Саган молчал.
– Да, конечно, все будет хорошо… Я думаю… Доброй ночи, святой отец, – сказал молодой человек, смущенный неприветливым и даже суровым видом Сагана. – Простите, если я… был груб. Это потому что… Теперь вы сами знаете.
Потом, догадавшись, что, может быть, священник, принявший обет безбрачия, может не знать (или, во всяком случае, не должен знать), молодой человек снова смутился. Он лепетал что-то еще, еще больше смущаясь, а там и вовсе умолк и тут же поспешно удалился, все еще прижимая к груди цветок и записку.
Саган остался один в темноте. Стоял, ни о чем не думая и не зная, что делать. Наконец снова обернулся к ее портрету.
Если раньше у него и была надежда на какой-то ключ к разгадке тайны, на какой-то ответ, то теперь он больше ни на что не надеялся. Серые глаза, смотревшие в никуда, видели все… кроме него.
Саган круто повернулся и направился к выходу из часовни мимо фонтана, журчание которого теперь казалось ему надоедливым. У самых дверей Саган приостановился.
На полу лежал всего один лепесток белой розы.
Саган наклонился и поднял его.
– Тебе… тебе тоже запретили встречаться со мной, – тихо сказал он, разглаживая лепесток между пальцев. – Если это правда, это значит, что Бог отверг меня, что я проклят и надежды нет. И значит, – добавил он мрачно, – все, что я делаю, отныне не имеет никакого значения.
Книга вторая
…Известно мне,
Что ни елей, ни скипетр, ни держава,
Ни меч, ни жезл, ни царственный венец,
Ни вышитая жемчугом порфира,
Ни титул короля высокопарный,
Ни трон его, ни роскоши прибой,
Что бьется о высокий берег жизни,
Ни эта ослепительная пышность -
Ничто не обеспечит государю
Здоровый сон, доступный бедняку…
Когда б не пышность, этакий бедняк,
Работой дни заполнив, ночи – сном,
Во всем счастливей был бы короля.
Уильям Шекспир, «Генрих V», акт IV, сцена I
Глава первая
Непокорная, решительная, уверенная в своей правоте, леди Мейгри стояла одна перед лицом Светлого Вестника.
– Поскольку смертным не дозволено знать Промысл Божий, а тебе дано знание прошлого, настоящего и будущего, ты, известная при жизни как леди Мейгри Морианна, заключила соглашение с нашим Владыкой, что не вступишь в контакт с телами из еще живущих, кто мог бы воспользоваться твоим знанием во вред себе самим и всему миру.
– Да, да, – нетерпеливо ответила Мейгри Морианна. – Я знаю, что и почему я сделала. Это нечто такое, чего Вы, может быть, не делаете. Я могу знать замыслы Бога – хотя теперь и сомневаюсь в этом, – добавила она резким тоном, – но я сомневаюсь и в том, знает ли Он мои!
– Сомневаешься, – мягким, но пугающим своей силой голосом сказал Светлый Вестник. – Да, ты сомневаешься. Это сомнение препятствует твоему знанию. Сомнение бросает тень на тебя, тень, которую не может преодолеть наш свет. Сомнение и гордыня могут низвергнуть тебя в вечность, как низвергли тебя при жизни. Ты думаешь в своей гордыне, что лучше Творца знаешь, как совладать со сложностью Вселенной?
Леди Мейгри почувствовала неуверенность, ее праведный гнев пошел на убыль под влиянием аргументов Светлого Вестника.
– Нет, я так не думаю, – сказал она, как будто признала свою вину. – Это лишь… да, я не верю, что вы правы. И я не нарушила соглашения. Саган думает, что я покинула его…
– Как сделала ты это при жизни?
У нее не было ни плоти, ни крови, и все же она чувствовала себя так, словно кровь бросилась ей в лицо. Она приложила руку к шраму, который сохранился только в ее памяти.
– Я не могла бы позволить ему снова поверить, что сделала это по своей воле, – сказала она приглушенным голосом. – Но я держу свое слово. Я не являюсь ему. Та записка, которую он нашел, вы знаете, написана не мной. И я не виновата, если он думает иначе…
– Это техническая сторона дела, – сухо произнес Светлый Вестник. – Ты умна, леди Мейгри. Я назвал тебя этим именем, потому что ты ближе к тому, чем ты была, чем к тому, чем должна быть. Но на сей раз твой ум доказывает нарушение тобою соглашения. Как ты предположила, он думал, что записка эта от тебя. Но это не принесло ему ни надежды, ни утешения. Он неправильно истолковал это и теперь ни на что больше не надеется. Теперь он безрассуден и обречен. И тебе некого упрекнуть в этом, кроме себя самой.
