А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Непростая судьба мэтра Девиля вызывала сочувствие, причем не только у полицейских и коллег, но и у членов криминального братства. Что, в общем-то, забавно, если учесть, что этот мягкий и симпатичный француз в действительности являлся полковником Николаем Ашимовым, украинцем по национальности, не видевшим дома вот уже двадцать пять лет. Возможно, он являлся крупнейшим русским разведчиком во всей Западной Европе. Относился он, однако, не к КГБ, а к его злейшему конкуренту – армейской разведке, известной как ГРУ.
Еще до окончания войны русские пооткрывали разведшколы в различных уголках Советского Союза, каждая из которых имела ярко выраженную национальную окраску, как, например, „Глициния", где агентов готовили к работе в англоязычных странах в точном подобии английского городка, где были созданы те же условия, в которых им предстояло жить на Западе.
Ашимов провел два долгих года в „Гроснии", там упор делался на все французское: обстановка, культура, питание и манера одеваться копировались самым тщательным образом.
Он имел значительное преимущество перед однокашниками, поскольку его мать была француженка, и, сделав большие успехи, наконец получил задание влиться в группу французских рабочих в Польше, делить с ними все тяготы их жизни и приспосабливаться к роли Жан-Поля Девиля, умершего от воспаления легких в одном из сибирских рудников в 1945 году. В 1947 году его отправили домой – домой, во Францию.
Девиль подлил Жарро коньяку.
– Выпей, тебе не помешает. Занимательная история.
– Я ведь могу доверять вам, мэтр? – в отчаянии спросил Жарро. – Ведь если до легавых дойдет хоть словечко…
– Мой дорогой друг, – успокоил его адвокат, – разве я уже не говорил? Отношения между юристом и клиентом такие же, как между священником и исповедующимся. Кроме того, сообщил ли я полиции о твоих связях с ОАС?
– Но что мне теперь делать? – воскликнул в страхе Жарро. – Если вы видели новости по телевизору, то полагаю, знаете, на что он способен.
– Фантастика, – отозвался Девиль. – Разумеется, я часто слышал его игру. Очень хороший музыкант. Сейчас я смутно припоминаю, что читал в какой-то газете о том, что мальчишкой он провел пару лет в Иностранном легионе.
– Он никогда не был мальчишкой, – перебил Жарро. – Я мог бы порассказать вам кое-что о его проделках в Алжире. Да что там – в Касфе он получил две пули в грудь и все же умудрился прикончить из револьвера четырех феллахов. Из револьвера, Господи помилуй!
Девиль налил клиенту очередную рюмку.
– Расскажи еще.
И Жарро рассказал. К концу рассказа он основательно набрался.
– Итак, что же мне делать? – в который раз спросил он.
– По-моему, Микали обещал вернуться в одиннадцать? – Девиль взглянул на часы. – Сейчас десять. Я только захвачу плащ, и мы поедем в гараж. Машину поведу я. Ты самостоятельно и улицу не перейдешь.
– В гараж? – переспросил Жарро, медленно, с трудом выговаривая слова. – Почему в гараж?
– Потому что я хочу с ним встретиться и уговорить пощадить тебя. – Девиль хлопнул Жарро по плечу. – Доверься мне, Клод. Я помогу тебе. В конце концов, именно за этим ты и пришел, не так ли?
Он накинул в спальне темный плащ, надел черную шляпу, с которой никогда не расставался, из ящика комода достал пистолет. Все-таки его ждет встреча с первостатейным убийцей-маньяком, если все услышанное сегодня – правда.
Девиль взвесил пистолет на ладони, затем, повинуясь инстинкту, пошел на отчаянный риск – снова спрятал оружие в комод. В соседней комнате Жарро продолжал накачиваться коньяком.
– Ну ладно, Клод, – бодро сказал он. – Пошли.
Концерт обернулся триумфом. Микали вновь и вновь вызывали, требуя сыграть „на бис". Наконец он уступил и сел за рояль. Абсолютную тишину сменило взволнованное перешептывание – после небольшой паузы пианист заиграл „Пастораль" Габриеля Гровлеца.
Джон Микали оставил взятую напрокат машину, не доезжая до гаража, и прошел оставшуюся часть пути пешком, невзирая на сильный дождь. Ворота гаража даже не скрипнули. „Кольт" по-прежнему отягощал правый карман его плаща. Он немного постоял в темноте, слушая доносившуюся сверху музыку и поглаживая металл револьвера.
