Я полез под кровать за «дипломатом». Удрать, скорее удрать от этого психа. «Дипломат» исчез.— Эстебан...— Ты это ищешь? — он протянул мне «дипломат». Я открыл его, проверил, все ли на месте. Вроде бы да.— Видишь ли, разделяться нам очень опасно, — продолжил он. — Каждый день в четыре часа сюда приходит гражданская гвардия, проверить, на месте ли я. Они меня не бьют, это я выдумал, но приходят каждый день. Я поднадзорный.— Могу в это поверить.— Но они не считают меня опасным. Понимаете? Они заходят лишь с тем, чтобы узнать, с кем я виделся, какие получил письма, газеты, журналы. Я всегда им все рассказываю. С этими фашистскими свиньями иначе нельзя. Им надо говорить все. Все. Иначе они решат, что ты опасен.Если они думали, что этот грязный псих не опасен, они знали его гораздо хуже, чем я.— Когда они придут сегодня, мне придется рассказать им о тебе. О фамилиях, на которые выданы паспорта, о колонках цифр и каких-то значках в бумагах, о...— Нет.— Деваться некуда, друг мой. Теперь ты понимаешь, почему мы должны вместе уехать во Францию? Если мы разделимся, полиция все о тебе узнает. А так под защитой темноты мы сможем прошмыгнуть через границу, и я стану знаменитым. Мы что братья, ты и я. Ближе, чем братья. Единоутробные близнецы. Ты согласен?Ростом я был выше Эстебана, крупнее. Подумал о том, чтобы вышибить из него дух и удрать. Но в последнее время я слишком часто пользовался этим приемом. Не мог он срабатывать вечно. Рано или поздно удача могла отвернуться от меня. А тут еще вспомнилось расхожее мнение о том, что сумасшедшие обладают нечеловеческой силой. Все могло кончиться тем, что Эстебан размазал бы меня по полу.— Когда здесь появится гвардия?— Через несколько часов. Как хорошо, что ты пришел ко мне. Из всего Мадрида выбрал Эстебана Роблеса. Это же перст судьбы.Из всего Мадрида я выбрал Эстебана Роблеса. Из всей кучки заговорщиков, принадлежащих к карликовым партиям и движениям, выбрал Иуду, агента секретной полиции. И теперь должен везти этого психа во Францию.— Если вам так хотелось во Францию, почему вы не уехали туда?— У меня нет денег, брат мой.— Если я дам вам деньги...— Я неумен. Я художник, великий художник, но неумен. Что я знаю о переходе границы? Каким способом пробираются через нее под спасительным покровом темноты? Я ничего не знаю. Но ты укажешь мне путь и, подкупив, кого следует...— Я могу дать вам деньги.— Но мы нужны друг другу, брат мой!«Может, — подумал я, он и принесет пользу. Все-таки он говорит по-испански, как принято в Испании. Для испанца это естественно, но очень может пригодиться. Нет, — пришла в голову другая мысль, — пользы от него не будет. Он будет только мешать и путаться под ногами, но придется брать его с собой. Этот псих впился в меня как клещ».— Мы поедем?— Да.— Сейчас?— Сейчас.Он подошел к окну.— Она еще не вернулась. Подождем ее? Эта толстая шлюха с радостью согласится поехать с нами в Париж.— Нет.— Нет?— Нет.— Ты не любишь толстушек? Я вот...— Мы поедем вместе. Вдвоем, Эстебан. Только ты и я. И больше никто.В его глазах стояла грусть.— У меня не было женщины. Никогда, никогда, никогда. Один раз я нашел женщину, которая согласилась пойти со мной. Меня обманули. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Я думал, это симпатичная американка, а когда мы поднялись в мою комнату, выяснилось, что это marica из Нью-Йорка. Педик. Конечно, лучше что-то, чем ничего, но, когда настраиваешься на женщину... Так ты не хочешь дожидаться этой толстой...— Мы найдем женщин в Париже, Эстебан.— Ага! Ты — мой брат. Ты мне больше чем брат. Ты...Ему не хватило слов, и от избытка чувств он вновь заключил меня в жаркие объятия. Глава десятая Прежде чем мы уехали из Мадрида, я отвел Эстебана в парикмахерскую, где его побрили. Он сопротивлялся, как мог, но я нашел веский аргумент, указав ему, что французы бород не носят. Без бороды он напоминал, скорее, не анархиста, а потерявшегося ребенка. Затем я заставил его подстричься и подстригся сам, чтобы моя прическа больше напоминала прическу высокого мужчины, запечатленную в паспорте, а не Ивена Таннера, фотоснимки которого появились и в испанских газетах. После чего с Эстебаном в одной руке и «дипломатом» в другой я отбыл из столицы Испании.