«Что-нибудь» — не то слово. Пришлось рассказать, что на шкаф с давних времен складывали все, что нам некуда было девать, и вещи оттуда сваливались уже неоднократно. Сержанта заявление мое заинтересовало, он подставил табуретку и заглянул на шкаф.
— Эге, да тут наклонная поверхность. Ясно, наклонная, какой же ей быть, если первым делом на шкаф мы засунули мою чертежную доску, наклонную по природе своей? Тысячу раз просила я старшего сына, самого высокого из нас, переложить эту доску наоборот, задом наперед, тогда наваливаемые на нее предметы падали бы за шкаф, не причиняя нам вреда. Так нет, все только обещал, руки никак не доходили, вот теперь все и свалилось на голову этому невезучему домушнику.
Выяснив, каким образом он получил травму, милиция перешла к выяснению другой проблемы.
— Как же он вошел? — ломали головы специалисты, осматривая замки нашей входной двери. — Такой замок трудно открыть отмычкой. Подделал ключ? У вас ключи не пропадали?
Переглянувшись с сыном, я поняла, что придется рассказать и о ключах. Рассказала о том, как их вытащили на дискотеке из кармана куртки младшего сына, как мы приняли профилактические меры — переставили замки так, что бывший верхний стал нижним, а запирать дверь мы стали на бывший нижний, который стал верхним. Кажется, я и сама запуталась в показаниях, не только милицию запутала. Во всяком случае, они отцепились от замков, велели мне проверить, не исчезло ли что из вещей, не поверили мне не слово, что красть нечего, пришлось проверять.
Потом составили протокол, заставили подписаться и, уходя, посоветовали на всякий случай сменить замки в двери и запирать ее на оба замка.
— Прелестно! — расстраивалась я. — Куплю новый замок, вставлю, и опять кто-нибудь потеряет ключ?
— Давайте сразу сделаем запасные, на всякий случай! — предложил младший сын, объявившийся сразу по уходе милиции. Все время ее визита он просидел на ступеньках лестницы, ведущей на чердак, на всякий случай не заходя домой.
— Интересно, кто сделает? — поинтересовалась я.
— Могу и я, — вызвался младший, — у моего приятеля в мастерской.
Старшего больше беспокоил сам прецедент.
— Интересно, в чем тут все-таки дело? — вслух рассуждал он, — Сначала крушили твои икебаны, потом подбрасывали шарфики. Это еще пережить можно. А вот когда стали подбрасывать покойников...
— ...да еще таких шустрых, — подхватил младший.
— ...это уже серьезно, —закончил старший. — Признавайся, мать, во что ты вляпалась на этот раз?
С чистой совестью я могла ответить — ни во что не вляпалась! Я как раз переживала такой период, когда возле меня не оказалось ни одного из тех роковых мужчин, которые неоднократно становились причиной переживаемых мною потрясений. Правда, один маячил, но очень далеко на горизонте...
Жизнь я вела спокойную, размеренную, так что причина странных явлений была совершенно непонятна.
Купила я новый замок, вставила и принялась ждать дальнейшего развития событий.
— Мать, одолжи мне свою чертежную доску, — попросил младший сын. Я удивилась.
— Ты ведь и так все время пользуешься моей чертежной доской.
— Да нет, теперь мне нужна доска побольше, такая средняя, на роликах и с рейсшиной. И еще я хочу просить тебя отвезти меня с этой доской к приятелю.
Я задумалась. Моя средняя чертежная доска уже целые столетия лежала на шкафу, мы сваливали на нее все что ни попадя, и это валилось нам на голову. Да, об этом я уже говорила. Но на той доске роликов не было, ролики я отвинтила и привинтила к большой доске, которой пользовалась. Есть у меня еще одна доска, вон, стоит за креслом, с роликами и рейсшиной, но она маленькая.
— Мне бы подошла та, что стоит за твоим письменным столом, — сказал сын.
— А! Так это не моя доска, Гати.
— А при чем тут подштанники? — удивился сын.
— Подштанники действительно ни при чем, просто так зовут мою приятельницу, у которой я взяла эту доску. Надо бы отдать.
— Хорошее имечко у твоей приятельницы, — похвалил сын. — А обязательно сейчас ей отдавать?
