Но если для грузовиков узкая дорога – не помеха, то что говорить об «Оуэне Моргане»? Ширина корпуса, насколько я помнил, около одиннадцати футов, на поворотах может не пройти.
Я поделился с этим Шелленбергом, который, кивнув, сказал:
– Все, что будет мешать, – снесем, но сначала вытащим шлюпку.
Ангар был построен из бетонных панелей. Шелленберг послал с полдесятка саперов во главе со Шмидтом внутрь; вооруженные десятифунтовыми кувалдами, они разнесли панели задней стены, потратив на это не более двух-трех минут.
И вот шлюпка «Оуэн Морган» уже стояла на виду у всех, гладкая и красивая, окрашенная в голубой и белый цвета, показывая своей ухоженностью, на что способны руки заботливого Эзры. Но она сидела на своих салазках уже пять лет – пять лет без моря! Когда я, подталкиваемый толпой, подошел поближе, то впервые задумался: что, если она не оправдает надежд?
Времени для сомнений уже не было, и Эзра принялся за дело. Он стал показывать, где закрепить тросы. Ко мне, проталкиваясь сквозь толпу, подошел Фитцджеральд.
– Дела идут, а? – сказал он с улыбкой. – Чудесное зрелище, ей-богу, сам не ожидал. Вы только посмотрите на лица людей!
Он был прав. Настроение толпы изменилось, появилось больше улыбок, чем я замечал прежде, всех охватило приятное возбуждение.
Салазки обвязали канатами, руки добровольцев ухватились за них. Фитцджеральд, держась за канат, обернулся ко мне с сияющим лицом и крикнул:
– Тянем все, Морган, каково? Ей-богу, самое лучшее дело из всех, что мне довелось делать.
Именно этого ему не хватало, этого жаждала его душа – единения человеческих существ, величественного самопожертвования, совместной работы во имя достойной цели. Совсем не похоже на войну, где с виду все вместе, а на деле – каждый за себя, и вовсе ничего общего с каторжным трудом во вражеском плену.
В полной готовности, с командой и такелажем на борту «Оуэн Морган» весил пятнадцать тонн, но и сейчас вес был слишком велик, чтобы легко протащить его по узкой дороге. Когда шлюпка выдвинулась наружу, толпа издала восторженный крик, но сразу же стало ясно, что ей ни за что не развернуться в узком проходе.
– Дом на углу! – крикнул Эзра. – Ломайте его!
С полета человек набросились на дом с ломами, кирками, лопатами и кувалдами; когда в тесноте и давке пробили переднюю стену, несколько человек получили незначительные ушибы от обвалившихся камней. И снова – подъем; шлюпка, легко огибая поворот, прошла в следующую улочку, где был угловой сад за пятифутовой стеной.
Шелленберг атаковал стену с другой группой людей, и к тому времени, как мы добрались туда, она была разрушена до основания.
Теперь возникла новая трудность – крутизна дороги, ведущей к дому Сеньора. Дорогу размыло обильным дождем, и ее поверхность была так разбита, что грузовики нельзя было использовать. Они порожняком ехали впереди, а мы ухватились за канаты и тянули шлюпку волоком. Поскальзываясь, мужчины неистово ругались; не обошлось без потерь – один человек истошно выл, салазки съехали на сторону, и полозом ему раздробило ногу.
Наверное, ему оказали помощь, но останавливаться времени не было. Мы вынуждены были непрерывно двигаться. Уцепившись за канат, я шел спиной вперед, с усилием передвигая ноги шаг за шагом, и видел в отдалении форт Виктория, а за ним – пролив Ла-Манш. Зрелище было безрадостное: высокие волны с крутыми гребнями, огромные потоки пены, брызги плотные, как пелена тумана, гонимые завывающим ветром. Нетрудно было догадаться, что нас ждет там.
Мы поравнялись с домом Сеньора; из ворот хлынула толпа встречающих. Медицинский персонал, больные – все устремились помогать, вставали под канаты, искали место. Поразительно! Люди словно опьянели от желания быть полезными – многие из них впервые в жизни сознательно включились в общее дело и знали, чему служат.
Здесь находились Падди Райли и Симона, одетая в солдатскую шинель. Грузовики стали разворачиваться, мы бросили тянуть. Тросы закрепили к грузовикам. Я стал пробираться к Симоне, но Штейнер оказался около нее раньше. Она схватила его за руки и смотрела на него с таким выражением на лице, которое я видел лишь однажды, и было это очень давно – тогда оно было обращено ко мне. Я отвернулся. Тросы натянулись, и грузовики медленно двинулись вперед.