На поезде мы доехали до Сарагосы, на автобусе — до Лериды. Еще один автобус доставил нас в Сорт, маленький городок в двадцати милях от границы. В Сарагосе я ненадолго оставил Эстебана в ресторане, а сам прошелся по магазинам и потратил немного денег. Когда я вернулся, он еще ел. В автобусе — спал. Автобус до Сорта не отапливался, мы продрогли, потому что солнце село, а по салону гулял холодный ветер. Я дал Эстебану свитер высокого мужчины, и он вновь заснул. Мне же оставалось лишь пожалеть об оставленном в аэропорту ирландском твидовом пиджаке. Не сообразил я и запастись фляжкой бренди.В Сорте я растолкал Эстебана, и мы вышли из автобуса. Он закурил, выпустил мне в лицо струю дыма. Он обкуривал меня всю дорогу от Мадрида, так что я начал злиться.— Мы во Франции?— Нет.— Где же мы?— В городке, который называется Сорт.— В Испании?— Да.— Никогда о нем не слышал.Мы заглянули в каждое из четырех кафе городка. Везде выпили бренди. Третье из четырех произвело впечатление самого убогого, поэтому мы туда и вернулись. Эстебана шатало. Наряду с прочими его талантами, он совершенно не умел пить.Мы сели в грязную, темную кабинку. Он громко заговорил о прелестях жизни в Париже, о необходимости избавиться от фашистской вони. Заткнуть ему рот я мог, выбрав любой из двух вариантов: то ли каким-то чудом заставить его протрезветь, то ли напоить до потери сознания. Я попросил официантку принести бутылку бренди и начал вливать в него рюмку за рюмкой. Наконец, голова Эстебана упала на грудь, глаза закатились, он обмяк и отключился.Я встал, с бутылкой направился к стойке бара. Ко мне подошел крупный мужчина, усатый, с грустным взглядом.— Ваш приятель наговорил много лишнего. В присутствии незнакомцев такие мысли держат при себе.— Мой приятель болен, — ответил я.— А-а-а.— У него не все в порядке с головой, и он должен лечиться. Его надо положить в больницу.— В Сорте больницы нет.— Тогда мы не можем оставаться в Сорте, потому что его необходимо отвезти в больницу.— Больница есть в Барселоне. Отличная, современная больница, где вашему приятелю обязательно помогут.— Мы не можем ехать в барселонскую больницу. Есть только одна больница, где моего приятеля смогут вылечить.— В Мадриде?— В Париже.— В Париже, — повторил он.Я налил ему и себе бренди. Он поблагодарил меня, сказал, что сразу почувствовал во мне джентльмена. Я ответил, что мне приятно выпить в обществе достойных людей.— Париж далеко, — осторожно заметил он.— Далеко, — согласился я.— И нужны документы, чтобы пересечь границу.— У моего приятеля документов нет.— Его могут ждать неприятности.— Это так, — вздохнул я. — Его могут ждать большие неприятности.— Его не пропустят во Францию.— Достойные люди, достойные люди доброй воли понимают друг друга, понимают, сколь сложна жизнь. И потом, не зря же говорят, что нет ничего невозможного.— В ваших словах есть сермяжная правда.— Так говорят люди более мудрые, чем я.— Мудр тот человек, который слушает и запоминает слова других мудрых людей.— Ваш отзыв обо мне — для меня большая честь, сеньор.— Для меня большая честь — выпить с вами, сеньор.Мы выпили еще по рюмке бренди. Он знаком предложил следовать за ним. Мы сели за столик рядом с кабинкой, где спал Эстебан.— Зовите меня Мануэль, — представился мужчина. — А как мне называть вас?— Энрике.— Приятно познакомиться с вами, Энрике.— И я рад, что наши пути пересеклись.— Возможно, среди моих знакомых найдутся люди, которые смогут помочь вашему несчастному приятелю. Прожив всю жизнь в одном городе, много кого знаешь.— Я буду глубоко вам признателен за помощь.— Вы подождете здесь?— Подожду.Он остановился у стойки, что-то сказал бармену. Затем исчез в ночи. Я заказал чашку кофе, плеснул в него бренди. Когда Эстебан открыл глаза, я дал ему рюмку бренди. Он вновь заснул.Мануэль вернулся, когда я еще пил кофе. Его сопровождали двое мужчин. Они остановились у стойки, заговорили на непонятном мне языке. Как мне показалось, на баскском. Этот язык невозможно выучить и понять, не родившись среди басков. Грамматика его чуть ли не сложнее, чем у языка индейцев хопи. Мне стало не по себе. Обычно я понимал речь других.Мануэль оставил своих спутников у стойки, подошел к нашему столику.