Пуля, просвистев над его головой, пробила фигурное стекло окна. Леон резким движением выбил револьвер из руки смуглой высокой красавицы в норковом палантине.
С лестницы послышался топот множества тяжелых башмаков.
Это поднимались агенты Скотленд-Ярда…
Глава 2.
«Счастливые путешественники»
Из троих друзей с Керзон-стрит самым импозантным был, безусловно, Манфред. В его наружности и манерах чувствовался неподдельный аристократизм. Даже в толпе он резко выделялся из общей массы. В нем было то невыразимое «нечто», которое всегда отличало людей с «голубой» кровью.
— Джордж похож на породистого скакуна с табуна шотландских пони, — как-то сказал о нем Леон Гонзалес. И, действительно, он был недалек от истины.
Тем не менее, наибольшим успехом у зрелых, а в особенности, у полных женщин пользовался не он, а Леон. Когда ему поручали дело, в котором были замешаны женщины, то можно было с уверенностью предположить, что, по крайней мере, одна вздыхающая девица будет бомбардировать его страстными десятистраничными письмами. Правда, большой радости это адресату не доставляло.
— По возрасту я большинству из них годился бы в отцы, — как-то заметил он, отчасти рисуясь.
Но однажды, в яркое весеннее утро, им, по-видимому, все же овладела слабость к некоей темноокой, прекрасно сложенной красавице, встретившейся ему на бульваре Роттен-Роу…
Она медленно проходила мимо него, грациозная женщина лет 28 — 30 с гладким, без единой морщинки лбом и серыми, почти черными глазами.
— О, Мадонна, наконец-то моя молитва услышана! — произнес он по-итальянски и снял шляпу.
Она одарила его быстрым веселым взглядом из-под длинных стрельчатых ресниц и жестом предложила надеть шляпу.
— Доброе утро, синьор Корелли, — весело произнесла она, протянув ему маленькую, обтянутую перчаткой руку.
На ней было простое, но дорогое платье, единственное украшение которого составляла нитка крупного жемчуга, согретая теплом ее царственной шеи.
— Вы встречались мне повсюду, — сказала она. — В понедельник вечером вы ужинали у Карлтона, во вторник вы занимали ложу в театре, а вчера днем вы привлекли мое внимание на улице…
Леон сверкнул своей ослепительной улыбкой.
— Вы совершенно правы, очаровательная леди, — произнес он, — но вам неизвестно, что я исколесил весь Лондон в надежде найти кого-нибудь, кто бы мог меня представить вам. Я испытывал жгучее отчаяние, следуя за вами по пятам, не отрывая глаз от предмета столь пылкого обожания, что…
— Что ж, отныне вы будете сопровождать меня, — промолвила она тоном королевы, сознающей всю беспредельность своей власти.
Отойдя от толпы гуляющих, они направились вглубь парка, беседуя о Риме, о скачках в Кампанье и о торжествах, которые устраивала принцесса Лейпниц-Савало…
Наконец они добрели до лужайки, где в тени деревьев были расставлены удобные садовые стулья.
— Какое счастье быть наедине с богиней, — начал он восторженно. — Я хочу сказать вам, синьорита…
— Скажите-ка лучше, мистер Леон Гонзалес, — произнесла леди, на этот раз по-английски, голосом, имевшим оттенок холодной стали. — Что вам нужно от меня?
— Ничего особенного, мадам Кошкина, — ответил он спокойно. — Просто я чувствую, что от вас исходит опасность, причем усугубленная тем, что провидение одарило вас созданными для поцелуя устами и телом, предназначенным для изощренных ласк. Это мнение может разделить целый ряд молодых и впечатлительных атташе целого ряда посольств…
Она рассмеялась по-детски звонко и беззаботно.
— Вы, вероятно, начитались романов о шпионах, мой дорогой мистер Гонзалес! Нет-нет, политики я не касаюсь, она мне ужасно надоела…
— И вашему мужу тоже?
— Мой несчастный Иван сейчас находится в России, испытывая лишения и гнет «ЧеКа», а я, как видите, в Лондоне, от капитализма и комфорта которого я в искреннем восторге! Поверьте мне, Ленинград — не место для благовоспитанной леди…
Айсолу Кошкину звали Айсолой Копреветти, пока она не вышла замуж за молодого русского атташе. Она была революционеркой, можно сказать, с рождения, и когда в России был введен «красный» строй, ее революционный пыл превратился в подлинный фанатизм.
