На следующем канале показывали порнографический фильм. Гоша вспомнил полемику в прессе, что считать эротикой, а что порнографией, и засмеялся. Здесь была самая черная порнография, сомневаться не приходилось. Стало противно, и Гоша переключился. «Лебединое озеро». Чудесный балет, волшебная музыка, но «Лебединое озеро» всегда показывали, когда умирал кто-то из советской верхушки, и Гоше не захотелось его смотреть, он выключил телевизор. Надо поспать.
Он уснул и во сне пошел по какому-то бесконечному коридору, и слышал голос, скучно читающий что-то:
— Комплекс неполноценности. Робость. Стесненность в общении. Скованность. Отсутствие решительности, склонность к колебаниям в самых незначительных вопросах. Сомнения.
Голос знакомый, очень знакомый, Гоша силился вспомнить, где и когда он слышал этот голос, и не мог. А коридор неожиданно кончился, и в стене оказалась тяжелая дверь, Гоша с трудом открыл ее и отпустил. Дверь захлопнулась со страшным грохотом, и Гоша проснулся, сел. За стеной бубнил мужской голос. Это же у Арины! Гоша впрыгнул в туфли и выскочил в коридор. Дверь номера Арины была распахнута, и в коридор падала полоса света. Мужской голос произнес:
— Одевайтесь. Живо!
Гоша подкрался к двери, осторожно заглянул. В коридорчике спиной к нему стоял рослый омоновец в камуфляжной форме, в бронежилете и черной шерстяной маске. Второй точно такой же находился в комнате. В опущенной руке первого был тяжелый пистолет. Гоша подошел, резко выхватил из свисающей руки пистолет, с силой толкнул омоновца, тот налетел на второго.
— Руки! — приказал Гоша, и омоновцы послушно подняли руки, глядя в черное отверстие ствола наведенного на них пистолета. Глаза у них были круглые. — Оружие на пол! Медленно! — Омоновцы медленно разоружились, отстегнули резиновые дубинки, ножи, сложили. — Ногой толкни ко мне! — Один из омоновцев подтолкнул оружие, Гоша отшвырнул дубинки в коридор, подхватил второй пистолет, засунул за пояс. — Арина, простыни! — Арина сначала не поняла, потом быстро сорвала простыни с постели, протянула Гоше. Он покачал головой. — Ему. Ты! Вяжи приятеля! Быстро! За спину вяжи, за спину! Да потуже! — Омоновец подчинился, — Пошевеливайся! Арина, одевайся! — Арина быстро оделась. Первый омоновец кончил связывать второго и выпрямился. — На пол! — приказал ему Гоша. — Лицом вниз, руки за спину. Арина, свяжи ему руки. — Арина трясущимися руками кое-как связала второму руки. — А теперь — встать! — Омоновцы неуклюже поднялись. — Лицом к стене!
Гоша подошел к одному, размахнулся и с силой ударил по затылку рукоятью пистолета. Омоновец рухнул.
— Не надо, — жалобно попросил второй, кося глазами в съехавшей набок маске.
— Заткнись! — процедил Гоша и оглушил его. Проверил узлы, подтянул, снял с омоновцев ремни, взял нож и располосовал у обоих штаны. Вдруг у одного затрещала рация, заговорила что-то неразборчиво. Гоша вытащил рацию из кармана, положил на пол, с силой стукнул ногой. Рация умолкла. Гоша засунул второй пистолет за пояс, выпустил рубашку из брюк, прикрыл. Рубашка под брюками оказалась мятой.
— Зачем ты их… бил? — спросила Арина. Она стояла, прижав ладони к щекам, и с ужасом смотрела на Гошу.
— А как иначе? Они через две минуты развязались бы. Идем, быстро!
Он выглянул в коридор, там было пусто. Он взял Арину за руку, повел. Портье за столом не оказалось. Они спустились в вестибюль. Возле двери на диване спал швейцар. Дверь оказалась заперта — металлические плоские ручки схвачены скобой, скоба закрыта висячим замком. Гоша растолкал швейцара.
— Откройте дверь.
— Не положено, — ответил швейцар, протирая глаза.
— Откройте дверь! — Гоша повысил голос, вытащил пистолет.
Швейцар скосил глаза, охнул и побежал открывать. Он мучительно долго возился, руки у него тряслись. Наконец он совладал с замком, и Гоша и Арина выскочили на улицу. Возле гостиницы стоял желтый «Уазик» с потушенными фарами, водитель спал, положив голову на рулевое колесо.
— Пошли, — шепотом сказал Гоша, а когда они, крадучись, свернули за угол, скомандовал:
— Бежим! — Они побежали, Арина на высоких каблуках отставала. — Быстрее, быстрее! — торопил Гоша.
Они свернули в подворотню, побежали по грязному двору, уставленному мусорными баками. Под ногами шуршала бумага. Выскочили на улицу, пробежали несколько кварталов, остановились.