– Признаю, что допустила ошибку, – сказала леди Мейгри, – но если вы только позволите мне пойти к нему, я могу исправить ее…
– Нет. Ты уже достаточно сделала, – сурово промолвил Светлый Вестник. – Даже слишком много. Этого нельзя допустить.
– Вы разрешили моему брату прийти ко мне! – вспыхнула леди Мейгри. – Вы прислали Платуса остановить меня, когда я хотела убить себя.
– Мы прислали Платуса? Ты уверена в этом? Ты никогда не задумывалась, зачем твой брат избрал свой путь, вместо того чтобы искать мира, который мы ему предложили?
Взгляд леди Мейгри выразил изумление. Ее брат восстал против Божественного Эдикта? Она не могла поверить этому и, однако, верила. Спасая ее, Платус, в действительности спасал Дайена. И Дайен для Платуса значил больше, чем собственная душа.
– Что я должна делать? – спросила она, уже спокойная и сосредоточенная.
– Ты не должна возвращаться к физическому существованию. Ты должна оставаться здесь, в нашем духовном пространстве. Ты не станешь вмешиваться в жизнь никого из тех, кого оставила там. Только одно исключение сделано для тебя из-за той ответственности, которую ты взяла на себя при жизни.
– Моя крестница Камила. Теперь я почти ничего не могу для нее сделать. Но остальные, Дайен, Саган… как можете вы просить меня отказаться от них? Особенно теперь…
– Ты можешь видеть их – глазами Бога. Покорись Его воле, Мейгри. Следуй Его мудрости, а не своим пагубным страстям.
Леди Мейгри медленно покачала головой.
– Ты хочешь лишить их свободы выбора? – сурово спросил Светлый Вестник.
– А почему нельзя этого делать? Они же это делают, – возразила она.
– Итак, ты отказываешься повиноваться нам, – без гнева, а скорее с грустью сказал Светлый Вестник.
– Я хочу делать то, что считаю лучшим, – сказала леди Мейгри, немного смущенная и испуганная силой принуждения, направленной против ее утверждения «Это мой свободный выбор!».
– Это верно. Мы не можем удерживать тебя. Но знай, леди Мейгри, когда ты покинешь нас, Царство Божие будет отныне закрыто для тебя. Ты станешь, как все простые смертные. И если ты вернешься к физическому существованию, если попытаешься изменить то, чем ты должна быть, тебя ждет проклятие. Тебе не будет дано позволение вернуться в это благословенное Царство, или же твой путь к нам будет долог, труден и полон страданий. Многие погибли на этом пути, пережив страшные мучения, без надежды на утешение, покой, спасение. Таков будет и твой удел. И на этом пути ты останешься в одиночестве.
Теперь дорога перед ней была открыта. Леди Мейгри бросила взгляд на то, что ждало ее впереди, и ее душа в ужасе отшатнулась от увиденного. Но она умела скрывать свой страх. Плотно сомкнулись ее губы, а рука крепче сжала рукоять гемомеча.
– Ты сделала свой выбор, – предостерег ее Светлый Вестник. – Но остерегайся вмешиваться в то, чего не понимаешь. Последствия могут оказаться непоправимыми. Тогда ты будешь наказана.
Леди Мейгри задумалась.
– Да будет так, – сказала она и удалилась.
Глава вторая
– Пошлите за Джоном Дикстером, – приказал Дайен.
– Слушаюсь, сир. – Уже готовый выйти из кабинета короля, Д'Аргент задержался. – Это срочно, сир? Вы только что вернулись. Вашему величеству необходимо отдохнуть…
– Найдите его! – сквозь стиснутые зубы сказал Дайен.
Д'Аргент молча поклонился и вышел.
Опершись локтями на стол, Дайен опустил голову и потер лоб, горящие глаза, пульсирующие виски. Обычно у него не бывало никаких проблем с космическими путешествиями, но на этот раз он чувствовал себя больным. У него пропал аппетит. Любая пища вызывала тошноту. И заснуть он не мог, часами лежал, бодрствуя и уставясь в темноту. Стресс, нервы, сказал ему врач и предписал отдых. Легко сказать, но как отдохнешь от самого себя? Куда денешься от отчаяния, от тоски и беспокойства?
Король покинул Академию почти сразу же после разговора с Дикстером. Только сначала, перед отбытием, он все объяснил Камиле.
Он не сразу сумел заговорить с ней. Новости не шли у него с языка. Возможно, он сдержал бы взрыв, мог бы свести к минимуму возможный вред. Он знал Камилу и был почти уверен, что она станет во всем упрекать себя.