Затем бесшумно поднялся по лестнице и открыл дверь. В погруженной в полумрак гостиной горела только лампа на столе, рядом похрапывал пьяный в стельку Жарро. Подле него стояло две бутылки „Наполеона" – одна пустая, другая на три четверти полная. Из портативного радиоприемника раздавалась тихая музыка. Ее прервал голос диктора, сообщившего новые детали массированных поисков убийцы Вассиликоса и его телохранителей.
Микали выключил приемник и вынул „кольт". Вдруг из-за его спины раздался тихий голос:
– Если у вас тот револьвер, о котором я думаю, убивать из него Жарро – непростительная ошибка.
Говорили по-английски, очень чисто, с небольшим французским акцентом.
Девиль вышел из темного угла. Он так и не снял плащ. В одной руке он держал трость, в другой – шляпу.
– Пулю извлекут из тела, и баллистическая экспертиза установит, что убийство произведено тем же оружием, что и убийство Вассиликоса и его людей. Я ведь не ошибаюсь? У вас именно тот револьвер? – Девиль передернул плечами. – Отсюда, конечно, не следует, что они смогут выйти на ваш след, но все равно, зачем одним неверным жестом портить такую блестящую операцию?
Микали ждал, крепко прижав револьвер к бедру.
– Кто вы такой?
– Жан-Поль Девиль. Адвокат по уголовным делам. Храпящий за столом субъект – мой клиент. Сегодня вечером он прибежал ко мне в весьма возбужденном состоянии и рассказал все. Видите ли, у нас с ним довольно-таки необычные отношения. Я, можно сказать, прихожусь ему чем-то вроде отца-исповедника. Год или два назад он натворил дел, связавшись с ОАС, а я вытащил его.
Девиль полез в карман плаща. „Кольт" тут же взметнулся ему навстречу.
– Всего лишь сигарета, честное слово. – Адвокат достал серебряный портсигар. – Я очень давно не практиковался в стрельбе. Зачем прибегать к таким грубым аргументам? Я ведь играю с вами в открытую. Все происшедшее останется между нами двумя, да еще этой несчастной пьяной свиньей. Он больше ни одной живой душе ни словом не обмолвился.
– И вы ему верите?
– А что ему оставалось? Как испуганный кролик, он припустил к единственной известной ему безопасной норе.
– Чтобы поделиться с вами?
– Он боялся, что вы убьете его. Он дрожал от страха. И рассказал мне о вас все. Об Алжире, о Легионе. Например, о Касфе. Ваше небольшое приключение произвело на него неизгладимое впечатление. Еще он указал причины случившегося. А именно, что Вассиликос пытал и убил вашего деда.
– И что же? – невозмутимо спросил Микали.
– Я мог бы перед уходом изложить известные мне факты на бумаге, запечатать в конверт и написать записку секретарше, чтобы она передала письмо кому следует.
– Но вы так не сделали.
– Нет.
– Почему же?
Девиль подошел к окну и распахнул его. Дождь лил немилосердно. В квартиру ворвался шум ночного города.
– Скажите мне одну вещь: вы всегда говорите по-гречески с критским акцентом, как сегодня в парке?
– Нет.
– Я так и думал. Блестящий штрих, как и то, что в разговоре с шофером вы назвали Вассиликоса и его людей фашистами. В результате чего сегодня в Греции перехватают всех коммунистов и членов „Демократического фронта", которые не успеют скрыться.
– Значит, им не повезет, – бросил Микали. – Политика наводит на меня скуку, так что, будьте добры, переходите прямо к делу.
– Все очень просто, мистер Микали. Хаос. Хаос – моя работа. Я, как и мое начальство, живо заинтересован в нестабильности на Западе. В хаосе, беспорядках, страхе и неуверенности в завтрашнем дне – во всем том, что сегодня сделали вы, ибо то, что сегодня происходит в Афинах, аукнется и в Париже. К утру в городе не останется ни одного левого агитатора, за которым бы не установили надзор или не упрятали бы в кутузку. И не только коммуниста, но и социалиста. Социалистам такое обращение не понравится, и очень скоро на их сторону встанут рабочие, что создаст большие проблемы для правительства, учитывая предстоящие выборы.
– Кто вы? – тихо спросил Микали.
– Подобно вам, не тот, за кого себя выдаю.
– Вы с Востока? Может, даже из самой Москвы?
– Разве вам не все равно?
– Как я уже говорил, политика нагоняет на меня тоску.
– Великолепная основа для сотрудничества, которое я хочу вам предложить.