Я опять задумалась. Гатя до сих пор находилась в Африке, уже шестой год торчала там в своей служебной командировке, как-то удавалось ей продлевать контракт. Наверняка ей там доска не нужна. Да и в конце концов, чертежная доска, даже на роликах и с рейсшиной, не Бог весть какая ценность, в случае чего всегда можно купить другую взамен. И все-таки, не решаясь без спросу распоряжаться Гатиным имуществом, я решила позвонить ее матери.
Трубку поднял Матеуш. Я обрадовалась, он был мне всегда симпатичен. Я попросила к телефону Гатину мамашу и узнала, что она сейчас находится в больнице, на обследовании, что-то с давлением. И он, Матеуш, очень рад, что я звоню, может, посоветую ему, стоит ли вызвать Гатю.
— А что говорят врачи?
— Врачи ничего определенного не говорят, вот я и не знаю, что делать. А ты чего звонишь?
Я сказала о доске, но Матеуш ничего конкретного посоветовать не мог, только вякал и мякал в трубку.
— Ну, видишь ли... Мы с тобой хорошо знаем Гатю. Если ты уверена, что в случае чего сможешь ей достать точно такую же...
— Да достану, перестань канючить! Просто я хотела спросить ее мать, вдруг она ей самой нужна, или Гатя уже возвращается. И вообще, чтобы не думала, что я забыла ее вернуть.
— Ну что ж, — сказал осмотрительный Матеуш, — поступай как знаешь, а моя хата с краю.
Потом мы поговорили о Гате и ее матери и пришли к выводу, что Матеуш сообщит Гате о здоровье матери в обычном письме, а возвращаться ли ей по этому поводу или нет, пусть решает сама.
Наличие Матеуша в Гатином доме меня не удивило, он с молодых лет был связан с их семьей. Еще в детстве приходил к Гатиному отцу, которому приходился дальним родственником, знал и мать Гати, и ее брата, а с самой Гатей их связывали отношения, вызывающие живейший интерес у всех друзей и знакомых. Никто не мог с уверенностью сказать, была ли это любовная связь или нет. У Гати случались время от времени женихи, у Матеуша даже была жена, с которой он, впрочем, скоро развелся. Даже самые близкие Гатины подруги не могли решить, любовь у нее с Матеушем или просто дружба. В конце концов, все отчаялись разрешить загадку и махнули на них рукой. Внешне же они совсем не подходили друг другу. Матеуш был очень красив, а Гатя совсем наоборот.
После отъезда Гати Матеуш заботился о ее матери, помогал по дому, вечно что-то для нее делал, и его можно было чаще застать в Гатиной квартире, чем в его собственной. Не в каждой семье так заботятся о старших.
— Хорошо, я дам тебе эту доску, — сказала я сыну, — только ты на всякий случай купи запасные ролики. При случае, дело не срочное. И рейсшину тоже купи.
— Хорошо, при случае куплю, но у нас как раз дело срочное, поэтому очень прошу — отвези меня к приятелю поскорее, лучше всего сегодня же.
Я отвезла, и выяснилось, что его приятель живет в том же доме, что и Тадеуш с Эвой, даже на одном этаже, можно сказать, дверь в дверь. Поскольку же их дома не было, уехали к морю, я не стала звонить в их квартиру, просто оставила сына с доской у дверей квартиры приятеля и уехала домой.
Отпуск я провела у моря. Возвратившись домой, еще от дверей услышала звонок телефона. Звонил Матеуш.
— Слушай, ты с Гатей в последнее время не общалась
— -спросил он встревоженно.
— Нет, а что, ты тоже?
— Да, связь нарушилась, а тут... Такое дело... Гатя не приехала на похороны.
— Чьи похороны?
— Своей матери. Она умерла.
— Езус-Мария, от чего?
— Инсульт, скончалась скоропостижно. Я телеграфировал Гате, оттягивал похороны, сколько мог. От Гати ни слуху ни духу. Не знаю, что и делать. Квартира их на мне, тут их вещи.
Я вспомнила, что вместе с Гатей выехал и Казик. Могу написать ему, узнать, что там с Гатей. Матеуш обрадовался и попросил скорее написать. Я успокоила его: если бы что с Гатей случилось, родных бы официально известили. Не померла же она там.
Матеуш что-то пробормотал, я не расслышала и попросила повторить.
— Я говорю — помереть-то, может, и не померла, а вот с кем-нибудь познакомиться могла...