— Эй, — послышалось вдруг из ближайшей подворотни. — Идите сюда.
Гоша вытащил пистолет, спрятал за спину, заглянул в темный проем.
— Да идите, идите, не бойтесь.
От стены отлепилась темная фигура. В призрачном свете далекого фонаря Гоша разглядел высокого и тощего парня, одетого в джинсовый костюм и бейсбольную кепочку с длинным козырьком. Вдали послышалось завывание сирены, и Гоша решился. Они подошли к парню.
— Идите за мной, — сказал парень. — Вас повсюду ищут. Я вас спрячу.
Он повел их задними дворами, сквозь какие-то лазы, калитки, два раза им пришлось перелезать через забор, пробираться среди гор рухляди, петлять по мерзким запущенным закоулкам, и все это в неясном свете занимающегося утра. Наконец парень остановился.
— Передохнем, — сказал он. Он дышал хрипло, в груди у него булькало, он закашлялся, кашлял долго, мучительно. Потом сплюнул, повернул к ним потемневшее лицо. — Зараза, — выругался он, стукнув себя в грудь. — Дыхалки совсем нет. Надо бросать курить. — Он вытащил пачку сигарет, сунул в рот одну, предложил им. Гоша отказался, а Арина неожиданно взяла дрожащими пальцами. Парень чиркнул спичкой, дал ей прикурить, прикурил сам, и Гоша успел разглядеть его лицо. На вид ему было не больше двадцати, лицо покрыто юношеским пушком, на подбородке — родинка величиной с копеечную монету. — Меня зовут Кит, — сообщил парень, глубоко затягиваясь и выпуская дым тонкой струей. — Вообще-то мое имя Костя, но вы зовите меня Кит. Меня все так зовут.
— Слушай, Кит, — сказал Гоша, — а почему ты решил, что нас ищут?
— А как же? Ведь это вы отобрали у официанта в «Забегаловке» пистолет? И в гостинице шухер учинили тоже вы. Ваши приметы передали по радио. Вот, — он отцепил от пояса милицейскую рацию, щелкнул тумблером, и рация заговорила злым мужским голосом что-то непонятное. Кит выключил рацию, прицепил на место. — Вы ребята крутые, да? Люблю крутых ребят, ух! Официанта этого, его же все ненавидят, сволочь он, вот кто. Я же говорю. Здорово ты его, так и надо. И в гостинице тоже. Двоих омоновцев уделал. Это ж надо, а?
— Значит, они быстро очухались, — пробормотал Гоша.
— Что? Ну да, они живучие, мозгов-то в башке нету. Теперь вас будет брать целый взвод, а то и вся рота. Не люблю я их. Да их никто не любит. Как же это можно — любить их? Они… Вот вчера, например, на соседней улице — слыхали? — подлетают это на «воронках», высыпаются и ну палить. А в кого? А в прохожих. Это у них называется операция. Банду это они берут, называется. А какая банда, где? Никакой банды и нету. Кольку нашего так и шлепнули. И концов не сыщешь. Да вы не бойтесь, пересидите у нас денек, а к вечеру ваше дело объявят закрытым и можете идти на все четыре, хоть в Думу, это, как его, баллотироваться. Ха-ха-ха! Ладно. Отдышались? А теперь тихо-тихо пойдем, чтоб не разбудить соседей. За мной.
Он увлек их в темный, провонявший кошками подъезд по лестнице на второй этаж, остановился перед обитой дерматином дверью, достал ключ, открыл, приложил палец к губам. За дверью было совершенно темно, они постояли немного, и Кит потянул Гошу за руку. Долго шли по коридору.
— Сюда. Только не наступите на спящих.
Они вошли в душную комнату, остановились за порогом, пригляделись. Через грязное окно в противоположной стене пробивался слабый утренний свет. Мебели никакой в комнате не было, если не считать единственного стула в углу, заваленного одеждой, а на полу на матрацах вповалку лежали… совершенно голые мужчины и женщины. Кто-то завозился, застонал спросонья, что-то пробормотал.
— Пристраивайтесь вот здесь, в уголке, — прошептал Кит.
Они сели. Кит вышел, тихо притворив дверь.
— Гоша, — шепнула Арина. — Что это?
— Люди.
— Вижу, что люди. Почему они голые?
— Почему бы и нет? — Гоша пожал плечами. — Жарко здесь, вот и голые. Их тут человек десять, не меньше. Жарко. А окно закрыто.
— А почему они его не откроют?
— Не знаю. Может быть, оно не открывается.
Сидеть было неудобно, живот резали рубчатые рукояти пистолетов. Рядом кто-то заворочался, к ним приблизилось женское лицо, не женское даже, а девчоночье, обрамленное белесыми волосами.