– И что же вы хотите?
– Вас, мой дорогой друг. Я хочу, чтобы вы по моей просьбе время от времени повторяли свое выступление в Буа де Медон. Но только в самых особых случаях. Я предлагаю уникальное и совершенно конфиденциальное соглашение, о котором, кроме нас двоих, никто никогда не узнает.
– Короче, вы меня шантажируете?
– Конечно же, нет. Вы можете убить меня не сходя с места – и Жарро тоже. И спокойно уйти. Кому придет в голову вас заподозрить? Боже, вы ведь в прошлом году играли для английской королевы на высочайшем приеме в Букингемском дворце, верно? Когда вы прилетаете в Лондон, что происходит?
– Меня проводят через секцию для особо важных пассажиров.
– Совершенно верно. Можете ли вы припомнить, чтобы за последнее время хоть в какой-нибудь стране таможенники проверяли ваш багаж?
Девиль говорил абсолютную правду. Микали положил „кольт" на подоконник и вынул сигарету. Девиль щелкнул зажигалкой.
– Позвольте мне прояснить еще одно обстоятельство. Как и для вас, политика для меня – пустой звук.
– Зачем же вам все это нужно?
Девиль пожал плечами.
– Потому что я умею играть только в эту игру. И мне еще повезло. Большинству людей вообще не во что играть.
– Но мне-то ведь есть во что? – произнес Микали.
Девиль повернулся к нему лицом. Между двумя собеседниками, стоящими рядом у окна, из которого в комнату плыл запах дождя и вечерней прохлады, установилась странная, напряженная близость.
– Вы говорите о своей музыке? Ну, не думаю. Я часто сочувствую судьбе так называемых творческих людей – музыкантов, художников, писателей. У них, особенно у исполнителей, пребывание на вершине так скоротечно. А затем начинается путь под гору. То же самое, что и в сексе. Более двух тысячелетий назад Овидий сказал блестящую фразу, и с тех пор ничего не изменилось: „После слияния неизменно следует опустошение".
Доводы адвоката, произносимые тихим голосом, действовали неотразимо. Он говорил терпеливо и рассудительно. На миг Микали показалось, что он в особняке на Гидре, где под гудение сосновых дров в камине с ним беседует дед.
– Но сегодня вечером вас охватили другие ощущения. Вы наслаждались опасностью, каждой ее секундой. Хотите, я предскажу, что случится дальше? Наутро все музыкальные критики в один голос заявят, что накануне вы сыграли свой лучший концерт.
– Да, – просто отозвался Микали. – Я хорошо играл. Директор сказал, что в пятницу у них не останется ни одного непроданного билета.
– В Алжире вы уничтожали все на своем пути, верно? Целые деревни – женщин, детей. Такая уж шла тогда война. А сегодня вы прикончили мерзавцев.
Микали смотрел на лежащую под окном улицу, но видел совсем другое – феллахов, не спеша поворачивающихся спиной к горящему на центральной площади Касфы грузовику и, как в замедленной съемке, наплывающих на него. Он снова ждал их, прижав красный берет к ране и упрямо отказываясь умирать.
Тогда он четыре раза подряд победил смерть на ее собственном поле. И сейчас вновь ощутил то же захватывающее дух возбуждение. Теперь он понял, что происшедшее в Буа де Медон – событие из того же ряда. Конечно, он отплатил за деда, и все же…
– Дайте мне рояль, ноты, любые ноты, и я вот этими руками сотворю чудо.
– Даже более того, – мягко произнес Девиль. – Много более. Думаю, вы сами знаете, что я прав, мой друг.
Микали тяжело вздохнул.
– И кого конкретно вы запланировали для меня на будущее?
– А разве вам не все равно?
Легкая улыбка тронула губы пианиста.
– В общем-то, да.
– Вот и отлично. Но для начала я сделаю для вас то, что мои друзья-евреи называют „мицвах", то есть добрую услугу, за которую я ничего не жду взамен. Кое-что лично для вас. Скажите, график концертов позволит вам быть в Берлине в первую неделю ноября?
– В Берлин я могу приехать когда захочу. Там меня рады видеть всегда.
– Хорошо. Первого ноября туда сроком на три дня прибывает генерал Стефанакис. Если вам интересно знать, Вассиликос находился в прямом его подчинении. Мне кажется, личность генерала сможет вас заинтересовать. Но сейчас я предложил бы что-нибудь предпринять относительно нашего доброго приятеля Жарро.
– Что же именно?
