. Она спросила, почему я так зациклен на армянах. Я ответил, что пишу диссертацию об Армении.— Так вы студент?— Нет, я просто пишу диссертацию.— Я не... постойте, так вы же Ивен Таннер! Ну конечно, Оуэн мне о вас рассказывал. Он говорит, что у вас с головой еще хуже, чем у него, а уж он-то точно сумасшедший.— Возможно, он прав.— Так вы пишете об армянах? Вам надо побеседовать с моей бабушкой. Она расскажет вам о том, как мы потеряли фамильное состояние. Преинтереснейшая история. Если ей верить, мы были самыми богатыми армянами во всей Турции.Золотые монеты, говорит она, целая гора золотых монет. Теперь они достались туркам, — Китти рассмеялась. — Везде одно и то же. Оуэн вот утверждает, что он прямой потомок Оуэна Глендовера и законный король Уэльса. «Саят-Нова» мне подходит, Ивен. Но предупреждаю, я обойдусь вам недешево. Потому что съем все, что у них есть.Я не помню, что мы ели. Вино вроде бы подавали неплохое, но куда больше нас пьянило общение. Такое случается со мной нечасто. Мы с ней гармонично дополняли друг друга. Но в тот раз случилось.Она рассказывала о своих танцах. Выяснилось, чему я мог только порадоваться, что ее не гложет честолюбие. Она не хотела становиться балериной, не хотела выступить на телевидении в шоу Салливана, не хотела открыть школу современного танца. Ее вполне устраивал ночной клуб «Новая жизнь». Пока ее там держали, она никуда не рвалась.Меня, наоборот, переполняли честолюбивые замыслы, и я не преминул поделиться ими с Китти.— Придет день, когда мы восстановим дом Стюартов на английском троне. Их сторонники еще не перевелись. Есть еще люди в Шотландии, готовые в любой момент выступить против ганноверских самозванцев.— Ты (мы уже перешли на ты) меня подкалываешь...— Отнюдь, — я помахал пальцем перед ее носом. — Последней из Стюартов правила Анна. Она умерла в 1714 году, и ей на смену привезли ганноверца, немца. Георга Первого. И с той поры немцы сидят на английском троне. Это же форменное безобразие.— Но дом Стюартов...— Предпринимал попытки вернуть себе престол. Достаточно вспомнить принца Чарли. В 1745 году вся Шотландия поднялась по его призыву, но французы не пришли на помощь, и ничего из этого не вышло. Англичане победили в битве при Каллоден Мур, и на этом все закончилось, — я выдержал театральную паузу. — Но они ошиблись.— Они кто?— Дом Стюартов не умер, Китти. Во все времена был Стюарт, претендующий на английский трон, хотя некоторые предпринимали для этого больше усилий, чем другие. Здравствующего ныне претендента зовут Руперт. Придет день, когда он взойдет на престол под именем Руперт Первый, после того как будут изгнаны Бетти Сакс-Кобург и ее немецкий двор.— Бетти Сакс-Кобург... а, ну конечно, Елизавета. А кто этот Руперт?— Баварский наследный принц.Она вытаращилась на меня, потом расхохоталась.— Прекрасно! Ивен, это потрясающе. Я в восторге.— Правда?— Заменить не... немецких узурпаторов... ой, не могу... это потрясающе... наследным баварским принцем...— Истинно английская традиция.— Я в восторге. Ивен, запиши меня в партию принца. Такого даже в кино не увидишь. Фантастика.На улице ветерок тут же принялся играть ее роскошными черными волосами.— Я живу с мамой и бабушкой, так что ко мне мы поехать не можем. Есть другие предложения?— Да.— Но Оуэн говорил мне, что ты никогда не спишь. Я в том смысле...— Я не сплю, но кровать у меня есть.Она взяла меня под руку.— Как мило с твоей стороны обзавестись кроватью. Глава третья С бабушкой Китти я познакомился через неделю. Она несколько раз упомянула о том, что мне очень понравится история старушки, и очень оживилась, когда я показал ей членский билет Лиги за восстановление Киликийской Армении. Она никогда не слышала о существовании этой организации, о ней действительно мало кто слышал, и заверила меня, что бабушка будет счастлива, узнав, что есть еще люди, помнящие об армянах Киликии.— У нее такие мрачные воспоминания о тех днях, — рассказывала мне Китти. — Из всей семьи спаслась только она. Остальных турки убили. А ее, как мне думается, изнасиловали. Она об этом ничего не говорит, но таких вопросов бабушкам не задают. Если тебя действительно интересуют армянские страдания, разговор с ней доставит тебе истинное наслаждение. Она стареет, знаешь ли, мысли у нее начинают путаться, да и мало кто хочет ее слушать.