Когда Кинен Кхари взял трубку, какой-то мужской голос произнес:— Эй, Кхари. Она ведь так и не пришла домой, правильно?— Кто говорит?— Не твое собачье дело, кто говорит, дерьмо арабское. Твоя жена у нас. Ты хочешь получить ее обратно или нет?— Где она? Дайте мне с ней поговорить.— А вот хрен тебе, Кхари, — сказал человек и бросил трубку.Несколько секунд Кхари стоял, крича «Алло!» в молчащую трубку и пытаясь сообразить, что делать дальше. Потом выскочил из дома, кинулся к гаражу и убедился, что его «бьюик» на месте, а ее «тойоты» нет. Добежав до ворот, он оглядел улицу и вернулся в дом. Снова схватил трубку, услышал гудок и стал думать, кому позвонить.— Господи Боже мой, — произнес он вслух, положил трубку и крикнул: — Франси!Взбежав по лестнице, он ворвался в спальню и еще раз громко позвал ее. Конечно, ее там не могло быть, но он ничего не мог с собой поделать, он должен был осмотреть все комнаты. Дом был большой, и он бегал из комнаты в комнату, не переставая ее звать, охваченный паникой и в то же время чувствуя себя зрителем. Наконец, он снова оказался в гостиной и увидел, что оставил телефонную трубку снятой. Вот это гениально! Вдруг они хотят с ним связаться и не могут дозвониться? Он положил трубку на аппарат и изо всех сил пожелал про себя, чтобы телефон зазвонил. Почти мгновенно раздался звонок.На этот раз он услышал другой мужской голос, более спокойный и вежливый. Голос произнес:— Мистер Кхари, я пытался вам дозвониться, но у вас было занято. С кем вы говорили?— Ни с кем. Просто трубка лежала на столе.— Надеюсь, вы не звонили в полицию?— Я никуда не звонил, — сказал Кхари. — Я сделал это нечаянно, думал, что положил трубку на аппарат, а на самом деле положил рядом. Где моя жена? Дайте мне с ней поговорить.— Не надо класть трубку рядом с аппаратом. И не надо никуда звонить.— Я не звонил.— И уж во всяком случае — в полицию.— Чего вы хотите?— Я хочу помочь вам вернуть жену. Если вы, конечно, этого хотите. Вы хотите ее вернуть?— Господи, да что вы...— Отвечайте на вопрос, мистер Кхари.— Да, я хочу ее вернуть. Конечно, хочу.— А я хочу вам помочь. Не занимайте телефон, мистер Кхари. Я буду вам звонить.— Алло! — крикнул Кхари. — Алло!Но в трубке слышались только гудки.Минут десять он шагал взад и вперед по комнате, ожидая звонка. Потом его охватило ледяное спокойствие. Он перестал шагать и сел на стул около телефона. Когда раздался звонок, он взял трубку, но ничего не сказал.— Кхари? — Это был снова тот, грубый голос.— Чего вы от меня хотите?— Чего я хочу? А как по-твоему, козел вонючий, чего я хочу?Кхари ничего не ответил.— Денег, — произнес голос немного погодя. — Мы хотим денег.— Сколько?— И долго еще ты, арабское отродье, будешь задавать свои блядские вопросы? Ну скажи, долго?Кхари молча ждал.— Миллион долларов. Что ты на это скажешь, козел?— Это просто смешно, — ответил Кхари. — Послушайте, я не могу с вами разговаривать. Пусть мне позвонит ваш приятель, может быть, с ним мы договоримся.— Ах ты, бурнус сраный, уж не хочешь ли ты...На этот раз бросил трубку Кхари. * * * «Главное — это владеть ситуацией», — подумал он.Только когда пытаешься овладеть вот такой ситуацией, можно сойти с ума. Потому что ничего нельзя сделать. Все карты у них на руках.Но даже если не пытаться овладеть ситуацией, можно, по крайней мере, отказаться плясать под их дудку — топтаться, словно дрессированный медведь в цирке.Он прошел на кухню и сварил чашку густого сладкого кофе в медной кастрюльке с длинной ручкой. Пока кофе остывал, он достал из холодильника бутылку водки, налил себе двойную порцию, залпом выпил и почувствовал, как его снова охватывает ледяное спокойствие. Он вернулся в гостиную с чашкой и как раз допивал кофе, когда телефон зазвонил опять.Это был второй мужчина, вежливый.— Вы рассердили моего друга, мистер Кхари, — сказал он. — А с ним нелегко иметь дело, когда его рассердишь.— Я думаю, будет лучше, если теперь звонить будете вы.— Я не вижу...— Потому что тогда мы сможем договориться, а не разыгрывать какой-то спектакль, — продолжал Кхари. — Он что-то сказал про миллион долларов. Об этом не может быть и речи.— Вы считаете, что ваша жена столько не стоит?— Она стоит всего, что у меня есть, но...