может быть, я ошибаюсь… У виллы были два больших крыла, между ними высокое туловище с башней. Под башней и был главный вход. Мы туда и пошли между нескольких колонн, как в российском санатории или в доме отдыха в Крыму. И природа такая же вокруг.
На первой же площадке лестницы — это был второй этаж по-русски, а у французов он был бы первый — нас попросили сдать оружие. За неким сооружением, вроде конторки в отеле, отделенным от нас бортовой доской, стоял здоровенный парняга с недобрыми чертами лица. За его спиной, на стене были открытые такие полки, поделенные на квадраты. В некоторых квадратах лежали автоматы, пистолеты и даже гранаты. Большинство были пустые.
— Сдавайте сброю, — сказал парень.
Славко пустился в пререкания. Ему, видимо, не улыбалась сдача оружия. Он так бережно, ладонью под приклад, как ребенка под попу, носил свой автомат. Из того, что он говорил быстро-быстро по-сербски, я понял, что его основной аргумент — ни в одном подразделении таких порядков нет. Что даже в Доме правительства в Книне никто не требует сдавать оружие. Парняга с недобрыми глазами больше молчал. Но настаивал.
— Сдаем! — решил я и снял свой пистолет прямо с ремешком. Парняга кивнул и положил его на полку. Он выглядел самым миниатюрным, мой пистолет, по соседству с огромными «пушками» других посетителей штаба особого отряда. Со вздохом неодобрения сдал свой автомат Славко. После чего он поправил свой черный берет, и без того классно сидящий на его голове. Видимо, ему было сиротливо без автомата, и он перенес свои чувства на берет.
Впереди его ожидало еще одно неприятное событие. Парень с пробором ушел в большие двустворчатые двери после того, как оттуда вышел гражданский, мужик лет пятидесяти. В России его бы оценили как «начальника». У начальников всегда большие лица, они объемны, ведут себя уверенно. Парень исчез, чтобы появиться через пару минут.
— 'Идемо? — обратился он ко мне, и опять с оттенком вопроса.
Славко было шагнул ко мне, намереваясь идти со мной, но парень с пробором указал ему на комнату напротив конторки, предлагая подождать меня там. Славко заволновался. Он отвечал за мою безопасность перед полковником Шкоричем, а тот — перед правительством в Книне. Он предпочитал всегда находиться рядом, чтобы иметь возможность вмешаться.
— Все в порядке, — сказал я. — Так было договорено с полковником.
На самом деле обезоруживание не было договорено, но надо было его успокоить.
Парень с пробором открыл большие белые двери, такие двери с золотой полоской я видел в Пале-Рояль, году в 1985-м, когда ходил к французскому министру культуры Джеку Лангу. Королевские. Я вошел за ним. И обнаружил себя в большом зале с паркетным полом, огромными окнами (рамы белые с золотой полоской). Горел камин. По залу бегал огромный ирландский сеттер рыжего окраса. Посередине зала находились друг напротив друга два крупных дивана. Между ними стоял стол. На диванах лицом к лицу сидели два великана и пили кофе, держа миниатюрные чашечки в огромных руках.
Великаны были одеты в полевую форму югославской армии. Вдоль противоположной окнам стены на своего рода подиуме, тянущемся вдоль всей стены, лежало оружие. Большей частью это были свеженькие гранатометы. В помещении горел свет люстры под потолком и тепло пахло каминным огнем.
Великаны встали и поприветствовали меня пожатием руки. Один из них и был командир Богданович. Росту в нем было два метра плюс, думаю, еще сантиметров десять. Физиономия и волосы выдавали в нем бледного блондина, из тех, кому совсем нельзя загорать. Красная лапища его, которую он мне подал, была размером с очень крупную ногу. На нем были высокие сапоги, это чуть ли не впервые я увидел среди сербов командира в сапогах. С пояса у него свисал самый крупный в мире револьвер «кобра-магнум». Такой револьвер не к лицу маленькому человеку. В своих скитаниях по военным Балканам я встретил только несколько «кобр», одна единица у командира Аркана, одна позднее, когда уезжал, обнаружилась в Книне у президента Бабича. Наличие «кобры» предполагает высокую самооценку.