Леон улыбнулся.
— В наши дни для благовоспитанной леди есть места похуже Ленинграда. Мне, во всяком случае, было бы весьма прискорбно, моя дорогая Айсола, видеть вас в Эльсберрийском каторжном заведении шьющей рубахи для каторжан.
Она взглянула на него пристально и жестко.
— Я не выношу угроз, мистер Гонзалес, прошу запомнить это. Вы не первый, кто пытался угрожать мне и… Вы догадываетесь о последствиях. Любопытно, агентом какого правительства вы являетесь? Очень любопытно!
Леон усмехнулся, но тут же заговорил серьезно и внушительно.
— В данный момент, после покушения на жизнь диктатора, итальянская граница закрыта. Вы и ваши друзья представляете для правительства, я имею в виду правительство Великобритании, объект серьезного беспокойства, и оно не желает с этим мириться.
— Чем же мы не угодили вашему правительству, позвольте узнать?
— Терроризмом, — ответил Леон.
— О, это еще требуется доказать! А пока бедная Айсола Кошкина преследуется сыщиками и исправившимися убийцами. Очень мило! Кстати, вы и ваши товарищи уже исправились?
На благородном лице Гонзалеса расплылась безмятежная улыбка.
— Разумеется, синьорита! Мы полностью исправились. К вашему счастью. Потому что иначе вас бы как-то утром извлекли из Темзы и вы лежали бы на носилках холодная и покрытая скользким илом, а экспертиза бы гласила: «…найдена утонувшей».
Он увидел, как румянец быстро сходил с ее красивого лица.
— Если бы мы не исправились, синьорита, ваш муж, который находится вовсе не в Ленинграде, а в Берлине под фамилией Петерсон, давно бы лежал в канаве и полицейские бы шарили по его карманам в поисках удостоверения личности.
Она резко поднялась со стула. Даже губы ее были бледны.
Леон не счел нужным сопровождать ее.
Дня два спустя он получил довольно странное письмо. Запачканный измятый конверт с отпечатками жирных пальцев вполне заслуживал внимания и той трехпенсовой оплаты, которая была помечена на нем почтовым служащим за отсутствием марки. Адрес был написан неровным корявым почерком:
«Справедливым.
Керзон-стрит.
Западный квартал. Лондон.»
Содержание письма было следующим:
«Уважаемый сэр!
Говорят, что ваша специальность — разоблачение загадочных и таинственных происшествий. Так вот какое дело. Я был помощником котельных дел мастера, но теперь я без службы. Однажды в воскресный день, незнакомая дама подошла ко мне с фотографическим аппаратом и сняла меня. В парке было множество народа, но она сфотографировала только меня. Затем она попросила указать ей мое имя и адрес и еще спросила, не знаю ли я какого-нибудь священника. И когда я подтвердил это, она записала фамилию отца Дж.Крю и сказала, что пришлет мне мой снимок. Она мне никакого снимка не прислала, но предложила присоединиться к группе «Счастливые путешественники» для поездки в Швейцарию, Рим и т.д. Никаких издержек с моей стороны не требовалось, она даже уплатила мне за потерю времени / десять фунтов / и прилично одела в новое платье по последней моде. А вот теперь эта дама говорит, что я должен ехать не в Швейцарию, а в Девоншир. Но это же совсем не то. А тут еще я встретил одного господина из Лидса, так его тоже сняли и адрес спросили, и про священника, а он едет почему-то в Корнуэлл. Так вот, здесь какой-то секрет.
Искренно ваш Т. Барджер».
Дочитав эти безграмотные каракули, Леон протянул письмо через закусочный столик Джорджу Манфреду.
— Есть над чем подумать, верно, Джордж?
Манфред прочел письмо и нахмурился.
Очень странные эти «Счастливые путешественники». Весьма…
Затем письмо было передано Раймонду Пойккерту.
— Леди… — задумчиво произнес он.
— Вот-вот, — подхватил Манфред.
— Я скоро вернусь, — поднялся из-за стола Леон.
— Свидание? — подмигнул Пойккерт.
— С автором письма, — сказал Гонзалес, надевая шляпу.
— Не ловушка ли это? — Манфред нахмурился и встал из-за стола.
— Тем хуже для них!
Леон кивнул и быстро вышел из комнаты.
