Казалось, Ван Хорн полностью ушел в себя. Его взгляд непрерывно скользил по интерьеру церкви, руки нервно то и дело сжимались в кулаки. Я вопрошающе посмотрел на Яноша. Тот пожал плечами, и мы вышли с ним из церкви, оставив Ван Хорна наедине с его переживаниями.— Наш друг слишком вжился в образ, — заметил Янош, взгромоздившись на заднее сиденье «мерседеса».— Ты так считаешь? — пожав плечами, спросил я. — Во всяком случае, все, что местные натворили в церкви, — просто омерзительно. Шутить над этим неуместно.В этом я был совершенно искренен. Мне запомнилось выражение лица Ван Хорна, с которым он смотрел на оскверненный алтарь. В его глазах застыла боль, а самое главное, голос его вновь изменился. Это о чем-то да говорило. * * * Судя по карте, гасиенда располагалась в трех милях от Мойяды. Однако проехав всего милю, мы оказались на территории, принадлежащей семейству де Ла Плата, о чем свидетельствовала надпись на камне и родовой герб на огромной арке, стоящей сбоку, у перекрестка двух дорог.Свернув, мы проехали под аркой и оказались на дороге, по обеим сторонам которой тянулись луга с пожухлой травой. То там, то здесь, в основном в тени тополей, кое-где растущих по всему пастбищу, сбившись в небольшие группки, мирно паслись коровы.Проехав еще милю, мы услыхали выстрел и увидели, как по пастбищу в нашем направлении мчатся галопом три всадника. Не сбавляя скорости, я продолжал вести машину. Всадник, скакавший впереди, вскинул винтовку и вновь выстрелил, подняв перед нами всего в двух ярдах от «мерседеса» клуб дорожной пыли. Я решил не испытывать судьбу и нажал на тормоз.— Учтите, перед отъездом я получил револьвер от Кордоны и пока еще не утратил способность метко стрелять, — сообщил Янош, когда всадники приблизились к машине.— Посмотрим, — сказал я. — Для начала не будем конфликтовать с законом.На преследователях была обычная батрацкая одежда, на головах соломенные сомбреро, на ногах краги из сыромятной кожи. Но тот, с винтовкой в руке, очевидно главный, выделялся из остальных. По габаритам он мало уступал Ван Хорну, лицо его было суровым, с тяжелым подбородком, а руки выглядели поразительно огромными.— Что за шутки? — недовольно прорычал Янош.— Вы вторглись в частные владения, — ответил ему другой всадник грубым от частых болезней и алкоголя голосом.— Я здесь по срочному приглашению хозяина этих владений дона Энджела де Ла Плата, — твердым голосом произнес Янош.— Вы лжете, сеньор. Я Рауль Юрадо, управляющий сеньора дона Энджела, мне бы первому сообщили о вашем приезде, — сказал главный и вновь вскинул винтовку.Моя рука непроизвольно коснулась рукояти «энфилда», но обострять обстановку не следовало.— Обратите внимание, друг мой! Я держу руку в кармане — там заряженный револьвер. Вы достаточно крупны, чтобы с такого расстояния мне не промахнуться.Лицо Юрадо казалось выточенным из камня. Я не успел заметить, как он повернул винтовку в сторону Яноша. Неизвестно, чем бы все это закончилось, не раздайся в этот момент женский окрик:— Юрадо, глупец, что ты делаешь?Появившаяся из-за пригорка молодая наездница мелкой рысью подъехала к нам. На ней были мужские сапоги со шпорами, испанские бриджи из черной кожи, белая шелковая блузка с распахнутым воротом. Сдвинутая на лоб испанская шляпа предохраняла от солнца ее бледное, овальной формы лицо.— Что здесь происходит? — властно спросила она и, ударив по винтовке Юрадо, отвела ствол в сторону.— Посторонние, — хриплым голосом ответил тот. — Они вторглись в частные владения.— Сеньора, позвольте я представлю себя и моего компаньона, — приподнявшись с места и почтительно склонив голову, произнес Янош. Что и говорить, он отлично знал правила этикета. — Я — Пол Янош и представляю интересы фирмы «Геррера майнинг компани», а это — сеньор Эммет Киф, горный инженер. Мы здесь по срочному приглашению дона Энджела де Ла Плата, а этот человек почему-то решил в нас стрелять.Неожиданно девушка пришла в ярость и наотмашь хлестнула плетью Юрадо по лицу.— Скотина! — закричала она. — Как ты посмел?Громила, защищаясь от ударов, вскинул руку.— Я выполнял приказ, сеньорита, — попытался оправдаться он.