И все же он решился сказать ей правду. Только потому, что не мог лгать ей. От нее он не мог и не должен был ничего скрывать. Если он был ранен, его оруженосец должен был знать об этом, для того чтобы суметь защитить их обоих. Кроме того, Дайен опасался, что не сумеет скрыть эти новости от прессы, и тогда Камила из вечерних газет и телепередач сама все узнает или услышит, об этом будут болтать ее друзья. Тогда она не только станет корить во всем себя, но и решит, что он тоже считает ее виноватой…
Нет, гораздо лучше все ей рассказать. Он вспомнил каждое слово, сказанное ими, когда они встретились в прошлый раз. Теперь он повторял все, о чем они тогда говорили, как повторял снова и снова в долгие и одинокие ночные часы.
И вот, наконец, он опять держит ее в своих объятиях.
– Астарта оставила меня. Я должен возвращаться.
– О, Дайен, это моя вина! – воскликнула Камила, как он и ожидал.
– Не спеши с выводами, дорогая, – сказал он ей. – Не усложняй дела.
– Конечно, ты должен улететь, – кротко сказала Камила. – Я понимаю. И… и если ты не сумеешь вернуться обратно… Я и это пойму. Можешь больше ничего не говорить мне…
– О Боже! – подавляя готовый вырваться из его груди стон, Дайен крепко сжал Камилу в своих объятиях. «Я никому тебя не отдам!» – хотел сказать он ей, но вслух он произнес лишь: – Как я могу отказаться от тебя?
Она ничего на это не ответила. Только крепче обняла его.
Потом прошло еще несколько бессонных часов. Однако впереди его ждал дальний путь. Теперь, когда он так хотел, чтобы Камила всегда была рядом с ним, чтобы всегда рядом была ее любовь, поддержка и понимание, ему предстояло снова расстаться с ней…
– Дайен…
Он поднял голову:
– Здравствуйте, сэр, – сказал он. – Я не слышал, как вы вошли.
Дикстер опустился в кресло возле королевского стола и внимательно посмотрел на Дайена:
– Я слышал сообщение о вашей болезни. Почему вы не в постели? Не лежится? – с характерной для него прямотой спросил адмирал.
– Всего лишь намек на космическую болезнь, – бледно улыбнулся Дайен. – Еще немного – и все будет в порядке. А пока что у меня хороший предлог для отмены всех встреч. – Он сделал глубокий вдох и выпрямился, став похожим на свое отражение в зеркале. – Расскажите мне обо всем. Как это случилось?
– Случилось, Ваше величество, – сказал Дикстер, от смущения потирая свой тяжелый подбородок.
– Знаете что, сэр, – сказал Дайен, – давайте оставим всякие формальности. Нам это не трудно. Жаль, что вам пришлось связаться со всем этим…
– Лучше уж мне, чем кому-нибудь еще, Дайен, – сказал Дикстер. – Астарта пришла ко мне, потому что знала, что я и вы – давние друзья. Она не хотела скандала, как не хотите его и вы, и все мы. Она умная женщина и знает, в каком вы сейчас трудном положении. Знает, что волки не дремлют и только и ждут, чтобы вы споткнулись, а уж тогда они с удовольствием перегрызут вам горло.
– Тогда зачем она сделала это? – раздраженно спросил Дайен.
– Прочти-ка лучше вот это, сынок, – протянул Дикстер Дайену письмо. – Она оставила его мне для тебя.
Дайен взял письмо из рук адмирала. Наверное, в этом письме масса упреков и обвинений, горечи и озлобления. Ну что ж, тем лучше. Тогда и он сумеет ответить на него, не скрывая своего оправданного гнева. Ему сейчас самое время дать выход своему гневу. Гораздо лучше, чем признавать себя виновным.
Он раскрыл конверт и, встав из-за стола (показав Дикстеру жестом, чтобы тот оставался сидеть), подошел к окну.
Письмо было написано чернилами от руки – почерком Астарты, изящным, мелким, разборчивым и красивым, как она сама.
«Супруг мой!
Нам причинили зло. Политика свела вместе двоих людей, которые не были рождены для того, чтобы жить вместе. Мы оба были тогда очень молоды. И у нас не было выбора. И помощи мы ни от кого не получили. Дочитав сказку до конца, закрывают книжку и верят, что принц и принцесса будут жить счастливо. Но мы не сказочные персонажи, а живые люди. И с нами поступили несправедливо и жестоко.