— Новенькие? — спросило лицо мятым голосом. Они промолчали. Лицо скривило губы. — А ты мне нравишься, — заявила девчонка, глядя на Гошу. — Иди ко мне.
Она развернулась, показывая все свои не очень пышные прелести. На вид ей было лет пятнадцать, не больше.
— Ну что же ты? Иди.
Гоша не двигался, тупо глядя на нее.
— Ну? — она выгнула спину, призывно протянула руки.
— Я… — Гоша замялся. — Я с малолетками дела не имею.
— Обидеть хочешь. А зачем? А может, ты импотент?
— Сама ты импотент!
— Я импотентом быть не могу, — радостно сказала девчонка. — Конструкция не та.
— Обида за обиду, — сказал Гоша. — Слушай, отстань, а? Мы не новенькие. Мы здесь случайно.
— А-а, — протянула девчонка, — Так бы и сказал. Тебя Кит привел, да? Вот ведь не спится ему, шляется по ночам. Он у нас спит всего два часа в сутки, и только вечером. Приляжет, вздремнет и — как огурец. Эй, Ник, — она толкнула соседа локтем. — Просыпайся, займемся делом. — Ник что-то промычал. — Спит, — презрительно сказала девчонка. — Мужчины нынче хлипкие стали, больше спят, чем любят. — Она картинно потянулась, поглядывая на Гошу. Потом сделала вид, что только сейчас заметила Арину:
— Ба! Да ты не один, с подружкой. Может, ты подружки стесняешься? Так пойдем в ванну, помоемся вместе. Ха-ха! Если горячая вода есть. А зачем нам вода? Мы и без воды справимся, — она оскалила зубы и показала язык. — Ладно, не буду.
Гоша покосился на Арину, та, не отрываясь, смотрела на девчонку, и в глазах ее была паника. Тут дверь открылась, и вошел Кит, присел рядом.
— Нате вот, — протянул краюху хлеба. — Выпросил у соседа. Вы, наверное, жрать хотите. Берите, берите.
— Слушай, Кит, — сказала девчонка. — Кого это ты привел?
— А, Белка, — добродушно сказал Кит. — Проснулась уже?
— Угу. Разглядываю вот их. Между прочим, этот, — она указала пальцем на Гошу, — не поддается на мои чары.
— Да ты что? — Кит сделал круглые глаза, растопырил пальцы, жестикулируя. — Какие чары? Знаешь, кто они? Это те крутые ребята, которые отобрали у Киселя пистолет.
— Ну?! — Белка вскочила на четвереньки, уставилась на Гошу.
— Вот тебе и ну! Они еще в гостинице двух жлобов-омоновцев уделали.
— Ну?!
— Ну. Я же говорю. Их теперь вся милиция ищет.
— Так им, гадам, и надо! — зло сказала Белка. — Кольку моего убили… гады! — она всхлипнула. — Я на каратэ хожу, — сообщила она. — Уже кое-что знаю. Вот научусь как следует, тогда пусть только попадется мне кто. Уделаю! Ты каратист? — спросила она Гошу.
— Нет.
— Как же ты тогда их?
Гоша пожал плечами.
— Да так. Сподобился как-то.
— Молоток! — кивнула Белка. — Это ты молоток, без каратэ. Надо же, а. А эта сволочь — Кисель, ты его побил?
— Времени не было.
— Жаль. Ну ничего. Я сама с ним разберусь. — Она сжала маленькие кулачки. — Я ему портрет разукрашу, я ему тыкву так уделаю, он долго на нее шапку не натянет.
— Этот Кисель, — сказал Кит, — был раньше нашим, а потом нас продал. Спасибо, добрые люди предупредили, насилу улизнули.
— А что будет, если вас поймают? — поинтересовался Гоша.
— Не знаю, — Кит пожал плечами, — расстреляют, наверное.
— За что? — ахнула Арина.
— Мы — сексуалисты, — сказал Кит, — Только не путайте с гомосексуалистами, этих мы сами не любим. Да. Свободная любовь. Слыхали? — Арина кивнула. — Ну вот. Нас никто не любит, ну и мы платим тем же. Я же говорю.
— Неужели вот за это можно расстрелять? — поразилась Арина.
— Да ты что, с луны упала, что ли? Они безвинных стреляют, а для нас устроят показательную казнь, с помпой, с рекламой. В назидание другим, значит. Я же говорю.
— А соседи? — спросил Гоша. — Тоже сексуалисты?
— Соседи? — Кит улыбнулся. — Нет. Соседи — добропорядочные граждане. Нас они не выдадут, потому что у нас они вот тут. — Кит показал жилистый кулак. — Они все тут побывали, и у нас есть фотографии. Соседи не выдадут, им еще жить не надоело. Я же говорю. Белка, да ты накинь что-нибудь, неудобно, гости все-таки.
Белка послушалась, прикрылась простынею.