— Приказ? — злобно переспросила она и поморщилась, будто проглотила горькую пилюлю. — Здесь приказы отдаю я, а не мой брат. Убирайтесь с глаз долой и заберите с собой мою лошадь.Спрыгнув на землю, она резким движением бросила ему поводья своей лошади. Поначалу мне показалось, что Юрадо собирался ей возразить, но затем в знак почтения он коснулся полей своей огромной соломенной шляпы, повернулся и пошел прочь, ведя за собой лошадь хозяйки. За ним последовали и остальные его подручные.Девушка сняла с головы шляпу и оказалась старше, чем я предполагал. Ей было не меньше тридцати, с кожей такого белого цвета, что казалась прозрачной, и огромными карими глазами, полными печали.— Чела де Ла Плата к вашим услугам, сеньоры, — представилась она. — Если вы не против, я поеду с вами и покажу, как добраться до дома моего отца. * * * Миновав целый комплекс строений, состоящий из конюшни и различных надворных построек, всем своим видом свидетельствующих об упадке, в который пришло имение за последние годы, мы подъехали к гасиенде.Образец колониального стиля, она представляла собой огороженное с одной стороны кипарисами одноэтажное, с колоннадой по фасаду здание из потрескавшегося от времени камня коричневого цвета.Первое, на что я обратил внимание, когда остановил «мерседес» у широкой каменной лестницы, — это пулевые отметины на фронтальных колоннах и передней стене дома: явные следы былой ожесточенной перестрелки.Следуя за Челой де Ла Плата, мы поднялись по лестнице и вошли в прохладный затемненный холл, стены которого украшали головы быков. Девушка повернула налево и отворила большую дубовую дверь, на которой я успел заметить пару пулевых царапин. Мы попали в комнату, поразившую меня своим убранством. В ней на полированном полу из соснового паркета огромными цветными пятнами лежали индейские ковры. Тяжелая из черного дуба испанская мебель XVIII века и огромный камин, в котором не было огня, внушали к себе уважение.— Я позову отца, сеньоры. Пожалуйста, подождите здесь, — сказала девушка и вышла.— Должно быть, у семейства де Ла Плата были времена и получше, — заметил Янош и с нескрываемым удовольствием плюхнулся в кресло, обтянутое декоративной тканью.Я отошел в дальний конец комнаты и, подойдя к огромному окну, выглянул на улицу. Окно выходило в сад, обнесенный массивной каменной стеной. Ухоженный когда-то, он пребывал теперь в полном запустении. Вид заброшенного сада всегда производил на меня тягостное впечатление.Дверь в комнату скрипнула, и на пороге появилась Чела, толкая перед собой инвалидную коляску. В ней сидел худой, болезненного вида старик с длинными седыми волосами, почти доходившими ему до плеч. Я не смог уловить в нем никакого сходства с дочерью. Слезящиеся черные глаза на худощавом, сильно вытянутом лице смотрели на мир с удивлением и тревогой. Ноги его укрывал теплый шерстяной плед. По виду старика можно было судить, что он на этом свете не жилец.— Мой отец, дон Энджел де Ла Плата, сеньоры, — торжественно произнесла Чела.Старик протянул дрожащую руку Яношу.— Сеньор Янош? Не могу описать, с каким удовольствием получил ваше письмо. Я испытал истинную радость. К вашему приезду все готово. Уже несколько недель на руднике работают люди. Да, несколько недель. Уверен, вы найдете состояние рудника более чем удовлетворительным.Он продолжал без умолку болтать. Яношу, с трудом дождавшемуся паузы в его монологе, все же удалось представить меня дону де Ла Плата. Старик неоднократно повторял одно и то же. Говорил он резким, визгливым голосом сварливой старухи, так что слушать его было неприятно.Девушка все же сумела прервать отца и сообщила, что в одной из комнат для нас накрыт стол. Я схватился за спинку инвалидного кресла и покатил старика, следуя за Челой. Покинув комнату, мы пересекли холл и оказались в дальней части дома, где на террасе, выходящей в заросший сад, стоял стол, сервированный на четыре персоны.За столом нас обслуживали две женщины-индианки с мрачными, угрюмыми лицами. Они периодически появлялись, молча исполняя свою работу.