Его вместительный «Бентли» произвел на улице, где проживал «искренно ваш Т.Барджер» целую сенсацию. Улочка была узкой и грязной. Извиваясь угрем, она примыкала к Ист-Эндским докам и являлась их естественным продолжением.
Т.Барджер оказался рослым темнорусым мужчиной лет тридцати, с темными усами и довольно густыми черными бровями. На нем был его новый костюм. По-видимому, он уже успел истратить, по крайней мере, часть своих десяти фунтов на подкрепление плоти спиртными напитками, так как был необычайно жизнерадостен и болтлив.
— Завтра я, — проговорил он заплетающимся языком, — уезжаю в Девоншир. За все уже заплачено. Поеду в первом классе… как… джентльмен. А… вы, никак, один из Справедливых?
Леон предложил продолжить беседу в доме.
— Загадка, — патетически произнес мистер Барджер. — Загадка, да и только! Лучше бы она взяла меня за границу… я с удовольствием поглядел бы на горы, но она говорит, что я не гожусь, так как не говорю по-швейцарски. Так что же, я гожусь только для Девоншира? Да?
— А тот, другой, отправляется в Корнуэлл?
— Точно! А еще один в Соммерсет. Славная компания! Мы познакомились в баре. Славные ребята!
— Как их зовут?
— Ну, того, кто сидел слева, зовут Ригсон. Гарри Ригсон. А второй… какой же это второй?
— По-видимому, тот, что сидел справа.
— Точно… Странное прозвище… Коок… нет, Соок, нет, Лоокли! Точно! Джо Лоокли!
— Так-так, — сказал Леон. — В котором же часу вы отправляетесь в путешествие?
— Завтра утром, в семь часов. Рановато, не правда ли? Но эта леди говорит, что «Счастливые путешественники» должны рано пускаться в путь…
Леон вернулся на Керзон-стрит в приподнятом настроении. Один лишь вопрос занимал его теперь: будет ли Айсола в числе путешественников?
— Не думаю, — сказал Раймонд Пойккерт. — Она не рискнула бы, зная, что мы идем по следу.
В эту ночь Скотленд-Ярду хватало работы. Около полуночи добрых две тысячи священнослужителей были подняты с постелей местной полицией для дачи определенных показаний.
Айсола в эту ночь поехала в «Ориент» — самый изящный и веселый из ночных клубов. Ее сопровождал высокий и смуглый юноша, одетый с безукоризненной тщательностью.
Когда Айсола вошла в зал, внимание всех переключилось на нее. Она в самом деле была ослепительна: богатое алое платье, бледно-золотой тюрбан, подчеркивающий прекрасные черты ее лица, бриллиантовое колье, царственная грация движений…
Уже принесли десерт, когда она вдруг положила два пальца на край стола.
— Кто? — небрежно спросил ее собеседник, заметив сигнал тревоги.
— Тот, о котором я вам недавно говорила. Он сидит за столом в углу.
Смуглый юноша взглянул в ту сторону.
— И это тот самый знаменитый Гонзалес?! Можете не беспокоиться, Айсола. Я с ним…
— Это человек, сокрушающий гигантов, Эмилио, — перебила она. — Вы слышали о Саккориве, — разве не гигантом он был? А этот человек пристрелил его в партийной штаб-квартире на глазах у многочисленной охраны, да еще смог уйти невредимым!
— Он контрреволюционер?
— Нет, политикой он не интересуется. Просто товарищ Саккорива вел себя крайне неразумно в отношении женщин. Причиной трагедии послужила некая девица, которую он сперва соблазнил, а затем бросил… Он смотрит в нашу сторону. Я приглашу его…
Заметив ее кивок, Леон неторопливо поднялся с места и пробрался к ней сквозь толпу танцующих.
— Синьорита, вы никогда не простите меня! — в голосе его звучало неподдельное отчаяние. — Выходит, я и здесь подстерегаю вас! А между тем, меня толкнула на это ночное приключение невыразимая скука.
— Так разделите ее с нами! — сказала она с нежной улыбкой и, вспомнив о своем спутнике, представила:
— Это — Herr Halz из Лейпцига.
Глаза Леона сверкнули.
— Ваши друзья, видимо, меняют свою национальность так же часто, как и фамилии, — заметил он. — Мне запомнился Herr Halz из Лейпцига еще с тех пор, когда он был Эмилио Кассини из Турина!