Между тем совсем рассвело, и в комнату пробрался пыльный солнечный луч, осветил выбеленную стену. Сексуалисты начали просыпаться, ворочаться, переговариваться. Кит посмотрел на часы.
— Полшестого, — сообщил он, — Сейчас мы все уйдем, вы останетесь одни. Можете отсыпаться.
— Жалко, что мне на работу. Я бы тебя соблазнила, крутой парень, — Белка встала, отбросила простыню, подошла к Гоше вплотную, у него захватило дух.
— Белка, — укоризненно сказал Кит. — Я же говорю.
— Ладно, ладно, — усмехнулась Белка. — Я бы прогуляла, но у меня начальник — сволочь, уволит сразу же. Я же говорю, — передразнила она Кита и показала ему язык. Кит улыбнулся.
— Не обращайте на нее внимания.
— Как это? — возмутилась Белка. — Как это не обращайте внимания? А ну извинись!
Кит обнял ее за талию и чмокнул в живот.
— То-то, — сказала Белка. Она подошла к стулу и стала искать свою одежду. Сексуалисты все были молодыми, среди них оказалось много подростков. Они одевались, перебрасываясь шуточками, и не обращали внимания на посторонних. Парни шлепали девушек по задам, кто-то спрашивал: «Кто взял мой лифчик?», другой гудел: «Сойди с моих штанов, вертихвостка!»
— Дурдом, — тихо сказал Гоша. Арина кивнула.
— А? — спросил Кит.
— Да это я так, — отмахнулся Гоша.
— Ну. Мне придется вас закрыть. В коридор вам выходить не стоит, соседи могут донести, я же говорю, так что насчет туалета… Во! Я принесу вам ведро.
Он убежал, а Гоша подумал, что скорее он лопнет, чем будет делать в ведро при Арине. Сексуалисты, гомоня, разошлись. Белка, уходившая последней, послала Гоше воздушный поцелуй. Гоша отвернулся, Белка хихикнула.
— Дурдом, — повторил Гоша. Пришел Кит, поставил помятое жестяное ведро в углу, виновато улыбнулся. Арина вздохнула.
— Я пошел, — сказал Кит. — Будьте как дома. Так я вас запру?
Гоша кивнул, и Кит удалился. Щелкнул замок. Гоша поднялся, размял ноги, сделал из матрацев два ложа и пригласил Арину лечь. Они легли. Гоша подумал о Белке и со стыдом признался себе, что не будь рядом Арины, Белка его соблазнила бы. Он мысленно плюнул, обругал себя последними словами. Но он просто не мог не думать о Белке, это было выше его сил. Он открыл глаза, встряхнул головой. Бесполезно. И тогда он сдался и стал думать о Белке, и перед глазами стояла она, обнаженная, зовущая, насмешливая. Как она подошла к нему вплотную… И какие у нее красивые ноги… О! Уснуть бы скорее. И сон пришел, и во сне они с Белкой шли по бесконечному светлому коридору, взявшись за руки, и она была в восхитительном белом платье и счастливо улыбалась. Все было бы чудесно, если бы над ухом не бубнил назойливый голос: «Робость — девятнадцать процентов. Стесненность в общении — двадцать семь процентов. Скованность — двадцать восемь процентов. Отсутствие решительности, склонность к колебаниям в самых незначительных вопросах — двадцать процентов. Сомнения — двадцать два процента». Они подходили уже к торцовой двери, и Гоша уже взялся за ручку, как голос замолчал на минуту и добавил: «Эффективность — двадцать три целых, две десятых процента», и умолк окончательно. Гоша с трудом открыл дверь, Белка проскользнула в проем, и дверь захлопнулась. Гоша навалился на нее, но тщетно. Он стучал кулаками, пинал ногами, бросался всем телом…
— Гоша! Гоша, что с тобой? Гоша…
Он открыл глаза. Над ним склонилась Арина.
— А? Что? Я, кажется, заснул.
— Ты кричал и метался. Приснилось что-то нехорошее?
— Да, пожалуй. Ффу-у! Который час? Уже три… Ты поспала? Хорошо.
Он откинулся на матрац, закрыл глаза. Белка ушла в какую-то дверь, в которую он никак не может пройти. Почему? Он почувствовал, что никогда больше ее не увидит, и ему сделалось так тоскливо, что захотелось завыть. Он сжал кулаки. Что же это? Он влюбился в проститутку? Стоп, никакая она не проститутка, проститутка получает деньги, а Белка… Для чего же она здесь? Ну, не проститутка, так шлюха. Влюбился в шлюху. Банально. Пошло. Влюбился в шлюху. Интересно, почему мужчин так тянет к падшим женщинам? Почему он не влюбился в Арину, порядочную, правильную Арину, которая делает испуганные глаза, когда видит Белку и ей подобных? Ведь когда-то он так хотел с ней познакомиться, так тянулся к ней, а когда это желание исполнилось, вдруг потерял к ней интерес. Почему? Гоша долго лежал с закрытыми глазами и думал. Останусь здесь, дождусь Белку и уведу ее отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он уснул и во сне пошел по какому-то бесконечному коридору, и слышал голос, скучно читающий что-то:
— Комплекс неполноценности. Робость. Стесненность в общении. Скованность. Отсутствие решительности, склонность к колебаниям в самых незначительных вопросах. Сомнения.