А я была несправедлива к вам. Еще в нашу свадебную ночь я поняла, что вы любите другую. Меня это не смутило. Я тоже любила раньше другого – или, по крайней мере, мне так казалось. Богиня в ее высшей мудрости открыла мне, что я была не права. Мне следовало сказать вам об этом. Но я думала, что из-за этого между нами возникнет пропасть. И мне гордость мешала признать, что у меня есть соперница. Как большинство женщин, я думала, что смогу победить ее. Да, я была несправедлива по отношению к вам.
А вы были несправедливы по отношению ко мне. Вы нарушили те обещания, которые дали мне: обещание уважать меня и почитать как свою супругу. Вы не настолько уважали меня, чтобы сделать меня вашим другом, раз уж вы не могли сделать меня своей возлюбленной. И вы не настолько уважали меня, чтобы доверять мне. Вы должны были сказать мне правду – что вы любите другую. Да, мне было бы трудно и больно, но куда больше вреда вы причинили мне – нам обоим – вашим безразличием и холодным молчанием! Хуже всего то, что вы так и не сделали попытки отказаться от этой любви. Вы отстаивали ее любым оружием, какое только находилось у вас под рукой, и использовали все для того, чтобы удалить меня от себя. Чего вы боялись? Что, не ровен час, влюбитесь в меня… хотя бы чуть-чуть? Что будете неверны ей? Да, вы принесли мне много вреда.
Я не хочу устраивать вам сцен и скандалов. Я удалюсь, чтобы дать нам обоим время спокойно обдумать ту правду, что, наконец-то, высказана теперь. Я поступаю так потому, что знаю: наш брак достиг критической точки. Я велела довести до сведения общественности, что возвращаюсь домой на празднование Фестиваля Цветущей Весны, очень важного события в жизни моего народа, связанного с прославлением Богини, спасшей его. Наш народ был бы рад, если бы его король прибыл для участия в этом фестивале.
Вы прибудете туда, мой супруг? Воспользуетесь ли вы удобным случаем, чтобы снова произнести клятвы, лежащие ныне мертвыми под зимними снегами? Протянете ли вы руку той, которая чувствует к вам нежность и любовь? Она готова простить вас за те страдания, что вы принесли ей, если ваше сердце сумеет смягчиться и вы простите ее за те страдания, которые она причинила вам».
Дайен прочел подпись: «С почтением и уважением, ваша жена».
И ниже – постскриптум, написанный почерком, выдающим волнение: «Все это должно оставаться между нами».
Дайен медленно сложил письмо, медленно вложил его в конверт, медленно спрятал конверт в нагрудном кармане своего форменного френча. Еще через некоторое время он повернулся в сторону Дикстера. Нет, он
медлил не затем, чтобы скрыть свои эмоции. Это было невозможно, они были спрятаны слишком глубоко. Он медлил потому, что впервые увидел, каково оно, его изображение, отраженное в зеркале.
– Ваше величество… – сказал, кажется, взволнованный, Дикстер.
– Со мной все в порядке, – успокоил его Дайен. Он вернулся к своему столу и снова сел. – Вы знаете, что она написала, сэр? Она показывала вам это письмо?
– Нет, сынок, конечно, нет. Но у меня возникла одна неплохая мысль. Она мне кое-что рассказала. По-моему, ей просто было необходимо кому-то рассказать об этом. Она очень одинока, Дайен.
– Знаю, знаю, черт побери! Все, что она сказала, правда. И даже больше. Гораздо больше. И она настолько добра, что избавляет меня от худшего. – Чуть поколебавшись, он добавил: – У меня давний роман.
– С дочерью Олефского, – спокойно отозвался Дикстер.
Дайен привстал со своего кресла, встревоженный и удивленный:
– Как вы узнали? Она знала? Что-нибудь сказала вам?…
Дикстер покраснел.
– Прошу прощения, я не должен был этого говорить. С моей стороны это всего лишь предположение, Дайен. Мне о ваших отношениях говорила Нола, уже давно, когда услышала, что вы должны жениться на ком-то другом. Она очень переживала за вас и хотела, чтобы я не оставлял вас без внимания. Все ваши секреты при мне, я нем, как могила.
– При вас, при Д'Аргенте, при Като, при его людях, при Олефском и его жене…
– Никто из этих людей не предаст тебя, сынок.
– Нет, – сказал Дайен, – но что должны они думать обо мне? Я король, я призван быть для них образцом…
– Но ты еще и человек, Дайен, – улыбнулся Дикстер, с нежностью глядя на Дайена.