Эмилио смутился. Айсоле тоже стало не по себе.
— Потанцуйте со мной, синьор Гонзалес! Надеюсь, вы не убьете меня…
Леон ответил лучезарной улыбкой.
Они некоторое время вальсировали молча и сосредоточенно, затем Леон нарушил молчание.
— При вашей молодости и красоте я бы наслаждался жизнью и не думал о политике.
— А я, при вашей мудрости и смелости, применила бы их для свержения тиранов! — голос ее дрожал.
Больше не было сказано ни слова.
Когда они уходили, Леон заметил в вестибюле камеристку Айсолы и двух мужчин, по-видимому, из ее личной охраны. Дождь лил как из ведра, а кареты Айсолы не было видно.
— Разрешите мне отвезти вас, благородная леди? — улыбка Леона была неотразимой. — Карета моя, правда, не особенно изящна, но она всецело в вашем распоряжении.
Айсола секунду колебалась.
— Благодарю вас, — сказала она.
По всем правилам приличия и благовоспитанности Леон настоял на том, что он будет сидеть спиной к вознице. Эта карета не была его собственной. Обычно он терпеть не мог чужих возниц, но в эту ночь ему все было безразлично.
Они миновали Трафальгар-сквер.
— Он не туда повернул, — сказала Айсола тревожно.
— Отнюдь, — спокойно возразил Гонзалес. — мы едем именно туда, в Скотленд-Ярд, путем «Счастливых путешественников», держите вашу руку подальше от кармана, Эмилио. Я на своем веку убивал людей, в гораздо меньшей степени провоцировавших меня на это. Вот так-то лучше.
Рано утром штабами полиции Фолькстона и Довера были получены телеграммы следующего содержания:
«Арестуйте Теофиля Барджера, Иосифа Лоокли, Гарри Ригсона (далее следовало еще пять имен), которые будут пытаться отплыть пароходом на материк либо сегодня, либо завтра».
Арестовывать Айсолу было излишне из-за недостатка улик.
— Но какое я получил удовольствие, когда подвозил ее к Скотленд-Ярду! — сказал Леон за утренним кофе на Керзон-стрит. — Ясно, что ей нужно было собрать семь лиц, похожих на ее товарищей по боевой группе. Были изготовлены паспорта с фотографиями этих несчастных…
— Но при чем здесь священники? — спросил Пойккерт.
— Подпись духовного лица на фотографии и на свидетельском показании равносильна подписи нотариуса или адвоката. Простаки отправились в Девоншир, откуда уже не могли помешать нашей красавице переправить своих сообщников в Италию, — все паспорта имеют визу на въезд именно туда.
— А мнимый Барджер…
— Не кто иной, как Эмилио Кассини. Айсола очень расстроилась, но это не надолго. Она обязательно выкинет какую-нибудь новую оригинальную штуку, за что неизбежно будет расстреляна «ЧеКою». А жаль. Красивая женщина.
Глава 3.
Похищение
Уже целый год прошел с тех пор, как лорд Гейдрю обратился за помощью к Справедливым, жившим на Керзон-стрит под знаком Треугольника. При первом знакомстве с ним Пойккерт сделал вывод, что их клиент — человек с весьма низменными инстинктами. При последнем их свидании это предположение перешло в твердую уверенность, так как сиятельный лорд всеми способами пытался не признать списка расходов, представленного Пойккертом, несмотря на то, что ради возвращения лорду его пропавшего бриллианта Манфред и Гонзалес едва не поплатились жизнью.
Но друзья не унывали. Манфред довольствовался приобретенным опытом; Пойккерта утешало подтверждение его первоначальных выводов относительно их клиента; Гонзалес восторгался формой головы вероломного лорда.
— Одно из интереснейших сочетаний, какое мне когда-либо доводилось видеть, — с энтузиазмом восклицал он. — Выступающая теменная кость при совершенно неоформившемся затылке!
Каждый из тройки обладал феноменальной памятью на лица, но это лицо запоминалось им особо.
Однажды, весенним вечером, когда Манфред задумчиво смотрел на прохожих из окна своей комнаты, неожиданно вбежал Пойккерт (исполнявший обязанности привратника) и сообщил о приходе лорда Гейдрю.
— Возможно он приехал, чтоб рассчитаться с нами, — иронически заметил Манфред.
— О, да!