— Сколько она весит, мистер Кхари? Килограммов сорок пять? Пятьдесят? Видимо, что-то около этого?— Я не понимаю...— Будем считать, что пятьдесят.«Угадал».— Пятьдесят кило, по двадцатке за килограмм, посчитайте сами, мистер Кхари. Получается миллион, верно?— Что вы хотите сказать?— Я хочу сказать — ведь вы бы заплатили миллион, мистер Кхари, если бы это был товар? Если бы это было зелье? Неужели ее плоть и кровь не стоят столько же?— Я не могу выплатить того, чего у меня нет.— У вас есть, и много.— Миллиона у меня нет.— А сколько у вас есть?У него было время подумать над ответом.— Четыреста.— Четыреста тысяч?— Да.— Это даже меньше половины.— Это четыреста тысяч, — сказал Кхари. — Меньше, больше — смотря с чем сравнивать. Это столько, сколько у меня есть.— Вы можете раздобыть остальное.— Я просто не знаю, как это сделать. Возможно, я мог бы кому-то что-то пообещать, кое-где одолжить и собрать еще немного, но не столько. И на это у меня уйдет, по меньшей мере, несколько дней, может быть, даже неделя.— Вы полагаете, мы куда-нибудь торопимся?— А я тороплюсь, — сказал Кхари. — Я хочу вернуть свою жену и отделаться от вас навсегда, и хочу сделать и то и другое как можно скорее.— Пятьсот тысяч.— Вот видишь? Что-то мы все-таки можем сделать.— Нет, — сказал он. — Когда речь идет о жизни моей жены, я не торгуюсь. Я уже назвал вам свой предел. Четыреста.Наступила пауза, потом в трубке послышался вздох.— Ну хорошо. С моей стороны глупо было думать, что у кого-нибудь из вас можно что-то выторговать. Ваш народ занимается этим делом уже много лет, не так ли? Вы ничуть не лучше евреев.Кхари не знал, что на это ответить, и промолчал.— Так значит, четыреста, — сказал мужчина. — Сколько вам нужно времени, чтобы их приготовить?«Пятнадцать минут», — подумал Кхари.— Час-другой.— Мы можем все закончить сегодня вечером.— Хорошо.— Готовьте деньги. И никому не звоните.— Кому я могу позвонить? * * * Полчаса спустя он сидел за кухонным столом и смотрел на четыреста тысяч долларов. В подвале у него стоял сейф, огромный старый сейф фирмы «Моспер», больше тонны весом, вмурованный в стену, замаскированный дощатой обшивкой и оснащенный кроме замков еще и сигнализацией. Все деньги были сотенными бумажками, в пачках по пятьдесят штук, стянутых резинкой, — восемьдесят пачек по пять тысяч долларов каждая. Он пересчитал их и стал бросать по три-четыре пачки зараз в плетеную пластиковую корзину, где Франсина держала грязное белье.Видит Бог, ей не было никакой нужды стирать белье самой. Она могла нанять сколько угодно прислуги, он много раз ей об этом говорил. Но ей это нравилось, она была старомодна и любила стряпать, убирать и вести хозяйство.Он взял телефонную трубку, постоял, держа ее в вытянутой руке, потом снова положил. «Никому не звоните», — сказал тот мужчина. «Кому я могу позвонить?» — ответил он.Кто это ему устроил? Наехал на него, похитил его жену. Кто мог такое сделать?Ну, вероятно, многие могли бы. Возможно, даже всякий, если бы только знал, что это сойдет ему с рук.Он снова взял телефонную трубку. Эта линия была защищена от подслушивания. Если уж на то пошло, во всем его доме не было ни одного подслушивающего устройства. Он установил у себя два приспособления, каждое — последнее слово техники, во всяком случае судя по тому, во сколько они ему обошлись. Одно было подключено к телефонной линии и должно давать сигнал, как только кто-нибудь попытается прослушать телефон. Любое изменение напряжения, сопротивления или емкости линии немедленно обнаруживалось. Другое автоматически сканировало весь радиодиапазон в поисках сигналов от скрытых микрофонов. Он выложил за оба не то пять, не то шесть тысяч, но уверенность, что тебя не подслушивают, того стоила.И все-таки жаль, что на протяжении этих двух часов его не могла подслушивать полиция. Выследить тех, кто ему звонил, схватить похитителей, привезти домой Франсину...Нет, что-что, а это ему ни к чему. Полиция все только безнадежно испортит. У него есть деньги. Он заплатит их и либо получит ее обратно, либо нет. Есть вещи, которые зависят от человека, а есть такие, которые не в его воле. Заплатить деньги или нет, зависело от него; как именно это сделать, тоже в какой-то степени зависело от него; но все, что будет дальше, от него не зависело.