– Почему?
Ткань слегка приглушила жутковатый, неестественный смех.
– Да полно тебе… Сам отлично знаешь… почему. Думаешь, наш повелитель… шутки шутит? Нет, брат. Мы с Бен-Саифом… только первые ласточки. Скоро сюда придут наши. Обязательно придут. Догадываешься… что они с вами сделают? Эх, вы, дети малые, неразумные. Вам же добра желают… И не вам одним. По всему белу свету – мир и покой… представляешь? Ни войн, ни поборов, ни рабства. Ну, скажи, разве не об этом мечтают… все порядочные люди? И мы подарим им мир и покой, Конан. Вот увидишь. У нас… все для этого имеется.
Конан недобро усмехнулся и пообещал:
– Но тебе не дожить до этого счастливого дня.
И снова он услышал жутковатый полусмех-полукашель.
– Только если сам захочу умереть… киммериец. У меня есть выбор. Да, есть, не спорь! Думаешь… я не догадываюсь, почему меня еще не вздернули, как Флада… Кровостока? Ты хочешь, чтобы я вернул Зивилле разум. Ты… разгромил Тарка, и теперь мятежные дворяне верят в свои силы… и готовы штурмовать Даис. И спасенная королева Когира… в знак благодарности разделит с тобою не только ложе… но и власть.
– Заблуждаешься, колдун. – Конан не узнал собственный голос – в нем клокотал гнев. – Спасенная дама Когира присягнет законному монарху, и только при таком исходе уцелеет твоя поганая шкура. Но до этого мы проедем по всем замкам, где ты побывал, и ты вернешь рассудок всем заколдованным дворянам и простолюдинам. А начнешь прямо сейчас – с графа Парро.
Старик с широкой черной лентой на глазах и связанными за спиной руками повернулся к Конану и захохотал.
– Избавитель ты мой! А ты уверен, что Лун, мням, тебя не обманет? А вдруг я, мням, только прикинусь, будто я в своем уме, а потом возьму да всажу тебе, мням, нож под лопатку? Не слишком ли ты доверчив, киммериец? В последний раз, мням, советую, Конан: хватит валять дурака! То, чем вы тут занимаетесь, мням, – детские шалости! Тебе и во сне не приснится силища, которой ты, мням, по наивности осмелился бросить вызов. Это же лавина! Камнепад! Сметет, мням, – не заметит!
– Пока замечала, – надменно возразил Конан.
Граф Парро потупился. Помолчав немного, хмуро произнес:
– Лун даже под пытками не сделает того, мням, о чем ты просишь. Для него это равносильно измене, а горная, мням, гвардия Агадеи не способна, мням, на предательство. Что случилось, то случилось. Смирись, Конан. Мням. Так будет лучше для всех нас.
– Ты слышал, варвар? – услышал киммериец приглушенный голос, в котором надменности было не меньше, чем в его собственном. – Какие еще будут… условия?
* * *
– Через неделю, ваше величество, – сказал дородный жрец в зеленой рясе, – Нехрем обретет долгожданную свободу. А еще через несколько дней Сеул Выжига уступит престол нашему человеку.
Король не смотрел на ануннака. Взгляд Абакомо блуждал среди деревьев и травы, изредка замирал на особенно живописном цветке или птице. Парк вокруг летнего дворца по своему обыкновению дышал покоем, за это и любил его молодой монарх, чьей душе в последние дни недоставало уюта.
– Скажи-ка, наставник, – произнес Абакомо, печально вздохнув, – в чем мы с тобой ошиблись? И что утаил от меня отец?
Ибн-Мухур остановился и недоуменно посмотрел королю в лицо. Печаль не напускная, в этом он убедился тотчас. Он всегда превосходно улавливал настроение властелина.
– Разве мы заблуждаемся, ваше величество? По-моему, все складывается идеально.
– Идеально? Гм. – Абакомо поджал губы и двинулся дальше. – Может быть, все-таки следовало начать с Апа?
– Так ведь мы, – растерянно проговорил Ибн-Мухур, – с него и начали, ваше величество.
– Разве? – Король криво улыбнулся. – Ах, ты в этом смысле. Нет, я имею в виду, что в первую очередь надо было усмирить Ап. Свергнуть этих мерзавцев, Каи и Авала. Тогда бы не случилось резни в Бусаре. Или я не прав? – Он испытующе посмотрел на человека в зеленой рясе.
– Осмелюсь напомнить, ваше величество, – почтительно произнес ануннак, – что дни апийских разбойников тоже сочтены.