– Для начала вольем в него еще коньяку. Жаль впустую тратить хороший напиток, но ничего не поделаешь. – Девиль, ухватив за волосы бесчувственного Жарро, запрокинул ему голову и затолкал горлышко бутылки между зубов. Потом бросил взгляд через плечо. – Надеюсь, вы сможете достать для меня билет на ваше выступление в пятницу. Очень не хотелось бы его пропустить.
На рассвете следующего дня, в пять тридцать, когда по-прежнему лил сильный дождь, ночной патрульный задержался у спуска к Сене, что напротив улицы Гани. Насквозь промокший полицейский чувствовал себя отвратительно и остановился под каштаном покурить. Туман немного поднялся над поверхностью реки, и в конце спуска, в воде, он заметил что-то странное.
Приблизившись, патрульный понял, что видит кузов грузовика „ситроен", капот которого находится под водой. Он нехотя ступил в ледяную воду, сделал глубокий вдох, нырнул, дотянулся до ручки двери и потянул. На поверхность он выбрался с телом Клода Жарро.
Неделей позже состоялось судебное расследование. Количество алкоголя в крови погибшего в три раза превышало допустимую норму. Вердикт звучал предельно лаконично – смерть в результате несчастного случая.
Концерт в пятницу превзошел все ожидания. На приеме в честь музыканта присутствовал сам министр внутренних дел, уединившийся с греческим послом для конфиденциальной беседы. К окруженному толпой почитателей Микали пробился Девиль.
– Рад, что вы смогли прийти, – заметил пианист, пожимая ему руку.
– Дорогой друг, разве возможно пропустить такое? Вы играли блестяще, просто блестяще.
Микали обвел взором зал, заполненный избранной парижской публикой.
– Странно, но я чувствую себя здесь совершенно чужим.
– Одиночество в толпе?
– Полагаю, именно так.
– Уже почти двадцать пять лет я испытываю такое. Потрясающая игра – ходить по лезвию ножа и не знать наверняка, сколько еще продлится удача. Каждый день ждать провала, стука в дверь. – Девиль улыбнулся. – В этом есть своя прелесть.
– И всегда находиться на вершине, да? – добавил Микали. – Вы думаете, он все-таки придет – ваш провал?
– Возможно, тогда, когда я меньше всего буду его ждать, и наверняка по какой-нибудь глупой и случайной оплошности.
– Не уходите, – попросил Микали. – Мне нужно обменяться парой слов с министром внутренних дел. Потом продолжим разговор.
– Разумеется.
В это время министр говорил послу Греции:
– Естественно, мы прикладываем все усилия, чтобы стереть столь позорное пятно с французского мундира. Но, честно говоря, ваш критянин словно сквозь землю провалился. И все-таки рано или поздно мы его схватим, обещаю.
Микали, услышав его слова, улыбнулся, а вслух произнес:
– Господа, для меня большая честь, что вы смогли прийти на мой концерт.
– Нам повезло, мсье Микали. – Министр щелкнул пальцами, и тут же рядом с ним вырос официант с подносом, уставленным бокалами с шампанским. – Вы играли восхитительно.
Посол поднял бокал.
– За вас, дорогой Микали. За ваш талант. Греция гордится вами.
Чокаясь с ним, Микали увидел в зеркало, что Девиль тоже поднес бокал к губам.
Генерал Георгиас Стефанакис въехал в западноберлинский отель „Хилтон" во второй половине дня второго ноября. Ему отвели номер на четвертом этаже. Соседние комнаты заняли его помощники. В качестве особого знака внимания дирекция гостиницы приставила к ним официанта и горничную греческого происхождения.
Горничную, девятнадцатилетнюю малютку с оливковой кожей и иссиня-черными волосами, звали Зиа Будакис. Через несколько лет у нее возникнут проблемы с весом, а пока, открывая своим ключом дверь в номер, она выглядела, бесспорно, привлекательной в темных чулках и черном коротком форменном платье.
Ее предупредили, что генерал вернется в восемь, поэтому она торопливо сменила постельное белье и прибралась в номере. Сложив покрывала, Зиа открыла дверь шкафа, чтобы убрать их.
Стоявший там мужчина был одет в черные брюки и свитер, голову его скрывала маска с прорезями для глаз, носа и рта. Ей бросилась в глаза веревка, обернутая вокруг его талии. Рука, схватившая ее за горло, заглушив рвавшийся из груди крик, была в перчатке. В мгновение ока девушка оказалась вместе с незнакомцем в темном шкафу за закрытой дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23