Теперь дело пошло легче. Люди шли по бокам, придерживая шлюпку на поворотах, отскакивая в сторону, когда она начинала угрожающе качаться на своих салазках. Общее возбуждение достигло точки кипения, когда мы миновали взлетно-посадочную полосу; теперь путь лежал под гору, к Шарлоттстауну.
Мы подвели шлюпку ближе к грузовику, чтобы ее нос касался заднего борта, и тронулись вниз, держась за тросы, чтобы она, упаси Боже, не свалилась. Грузовик несколько раз ехал юзом, скользя на мокром булыжнике мостовой и увлекая за собой салазки, так что корму заносило в сторону, а люди кидались врассыпную. По пути шлюпка здорово ободралась, краска с бортов летела клочьями; несколько магазинных витрин мы вдребезги разнесли. Но вот, наконец, повернули за последний угол и увидели внизу бухту.
То, что произошло потом, было разрядкой общего напряжения. Приблизившись к пирсу, мы сняли шлюпку с грузовика и на руках отнесли вниз по сходням нижней пристани. В дальнем конце, у южного причала, пологий каменный спуск уходил под воду. Штейнер и бранденбуржцы поднялись на борт, а мы общими усилиями спихнули шлюпку на воду и сразу отшвартовали.
Шлюпка на плаву. Она гулко бьется бортом о причал. Не могу поверить. Все как прежде. Все вроде бы как прежде.
* * *
Шелленберг распорядился прикатить из склада бочки с бензином, и они с капитаном Варгером проследили за заправкой баков. Великий миг настал. Эзра запустил моторы – они завелись с ходу, хотя молчали много лет. Эзра ухаживал за ними, как за грудными младенцами.
Напомню: «Оуэн Морган» – моторная спасательная шлюпка типа «Ватсон». Длина – 41 фут. Разделена на восемь водонепроницаемых отсеков и заполнена 145 воздушными емкостями. У нее два винта, приводимые в движение двигателями по 35 лошадиных сил, причем каждый двигатель – водонепроницаемый: он будет работать, даже если машинное отделение зальет. Скорость – восемь узлов, обычная команда – восемь человек. В шторм она может принять на борт пятьдесят человек. Имеет два кокпита, катапульту для троса и прочие полезные штуки.
Вместе с Эзрой нас было одиннадцать человек. На три больше, чем надо, однако это неплохо, учитывая недостаток опыта у большинства. Эзра выдал каждому желтый дождевой плащ и спасательный жилет – казенное имущество Королевского общества спасения на водах. В момент отправки, смею сказать, вид у нашей команды был вполне уставной.
Я был помощником рулевого и передавал команды Эзры. Мы отшвартовались и отошли от пристани. Штейнер взял на себя обязанности впередсмотрящего, а Фитцджеральд – матроса у лебедки. Когда он прошел на корму и нашел меня в кокпите, глаза его сияли.
Он сказал что-то и улыбнулся, но слов я разобрать не смог, так как их отнесло ветром. Бедный Фитц, он не знал, на что идет. Никто из них не знал.
Глава 14Крушение «Гордости Гамбурга»
Люди, с которыми я, говорил позже, те, кто наблюдал все с берега, уверяют, что ничего подобного никогда не видели. Я им верю. Когда мы вышли за волнолом, ветер достиг ураганной силы, и море штормило вовсю: высота разгулявшихся волн доходила – на глазок – футов до сорока; взлетая на гребень, мы словно стремились к небу, а скатываясь в ложбину, низвергались очертя голову в ад.
Одолеть подъем на гребень волны казалось невозможным, шлюпка застывала, потом мы вновь оказывались наверху, тяжкая водяная гора прокатывалась под днищем, винты бешено крутились на воздухе, и снова мы стремглав летели вниз по водяному склону, вцепившись в леера и замирая сердцем.
Варгер наблюдал с волнолома: много лет спустя он рассказывал мне, что каждый раз, когда мы исчезали, он не чаял увидеть нас вновь.
Я видел страх на лицах людей вокруг меня. Нас постоянно захлестывало огромными зелеными массами воды с носа до кормы, приходилось буквально бороться за жизнь.
Хагена смыло за борт огромным накатом, однако в следующее мгновение другой накат вернул его обратно. Фитцджеральд и Грант втащили Хагена в кокпит – лица его я никогда не забуду.
Эзра прокричал из иллюминатора ходовой рубки:
– Проследи, чтобы все обвязались страховочными леерами! Толку от них мало, но хуже не будет!