Сухого красного вина было в избытке, и его приходилось пить не из бокалов, а из огромных стаканов. Как только я опустошал свой, женщины тут же наливали мне снова. Еда была простой, полезной для здоровья и в огромных количествах. Типичная пища сельских жителей. Фриоли, густо сдобренные острой приправой чили, жареные, размером с тарелку, куски говядины, козий сыр, самый нежный из всех, который мне доводилось пробовать. Старик только тыкал в тарелку вилкой и ничего не ел. Теперь он хранил молчание, давая возможность дочери вести разговор.— Надеюсь, дорога из Гуилы не показалась вам утомительной? — спросила Чела.— Это была прекрасная поездка, — успокоил ее Янош. — Конечно, путешествовать в машине совсем другое дело. У священника от этой поездки остались самые наилучшие впечатления. Не правда ли, Киф?— У священника? — удивилась она.— Да. Он встретился нам в Гуиле перед самым отъездом в Мойяду. Зовут его отец Ван Хорн. Он американец и, как я понял, получил назначение в ваш приход. Мы оставили его в церкви, которая, должен сказать, в жутком состоянии.— Да, вы правы, — сказала она и, нахмурившись, добавила: — Сеньор, мне бы очень хотелось отправиться вместе с вами в Мойяду и переговорить с этим священником. Вы не возражаете?— О, с большим удовольствием, сеньорита, — ответил Янош и кашлянул. — Видите ли, у нас маленькая проблема. Дело в том, что нам в гостинице отказали, сославшись на отсутствие мест.— Я поговорю с Морено, хозяином гостиницы. Думаю, все уладится, — успокоила нас девушка.— А когда мы сможем осмотреть рудник, сеньорита? — спросил я.— Думаю, завтра утром, если вам удобно. Он в трех милях отсюда. На автомобиле до него не добраться. Вы не против, если мы поедем на лошадях, сеньор? — обратилась она к Яношу.Тот в знак согласия кивнул:— Как скажете, сеньорита. Еще один вопрос.— Какой же?Янош несколько раз кашлянул, изобразив на своем лице смущение. Надо отметить, что роль свою он исполнял блестяще.— Откроюсь вам, сеньорита. В Гуиле у меня была встреча с военным комендантом, полковником Бониллой, и он попытался отговорить нас от этой поездки. Он полагает, что мне и моему компаньону здесь у вас угрожает опасность.— Ничего подобного, — возразила она монотонным голосом. — Полковник Бонилла не совсем в курсе событий.— Сеньорита, — спокойно произнес Янош, — простите за назойливость, но полковник полагает, что ваш брат может вмешаться в наши дела. А он, как я понял, к сожалению, не в ладах с законом.— Сеньор, по поручению отца здесь управляю я, — ответила Чела и поднялась из-за стола. — Мой брат не имеет никаких прав. Я оставляю вас буквально на минуту, а когда вернусь, отправимся в Мойяду, если не возражаете.Как только Чела покинула террасу, я вопросительно посмотрел на Яноша. Тот, слегка покачав головой, принялся раскуривать сигару.Старик, до этого молча сидевший в коляске, вдруг окинул нас злобным взглядом и пронзительно завопил:— Кто вы такие? Что вы здесь делаете?Я и Янош медленно поднялись со своих мест, но в этот момент дверь позади нас отворилась, и на террасу вышла Чела де Ла Плата. Старик дон Энджел продолжал истерически визжать, осыпая нас площадной бранью. Девушка, не обращая внимания на вопли отца, широко распахнула перед нами дверь, и мы вышли.Янош и я, оставив Челу решать проблемы с отцом, направились к «мерседесу». Взбираясь с моей помощью на заднее сиденье машины, Янош с натянутой улыбкой произнес:— Почему же Бонилла утаил от нас эту маленькую подробность?О том же думал и я, но ничего не успел ответить, так как на пороге дома, одетая в дорожный костюм, появилась Чела. Она села рядом со мной на переднее сиденье, и на ее лице заиграла улыбка.— Ну что, сеньор, поехали?Вот так, легко и просто произнесла она эти слова, даже не попытавшись извиниться за отца, наговорившего нам столько грубостей. Всю дорогу до Мойяды меня занимали мысли о Бонилле. Было совершенно очевидно, что он сознательно скрыл от нас, что дон Энджел де Ла Плата окончательно спятил. Интересно, почему? Глава 8 Подъезжая к селению, мы увидели, как над ним в атмосфере наступающего вечера вьются густые клубы дыма.— Кажется, что-то горит, — спокойным голосом заметил Янош. — Надеюсь, не церковь.— Пожалуйста, быстрее, сеньор! — взмолилась Чела де Ла Плата.