– Но как может один сочетать в себе обоих? – Дайен снова вышел из-за стола и вернулся к окну. – Странно, что одному приходится ходить на котурнах другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Да, конечно, все будет хорошо… Я думаю… Доброй ночи, святой отец, – сказал молодой человек, смущенный неприветливым и даже суровым видом Сагана. – Простите, если я… был груб. Это потому что… Теперь вы сами знаете.
Потом, догадавшись, что, может быть, священник, принявший обет безбрачия, может не знать (или, во всяком случае, не должен знать), молодой человек снова смутился. Он лепетал что-то еще, еще больше смущаясь, а там и вовсе умолк и тут же поспешно удалился, все еще прижимая к груди цветок и записку.
Саган остался один в темноте. Стоял, ни о чем не думая и не зная, что делать. Наконец снова обернулся к ее портрету.
Если раньше у него и была надежда на какой-то ключ к разгадке тайны, на какой-то ответ, то теперь он больше ни на что не надеялся. Серые глаза, смотревшие в никуда, видели все… кроме него.
Саган круто повернулся и направился к выходу из часовни мимо фонтана, журчание которого теперь казалось ему надоедливым. У самых дверей Саган приостановился.
На полу лежал всего один лепесток белой розы.
Саган наклонился и поднял его.
– Тебе… тебе тоже запретили встречаться со мной, – тихо сказал он, разглаживая лепесток между пальцев. – Если это правда, это значит, что Бог отверг меня, что я проклят и надежды нет. И значит, – добавил он мрачно, – все, что я делаю, отныне не имеет никакого значения.
Книга вторая
…Известно мне,
Что ни елей, ни скипетр, ни держава,
Ни меч, ни жезл, ни царственный венец,
Ни вышитая жемчугом порфира,
Ни титул короля высокопарный,
Ни трон его, ни роскоши прибой,
Что бьется о высокий берег жизни,
Ни эта ослепительная пышность -
Ничто не обеспечит государю
Здоровый сон, доступный бедняку…
Когда б не пышность, этакий бедняк,
Работой дни заполнив, ночи – сном,
Во всем счастливей был бы короля.
Уильям Шекспир, «Генрих V», акт IV, сцена I
Глава первая
Непокорная, решительная, уверенная в своей правоте, леди Мейгри стояла одна перед лицом Светлого Вестника.
– Поскольку смертным не дозволено знать Промысл Божий, а тебе дано знание прошлого, настоящего и будущего, ты, известная при жизни как леди Мейгри Морианна, заключила соглашение с нашим Владыкой, что не вступишь в контакт с телами из еще живущих, кто мог бы воспользоваться твоим знанием во вред себе самим и всему миру.
– Да, да, – нетерпеливо ответила Мейгри Морианна. – Я знаю, что и почему я сделала. Это нечто такое, чего Вы, может быть, не делаете. Я могу знать замыслы Бога – хотя теперь и сомневаюсь в этом, – добавила она резким тоном, – но я сомневаюсь и в том, знает ли Он мои!
– Сомневаешься, – мягким, но пугающим своей силой голосом сказал Светлый Вестник. – Да, ты сомневаешься. Это сомнение препятствует твоему знанию. Сомнение бросает тень на тебя, тень, которую не может преодолеть наш свет. Сомнение и гордыня могут низвергнуть тебя в вечность, как низвергли тебя при жизни. Ты думаешь в своей гордыне, что лучше Творца знаешь, как совладать со сложностью Вселенной?
Леди Мейгри почувствовала неуверенность, ее праведный гнев пошел на убыль под влиянием аргументов Светлого Вестника.
– Нет, я так не думаю, – сказал она, как будто признала свою вину. – Это лишь… да, я не верю, что вы правы. И я не нарушила соглашения. Саган думает, что я покинула его…
– Как сделала ты это при жизни?
У нее не было ни плоти, ни крови, и все же она чувствовала себя так, словно кровь бросилась ей в лицо. Она приложила руку к шраму, который сохранился только в ее памяти.
– Я не могла бы позволить ему снова поверить, что сделала это по своей воле, – сказала она приглушенным голосом. – Но я держу свое слово. Я не являюсь ему. Та записка, которую он нашел, вы знаете, написана не мной. И я не виновата, если он думает иначе…
– Это техническая сторона дела, – сухо произнес Светлый Вестник. – Ты умна, леди Мейгри. Я назвал тебя этим именем, потому что ты ближе к тому, чем ты была, чем к тому, чем должна быть. Но на сей раз твой ум доказывает нарушение тобою соглашения. Как ты предположила, он думал, что записка эта от тебя. Но это не принесло ему ни надежды, ни утешения. Он неправильно истолковал это и теперь ни на что больше не надеется. Теперь он безрассуден и обречен. И тебе некого упрекнуть в этом, кроме себя самой.