Мне надо было подумать об этом раньше. Штормовые леера обычно не используются спасателями. Я стал пробираться по шлюпке, проверяя, чтобы каждый был обвязан. Штейнер находился в носовом кокпите вместе с Ланцем, Обермейером и Шрейбером. Ланца все время тошнило, хотя при таком обилии воды это не имело значения, а Шрейбер был скован страхом. Храбрость – вещь относительная. Было ясно, что ему море невмоготу. И все же он вел себя достойно.
Команды Эзры я кричал на ухо Штейнеру. Он кивал, давая понять, что расслышал, затем двинулся проверить штормовой леер Шрейбера. А я стал пробираться обратно к кормовому кокпиту, где были остальные; на пути зачалился у иллюминатора рубки, чтобы поговорить с Эзрой. Мы были уже на удалении четверти мили от волнолома, когда разразилось бедствие.
Все произошло стремительно и без видимых причин. Замерев на гребне волны и, соответственно, потеряв управление, шлюпка получила мощный заряд ветра в палубную надстройку, удар волны в скулу правого борта – и перевернулась. Я вцепился в раму иллюминатора рубки и успел услышать только чей-то отчаянный вопль и рев осатаневшего моря.
Весь мир превратился в сплошную зеленую водную массу, накрывшую меня, как стакан муху; соль попала в глаза и рот, заполнила ноздри, навалилась тяжесть – невыносимая. Мы наполовину ушли под воду, но продолжали двигаться вперед, поскольку двигатели в водонепроницаемых отсеках не прекращали работать ни на миг. Я начал захлебываться, но мне удалось пробиться на поверхность, и я тут же набрал полные легкие воздуха. Шлюпка стала медленно выправляться.
Я увидел: Эзра – на своем месте, стоит без зюйдвестки и удерживает штурвал, рот его широко открыт, он орет что есть мочи. Я поискал взглядом остальных.
Фитцджеральд – на месте, вместе с Грантом и Хагеном, а Уолласа нет. Мы взмыли на гребень очередной волны. Я бросил взгляд за борт и заметил на зелени воды что-то желтое, потом еще что-то такое же. Я пробрался к переднему кокпиту и обнаружил, что Шрейбера тоже нет, а его леер оборван. Сделать мы ничего не могли. Я обернулся назад, успел заметить мелькнувший желтый спасательный жилет, и мы снова рухнули в пучину.
Чтобы уцелеть в штормовом море, человеку нужен не только спасательный жилет, нужно чудо, а я уже давно перестал верить в чудеса.
* * *
Все, что я запомнил потом, – это попытки уцелеть самому. Огромные волны били по борту так, что оба кокпита залило водой. Оставалось лишь уповать на Эзру и молиться.
Мы были в хороших руках. Как я уже говорил, выход на маломерном судне в штормовое море – безнадежная игра со смертью, но Эзра в этой игре умел выигрывать лучше и чаще многих спасателей.
Такой неимоверно ужасной была погода, такой неимоверно плотной была пелена дождя и брызг, влекомая сильным ветром, что ни разу нам не удалось ясно увидеть цель пути. Минут через двадцать после того, как мы сами чуть не пошли на дно, шлюпка вновь застыла на гребне огромного вала, и мы увидели Остроконечные скалы ярдах в трехстах.
Дела «Гордости Гамбурга» были плохи. Корма ушла под воду. Волны перехлестывали через оба борта и палубу на высоте двадцати футов. «Гордость Гамбурга» была старой посудиной: высокая, как башня, прямая дымовая труба, прямой форштевень, корма с глубоким подзором. Палубные надстройки сильно пострадали, капитанский мостик был наполовину снесен, на шлюпбалках раскачивалась одна-единственная спасательная шлюпка, которая могла быть нам, только помехой, если бы мы попытались подойти к борту.
Я все думал, почему ее никто не догадался обрубить, и словно забыл о том, какая паника охватывает людей на борту терпящего бедствие судна.
В архивах Королевского общества спасения на водах можно прочитать официальный отчет о происшедшем, поскольку Эзра представил свой доклад при первой возможности: «Оуэн Морган» был приписан к обществу, и капитан должен был отчитаться о спасательной операции согласно заведенному порядку, который никакая война не могла отменить.
Если коротко, то вот как было дело. Меняя обороты двигателя в пределах шестьсот – семьсот в минуту, Эзра заметил, что может держать курс строго против течения отлива, которое, как он прикинул, было около шести узлов. У него не было выбора, кроме как зайти по правому борту попавшего на риф судна.