Второй великан пробормотал свою фамилию так, что я не запомнил. Богданович отрекомендовал его как соседа по фронту. Это ничего не значило, поскольку от полковника Шкорича я знал, что особый отряд Богдановича фронт не держит. Они специализируются по рейдам в тылу врага. Иногда они уходят очень далеко на территорию врага. Был даже случай операции вблизи Загреба.
Мы сели.
— Ну, — сказал Богданович, — чего желает русский писец? Кофе, вино? Есть коньяк.
Богданович под моим изумленным взглядом обитателя суровой казармы нажал кнопку на столе. И пояснил:
— Хрватские министры, в печку матерну, умели жить. Мы тоже немножко поживем хорошо, работа у нас тяжелая и опасная.
Вошла жгуче черная статная девка. В песочного цвета бриджах и сапогах для верховой езды.
— Здена! Кофе и коньяк русскому писцу. И нам еще кофе и коньяк.
— Девушки какие у вас отборные. Красивые, статные.
— Мы сами отборные… — засмеялся Богданович. — Ну пытайте, можете приступать, кофе сейчас будет. Полковник Шкорич просил меня ответить на все вопросы.
Я открыл блокнот. Открывая его, почему-то подумал о том, сколько миллионов подростков и взрослых людей мечтают побывать в таком кадре: вилла, война, роскошь, камин, оружие, власть — все в одном месте. Это страницы современного боевика всех времен и народов «Остров сокровищ». Сейчас войдет жгучая пантера с крупными, сильными формами. Не может быть, чтобы командир Богданович не сжимал ее по ночам.
— Сколько вам лет?
— Двадцать восемь.
— Сколько лет воюете?
— Четыре. Начал с участия в первых столкновениях с хрватами в Борово Село, в мае 1990 года.
— Как получилось, что вы попали на войну?
— Гостил у родственников в Борово, когда все это началось. Люди самоорганизовывались. Военного опыта ни у кого не было. А я в свое время проучился год в военном училище. Пригодился курсантский опыт.
— Чем вы занимались, когда все это началось?
— Работал в строительной фирме.
— Сколько раз были ранены?
— Восемь. Но ни разу опасно.
— Последнее ранение?
— В ногу. Еще хромаю.
Вошла Зденка. С подносом. Поставила его на стол между нами. Стала, наклонившись между сидящими мужчинами, снимать с подноса чашки и бокалы. Волосы хлынули вниз. От нее пахнуло запахом духов и душным запахом взрослой женщины. Почувствовали и сербские военные. Не только я.
— Хватит, Здена! Иди! — мягко остановил ее Богданович. — Мы сами!
Он не захотел делиться ее запахом с нами.
А она хотела! Сознавая свой запах, она закончила снимать с подноса то, что хотела снять, поставила на него две использованные уже чашки кофе и только после этого гордо удалилась.
— Women! — сказал великан Богданович и воздел руки к потолку зала. Подбежал сеттер и положил лапы на высоченные колени командира.
— Гранатометы? — указал я себе за спину кивком головы. — Зачем так много?
— Принесли перед вашим приходом, предлагают купить. Германского производства. Нужно опробовать, прежде чем покупать.
— Давайте опробуем, — предложил я. Они переглянулись.
— Можно, — сказал Богданович. — Пейте ваш кофе. И коньяк.
Кофе был приготовлен с щепоткой соли и, кажется, чеснока, что дало ему глубокий вкус. Сообщило какую-то древность. Коньяк, видимо, принадлежал к числу запасов прежнего хозяина. Дальше я позавидовал Богдановичу и продолжал завидовать целый день. И завидовал потом, и завидую даже сейчас, когда спустя более чем десятилетие пишу, вспоминая эту сцену. Тем из читателей, кто занят гнусной и скучной деятельностью в одном и том же офисе или трудом на одной и той же фабрике, либо на одном поле, или согнувшимся перед облезлым компьютером, стоит страшно загрустить и возненавидеть себя.
Мы отправились опробовать гранатометы. Влезли в тот же грузовик, на котором нас доставили из Белграда. К нам присоединился и Славко, счастливо воссоединившийся со своим автоматом. С нами отправилась и Зденка, надев мужское черное пальто и темные очки.
— Women! — оправдался передо мной Богданович. — У нас тут обычно никакой светской жизни. Вот вы приехали. В Париже живете. Для нее — светская жизнь.
Я объяснил для себя поведение девушки точно так же, как Богданович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21