«Никому не звоните».«Кому я могу позвонить?»Он снова взялся за телефон и набрал номер, который знал наизусть. После третьего гудка трубку снял его брат.— Пит, — сказал Кхари, — ты мне нужен. Хватай такси, я тебе отдам деньги, только приезжай сюда немедленно, слышишь?Наступила пауза. Потом он услышал:— Малыш, я для тебя что угодно сделаю, ты же знаешь...— Тогда хватай такси и приезжай!— ...Но в твои дела я впутываться не хочу. Я просто не могу, малыш.— Это не дела.— А что?— Это Франсина.— Господи, что случилось? Ладно, расскажешь, когда приеду. Ты ведь дома, да?— Нуда, дома.— Сейчас беру такси и еду. * * * Как раз в то время, когда Питер Кхари искал таксиста, который согласился бы отвезти его в Бруклин, я смотрел, как в студии «И-эс-пи-эн» тележурналисты рассуждают, насколько вероятно повышение заработной платы спортсменам. Поэтому я не слишком огорчился, когда зазвонил телефон. Это был Мик Баллу, он звонил из города Каслбар в графстве Мэйо, в Ирландии. Слышимость была прекрасная, как будто он говорил из задней комнаты бара «Гроган».— Здесь замечательно, — сказал он. — Если ты думаешь, что в Нью-Йорке все ирландцы ненормальные, ты бы посмотрел, какие они у себя дома. Здесь через дом по пабу, и никто из них не вылезает оттуда до самого закрытия.— Но ведь они рано закрываются?— Слишком рано, черт возьми. Но в отеле обязаны подавать выпивку в любое время дня и ночи каждому постояльцу, который там зарегистрирован. Сразу видно — цивилизованная страна, правда?— Точно.— Только тут все курят. То и дело закуривают и угощают всех вокруг. А у французов с этим еще хуже. Когда я был там — навещал родню по отцовской линии, — так они на меня обижались, почему я не курю. По-моему, американцы — единственный народ в мире, у кого хватило ума бросить.— Ну, сколько-то курящих у нас еще осталось, Мик.— Так им и надо, пусть мучаются в самолетах, в кино и везде, где курить не разрешается. — Он рассказал мне длинную историю о мужчине и женщине, с которыми познакомился несколько вечеров назад. История была забавная, и мы оба посмеялись. Потом он поинтересовался, как мои дела, и я сказал, что хорошо.— Правда? — спросил он.— Малость засиделся, пожалуй. Слишком много свободного времени. И к тому же сейчас полнолуние.— Это точно, — отозвался он. — Здесь тоже.— Какое странное совпадение.— Но здесь, в Ирландии, всегда полнолуние. Хорошо еще, что все время льет дождь и луны никогда не видно. Мэтт, у меня идея. Садись в самолет и прилетай сюда.— Что?— Готов спорить, что ты никогда не был в Ирландии.— Я вообще за границей никогда не был, — сказал я. — Нет, погоди, вру. Раза два ездил в Канаду и один раз в Мексику, только...— А в Европе не был?— Нет.— Так, ради Бога, садись в самолет и прилетай сюда. Можешь и ее захватить, если хочешь, — он имел в виду Элейн. — Или приезжай один, это не важно. Я говорил с Розенстайном, и он сказал, что мне лучше еще некоторое время не показываться в Штатах. Сказал, что может все уладить, но тут впутались эти блядские федеральные следователи, поэтому он хочет, чтобы я держался подальше от Америки, пока он не даст отбой. Очень может быть, что я проторчу в этой вонючей дыре еще с месяц или больше. Чего ты смеешься?— Я думал, тебе там понравилось, а теперь оказывается, что это вонючая дыра.— Когда рядом нет друзей, везде будет вонючая дыра. Приезжай, старина. Что скажешь? * * * Питер Кхари добрался до дома брата сразу после того, как Кинен еще раз поговорил с тем из похитителей, что повежливее. На этот раз тот был не слишком вежлив, особенно к концу, когда Кхари попытался потребовать доказательств, что Франсина жива и здорова. Разговор был примерно такой:КХАРИ. Я хочу поговорить с женой.ПОХИТИТЕЛЬ. Это невозможно. Она спрятана в одном доме. Я звоню из автомата.КХАРИ. Но откуда я могу знать, что с ней все в порядке?ПОХИТИТЕЛЬ. Потому что у нас есть все основания ее поберечь. Подумайте только, какую ценность она для нас представляет.КХАРИ. Господи, а откуда я вообще могу знать, что она у вас в руках?ПОХИТИТЕЛЬ. Вы помните, какие у нее груди?КХАРИ. Что?ПОХИТИТЕЛЬ. Вы можете узнать одну из них? Так будет проще всего. Я отрежу у нее одну титьку и оставлю у вас на пороге, чтобы вас успокоить.