Понятно. Я знала, что самой горячей, самой заветной мечтой Гати было выйти замуж. Уже больше десяти лет она из кожи лезла вон, лишь бы осуществить свою мечту, и все напрасно. Неудачи преследовали беднягу. Увлекающаяся и влюбчивая, она часто меняла предмет своих чувств и опять связывала с ним все надежды и устремления. Подруги не только успели повыходить замуж и завести детей, но и развестись, а у нее все не получалось. Мы с Матеушем понимали, что знакомство с человеком, сулящее брак, могло привести к самым непредвиденным последствиям. Может, она куда-нибудь уехала с этим человеком, может, вконец потеряла способность соображать. Да, надо написать Казику.
Месяца через два мы с Матеушем почти одновременно получили по письму. Казик, который тоже продлил свой контракт, сообщал, что Гатя действительно уезжала, но уже вернулась, о матери знает и сама объявится. Гатя в письме к Матеушу сообщала, что была в Австралии, сейчас приехать в Варшаву не может, да теперь и незачем, приедет, когда выйдет срок, а пока просит Матеуша пользоваться их квартирой, собрав в одну комнату их вещи.
— А в Сидней она ездила повидаться с братом, — пояснил Матеуш.
О Гатином брате Матеуш говорил неохотно, оно и понятно. С молодым человеком произошла очень неприятная история, и долгое время в Гати-ной семье избегали вообще упоминать об этом позорном пятне на фамильной чести. Окончив юридический институт и получив диплом, он самым подлым образом, подложив свинью своему старому профессору и старику-отцу, известному варшавскому адвокату, смылся за границу, никого не предупредив. Постранствовав по свету, он наконец осел в Австралии, и все удивлялись, что он может там делать со своим дипломом юриста, полученным в Польше. Правда, английский молодой человек знал отлично.
Впрочем, до Гатиного брата мне не было никакого дела, я индифферентно восприняла информацию Матеуша и сочла вопрос выясненным.
Прошло еще несколько месяцев, и тут Гатя объявилась собственной персоной, позвонив мне по телефону.
— Я приехала всего на неделю, —сказала она, —и у меня чертовски мало времени.
— Ну, как там? — поинтересовалась я.
— Ничего. Но Казику легче.
— Почему?
— Потому что он мужчина. Да нет, я не жалуюсь, арабы немного ко мне привыкли и перестали притворяться, что не слышат, когда я к ним обращаюсь.
— А раньше притворялись?
— А как ты думаешь? Исполнять поручения женщины — какой стыд для араба! Но я привыкла, все остальное прекрасно, словно в раю живешь. Слушай, я позвонила, чтобы спросить — не видела ли ты у меня «Цыганки»?
— Какой цыганки? О чем ты? Я могла с ней встретиться в твоей квартире?
— Да нет, не живой, портрет цыганки. Не встречался ли он тебе?
Я задумалась, честно пытаясь вспомнить. Квартира Гати была битком набита всевозможными предметами искусства — картинами, предметами старины, зеркалами в декоративных рамах, множеством фотографий.
Была ли среди них «Цыганка»?
— Алло, ты там не померла? — встревожилась Гатя. — Чего молчишь? У меня времени в обрез. Отвечай!
— Не торопи, я пытаюсь вспомнить.
— Вспомни, мое золотце, вспомни, прошу тебя! Мне так нужен этот портрет. Небольшой формат, масло.
— Небольшой?
— Да, немного больше A3.
— Нет, — отвечала я, подумав. — Ничего похожего мне на глаза не попадалось. А если даже и был, я не обратила внимания.
— И не слышала об этом портрете? Может, мама что-нибудь говорила?
— С твоей матерью я не общалась со времени твоего отъезда. У меня создалось впечатление, что я не очень ей нравилась.
— Ясное дело, не нравилась, — подтвердила Гатя с похвальной искренностью. — Но «Цыганку» ты могла видеть.
— Может, и могла, но не видела. А что, она пропала?
— Пропала, нигде не могу найти. Ну да ладно, ничего страшного. Мне очень некогда. Прощай!
— Постой! — спохватилась я, но Гатя уже повесила трубку, а я не успела сказать ей о ее чертежной доске.
Я тут же перезвонила Гате, но ее телефон был занят. А на следующий день телефон уже не отвечал, сколько я ни названивала. Куда-то ее черти понесли, эту Гатю! На третий день я разозлилась и перестала звонить, подумав — если доска понадобится, она сама мне позвонит. Впрочем, вряд ли она повезет ее в Касабланку, раз возвращается туда.
Недели через две позвонил Матеуш.
— Послушай, — задумчиво протянул он, — ты ничего не слышала о «Цыганке»?