Голос знакомый, очень знакомый, Гоша силился вспомнить, где и когда он слышал этот голос, и не мог. А коридор неожиданно кончился, и в стене оказалась тяжелая дверь, Гоша с трудом открыл ее и отпустил. Дверь захлопнулась со страшным грохотом, и Гоша проснулся, сел. За стеной бубнил мужской голос. Это же у Арины! Гоша впрыгнул в туфли и выскочил в коридор. Дверь номера Арины была распахнута, и в коридор падала полоса света. Мужской голос произнес:
— Одевайтесь. Живо!
Гоша подкрался к двери, осторожно заглянул. В коридорчике спиной к нему стоял рослый омоновец в камуфляжной форме, в бронежилете и черной шерстяной маске. Второй точно такой же находился в комнате. В опущенной руке первого был тяжелый пистолет. Гоша подошел, резко выхватил из свисающей руки пистолет, с силой толкнул омоновца, тот налетел на второго.
— Руки! — приказал Гоша, и омоновцы послушно подняли руки, глядя в черное отверстие ствола наведенного на них пистолета. Глаза у них были круглые. — Оружие на пол! Медленно! — Омоновцы медленно разоружились, отстегнули резиновые дубинки, ножи, сложили. — Ногой толкни ко мне! — Один из омоновцев подтолкнул оружие, Гоша отшвырнул дубинки в коридор, подхватил второй пистолет, засунул за пояс. — Арина, простыни! — Арина сначала не поняла, потом быстро сорвала простыни с постели, протянула Гоше. Он покачал головой. — Ему. Ты! Вяжи приятеля! Быстро! За спину вяжи, за спину! Да потуже! — Омоновец подчинился, — Пошевеливайся! Арина, одевайся! — Арина быстро оделась. Первый омоновец кончил связывать второго и выпрямился. — На пол! — приказал ему Гоша. — Лицом вниз, руки за спину. Арина, свяжи ему руки. — Арина трясущимися руками кое-как связала второму руки. — А теперь — встать! — Омоновцы неуклюже поднялись. — Лицом к стене!
Гоша подошел к одному, размахнулся и с силой ударил по затылку рукоятью пистолета. Омоновец рухнул.
— Не надо, — жалобно попросил второй, кося глазами в съехавшей набок маске.
— Заткнись! — процедил Гоша и оглушил его. Проверил узлы, подтянул, снял с омоновцев ремни, взял нож и располосовал у обоих штаны. Вдруг у одного затрещала рация, заговорила что-то неразборчиво. Гоша вытащил рацию из кармана, положил на пол, с силой стукнул ногой. Рация умолкла. Гоша засунул второй пистолет за пояс, выпустил рубашку из брюк, прикрыл. Рубашка под брюками оказалась мятой.
— Зачем ты их… бил? — спросила Арина. Она стояла, прижав ладони к щекам, и с ужасом смотрела на Гошу.
— А как иначе? Они через две минуты развязались бы. Идем, быстро!
Он выглянул в коридор, там было пусто. Он взял Арину за руку, повел. Портье за столом не оказалось. Они спустились в вестибюль. Возле двери на диване спал швейцар. Дверь оказалась заперта — металлические плоские ручки схвачены скобой, скоба закрыта висячим замком. Гоша растолкал швейцара.
— Откройте дверь.
— Не положено, — ответил швейцар, протирая глаза.
— Откройте дверь! — Гоша повысил голос, вытащил пистолет.
Швейцар скосил глаза, охнул и побежал открывать. Он мучительно долго возился, руки у него тряслись. Наконец он совладал с замком, и Гоша и Арина выскочили на улицу. Возле гостиницы стоял желтый «Уазик» с потушенными фарами, водитель спал, положив голову на рулевое колесо.
— Пошли, — шепотом сказал Гоша, а когда они, крадучись, свернули за угол, скомандовал:
— Бежим! — Они побежали, Арина на высоких каблуках отставала. — Быстрее, быстрее! — торопил Гоша.
Они свернули в подворотню, побежали по грязному двору, уставленному мусорными баками. Под ногами шуршала бумага. Выскочили на улицу, пробежали несколько кварталов, остановились.
— Эй, — послышалось вдруг из ближайшей подворотни. — Идите сюда.
Гоша вытащил пистолет, спрятал за спину, заглянул в темный проем.