– Признаю, что допустила ошибку, – сказала леди Мейгри, – но если вы только позволите мне пойти к нему, я могу исправить ее…
– Нет. Ты уже достаточно сделала, – сурово промолвил Светлый Вестник. – Даже слишком много. Этого нельзя допустить.
– Вы разрешили моему брату прийти ко мне! – вспыхнула леди Мейгри. – Вы прислали Платуса остановить меня, когда я хотела убить себя.
– Мы прислали Платуса? Ты уверена в этом? Ты никогда не задумывалась, зачем твой брат избрал свой путь, вместо того чтобы искать мира, который мы ему предложили?
Взгляд леди Мейгри выразил изумление. Ее брат восстал против Божественного Эдикта? Она не могла поверить этому и, однако, верила. Спасая ее, Платус, в действительности спасал Дайена. И Дайен для Платуса значил больше, чем собственная душа.
– Что я должна делать? – спросила она, уже спокойная и сосредоточенная.
– Ты не должна возвращаться к физическому существованию. Ты должна оставаться здесь, в нашем духовном пространстве. Ты не станешь вмешиваться в жизнь никого из тех, кого оставила там. Только одно исключение сделано для тебя из-за той ответственности, которую ты взяла на себя при жизни.
– Моя крестница Камила. Теперь я почти ничего не могу для нее сделать. Но остальные, Дайен, Саган… как можете вы просить меня отказаться от них? Особенно теперь…
– Ты можешь видеть их – глазами Бога. Покорись Его воле, Мейгри. Следуй Его мудрости, а не своим пагубным страстям.
Леди Мейгри медленно покачала головой.
– Ты хочешь лишить их свободы выбора? – сурово спросил Светлый Вестник.
– А почему нельзя этого делать? Они же это делают, – возразила она.
– Итак, ты отказываешься повиноваться нам, – без гнева, а скорее с грустью сказал Светлый Вестник.
– Я хочу делать то, что считаю лучшим, – сказала леди Мейгри, немного смущенная и испуганная силой принуждения, направленной против ее утверждения «Это мой свободный выбор!».
– Это верно. Мы не можем удерживать тебя. Но знай, леди Мейгри, когда ты покинешь нас, Царство Божие будет отныне закрыто для тебя. Ты станешь, как все простые смертные. И если ты вернешься к физическому существованию, если попытаешься изменить то, чем ты должна быть, тебя ждет проклятие. Тебе не будет дано позволение вернуться в это благословенное Царство, или же твой путь к нам будет долог, труден и полон страданий. Многие погибли на этом пути, пережив страшные мучения, без надежды на утешение, покой, спасение. Таков будет и твой удел. И на этом пути ты останешься в одиночестве.
Теперь дорога перед ней была открыта. Леди Мейгри бросила взгляд на то, что ждало ее впереди, и ее душа в ужасе отшатнулась от увиденного. Но она умела скрывать свой страх. Плотно сомкнулись ее губы, а рука крепче сжала рукоять гемомеча.
– Ты сделала свой выбор, – предостерег ее Светлый Вестник. – Но остерегайся вмешиваться в то, чего не понимаешь. Последствия могут оказаться непоправимыми. Тогда ты будешь наказана.
Леди Мейгри задумалась.
– Да будет так, – сказала она и удалилась.
Глава вторая
– Пошлите за Джоном Дикстером, – приказал Дайен.
– Слушаюсь, сир. – Уже готовый выйти из кабинета короля, Д'Аргент задержался. – Это срочно, сир? Вы только что вернулись. Вашему величеству необходимо отдохнуть…
– Найдите его! – сквозь стиснутые зубы сказал Дайен.
Д'Аргент молча поклонился и вышел.
Опершись локтями на стол, Дайен опустил голову и потер лоб, горящие глаза, пульсирующие виски. Обычно у него не бывало никаких проблем с космическими путешествиями, но на этот раз он чувствовал себя больным. У него пропал аппетит. Любая пища вызывала тошноту. И заснуть он не мог, часами лежал, бодрствуя и уставясь в темноту. Стресс, нервы, сказал ему врач и предписал отдых. Легко сказать, но как отдохнешь от самого себя? Куда денешься от отчаяния, от тоски и беспокойства?
Король покинул Академию почти сразу же после разговора с Дикстером. Только сначала, перед отбытием, он все объяснил Камиле.
Он не сразу сумел заговорить с ней. Новости не шли у него с языка. Возможно, он сдержал бы взрыв, мог бы свести к минимуму возможный вред. Он знал Камилу и был почти уверен, что она станет во всем упрекать себя.