— И ты туда же? — раздраженно отозвалась я, — Больше вам нечем заняться? Сначала Гатя, теперь ты... Куда она подевалась?
— Кто «она»?
— Не цыганка же! Гатя!
— Наверное, в Касабланке. Недели две как уехала. Да, точно две недели, в субботу улетела.
Я быстренько подсчитала, и у меня получилось, что Гатя улетела на следующее утро после разговора со мной. Выходит, звонила мне в последний момент! Значит, я все равно не смогла бы ее спросить о доске. Прекрасно, совесть моя чиста.
Матеуш вернул меня к предмету разговора:
— Так я спрашиваю о «Цыганке». Ты, не видела такой портрет у Гати? Масло. Или что-нибудь слышала о нем...
— Нет, не видела и не слышала. Гатя меня уже о нем спрашивала. Ни о какой цыганке понятия не имею. А в чем дело?
Матеуш помолчал, потом решился:
— Знаешь что, нам, пожалуй, стоит увидеться. Зайди ко мне, то есть зайди в Гатину квартиру, я теперь живу здесь. Кое-что покажу тебе.
— Ладно, когда зайти?
— Можешь завтра? Часов в шесть?
— Хорошо.
Любопытство подгоняло меня, и в Гатину квартиру я явилась пунктуально в шесть. Последний раз я была здесь в ту злополучную пятницу, несколько лет назад, накануне первого отъезда Гати за границу, когда мы с ней заканчивали нашу работу. Мне запомнился жуткий беспорядок в квартире. Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать вещи, набросала их как попало в углу, уже только после моего ухода смогла собрать свои чемоданы.
Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела. Тогдашний беспорядок в Гатиной квартире мог показаться идеальным порядком по сравнению с разгромом, который царил сейчас.
— Что здесь произошло? — спросила я, осторожно переступая через наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. — Ураган бушевал?
— Нет, — меланхолически ответил Матеуш, — Гатя! Я потому и пригласил тебя, хотел, чтобы ты увидела все это собственными глазами, иначе не получишь должного представления о случившемся. И заметь, я тут немного уже прибрался.
— Да что же она тут делала?
— Искала «Цыганку». Сядь, видишь, я расчистил столик и два кресла, сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.
Похоже, место для нас Матеуш расчистил самым примитивным способом, просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в одно из них, я продолжала изумленно оглядываться. Вся комната была завалена всевозможными вещами, главным образом книгами. Они грудами покрывали весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного отца был не только опорожнен, но и разобран на части, вперемежку с книгами валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули на другую сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри. Из массивного письменного стола были вытянуты все ящики, их содержимым засыпали книги, уже до того вываленные на пол. А главное — со стен содрали драгоценные картины, предмет фамильной гордости Гатиного семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.
Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.
— В остальных комнатах то же самое, — информировал он. — И в кухне. Слушай, ты и в самом деле не видела «Цыганки»?
— Провалиться мне на этом месте! Да рассказывай же, в чем дело?
Матеуш поудобнее уселся во втором свободном кресле и разлил кофе.
— Тебе что-нибудь известно о планах Гати?
— Нет. А должно быть известно?
— Не обязательно. Так вот — Гатя не намерена возвращаться.
Не скажу, что это известие сразило меня, я была к нему готова. В Польше у Гати никого из близких родственников не осталось, а за границей был родной брат. Что ж, ничего удивительного. Матеуш продолжал:
— Теперь она выехала окончательно, сказала, что не вернется. Продала все, что могла, в том числе и машину, квартиру перевела на меня. С собой забрала очень немного вещей. И говоря по правде, больше всего она ценила свою «Цыганку».
— Расскажи о ней.
— Портрет, масло, размер пятьдесят на сорок сантиметров. Гатя назвала мне размер, чтобы я знал, где искать, где такая вещь может поместиться. Видела бы ты, как она ее искала, эту «Цыганку»! Как ненормальная, честное слово! Все прочее ее не интересовало, только этот портрет. Видишь, подушки с дивана и то прокалывала спицей, нет ли внутри дерева...
— А портрет на дереве?
— Да, на деревянной доске. Гатя мне не сразу сказала, что она так ищет, сначала надеялась найти без моей помощи, три дня искала самостоятельно, потом поняла, времени ей не хватит, и обратилась ко мне. Квартира, сама знаешь, огромная, три комнаты, забиты вещами под потолок, везде множество встроенных шкафов, в прихожей тоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31