В этом возгласе прозвучало столько сарказма, что Манфред не мог сдержать улыбки.
— Вот увидишь, Раймонд, мы еще отыграемся. Зови его.
Лорд Гейдрю вошел в комнату довольно неуверенно, щурясь от яркого света лампы, включенной Манфредом. Он был чем-то необычайно взволнован. Лицо его время от времени вздрагивало, глаза затравленно бегали, а руки непрерывно дрожали.
— Я пришел, мистер Манфред…
Он вынул из кармана трясущимися руками продолговатый листок бумаги и положил его на стол перед Манфредом. Тот взглянул на чек и вскинул на лорда изумленные глаза. Пойккерт даже присвистнул от удивления.
— Говорите, — сказал Манфред.
— Это… это ужасно… моя дочь… моя единственная дочь…
Светлейший, лорд закрыл лицо руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
С лестницы послышался топот множества тяжелых башмаков.
Это поднимались агенты Скотленд-Ярда…
Глава 2.
«Счастливые путешественники»
Из троих друзей с Керзон-стрит самым импозантным был, безусловно, Манфред. В его наружности и манерах чувствовался неподдельный аристократизм. Даже в толпе он резко выделялся из общей массы. В нем было то невыразимое «нечто», которое всегда отличало людей с «голубой» кровью.
— Джордж похож на породистого скакуна с табуна шотландских пони, — как-то сказал о нем Леон Гонзалес. И, действительно, он был недалек от истины.
Тем не менее, наибольшим успехом у зрелых, а в особенности, у полных женщин пользовался не он, а Леон. Когда ему поручали дело, в котором были замешаны женщины, то можно было с уверенностью предположить, что, по крайней мере, одна вздыхающая девица будет бомбардировать его страстными десятистраничными письмами. Правда, большой радости это адресату не доставляло.
— По возрасту я большинству из них годился бы в отцы, — как-то заметил он, отчасти рисуясь.
Но однажды, в яркое весеннее утро, им, по-видимому, все же овладела слабость к некоей темноокой, прекрасно сложенной красавице, встретившейся ему на бульваре Роттен-Роу…
Она медленно проходила мимо него, грациозная женщина лет 28 — 30 с гладким, без единой морщинки лбом и серыми, почти черными глазами.
— О, Мадонна, наконец-то моя молитва услышана! — произнес он по-итальянски и снял шляпу.
Она одарила его быстрым веселым взглядом из-под длинных стрельчатых ресниц и жестом предложила надеть шляпу.
— Доброе утро, синьор Корелли, — весело произнесла она, протянув ему маленькую, обтянутую перчаткой руку.
На ней было простое, но дорогое платье, единственное украшение которого составляла нитка крупного жемчуга, согретая теплом ее царственной шеи.
— Вы встречались мне повсюду, — сказала она. — В понедельник вечером вы ужинали у Карлтона, во вторник вы занимали ложу в театре, а вчера днем вы привлекли мое внимание на улице…
Леон сверкнул своей ослепительной улыбкой.
— Вы совершенно правы, очаровательная леди, — произнес он, — но вам неизвестно, что я исколесил весь Лондон в надежде найти кого-нибудь, кто бы мог меня представить вам. Я испытывал жгучее отчаяние, следуя за вами по пятам, не отрывая глаз от предмета столь пылкого обожания, что…
— Что ж, отныне вы будете сопровождать меня, — промолвила она тоном королевы, сознающей всю беспредельность своей власти.
Отойдя от толпы гуляющих, они направились вглубь парка, беседуя о Риме, о скачках в Кампанье и о торжествах, которые устраивала принцесса Лейпниц-Савало…
Наконец они добрели до лужайки, где в тени деревьев были расставлены удобные садовые стулья.
— Какое счастье быть наедине с богиней, — начал он восторженно. — Я хочу сказать вам, синьорита…
— Скажите-ка лучше, мистер Леон Гонзалес, — произнесла леди, на этот раз по-английски, голосом, имевшим оттенок холодной стали. — Что вам нужно от меня?
— Ничего особенного, мадам Кошкина, — ответил он спокойно. — Просто я чувствую, что от вас исходит опасность, причем усугубленная тем, что провидение одарило вас созданными для поцелуя устами и телом, предназначенным для изощренных ласк. Это мнение может разделить целый ряд молодых и впечатлительных атташе целого ряда посольств…
Она рассмеялась по-детски звонко и беззаботно.