Абакомо кивнул. В недрах его существа бродили сомнения, тонкая, но клейкая паутина тоски обвивала душу.
– «Иные копят злато, я коплю друзей», – сказал он уныло. – Наш старинный девиз. Ибн-Мухур, тебе не кажется странным, что мы так и не обзавелись друзьями? Зато злата у нас хоть отбавляй.
– Ну что вы, государь, у нас полным-полно друзей, – пылко возразил ануннак. – По всему свету, а особенно в ближних странах. Но и врагов хватает, тут вы, безусловно, правы. Однако все переменится, как только…
– Как только мы им поднесем во-от такое счастье на блюде, – с усмешкой подхватил Абакомо, разведя руками. – Помнишь Ну-Ги? – Король снова помрачнел. – Он так и не дождался людской благодарности.
Ибн-Мухур кивнул. Он понял, что за думы гложут любимого повелителя.
– Стоит ли горевать, ваше величество? Дети вырастут мудрее отцов, они-то и скажут нам спасибо. Непременно скажут.
– Да уж. – Король вновь невесело улыбнулся. – Непременно скажут. Мы об этом позаботимся.
– Человечество всегда мечтало об истинном пути, государь, – тихо сказал ануннак, – и при этом всегда боялось на него ступить. Народы ждут полубога, существо с неисчерпаемой решимостью, которое проведет их через все тернии к счастью. С благословения Нергала стихии наделили вас почти божественным могуществом, ваше величество. Ручаюсь, все народы пойдут за вами хоть на край света и горы свернут, если будет на то ваша воля. Но колебаться вы не вправе. Стоит вождю усомниться в себе, и он погиб. Ибо человечество – это, по сути, громадное стадо. Точнее, стая хищных полуразумных зверей, живущая по звериным законам. Им еще века и века продираться к истинной человеческой морали, к истинной человеческой духовности. И только вы, ваше величество, способны сократить этот срок.
– Ослабевшего вожака волки рвут в клочья. – Король задумчиво кивнул. – Боги! Почему я не родился скромной, неприметной букашкой? Ты хоть представляешь, наставник, какая тяжесть…?
– Еще бы, ваше величество. – Ануннак ободряюще улыбнулся. – Вы же на моих глазах выросли, и все эти годы вас исподволь готовили к нечеловеческой ноше. Мужайтесь, мой государь. Только вам дано удержать на плечах целый мир. Цари не выбирают судьбу, в этом и сила их, и слабость.
Последняя фраза унесла монарха в воспоминания детства. Перед мысленным взором пролегли сверкающие горные кряжи, раскинулась залитая солнцем долина, сочно зазеленели дубравы и луга, заколыхались под нежным ветерком желтые покровы нив.
– Когда-то отец сказал нечто совсем иное, – тихо произнес он. – Назвал меня царем судьбы.
– Я не вижу тут противоречия, государь, – столь же тихо возразил ануннак. – Вы законный повелитель Агадеи. Но разве вам предлагали королевство на выбор?
* * *
Восточный скат холма обрывался над речушкой, на другом берегу мужду изгибами двух отрогов высоченной серой горы клубилась пыль. Казалось, жадный и угрюмый великан прикрывает ручищами горшок с дымящейся похлебкой – боится, что отнимут. От широкого бревенчатого моста остались только головешки, но Конана и его спутников это ничуть не ободряло. Уж если агадейские войска решились покинуть свои ущелья, такой пустяк, как разрушенная переправа, надолго их не задержит.
– Даис уже не взять, – сказал Сонго, глядя на юго-запад. – Не успеем. Только зубы раскрошим понапрасну.
Зивилла горестно вздохнула. Надежда вернуться в родное тело превращается в несбыточную мечту. Агадейский фанатик Лун так и не внял уговорам и теперь отлеживается в одиночной камере подземной тюрьмы замка Парро, в соседней камере мается сумасшедший граф в оковах и бронзовой маске. Три замка из четырех, захваченные Тарком перед разгромом, Конан не решается трогать – побаивается «оборотней». В тех замках не осталось нормальных людей. Прознав о пленении агадейского колдуна, дворяне-оборотни перезаражали всю свою челядь. Некоторых одержимых удалось скрутить, когда они поодиночке выходили из крепостей. Эти люди заражены не самим Луном, а его жертвами, их рассудок решительнее борется с наваждением, чем разум несчастного графа Парро. Однако на допросах неизменно берет верх Лун, и тогда с уст безумцев слетают угрозы вперемешку с уговорами.