— Я с удовольствием встречусь с ней.— Правда? Вот она обрадуется. Иногда она ведет себя прямо как ребенок.Китти жила в Бруклине, буквально за мостом, в округе, населенном главным образом сирийцами и ливанцами, с редкими вкраплениями армян. От станции подземки мы зашагали к дому Китти. Ее мать работала официанткой в кафе неподалеку. Бабушка смотрела по телевизору одну из викторин, где все если не смеются, то обязательно улыбаются.— Бабушка, это...— Подожди, — оборвала ее бабушка. — Видишь, эта женщина только что выиграла «Понтиак». Можешь ты себе такое представить? А теперь должна решить, оставить ли автомобиль или обменять его на то, что находится за занавесом. А что там находится, знает только ведущий. Смотрите!Женщина решила расстаться с автомобилем. Занавес раскрылся. Бабушка замерла, потом рассмеялась. Камера крупным планом показала стоявший за занавесом набор алюминиевых сковородок с тефлоновым покрытием.— А вот это она поменяла на «Понтиак», — бабушка покачала головой.Женщина, так жестоко обманувшаяся в своих надеждах, плакала, ведущий улыбался и говорил, что игра есть игра.— Ха! — воскликнула бабушка и выключила телевизор, нажав соответствующую кнопку пульта дистанционного управления. Повернулась к нам. — Кто это? Ты выходишь замуж, Катин?— Нет, — ответила Китти-Катин. — Бабушка, это Ивен Таннер. Он хотел познакомиться с тобой.— Познакомиться со мной?Росточка она была крохотного, ее черные волосы так и не поддались седине, карие глаза сияли, как у молодой. Она курила сигарету, а на столике стоял высокий стакан с жидкостью оранжевого цвета. Апельсиновый сок с водкой, предположил я. Доступный ей мир сузился до кресла перед телевизором в доме дочери. По ее глазам я видел, что визит молодого человека, пожелавшего познакомиться с ней, — событие экстраординарное.— Он — писатель, — объяснила Китти. — Он хочет узнать, как ты сумела покинуть Турцию. Расскажи ему о наших богатствах, резне и... ну... обо всем.— Как его зовут?— Ивен Таннер.— Таннер? Он американец?Ответил я на армянском.— Сам я не армянин, миссис Базерян, но с давних пор считаю себя другом армянского народа и всячески содействую его героической борьбе за освобождение.Глаза бабушки полыхнули огнем.— Он говорит по-армянски! — воскликнула она. — Катин, он говорит по-армянски!— Я знала, что ты ей понравишься, — шепнула мне Китти.— Катин, свари кофе. А мы с мистером Таннером поговорим. Где вы научились говорить по-армянски, мистер Таннер? Моя Катин не знает родного языка. Ее мать говорит на нем с большим трудом. Катин, свари настоящий кофе. Не приноси нам ту пудру, что заливают водой. Мистер Таннер, вам нравится кофе по-армянски? Если в нем не стоит ложечка, значит, кофе недостаточно крепкий. У нас есть поговорка, знаете ли, что кофе должен быть «горячий, как ад, черный, как грех, и сладкий, как любовь». Но почему я говорю с вами на английском? Английский я услышу и по телевизору. Катин, не стой столбом. Иди на кухню, свари кофе. Присаживайтесь, мистер Таннер. Так что мне вам рассказать?Я провел с бабушкой не один час. Она говорила на диалекте турецких армян, я же выучил язык, на котором говорили в Армянской ССР. Поначалу я понимал ее с трудом, но достаточно быстро разобрался с особенностями диалекта и потом понимал каждое слово. Она то и дело посылала Китти на кухню за кофе, а однажды отправила в булочную, расположенную в соседнем квартале, за пахлавой. Она извинилась за качество пахлавы. Булочник — сириец, сказала она, а сирийская пахлава не такая нежная, как армянская. Но деваться некуда, потому что армянской булочной поблизости нет. Однако и сирийская пахлава таяла во рту, а кофе Китти варила отменный.История, рассказанная старушкой, тянула на хороший роман. Случилось это в 1922 году. Она еще ходила в девушках, но многие уже засматривались на нее и хотели взять ее в жены. «А мой отец был самым богатым человеком в Балыкезире...»