— Я посоветовался с друзьями. Они думают, что вам можно помочь.— Да вознаградит Господь их доброту.— Идти надо этой ночью.— Мы готовы.Он с сомнением посмотрел на Эстебана.— И он тоже готов?— Да.— Тогда пошли.С трудом мне удалось поставить Эстебана на ноги. Его качало из стороны в сторону, он честил фашизм и состояние парикмахерского бизнеса в Мадриде. Мануэль повернулся к своим друзьям, что дожидались у стойки, покрутил пальцем у виска, указал на Эстебана и выразительно пожал плечами. Он подхватил Эстебана под руку с одной стороны, я — с другой, и мы вывели его из кафе.Мужчины последовали за нами. Пройдя полмили, мы завернули в маленькую, на одну комнату, хижину. Приятель Мануэля, тот, что пониже, с длинными бакенбардами и в холщовых брюках, зажег свечи. Второй открутил крышку с фляжки сладкого вина и пустил ее по кругу. Эстебану я пить не дал. Решил, что ему пора трезветь.Мануэль представил нас друг другу. Низкорослого с бакенбардами звали Пабло, второго, толстого, потного, лысеющего — Висенте. Я остался Энрике, а Эстебан — Эстебаном.— Как я понимаю, вы хотите попасть во Францию? — обратился ко мне Висенте.— Да, в Париж.— Я уложу волосы Бриджит Бардо, — вставил Эстебан.— Но границу перейти непросто.— Нам об этом известно.Пабло что-то сказал на баскском. Висенте ответил, а потом они вновь перешли на испанский.— У вас есть веская причина для перехода границы. Как я понимаю, вы везете его в больницу?— Совершенно верно.— Когда ставится такая благородная цель, закон может и прогнуться. Но вы должны понимать, друг мой, какие нынче опасные времена. Многие пытаются переправить контрабанду через границу.Я промолчал. Мануэль что-то вставил на баскском.Незнание языка приводило меня в ярость. Но я выучить его не смог. И лишь удивлялся тому, как его учили сами баски.— Видите ли, — продолжил Висенте, — мы должны просмотреть ваши вещи, чтобы знать наверняка, что вы не контрабандисты.— Пожалуйста.— Потому что мы помогаем только тем, кто не преследует личной выгоды.Я положил «дипломат» на сколоченный из досок стол, раскрыл. Пабло и Висенте занялись содержимым «дипломата», Мануэль держался рядом с Эстебаном. Бумаги и одежда не вызвали ни малейшего интереса. Потому что все свое внимание они сосредоточили на моих сарагосских покупках.— А что это такое? — спросил Висенте.— Парикмахерские принадлежности.Эстебан рванулся ко мне.— Для моего салона! — он крепко обнял меня. — Ты мой друг, мой брат. Что ты мне купил?— То, что тебе потребуется, Эстебан.— Брат мой!Пабло рылся в мешочке с дешевой косметикой, пластмассовыми расческами, ножницами, бигудями. Уважающий себя парикмахер всем этим пользоваться бы не стал. Он взял жестянку с пудрой, открыл ее, понюхал, посмотрел на меня. Его брови вопросительно поднялись.— Это пудра для лица, — пояснил я.Висенте облизал палец, сунул в пудру, вновь облизал, улыбнулся, что-то сказал на баскском Мануэлю и Пабло. Те радостно засмеялись.— Может, вам оставить ее здесь, — предложил Висенте.— Нам она понадобится.— Разве вы не можете купить пудру в Париже? Там она лучшего качества. Французы знамениты своей косметикой.— Это особая пудра.— Я понимаю.— Нам она просто необходима.— Пудра для лица практически без запаха. Пудра для лица со сладким вкусом, в котором чувствуется горечь. Удивительная, знаете ли, пудра.— С ее помощью мой друг добивается потрясающих результатов.Баски загоготали. Эстебан изумленно таращился на них.Он не мог понять причины веселья. Подумаешь, жестянка с пудрой.Висенте положил жестянку в «дипломат». Я его закрыл, и тяжелая рука Висенте легла мне на плечо.— Мы вам поможем. И я думаю, вы поступаете мудро, беря с собой эту пудру. В Париже вы ее если и найдете, то с большим трудом.— Вы правы.— Для большинства сортов пудры достаточно подушечки, но эта требует и шприц, не так ли?Я промолчал.— Мы переправим вас через границу, Энрике, но выезжать надо немедленно.— Это хорошо.— И я понесу ваш чемодан.Я воззрился на него.— На случай, что вас обыщут, сеньор. Так безопаснее.— Но в моем чемодане...— Пудра для лица, друг мой.Я заупирался. В итоге мы договорились, что я передам ему жестянку с пудрой у самой границы, а на другой стороне получу ее обратно. Пабло захотел взглянуть на жестянку. Я открыл «дипломат», показал ее ему. Он тут же ушел, сказав, что должен купить на дорогу еды. Висенте вновь пустил по кругу фляжку с вином. Мы выпили за успех нашего предприятия.