А войска короля Абакомо уже на марше, и вскоре в Даисе появится дисциплинированный агадейский гарнизон (не чета банде Тарка, на две трети перебитой под замком Парро), и старый Токтыгай без боя впустит врагов в блистательный Самрак.
Вчера вечером у Конана был долгий разговор с эмиссарами Токтыгая, в конце концов они ударили по рукам, и нехремцы отправились в свою столицу. Через три-четыре дня по тайным тропам в Когир двинутся обозы с провиантом и оружием, пойдут войска, крепкие опытные солдаты, которым страсть как охота поквитаться с агадейцами за Лафатскую долину и Бусару, за поруганную честь государя.
В замках пока всего вдоволь, и еды, и фуража, и оружия, но война в когирских лесах и холмах ожидается долгая, на измор, враг невероятно силен и хитрости ему не занимать. Помощь нехремского царя обязательно сгодится, в этом мало кто сомневается. А взамен Токтыгай просит, чтобы все пошло по-старому, когда агадейский медведь уберется в свою берлогу зализывать укусы разъяренных пчел. Что ж, быть посему, решили Зивилла и когирские дворяне, в том числе двое почтенных мужей из разогнанного совета нотаблей, которые примкнули к отряду Конана.
Дворяне, надо отдать должное их чутью и боевому опыту, сразу смирились с тем, что ими командует чужеземец. Никто не сравнится с могучим киммерийцем в отваге и сметке; он знает тысячи военных хитростей и умеет добиваться беспрекословного подчинения. Если бы сегодня агадейцы не выступили на Даис, послезавтра мятежные дворяне свергли бы Лжезивиллу и выбрали нового губернатора.
– Возвращаемся в замок Парро, – Конан ухмыльнулся, взглянув на печальную даму Когира, заключенную в тело изменника. – Надо подготовить теплую встречу.
* * *
Коня пришлось оставить убийственной жаре и хищникам – загноился ожог на ноге, с каждым шагом скакун хромал все сильнее. Южная оконечность гряды, за которой лежало родное Междугорье, уже виднелась на горизонте, но было ясно: конь не дойдет. У Бен-Саифа не поднялась рука на верного друга. Шагая по знойной степи, он нещадно корил себя: почему не собрался с духом, почему не выпустил из «жала Мушхуша» в израненный храп порцию яда, который убивает мгновенно даже при попадании на кожу?
Путь Бен-Саифа отмечали вехи, диковинные для этих мест: панцирь из легкого серого металла, кольчуга, напоминающая рыбью чешую, наплечники и поножи необычной формы, странного вида оружие. В конце концов, у сотника из доспехов остался только шишак с золотой совиной головой, а из оружия – увесистое «жало Мушхуша», которое он то и дело перекладывал с плеча на плечо. На поясе всхлипывала нагретая солнцем жестяная баклага, рейтузы были в дырах и засохшей крови, сапоги просили каши. Из-под шлема торчали грязнющие патлы, месячная щетина поблескивала потом. Он возвращался домой.
Не все сладилось, как задумывалось, но ведь он – всего-навсего первая ласточка. Хлопотливая пичуга, предвестница весны. Мыслимое ли дело, подумал он, весна сразу за летом? Э, господа хорошие, погодите, еще не то увидите. Лун, где ты, дружище, жив ли? А если жив, дотянешь ли до нашей весны?
На горных вершинах искрились вечные льды, а пласты розового мрамора рождали зарю в разгаре дня. Бен-Саиф возвращался домой.

Часть вторая
ТАВРО ДРАКОНА
Глава 1
Тень лиственного леса растворяла полуденную жару, крошила в янтарные дребезги лучи неистощимого солнца. Томный ветерок шевелил блеклые стебли орляка, колючие ветки акации и дикой сливы, усыпанной незрелыми ягодами; над зарослями ежевики тучами роились мелкие серокрылые бабочки. Отряд пробирался оленьей тропой, не опасаясь погони. Когирцы и их предводитель понимали: хоть и удалось вражескому обозу вырваться из западни с малыми потерями, всадники в серых латах не отважатся на преследование. Агадейцы еще не освоились в этих лесах.
В отряде трое были тяжело ранены, двоих копейщиков пришлось оставить там, где их сразили враги. Близкие друзья погибших горевали об утрате, но никто не винил в ней Конана, ибо враг потерял убитыми не меньше. Лучше всех поработали арбалетчики, сразу уложив наповал двух агадейцев, – не ожидая нападения, те ехали по лесу с поднятыми забралами. Потом когирцы с устрашающими криками ринулись в конную атаку, – как выяснилось вскоре, напрасно.