Балыкезир, город в ста милях к северу от Смирны, административный центр одноименной провинции. Она жила там с матерью и отцом, дедом со стороны отца, двумя братьями, сестрой и многочисленными дядюшками, тетушками и кузенами. Дом их по праву считался одним из лучших в Балыкезире, а ее отец возглавлял армянское землячество. Дом стоял неподалеку от железнодорожного вокзала, на высоком холме, с которого открывался прекрасный вид. Огромный дом, с высокими колоннами и бетонной дорожкой, ведущей вниз, к улице. Ни у одной из пятисот армянских семей Балыкезира не было такого красивого дома.— Греки воевали с турками, — продолжала она. — Разумеется, мы сочувствовали грекам, мой отец собирал деньги для греков и знал многих их лидеров. В Балыкезире жили тысячи греков, и все они дружили с армянами. Церкви у нас были разные, но и мы, и они верили в Христа, не то что эти безбожники турки. Поначалу мой отец думал, что греки победят. Тем более что англичане обещали им помочь. Но у англичан дальше обещаний дело не пошло, и отец понял, что в конце концов верх возьмут турки.Именно тогда золото и потекло в дом в Балыкезире.Каждый день мужчины приносили золото. В кожаных кошелях и мешочках из парусины, некоторые выпарывали монеты из подкладки. Ее отец тщательно пересчитывал монеты и каждому выдавал расписку. Потом мужчина уходил, а золото переносили в подвал.— Но, как вы понимаете, мы не могли его там оставить. Бандиты уже стояли у ворот Смирны, времени оставалось в обрез. А у моего отца хранилось золото всех армян Смирны.— Вы хотите сказать, Балыкезира?Она рассмеялась.— Балыкезира? Да нет же. В Балыкезире жили пятьсот армянских семей. Нет, к отцу свезли все золото Смирны, потому что тамошние армяне предчувствовали падение города, а честность и порядочность моего отца не у кого ни вызывали сомнений. Золото Балыкезира уместилось в несколько мешочков, а вот сокровища Смирны — совсем другое дело.Тот день она запомнила очень хорошо. Пришел мужчина и сказал, что Смирна пала. Вся семья взялась за работу. К парадной двери их дома вело огромное крыльцо, с деревянным настилом, каменными ступенями и бетонными боковыми стенами. В ту ночь отец и ее дядя пробили левую бетонную стену. Все золото из подвала перенесли под крыльцо.Ходить пришлось много раз. Они носили большие и маленькие мешочки, кошели. Однажды такой кошель выпал у нее из рук и золотые монеты рассыпались. Потом она долго ползала по полу, собирая их в кошель. Монеты она описала подробно: диаметром чуть меньше американского четвертака, на одной стороне женская головка, на другой — мужчина на лошади, во что-то втыкающий копье.Естественно, британские соверены. Профиль Виктории (Вики Ганноверская, эта узурпаторша) и святой Георгий, убивающий дракона. Самая распространенная золотая монета на Ближнем Востоке, монета, пользовавшаяся наибольшим доверием.Именно в британских соверенах большинство семей предпочитали держать свои накопления.После того как все монеты перенесли под крыльцо, продолжала бабушка Китти, там практически не осталось пустого места. Ее отец и дядя замесили цемент и аккуратно заделали пролом. После того как цемент застыл, они втерли в него мелкий гравий и засыпали дорожной пылью, чтобы пролом внешне ничем не отличался от бетонной стены.Раньше турки Балыкезира вели себя мирно. Но, услышав о победе, одержанной Ататюрком в ста милях к югу, осмелели. И на следующее утро набросились на греков и армян. Сжигали греческие кварталы дотла, убивали всех греков и армян, попадавшихся под руку. Резня в Балыкезире не попала на страницы истории. Трагедия Смирны затмила все остальное, но я не сомневаюсь, что точно так же резали греков и армян и в маленьких городках, вроде Балыкезира.Бабушка Китти, однако, жила в Балыкезире и видела только то, что происходило вокруг нее. Теперь она говорила об этом спокойно. Поджоги, изнасилования, убийства. Дети, разрубленные ятаганами, старики и женщины, убитые выстрелом в затылок, крики, грохот выстрелов, кровь, смерть.Она выжила, одна из немногих, но ее слова подтверждали догадку Китти: "Тогда я была молодой и красивой. А турки — звери. Меня изнасиловали. Сейчас, конечно, трудно поверить, что мужчины могли возжелать меня. А тогда возжелали, и многие. Но меня не убили. Все мои родственники нашли там свою смерть, а мне удалось спастись. Вместе с несколькими греками и одним стариком армянином я убежала из города. Долго брели по дорогам. Старик армянин умер. Не могу вспомнить его имени. Потом мы оказались на пароходе. Приплыли в Нью-Йорк, в Америку.