Мы миновали последний подъем перед въездом в городок, и перед нами как на ладони предстала панорама Мойяды. Церковь была цела, но и из-за звонницы валил сизый дым. Из дверей церкви до нас донесся сильный грохот, и через мгновение на ее пороге, обнаженный по пояс, показался Ван Хорн. На плече он держал пару разбитых деревянных досок.— Весенняя уборка, отец? — крикнул я, когда мы подъехали ближе.— Что-то вроде этого, — ухмыльнулся он.Я вылез из машины и последовал за ним. Обойдя здание церкви, я увидел огромный костер. Бросив в него доски, Ван Хорн повернулся ко мне:— Кое-что уцелело. Несколько скамеек еще можно использовать. Остается только хорошенько все здесь выскрести и побелить известью стены.— Похоже, уборка доставляет тебе удовольствие, — заметил я. — Он пропустил мое замечание, а я поспешно добавил: — Есть что рассказать о старике де Ла Плата. Но об этом потом. С нами приехала его дочь.Ван Хорн, бросив взгляд поверх моей головы, улыбнулся.— Добрый день, сеньорита, — приветливо сказал он.Я обернулся и увидел, что Чела стоит совсем рядом и выжидающе поглядывает на нас обоих. Грузно переваливаясь с ноги на ногу и тяжело опираясь на трость, подошел Янош.— Ну и работенка, святой отец. Позвольте представить сеньориту де Ла Плата. Сеньорита, это отец Ван Хорн, которого мы подвезли из Гуилы.Чела де Ла Плата, не обращая на нас с Яношем никакого внимания, подошла к Ван Хорну. Ее лицо сильно побледнело, глаза стали похожими на огромные черные дыры.— Вам нельзя тут оставаться, отец. Это просто невозможно. Вас здесь убьют.— Мне кажется, что вы слишком сгущаете краски, сеньорита, — мягким голосом сказал Ван Хорн и улыбнулся. — Мое место здесь, и нигде более. Вы должны это понять.— Священников здесь убивают, святой отец, — страстно заговорила она. — Другого и не ждите. И мне, хочу того я или нет, опять придется вмешиваться в их дела. А у меня уже нет сил, я просто устала от этого.Реакция Ван Хорна на этот отчаянный крик души меня удивила. Он бережно взял руку девушки в свою, а другой нежно провел по ее волосам. Его лицо стало суровым, голос — твердым, но ласковым.— Пусть ничто тебя не тревожит, дитя мое. Ничто. Поняла?Она бросила на него удивленный взгляд и так сильно сжала в кулак кисть свободной руки, что та побелела. Чела закрыла глаза, губы ее задрожали, и я услышал, как она тяжело вздохнула. Когда она вновь открыла глаза, напряжение на ее лице почти исчезло.— Никто не придет вам на помощь, отец. Здесь все всего боятся.— Я знаю.— И особенно боятся моего брата, который ненавидит все живое на свете, — сурово произнесла девушка.Ван Хорн улыбнулся и осторожно отпустил ее руку.— С Богом, сеньорита. У меня много работы. Возможно, когда все утрясется, вы меня вновь навестите.Чела молча повернулась и пошла обратно к машине. Я хмуро посмотрел на Ван Хорна, а тот, не глядя в мою сторону, поднял с земли обломанную доску и бросил ее в огонь. Поняв, что он полностью ушел в себя, я направился к «мерседесу». Неожиданно мимо меня в сторону костра, где стоял Ван Хорн, пробежала Чела. Я помог Яношу забраться в машину и, сев за руль, нащупал ногой педаль.— Что ты об этом думаешь? — спросил я его.— Потрясающий актер! Похоже, он почти верит в то, что говорит.— А если он действительно верит или, по крайней мере, начинает в это верить?— Черт возьми, будет весьма забавно, сэр, — противно хихикнул он.Я не понял, что Янош хотел этим сказать. Времени на расспросы у меня не хватило, так как в этот момент около машины появились Чела и Ван Хорн.— Я попросила отца Ван Хорна посетить завтра утром нашу гасиенду, — сказала она. — Хочу, чтобы он встретился с моим отцом. Вы не будете так любезны, джентльмены, захватить его с собой?— С удовольствием, сеньорита, — ответил Янош. — Должно быть, эта маленькая церквушка производила когда-то более приятное впечатление.— Ей более двухсот лет, — уточнила Чела. — Построена в честь благословенного Мартина из Порреса, весьма почитаемого в этих местах. Знаете, его мать была индианкой.— Да, конечно, — ответил я. — Только вчера отец Ван Хорн поведал нам о нем. Из его рассказа следовало, что Мартин был интересной личностью.Мне не совсем было понятно, почему вдруг нахмурился Ван Хорн. Вероятнее всего, упоминание имени святого его насторожило.— Что, церковь носит его имя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23