— Да идите, идите, не бойтесь.
От стены отлепилась темная фигура. В призрачном свете далекого фонаря Гоша разглядел высокого и тощего парня, одетого в джинсовый костюм и бейсбольную кепочку с длинным козырьком. Вдали послышалось завывание сирены, и Гоша решился. Они подошли к парню.
— Идите за мной, — сказал парень. — Вас повсюду ищут. Я вас спрячу.
Он повел их задними дворами, сквозь какие-то лазы, калитки, два раза им пришлось перелезать через забор, пробираться среди гор рухляди, петлять по мерзким запущенным закоулкам, и все это в неясном свете занимающегося утра. Наконец парень остановился.
— Передохнем, — сказал он. Он дышал хрипло, в груди у него булькало, он закашлялся, кашлял долго, мучительно. Потом сплюнул, повернул к ним потемневшее лицо. — Зараза, — выругался он, стукнув себя в грудь. — Дыхалки совсем нет. Надо бросать курить. — Он вытащил пачку сигарет, сунул в рот одну, предложил им. Гоша отказался, а Арина неожиданно взяла дрожащими пальцами. Парень чиркнул спичкой, дал ей прикурить, прикурил сам, и Гоша успел разглядеть его лицо. На вид ему было не больше двадцати, лицо покрыто юношеским пушком, на подбородке — родинка величиной с копеечную монету. — Меня зовут Кит, — сообщил парень, глубоко затягиваясь и выпуская дым тонкой струей. — Вообще-то мое имя Костя, но вы зовите меня Кит. Меня все так зовут.
— Слушай, Кит, — сказал Гоша, — а почему ты решил, что нас ищут?
— А как же? Ведь это вы отобрали у официанта в «Забегаловке» пистолет? И в гостинице шухер учинили тоже вы. Ваши приметы передали по радио. Вот, — он отцепил от пояса милицейскую рацию, щелкнул тумблером, и рация заговорила злым мужским голосом что-то непонятное. Кит выключил рацию, прицепил на место. — Вы ребята крутые, да? Люблю крутых ребят, ух! Официанта этого, его же все ненавидят, сволочь он, вот кто. Я же говорю. Здорово ты его, так и надо. И в гостинице тоже. Двоих омоновцев уделал. Это ж надо, а?
— Значит, они быстро очухались, — пробормотал Гоша.
— Что? Ну да, они живучие, мозгов-то в башке нету. Теперь вас будет брать целый взвод, а то и вся рота. Не люблю я их. Да их никто не любит. Как же это можно — любить их? Они… Вот вчера, например, на соседней улице — слыхали? — подлетают это на «воронках», высыпаются и ну палить. А в кого? А в прохожих. Это у них называется операция. Банду это они берут, называется. А какая банда, где? Никакой банды и нету. Кольку нашего так и шлепнули. И концов не сыщешь. Да вы не бойтесь, пересидите у нас денек, а к вечеру ваше дело объявят закрытым и можете идти на все четыре, хоть в Думу, это, как его, баллотироваться. Ха-ха-ха! Ладно. Отдышались? А теперь тихо-тихо пойдем, чтоб не разбудить соседей. За мной.
Он увлек их в темный, провонявший кошками подъезд по лестнице на второй этаж, остановился перед обитой дерматином дверью, достал ключ, открыл, приложил палец к губам. За дверью было совершенно темно, они постояли немного, и Кит потянул Гошу за руку. Долго шли по коридору.
— Сюда. Только не наступите на спящих.
Они вошли в душную комнату, остановились за порогом, пригляделись. Через грязное окно в противоположной стене пробивался слабый утренний свет. Мебели никакой в комнате не было, если не считать единственного стула в углу, заваленного одеждой, а на полу на матрацах вповалку лежали… совершенно голые мужчины и женщины. Кто-то завозился, застонал спросонья, что-то пробормотал.
— Пристраивайтесь вот здесь, в уголке, — прошептал Кит.
Они сели. Кит вышел, тихо притворив дверь.
— Гоша, — шепнула Арина. — Что это?
— Люди.
— Вижу, что люди. Почему они голые?
— Почему бы и нет? — Гоша пожал плечами. — Жарко здесь, вот и голые. Их тут человек десять, не меньше. Жарко. А окно закрыто.
— А почему они его не откроют?
— Не знаю. Может быть, оно не открывается.
Сидеть было неудобно, живот резали рубчатые рукояти пистолетов. Рядом кто-то заворочался, к ним приблизилось женское лицо, не женское даже, а девчоночье, обрамленное белесыми волосами.
— Новенькие? — спросило лицо мятым голосом. Они промолчали. Лицо скривило губы. — А ты мне нравишься, — заявила девчонка, глядя на Гошу. — Иди ко мне.
Она развернулась, показывая все свои не очень пышные прелести. На вид ей было лет пятнадцать, не больше.