Противнику было не занимать ловкости и отваги, а его колдовское оружие убивало мгновенно или причиняло страшные раны. Еще один горногвардеец погиб случайно, не успев метнуть в атакующих глиняную бутыль с горючей жидкостью; едва он плюнул в горлышко, струя пламени ударила ему в лицо, по всей видимости, оружие было неисправным. Обезумевший от боли и страха конь унес седока, превратившегося в живой факел, в гущу леса, а Конан, видя, как падают замертво его люди, как мечи и копья отскакивают от непробиваемых серых доспехов, вовремя спохватился и дал команду отступить.
Вожделенный неприятельский обоз и малочисленная, но чрезвычайно опасная охрана остались на узкой лесной дороге. Конан уводил отряд к владениям графа Парро – тайной базе когирских партизан.
– Полтораста против тридцати, и драпаем, – проворчал на бивуаке Сонго, когда ему перевязывали обожженный локоть. – Этак целый век можно провоевать.
Конан в том скоротечном бою так и не успел скрестить меч ни с кем из агадейцев. Но он и не ставил себе такой задачи. Он наблюдал и мотал на ус. Помимо всего прочего, он заметил, что горногвардейцы, с ног до головы увешанные всякими волшебными снастями, в близком бою отдают предпочтение мечам и булавам. Наверное, сказывалась привычка. Впрочем, они и новым оружием дрались превосходно, видать, их здорово натренировали на родине. Отличная боевая машина. Конан не сомневался, что сумел бы основательно ее покорежить, а то и вовсе сломать – ценой гибели всего отряда. Он предпочел отойти.
– Пропустим гадов к оборотням – наплачемся, – раздраженно добавил Сонго.
Обоз с агадейским оружием пробирался к замку барона Морго, одному из когирских дворян, присягнувших самозваной королеве. И барон, и все обитатели соседних имений, несколько тысяч человек, называли себя Лунами. Не зараженные «лунной болезнью» когирцы страшились их пуще чумы, а партизаны Конана и Зивиллы не знали, что делать с десятками безумцев, выловленных в лесах графа Парро и запертых в подземной тюрьме вместе с хозяином замка и виновником их умопомрачения, израненным агадейским воином по имени Лун. Их охраняли трое слепцов, которые ходили по подземным коридорам ощупью и не боялись заразиться одержимостью. Несколько раз Конан спускался в ту темницу, беседуя с узниками, он ни в коем случае не поднимал глаз. Среди них только Лун упрямо отказывался отвечать на вопросы. Даже граф Парро – его «первая копия», как он себя называл – был куда более откровенен.
– Думаешь, они настолько осмелеют, что начнут гоняться за нами по лесам? – спросил Конан у светловолосого когирского рыцаря.
– А то как же? – Сонго несколько раз согнул и разогнул обожженную руку и удовлетворенно кивнул. – Они теперь те же горногвардейцы. Даже женщины и дети. Умеют воевать. Вооружи их как следует, и не понадобится слать сюда регулярную армию.
Так-то оно так, подумал Конан, да вот только «копии», уже начиная со «вторых», не очень надежны. Среди пленных есть даже буйнопомешанные, а иные просто сидят день-деньской на грязном каменном полу, смотрят в одну точку и пускают слюни. И лишь изредка в них просыпается разум Луна, точнее, его ущербное подобие. Если Ангдольфо всерьез надеется извести партизан руками этих убогих, то как бы ему не просчитаться.
Другое дело, если у агадейского короля найдется еще хоть десяток таких, как Лун. В этом случае когирское восстание обречено. Конан допытывался у графа Парро, есть ли в Междугорье подобные Луну, и тот с гордостью ответил: «Тьма тьмущая!» – «А коли так, – поинтересовался киммериец, – отчего же мы их здесь не видим?» – «Всякому овощу, мням, свое время», – только и ответил ухмыляющийся старец.
– Куда ни кинь, всюду клин, так получается? – сказал Конан и, видя недоумение на лице Сонго, пояснил: – Возиться тут с оборотнями – только время терять. И агадейцев всерьез щипать рискованно. Нагрянут три-четыре тысячи серых, прочешут леса, и останутся от нас лишь трогательные воспоминания.
– Значит, надо во что бы то ни стало взять этот обоз, – решительно произнес Сонго. – И бить врага его же оружием.
«Вот ведь упрямец!» – с одобрением подумал Конан, а вслух сказал:
– Ну, раз надо – возьмем.
* * *
В обитой медью створке крепостных ворот отворилась узкая калитка, с внутреннего двора потянуло фекалиями и тухлятиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38