Вернулся Пабло, и мы сразу же тронулись в путь. Мануэль попрощался с нами и вернулся в кафе. Висенте отвел нас к телеге, запряженной ослом, доверху набитой соломой. Он подробно объяснил мне, как мы будем пересекать границу. Мог бы и промолчать. Эту сцену я лицезрел в десятках фильмах. На границе, сказал он мне, мы спрячемся под соломой. Пограничники увидят только ее. Им и в голову не придет, что под ней могут быть двое мужчин.— Двое мужчин и «дипломат», — уточнил я.— Разумеется, — покивал Висенте. — Теперь насчет денег. Вы понимаете, предстоят некоторые расходы. Кое-кому придется что-то дать. Вас, я думаю, это не...— Сколько?Он назвал сумму в песетах, соответствующую пятидесяти долларам. У меня сложилось ощущение, что именно столько или даже чуть больше он намеревался заплатить пограничникам. Я начал торговаться лишь для того, чтобы не показать, что названная цифра меня вполне устраивает. К моему удивлению, он тут же снизил запрашиваемую сумму на треть. Я понял, что он очень хотел переправить нас во Францию. И не мог допустить, чтобы мы обратились к конкурентам, которых, как я уже понял, хватало.Я незамедлительно расплатился. Поездка будет долгой, предупредил он и предложил нам поспать. Мы могли лечь на солому и укрыться одеялами. Под солому нам предстояло забраться у самой границы. Висенте сказал, что проще всего проехать через Андорру, то есть пересечь две границы. Сначала из Испании в Андорру, потом из этой крохотной баскской республики — во Францию. Пограничники там не столь бдительны, и он их хорошо знает.Эстебан и я залезли на солому. Пабло дал нам по одеялу. Мы улеглись, завернувшись в них. Заметно похолодало, небо высветило звездами. Пабло и Висенте сели на деревянную скамейку в передней части телеги, и осел потащил нас к границе. Я лежал, наблюдая за звездами, пальцы цепко держали ручку «дипломата».— Но ведь тебя зовут не Энрике, — прошептал в темноте Эстебан.Я велел ему помолчать. И уже решил, что он заснул, когда последовали новые вопросы.— Когда ты все это купил? Принадлежности для парикмахерского салона?— Потом все объясню.— Скажи сейчас.Я посмотрел на наших возниц. Слышали они нас или нет?— Я их купил в Сарагосе.— Как ты добр.— Не будем об этом.— Только позволь заметить, брат мой, тебя обманули.— Как так?— Ножницы дешевые. Они долго не протянут. И косметика отвратительная. Какая-нибудь продавщица ею и воспользуется, но жена Шарля де Голля...— Ты хочешь уложить волосы и ей?— И разбогатеть. А с чего такая суета из-за пудры для лица?— Во Францию запрещено ввозить пудру для лица.— Но почему?— На границе берут очень высокую пошлину. Чтобы защитить интересы французских производителей.— Неужели им повредит одна жестянка? Толстяк еще сказал, что у нее нет запаха и сладкий вкус.— Спи, Эстебан.— Я столько не понимаю.— Ты хочешь попасть в Париж?— Всем сердцем, друг мой.— Тогда поспи.Он замолчал. Потому что обиделся. Ему хотелось, чтобы я взял его за руку и заверил в том, что в Париже ему будет очень хорошо, что его встретят с распростертыми объятиями, что он будет причесывать самых знаменитых женщин.Сумасшедший, что возьмешь, но для такой поездки его недуг пришелся весьма кстати. Опять же, его присутствие придавало мне уверенности в себе. При его неспособности решить самый простой вопрос я уже казался себе суперменом, для которого нет невозможного.Осел тащил и тащил телегу. Нас окутывал дым от сигары Висенте. Дорога поднималась вверх, выравнивалась, вновь поднималась. Я лежал, закрыв глаза, изредка выполнял дыхательные упражнения, отдыхал. Иной раз случалось так, что несколько часов приходилось отдать ничегонеделанию, и в таких ситуациях я завидовал тем, кто мог спать. Эстебан вот просто закрывал глаза и тут же терял всякую связь с происходящим вокруг. Ему снились сны, и несколько часов пролетали, как миг. Мне же оставалось лишь лежать в темноте и ждать.Многие годы меня сие не тревожило. Один раз приспособившись к жизни без сна, я всегда находил себе занятие, с кем-то говорил, что-то писал, читал, изучал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16