И все же он решился сказать ей правду. Только потому, что не мог лгать ей. От нее он не мог и не должен был ничего скрывать. Если он был ранен, его оруженосец должен был знать об этом, для того чтобы суметь защитить их обоих. Кроме того, Дайен опасался, что не сумеет скрыть эти новости от прессы, и тогда Камила из вечерних газет и телепередач сама все узнает или услышит, об этом будут болтать ее друзья. Тогда она не только станет корить во всем себя, но и решит, что он тоже считает ее виноватой…
Нет, гораздо лучше все ей рассказать. Он вспомнил каждое слово, сказанное ими, когда они встретились в прошлый раз. Теперь он повторял все, о чем они тогда говорили, как повторял снова и снова в долгие и одинокие ночные часы.
И вот, наконец, он опять держит ее в своих объятиях.
– Астарта оставила меня. Я должен возвращаться.
– О, Дайен, это моя вина! – воскликнула Камила, как он и ожидал.
– Не спеши с выводами, дорогая, – сказал он ей. – Не усложняй дела.
– Конечно, ты должен улететь, – кротко сказала Камила. – Я понимаю. И… и если ты не сумеешь вернуться обратно… Я и это пойму. Можешь больше ничего не говорить мне…
– О Боже! – подавляя готовый вырваться из его груди стон, Дайен крепко сжал Камилу в своих объятиях. «Я никому тебя не отдам!» – хотел сказать он ей, но вслух он произнес лишь: – Как я могу отказаться от тебя?
Она ничего на это не ответила. Только крепче обняла его.
Потом прошло еще несколько бессонных часов. Однако впереди его ждал дальний путь. Теперь, когда он так хотел, чтобы Камила всегда была рядом с ним, чтобы всегда рядом была ее любовь, поддержка и понимание, ему предстояло снова расстаться с ней…
– Дайен…
Он поднял голову:
– Здравствуйте, сэр, – сказал он. – Я не слышал, как вы вошли.
Дикстер опустился в кресло возле королевского стола и внимательно посмотрел на Дайена:
– Я слышал сообщение о вашей болезни. Почему вы не в постели? Не лежится? – с характерной для него прямотой спросил адмирал.
– Всего лишь намек на космическую болезнь, – бледно улыбнулся Дайен. – Еще немного – и все будет в порядке. А пока что у меня хороший предлог для отмены всех встреч. – Он сделал глубокий вдох и выпрямился, став похожим на свое отражение в зеркале. – Расскажите мне обо всем. Как это случилось?
– Случилось, Ваше величество, – сказал Дикстер, от смущения потирая свой тяжелый подбородок.
– Знаете что, сэр, – сказал Дайен, – давайте оставим всякие формальности. Нам это не трудно. Жаль, что вам пришлось связаться со всем этим…
– Лучше уж мне, чем кому-нибудь еще, Дайен, – сказал Дикстер. – Астарта пришла ко мне, потому что знала, что я и вы – давние друзья. Она не хотела скандала, как не хотите его и вы, и все мы. Она умная женщина и знает, в каком вы сейчас трудном положении. Знает, что волки не дремлют и только и ждут, чтобы вы споткнулись, а уж тогда они с удовольствием перегрызут вам горло.
– Тогда зачем она сделала это? – раздраженно спросил Дайен.
– Прочти-ка лучше вот это, сынок, – протянул Дикстер Дайену письмо. – Она оставила его мне для тебя.
Дайен взял письмо из рук адмирала. Наверное, в этом письме масса упреков и обвинений, горечи и озлобления. Ну что ж, тем лучше. Тогда и он сумеет ответить на него, не скрывая своего оправданного гнева. Ему сейчас самое время дать выход своему гневу. Гораздо лучше, чем признавать себя виновным.
Он раскрыл конверт и, встав из-за стола (показав Дикстеру жестом, чтобы тот оставался сидеть), подошел к окну.
Письмо было написано чернилами от руки – почерком Астарты, изящным, мелким, разборчивым и красивым, как она сама.
«Супруг мой!
Нам причинили зло. Политика свела вместе двоих людей, которые не были рождены для того, чтобы жить вместе. Мы оба были тогда очень молоды. И у нас не было выбора. И помощи мы ни от кого не получили. Дочитав сказку до конца, закрывают книжку и верят, что принц и принцесса будут жить счастливо. Но мы не сказочные персонажи, а живые люди. И с нами поступили несправедливо и жестоко.