— Вы, вероятно, начитались романов о шпионах, мой дорогой мистер Гонзалес! Нет-нет, политики я не касаюсь, она мне ужасно надоела…
— И вашему мужу тоже?
— Мой несчастный Иван сейчас находится в России, испытывая лишения и гнет «ЧеКа», а я, как видите, в Лондоне, от капитализма и комфорта которого я в искреннем восторге! Поверьте мне, Ленинград — не место для благовоспитанной леди…
Айсолу Кошкину звали Айсолой Копреветти, пока она не вышла замуж за молодого русского атташе. Она была революционеркой, можно сказать, с рождения, и когда в России был введен «красный» строй, ее революционный пыл превратился в подлинный фанатизм.
Леон улыбнулся.
— В наши дни для благовоспитанной леди есть места похуже Ленинграда. Мне, во всяком случае, было бы весьма прискорбно, моя дорогая Айсола, видеть вас в Эльсберрийском каторжном заведении шьющей рубахи для каторжан.
Она взглянула на него пристально и жестко.
— Я не выношу угроз, мистер Гонзалес, прошу запомнить это. Вы не первый, кто пытался угрожать мне и… Вы догадываетесь о последствиях. Любопытно, агентом какого правительства вы являетесь? Очень любопытно!
Леон усмехнулся, но тут же заговорил серьезно и внушительно.
— В данный момент, после покушения на жизнь диктатора, итальянская граница закрыта. Вы и ваши друзья представляете для правительства, я имею в виду правительство Великобритании, объект серьезного беспокойства, и оно не желает с этим мириться.
— Чем же мы не угодили вашему правительству, позвольте узнать?
— Терроризмом, — ответил Леон.
— О, это еще требуется доказать! А пока бедная Айсола Кошкина преследуется сыщиками и исправившимися убийцами. Очень мило! Кстати, вы и ваши товарищи уже исправились?
На благородном лице Гонзалеса расплылась безмятежная улыбка.
— Разумеется, синьорита! Мы полностью исправились. К вашему счастью. Потому что иначе вас бы как-то утром извлекли из Темзы и вы лежали бы на носилках холодная и покрытая скользким илом, а экспертиза бы гласила: «…найдена утонувшей».
Он увидел, как румянец быстро сходил с ее красивого лица.
— Если бы мы не исправились, синьорита, ваш муж, который находится вовсе не в Ленинграде, а в Берлине под фамилией Петерсон, давно бы лежал в канаве и полицейские бы шарили по его карманам в поисках удостоверения личности.
Она резко поднялась со стула. Даже губы ее были бледны.
Леон не счел нужным сопровождать ее.
Дня два спустя он получил довольно странное письмо. Запачканный измятый конверт с отпечатками жирных пальцев вполне заслуживал внимания и той трехпенсовой оплаты, которая была помечена на нем почтовым служащим за отсутствием марки. Адрес был написан неровным корявым почерком:
«Справедливым.
Керзон-стрит.
Западный квартал. Лондон.»
Содержание письма было следующим:
«Уважаемый сэр!
Говорят, что ваша специальность — разоблачение загадочных и таинственных происшествий. Так вот какое дело. Я был помощником котельных дел мастера, но теперь я без службы. Однажды в воскресный день, незнакомая дама подошла ко мне с фотографическим аппаратом и сняла меня. В парке было множество народа, но она сфотографировала только меня. Затем она попросила указать ей мое имя и адрес и еще спросила, не знаю ли я какого-нибудь священника. И когда я подтвердил это, она записала фамилию отца Дж.Крю и сказала, что пришлет мне мой снимок. Она мне никакого снимка не прислала, но предложила присоединиться к группе «Счастливые путешественники» для поездки в Швейцарию, Рим и т.д. Никаких издержек с моей стороны не требовалось, она даже уплатила мне за потерю времени / десять фунтов / и прилично одела в новое платье по последней моде. А вот теперь эта дама говорит, что я должен ехать не в Швейцарию, а в Девоншир. Но это же совсем не то. А тут еще я встретил одного господина из Лидса, так его тоже сняли и адрес спросили, и про священника, а он едет почему-то в Корнуэлл. Так вот, здесь какой-то секрет.
Искренно ваш Т. Барджер».
Дочитав эти безграмотные каракули, Леон протянул письмо через закусочный столик Джорджу Манфреду.