КХАРИ. Господи, что вы говорите? Не смейте так говорить.ПОХИТИТЕЛЬ. Тогда давайте не будем затевать разговор о доказательствах, ладно? Мы должны доверять друг другу, мистер Кхари. Поверьте мне, в этом деле главное — доверие.— Вот и все, — сказал Кинен Питеру. — Им надо доверять, но как я могу им доверять? Я даже не знаю, кто они. Я все думал, кому бы позвонить. Ну, знаешь, из тех, с кем у меня дела. Кто бы поддержал меня, помог. Но о ком я ни подумаю, — почем я знаю, может, и он в этом замешан. Как я могу кого-нибудь исключить? Ведь кто-то же все это устроил.— А как они...— Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только одно — она поехала за покупками и не вернулась. Вышла из дома, села в машину, а через пять часов зазвонил телефон.— Через пять часов?— Не знаю точно, что-то около того. Пит, я сам не понимаю, что делаю, у меня же нет никакого опыта.— Малыш, но ты ведь постоянно проворачиваешь всякие там дела.— Это совсем другое. Когда продаешь зелье, все делается так, чтобы не было никакого риска, чтобы все были застрахованы. А тут...— Тех, кто торгует зельем, время от времени убивают.— Да, но обычно есть какая-то причина. Во-первых, когда имеешь дело с незнакомыми. Это верная смерть. Сначала все идет хорошо, а кончается разборкой. Во-вторых, а может быть, во-первых-с-половиной, — когда имеешь дело с людьми, которых вроде знаешь, а на самом деле нет. И еще — считай это под каким хочешь номером, — люди попадают в беду, когда пытаются схитрить. Например, провернуть дело без денег — они думают, что рассчитаются потом. Залезают в долги, и до поры до времени это сходит им с рук, а потом в один прекрасный день не сходит. И знаешь, когда это бывает? В девяти случаях из десяти — когда они сами запускают руку в собственный товар и перестают соображать.— Или делают все, как надо, а потом шестеро ребят с Ямайки вламываются к ним в дом и расстреливают всех подряд.— Ну, такое тоже бывает, — согласился Кинен. — И не обязательно с Ямайки. Я на днях читал про лаосцев из Сан-Франциско. Каждую неделю появляется какая-нибудь новая банда приезжих, которая хочет тебя прикончить. — Он потряс головой. — Вся штука в том, что если торговать зельем как надо, то всегда можно дать задний ход, когда что-то тебе не нравится. Ты не обязан доводить сделку до конца. Если у тебя есть деньги, можешь потратить их на что-то другое. Если у тебя есть товар, можешь продать его кому-то другому. Ты в деле только до тех пор, пока все идет нормально, в любую минуту можешь дать отбой, можешь подстраховаться, можешь сразу сказать, знаешь ты этих людей или нет, можно им доверять или нет.— А здесь...— А здесь у нас ничего нет. Сидим и ковыряемся в заднице, больше ничего не остается. Я сказал: мы привезем деньги, вы привезете мою жену, а они говорят — нет. Говорят, что так дело не делается. Что же мне им сказать — можете оставить мою жену себе? Продайте ее кому-нибудь еще, если вам не нравится, как я делаю дело? Я же не могу этого сказать.— Нет.— Вообще-то я смог. Он сказал — миллион, а я сказал — четыреста тысяч. Я сказал — хрен вам, больше у меня нет, и он согласился. А если бы я сказал...Зазвонил телефон. Кинен несколько минут говорил, что-то записывая в блокноте.— Нет, один я не приду, — сказал он. — У меня здесь брат, он будет со мной. И никаких возражений.Он немного послушал и хотел добавить что-то еще, но в трубке послышался щелчок.— Надо ехать, — сказал он. — Они хотят, чтобы я положил деньги в два мешка для мусора. Это просто. Только не понимаю, почему в два? Может, они не знают, как выглядят четыреста тысяч, сколько они занимают места?— А может, им врач не велел поднимать тяжести.— Наверное. Мы должны подъехать на перекресток Оушн-авеню и Фэррагет-роуд.— Это во Флэтбуше Флэтбуш — центральная часть Бруклина.

, да?— По-моему, да.— Точно. Фэррагет-роуд — это кварталах в двух от Бруклинского колледжа. А где нам надо остановиться?— У телефонной будки.Когда они поделили деньги на две части и сложили в два мешка для мусора, Кинен протянул Питеру девятимиллиметровый автоматический пистолет.— Возьми, — сказал он. — На такое дело нельзя идти безоружным.— На такое дело вообще не надо бы идти. Какой мне будет толк от пистолета?
1 2 3 4 5