А я была несправедлива к вам. Еще в нашу свадебную ночь я поняла, что вы любите другую. Меня это не смутило. Я тоже любила раньше другого – или, по крайней мере, мне так казалось. Богиня в ее высшей мудрости открыла мне, что я была не права. Мне следовало сказать вам об этом. Но я думала, что из-за этого между нами возникнет пропасть. И мне гордость мешала признать, что у меня есть соперница. Как большинство женщин, я думала, что смогу победить ее. Да, я была несправедлива по отношению к вам.
А вы были несправедливы по отношению ко мне. Вы нарушили те обещания, которые дали мне: обещание уважать меня и почитать как свою супругу. Вы не настолько уважали меня, чтобы сделать меня вашим другом, раз уж вы не могли сделать меня своей возлюбленной. И вы не настолько уважали меня, чтобы доверять мне. Вы должны были сказать мне правду – что вы любите другую. Да, мне было бы трудно и больно, но куда больше вреда вы причинили мне – нам обоим – вашим безразличием и холодным молчанием! Хуже всего то, что вы так и не сделали попытки отказаться от этой любви. Вы отстаивали ее любым оружием, какое только находилось у вас под рукой, и использовали все для того, чтобы удалить меня от себя. Чего вы боялись? Что, не ровен час, влюбитесь в меня… хотя бы чуть-чуть? Что будете неверны ей? Да, вы принесли мне много вреда.
Я не хочу устраивать вам сцен и скандалов. Я удалюсь, чтобы дать нам обоим время спокойно обдумать ту правду, что, наконец-то, высказана теперь. Я поступаю так потому, что знаю: наш брак достиг критической точки. Я велела довести до сведения общественности, что возвращаюсь домой на празднование Фестиваля Цветущей Весны, очень важного события в жизни моего народа, связанного с прославлением Богини, спасшей его. Наш народ был бы рад, если бы его король прибыл для участия в этом фестивале.
Вы прибудете туда, мой супруг? Воспользуетесь ли вы удобным случаем, чтобы снова произнести клятвы, лежащие ныне мертвыми под зимними снегами? Протянете ли вы руку той, которая чувствует к вам нежность и любовь? Она готова простить вас за те страдания, что вы принесли ей, если ваше сердце сумеет смягчиться и вы простите ее за те страдания, которые она причинила вам».
Дайен прочел подпись: «С почтением и уважением, ваша жена».
И ниже – постскриптум, написанный почерком, выдающим волнение: «Все это должно оставаться между нами».
Дайен медленно сложил письмо, медленно вложил его в конверт, медленно спрятал конверт в нагрудном кармане своего форменного френча. Еще через некоторое время он повернулся в сторону Дикстера. Нет, он
медлил не затем, чтобы скрыть свои эмоции. Это было невозможно, они были спрятаны слишком глубоко. Он медлил потому, что впервые увидел, каково оно, его изображение, отраженное в зеркале.
– Ваше величество… – сказал, кажется, взволнованный, Дикстер.
– Со мной все в порядке, – успокоил его Дайен. Он вернулся к своему столу и снова сел. – Вы знаете, что она написала, сэр? Она показывала вам это письмо?
– Нет, сынок, конечно, нет. Но у меня возникла одна неплохая мысль. Она мне кое-что рассказала. По-моему, ей просто было необходимо кому-то рассказать об этом. Она очень одинока, Дайен.
– Знаю, знаю, черт побери! Все, что она сказала, правда. И даже больше. Гораздо больше. И она настолько добра, что избавляет меня от худшего. – Чуть поколебавшись, он добавил: – У меня давний роман.
– С дочерью Олефского, – спокойно отозвался Дикстер.
Дайен привстал со своего кресла, встревоженный и удивленный:
– Как вы узнали? Она знала? Что-нибудь сказала вам?…
Дикстер покраснел.
– Прошу прощения, я не должен был этого говорить. С моей стороны это всего лишь предположение, Дайен. Мне о ваших отношениях говорила Нола, уже давно, когда услышала, что вы должны жениться на ком-то другом. Она очень переживала за вас и хотела, чтобы я не оставлял вас без внимания. Все ваши секреты при мне, я нем, как могила.
– При вас, при Д'Аргенте, при Като, при его людях, при Олефском и его жене…
– Никто из этих людей не предаст тебя, сынок.
– Нет, – сказал Дайен, – но что должны они думать обо мне? Я король, я призван быть для них образцом…
– Но ты еще и человек, Дайен, – улыбнулся Дикстер, с нежностью глядя на Дайена.
– Но как может один сочетать в себе обоих? – Дайен снова вышел из-за стола и вернулся к окну. – Странно, что одному приходится ходить на котурнах другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68