— Ну что же ты? Иди.
Гоша не двигался, тупо глядя на нее.
— Ну? — она выгнула спину, призывно протянула руки.
— Я… — Гоша замялся. — Я с малолетками дела не имею.
— Обидеть хочешь. А зачем? А может, ты импотент?
— Сама ты импотент!
— Я импотентом быть не могу, — радостно сказала девчонка. — Конструкция не та.
— Обида за обиду, — сказал Гоша. — Слушай, отстань, а? Мы не новенькие. Мы здесь случайно.
— А-а, — протянула девчонка, — Так бы и сказал. Тебя Кит привел, да? Вот ведь не спится ему, шляется по ночам. Он у нас спит всего два часа в сутки, и только вечером. Приляжет, вздремнет и — как огурец. Эй, Ник, — она толкнула соседа локтем. — Просыпайся, займемся делом. — Ник что-то промычал. — Спит, — презрительно сказала девчонка. — Мужчины нынче хлипкие стали, больше спят, чем любят. — Она картинно потянулась, поглядывая на Гошу. Потом сделала вид, что только сейчас заметила Арину:
— Ба! Да ты не один, с подружкой. Может, ты подружки стесняешься? Так пойдем в ванну, помоемся вместе. Ха-ха! Если горячая вода есть. А зачем нам вода? Мы и без воды справимся, — она оскалила зубы и показала язык. — Ладно, не буду.
Гоша покосился на Арину, та, не отрываясь, смотрела на девчонку, и в глазах ее была паника. Тут дверь открылась, и вошел Кит, присел рядом.
— Нате вот, — протянул краюху хлеба. — Выпросил у соседа. Вы, наверное, жрать хотите. Берите, берите.
— Слушай, Кит, — сказала девчонка. — Кого это ты привел?
— А, Белка, — добродушно сказал Кит. — Проснулась уже?
— Угу. Разглядываю вот их. Между прочим, этот, — она указала пальцем на Гошу, — не поддается на мои чары.
— Да ты что? — Кит сделал круглые глаза, растопырил пальцы, жестикулируя. — Какие чары? Знаешь, кто они? Это те крутые ребята, которые отобрали у Киселя пистолет.
— Ну?! — Белка вскочила на четвереньки, уставилась на Гошу.
— Вот тебе и ну! Они еще в гостинице двух жлобов-омоновцев уделали.
— Ну?!
— Ну. Я же говорю. Их теперь вся милиция ищет.
— Так им, гадам, и надо! — зло сказала Белка. — Кольку моего убили… гады! — она всхлипнула. — Я на каратэ хожу, — сообщила она. — Уже кое-что знаю. Вот научусь как следует, тогда пусть только попадется мне кто. Уделаю! Ты каратист? — спросила она Гошу.
— Нет.
— Как же ты тогда их?
Гоша пожал плечами.
— Да так. Сподобился как-то.
— Молоток! — кивнула Белка. — Это ты молоток, без каратэ. Надо же, а. А эта сволочь — Кисель, ты его побил?
— Времени не было.
— Жаль. Ну ничего. Я сама с ним разберусь. — Она сжала маленькие кулачки. — Я ему портрет разукрашу, я ему тыкву так уделаю, он долго на нее шапку не натянет.
— Этот Кисель, — сказал Кит, — был раньше нашим, а потом нас продал. Спасибо, добрые люди предупредили, насилу улизнули.
— А что будет, если вас поймают? — поинтересовался Гоша.
— Не знаю, — Кит пожал плечами, — расстреляют, наверное.
— За что? — ахнула Арина.
— Мы — сексуалисты, — сказал Кит, — Только не путайте с гомосексуалистами, этих мы сами не любим. Да. Свободная любовь. Слыхали? — Арина кивнула. — Ну вот. Нас никто не любит, ну и мы платим тем же. Я же говорю.
— Неужели вот за это можно расстрелять? — поразилась Арина.
— Да ты что, с луны упала, что ли? Они безвинных стреляют, а для нас устроят показательную казнь, с помпой, с рекламой. В назидание другим, значит. Я же говорю.
— А соседи? — спросил Гоша. — Тоже сексуалисты?
— Соседи? — Кит улыбнулся. — Нет. Соседи — добропорядочные граждане. Нас они не выдадут, потому что у нас они вот тут. — Кит показал жилистый кулак. — Они все тут побывали, и у нас есть фотографии. Соседи не выдадут, им еще жить не надоело. Я же говорю. Белка, да ты накинь что-нибудь, неудобно, гости все-таки.
Белка послушалась, прикрылась простынею.
Между тем совсем рассвело, и в комнату пробрался пыльный солнечный луч, осветил выбеленную стену. Сексуалисты начали просыпаться, ворочаться, переговариваться. Кит посмотрел на часы.