— А золото?— Пропало. Наверное, досталось туркам.— Они его нашли?— Тогда — нет. Но потом наверняка. Все это произошло так давно. Армяне за золотом не возвращались. Из всей моей семьи выжила я одна, и только мы знали, где золото. Так что армяне его найти не могли, следовательно, золото досталось туркам.— Черт бы тебя побрал, почему ты говорил с ней по-армянски? — упрекала меня Китти, провожая к подземке. — Я узнавала не больше трех слов из сотни. Думаешь, приятно слушать вашу бесконечную болтовню и ничего не понимать?— Она — женщина удивительная.— Это точно. Тебя, похоже, заинтересовала ее история.— Очень заинтересовала.— Я рада. С чего ты выучил этот язык, Ивен? Не надо, не отвечай. Не хочу знать. А для нее этот день стал праздником. Она поймала меня перед самым уходом. Ты слышал, о чем она меня спросила?— Нет.— Она хотела знать, не беременна ли я.— А ты беременна?— Господи, надеюсь, что нет. Она посоветовала мне как можно скорее забеременеть, чтобы мы могли пожениться.— Она дала тебе такой совет?— Это еще не все. Она сказала: если хочешь забеременеть, надо закидывать ноги вверх и как можно дольше оставаться в таком положении. Какие у нее грязные мыслишки.— Потрясающая женщина.— Я вижу, что и у тебя мыслишки не лучше. Ты придешь сегодня в «Новую жизнь»?— Около полуночи.— Хорошо. * * * Вернувшись домой, я сел за пишущую машинку и напечатал все, что смог запомнить из рассказа бабушки Китти. Перечитал написанное, затем заметался по квартире, доставая нужные мне книги, сверяясь со статьями в различных газетах и журналах. В некоторых изданиях Лиги за восстановление Киликийской Армении упоминалось о конфискации имущества армян Смирны. Но я не смог найти упоминания о золотом кладе, найденном в Балыкезире.Несколько дней спустя Лига проводила очередное ежемесячное собрание на Эттони-стрит, в нижнем Ист-Сайде. Если выдается возможность, я эти собрания посещаю. Иногда мы обсуждаем положение дел в Армянской ССР, иногда докладчик рассказывает о деятельности отделений Лиги в других городах, странах. В основном же мы общаемся, обсуждаем положение дел в торговле, экспорте и импорте товаров, обмениваемся последними новостями. Насколько мне известно, кроме меня все члены Лиги — армяне. На том собрании я отыскал Незора Каличикяна, который знал всех, все и обо всем и к тому же жил в Смирне. Мы выпили кофе, сыграли партию в шахматы, которую он, как обычно, выиграл. Я спросил его о золоте Смирны.— Сокровища армян Смирны, — покивал он. — И что тебя интересует?— Что с ними стало?Он всплеснул руками.— Что стало со всем? Разумеется, они достались туркам. Поскольку они не могли изнасиловать, съесть, убить или сжечь наше золото, они его потратили. Приумножить наши богатства они не могли. Им же удалось избавиться от армян, греков и евреев, а во всей Турции только эти три народа знали, как делать деньги. Да, я слышал о сокровищах армян Смирны. Они действительно тебя интересуют, Ивен?— Да.— Есть причина?— Я тут провожу одно исследование.— Вечно ты что-то исследуешь, — он отпил кофе. — Армяне собрали все, что имели, в одном месте. Главным образом, золотые монеты. Тогда бумажные деньги были не в чести. Предпочтение отдавалось золоту. Все армянское золото спрятали в одном из подвалов Смирны.— Смирны?— Разумеется. А потом турки захватили его, потому никому не удалось вывезти золото из страны. Понимаешь, весь город сгорел. За исключением лачуг турецкого квартала, который и следовало сжечь. Войска Ататюрка сожгли город, а потом заявили, что это дело рук греков и армян. Обычное дело. Я уверен, что они нашли золото во время пожара. И все разграбили.— Значит, золото они нашли.— Несомненно. После этого хода ты останешься без королевы.— Что делать, я уже пошел. Еще партию?— Ты сдаешься?— Да.Мы вновь расставили фигуры.— Через несколько лет в Смирне произошло землетрясение, — нарушил он молчание пару минут спустя. — Кажется, в девятьсот двадцать седьмом году.— Девятьсот двадцать восьмом, — поправил я его.— Возможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16