Положение осложнялось не только тем, что волны били судно в правый борт, но и спасательной шлюпкой, которую кто-то, очевидно, пытался спустить на воду и которая теперь свисала с кормовой шлюпбалки.
На палубе находились люди, цеплявшиеся за что попало. Их было не так много, как я ожидал. Лишь позже я узнал, что двадцать три человека из сорока восьми уже погибли, включая капитана. Некоторых смыло за борт, когда судно налетело на скалы, другие утонули, когда единственная спасательная шлюпка, которую удалось спустить на воду, почти мгновенно была разбита бушующим морем.
В средней части судна имелась веревочная лестница, по которой надо было спускаться по одному, чтобы спрыгнуть к нам. Но как только Эзра сделал заход и попытался удерживаться у борта, свисавшая шлюпка закачалась и замолотила по веревочной лестнице – она раздавила бы всякого, кто попробовал бы спуститься.
Эзра снова отошел и стал удерживать «Моргана» на некотором расстоянии от судна.
– Надо убрать эту чертову галошу, чтоб не мешала! – крикнул он.
Штейнер стоял рядом со мной. Зюйдвестки на его голове уже не было, а по лицу стекала морская вода. Он заскочил в кокпит и вытащил оттуда топор.
– Заходи снова, Эзра! – крикнул он. – Попробую забраться на лестницу!
Эзра не стал спорить: надо было действовать без промедления. Повинуясь его руке, «Морган» сманеврировал и пристроился к борту «Гордости Гамбурга»; накатила огромная волна, подхватила нас и подняла почти вровень с бортовым ограждением; Штейнер прыгнул на веревочную лестницу. Волна отхлынула, мы рухнули футов на пятнадцать, ударившись о корпус. Меня отбросило в кокпит. Поднявшись на ноги, я увидел над головой карабкающегося через леер Штейнера.
В то же мгновение висящая шлюпка резко осела; одно из весел, упав на рулевую рубку, отскочило и плюхнулось за борт. Я невольно вскрикнул, увидев, как разошлись шлюпочные тали; шлюпка полетела вниз, а люди кинулись врассыпную.
Шлюпка с грохотом ударилась о крышку рубки, заскользила к левому борту и повисла на ограждении. Повсюду разлетелись весла и обломки, а Эзру сбило с ног.
Новая волна саданула нас о корпус «Гордости Гамбурга»; я, крикнув Фитцджеральду и Гранту, схватил топор и кинулся расчищать гору обломков. Мы боролись, как безумные, стараясь сбросить разбитую шлюпку с нашей палубы, пока не поздно. А еще чуть-чуть – и было бы поздно. И вновь – огромная волна, и вновь – удар по корпусу; пришедший в себя Эзра пустил двигатель на полную мощность и переложил штурвал. Я упал, потеряв равновесие, но от резкого разворота груда обломков съехала с нашей палубы за борт. То, что осталось, соскользнуло с левой стороны носовой части, и мы отвернули в сторону.
Эзра, Грант и я в суматохе ободрались до крови. Фитцджеральда вроде бы не задело; наши взгляды встретились, он, хохотнув, крикнул:
– А ну, давайте! Чего мы ждем?
У Эзры была рваная рана на лбу. Он спокойно обтер кровь и, показывая рукой сквозь иллюминатор рубки, сказал:
– Манфред, похоже, навел порядок. Заходим и забираем их как можно быстрее, Оуэн. Гляди в оба!
Он развернулся с подветренной стороны по приливному течению и подошел к правому борту «Гордости Гамбурга» так, чтобы течение подвело нас вплотную. По веревочной лестнице спускались двое; высота была приличная, но, как только налетела новая волна, она подняла нас вровень с их бортом. Ланц и Фитцджеральд подстраховали обоих, когда те прыгнули.
Один был матрос, другой – артиллерист. Они забились в носовой кокпит. Как только очередная волна ударила нас о корпус «Гордости Гамбурга», еще трое стали спускаться по лестнице.
Я мельком увидел Штейнера, наклонившегося через леер, махнул ему, и тут первый из троих спрыгнул. Грант поймал его и толкнул вниз, в кокпит.-Второй заколебался, затем прыгнул, но поздно – мы опустились футов на пятнадцать вместе с волной, и он с воплем свалился на рулевую рубку, а оттуда на палубу.
Когда Грант и Ланц оттаскивали его в кокпит, он был без сознания. Третий уцепился за лестницу обеими руками и не выпускал ее даже тогда, когда мы поднялись вровень с ним и достаточно долго держались в таком положении, так что можно было без труда переступить через наш леер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21