— Полшестого, — сообщил он, — Сейчас мы все уйдем, вы останетесь одни. Можете отсыпаться.
— Жалко, что мне на работу. Я бы тебя соблазнила, крутой парень, — Белка встала, отбросила простыню, подошла к Гоше вплотную, у него захватило дух.
— Белка, — укоризненно сказал Кит. — Я же говорю.
— Ладно, ладно, — усмехнулась Белка. — Я бы прогуляла, но у меня начальник — сволочь, уволит сразу же. Я же говорю, — передразнила она Кита и показала ему язык. Кит улыбнулся.
— Не обращайте на нее внимания.
— Как это? — возмутилась Белка. — Как это не обращайте внимания? А ну извинись!
Кит обнял ее за талию и чмокнул в живот.
— То-то, — сказала Белка. Она подошла к стулу и стала искать свою одежду. Сексуалисты все были молодыми, среди них оказалось много подростков. Они одевались, перебрасываясь шуточками, и не обращали внимания на посторонних. Парни шлепали девушек по задам, кто-то спрашивал: «Кто взял мой лифчик?», другой гудел: «Сойди с моих штанов, вертихвостка!»
— Дурдом, — тихо сказал Гоша. Арина кивнула.
— А? — спросил Кит.
— Да это я так, — отмахнулся Гоша.
— Ну. Мне придется вас закрыть. В коридор вам выходить не стоит, соседи могут донести, я же говорю, так что насчет туалета… Во! Я принесу вам ведро.
Он убежал, а Гоша подумал, что скорее он лопнет, чем будет делать в ведро при Арине. Сексуалисты, гомоня, разошлись. Белка, уходившая последней, послала Гоше воздушный поцелуй. Гоша отвернулся, Белка хихикнула.
— Дурдом, — повторил Гоша. Пришел Кит, поставил помятое жестяное ведро в углу, виновато улыбнулся. Арина вздохнула.
— Я пошел, — сказал Кит. — Будьте как дома. Так я вас запру?
Гоша кивнул, и Кит удалился. Щелкнул замок. Гоша поднялся, размял ноги, сделал из матрацев два ложа и пригласил Арину лечь. Они легли. Гоша подумал о Белке и со стыдом признался себе, что не будь рядом Арины, Белка его соблазнила бы. Он мысленно плюнул, обругал себя последними словами. Но он просто не мог не думать о Белке, это было выше его сил. Он открыл глаза, встряхнул головой. Бесполезно. И тогда он сдался и стал думать о Белке, и перед глазами стояла она, обнаженная, зовущая, насмешливая. Как она подошла к нему вплотную… И какие у нее красивые ноги… О! Уснуть бы скорее. И сон пришел, и во сне они с Белкой шли по бесконечному светлому коридору, взявшись за руки, и она была в восхитительном белом платье и счастливо улыбалась. Все было бы чудесно, если бы над ухом не бубнил назойливый голос: «Робость — девятнадцать процентов. Стесненность в общении — двадцать семь процентов. Скованность — двадцать восемь процентов. Отсутствие решительности, склонность к колебаниям в самых незначительных вопросах — двадцать процентов. Сомнения — двадцать два процента». Они подходили уже к торцовой двери, и Гоша уже взялся за ручку, как голос замолчал на минуту и добавил: «Эффективность — двадцать три целых, две десятых процента», и умолк окончательно. Гоша с трудом открыл дверь, Белка проскользнула в проем, и дверь захлопнулась. Гоша навалился на нее, но тщетно. Он стучал кулаками, пинал ногами, бросался всем телом…
— Гоша! Гоша, что с тобой? Гоша…
Он открыл глаза. Над ним склонилась Арина.
— А? Что? Я, кажется, заснул.
— Ты кричал и метался. Приснилось что-то нехорошее?
— Да, пожалуй. Ффу-у! Который час? Уже три… Ты поспала? Хорошо.
Он откинулся на матрац, закрыл глаза. Белка ушла в какую-то дверь, в которую он никак не может пройти. Почему? Он почувствовал, что никогда больше ее не увидит, и ему сделалось так тоскливо, что захотелось завыть. Он сжал кулаки. Что же это? Он влюбился в проститутку? Стоп, никакая она не проститутка, проститутка получает деньги, а Белка… Для чего же она здесь? Ну, не проститутка, так шлюха. Влюбился в шлюху. Банально. Пошло. Влюбился в шлюху. Интересно, почему мужчин так тянет к падшим женщинам? Почему он не влюбился в Арину, порядочную, правильную Арину, которая делает испуганные глаза, когда видит Белку и ей подобных? Ведь когда-то он так хотел с ней познакомиться, так тянулся к ней, а когда это желание исполнилось, вдруг потерял к ней интерес. Почему? Гоша долго лежал с закрытыми глазами и думал. Останусь здесь, дождусь Белку и уведу ее отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24