— Есть над чем подумать, верно, Джордж?
Манфред прочел письмо и нахмурился.
Очень странные эти «Счастливые путешественники». Весьма…
Затем письмо было передано Раймонду Пойккерту.
— Леди… — задумчиво произнес он.
— Вот-вот, — подхватил Манфред.
— Я скоро вернусь, — поднялся из-за стола Леон.
— Свидание? — подмигнул Пойккерт.
— С автором письма, — сказал Гонзалес, надевая шляпу.
— Не ловушка ли это? — Манфред нахмурился и встал из-за стола.
— Тем хуже для них!
Леон кивнул и быстро вышел из комнаты.
Его вместительный «Бентли» произвел на улице, где проживал «искренно ваш Т.Барджер» целую сенсацию. Улочка была узкой и грязной. Извиваясь угрем, она примыкала к Ист-Эндским докам и являлась их естественным продолжением.
Т.Барджер оказался рослым темнорусым мужчиной лет тридцати, с темными усами и довольно густыми черными бровями. На нем был его новый костюм. По-видимому, он уже успел истратить, по крайней мере, часть своих десяти фунтов на подкрепление плоти спиртными напитками, так как был необычайно жизнерадостен и болтлив.
— Завтра я, — проговорил он заплетающимся языком, — уезжаю в Девоншир. За все уже заплачено. Поеду в первом классе… как… джентльмен. А… вы, никак, один из Справедливых?
Леон предложил продолжить беседу в доме.
— Загадка, — патетически произнес мистер Барджер. — Загадка, да и только! Лучше бы она взяла меня за границу… я с удовольствием поглядел бы на горы, но она говорит, что я не гожусь, так как не говорю по-швейцарски. Так что же, я гожусь только для Девоншира? Да?
— А тот, другой, отправляется в Корнуэлл?
— Точно! А еще один в Соммерсет. Славная компания! Мы познакомились в баре. Славные ребята!
— Как их зовут?
— Ну, того, кто сидел слева, зовут Ригсон. Гарри Ригсон. А второй… какой же это второй?
— По-видимому, тот, что сидел справа.
— Точно… Странное прозвище… Коок… нет, Соок, нет, Лоокли! Точно! Джо Лоокли!
— Так-так, — сказал Леон. — В котором же часу вы отправляетесь в путешествие?
— Завтра утром, в семь часов. Рановато, не правда ли? Но эта леди говорит, что «Счастливые путешественники» должны рано пускаться в путь…
Леон вернулся на Керзон-стрит в приподнятом настроении. Один лишь вопрос занимал его теперь: будет ли Айсола в числе путешественников?
— Не думаю, — сказал Раймонд Пойккерт. — Она не рискнула бы, зная, что мы идем по следу.
В эту ночь Скотленд-Ярду хватало работы. Около полуночи добрых две тысячи священнослужителей были подняты с постелей местной полицией для дачи определенных показаний.
Айсола в эту ночь поехала в «Ориент» — самый изящный и веселый из ночных клубов. Ее сопровождал высокий и смуглый юноша, одетый с безукоризненной тщательностью.
Когда Айсола вошла в зал, внимание всех переключилось на нее. Она в самом деле была ослепительна: богатое алое платье, бледно-золотой тюрбан, подчеркивающий прекрасные черты ее лица, бриллиантовое колье, царственная грация движений…
Уже принесли десерт, когда она вдруг положила два пальца на край стола.
— Кто? — небрежно спросил ее собеседник, заметив сигнал тревоги.
— Тот, о котором я вам недавно говорила. Он сидит за столом в углу.
Смуглый юноша взглянул в ту сторону.
— И это тот самый знаменитый Гонзалес?! Можете не беспокоиться, Айсола. Я с ним…
— Это человек, сокрушающий гигантов, Эмилио, — перебила она. — Вы слышали о Саккориве, — разве не гигантом он был? А этот человек пристрелил его в партийной штаб-квартире на глазах у многочисленной охраны, да еще смог уйти невредимым!
— Он контрреволюционер?
— Нет, политикой он не интересуется. Просто товарищ Саккорива вел себя крайне неразумно в отношении женщин. Причиной трагедии послужила некая девица, которую он сперва соблазнил, а затем бросил… Он смотрит в нашу сторону. Я приглашу его…
Заметив ее кивок, Леон неторопливо поднялся с места и пробрался к ней сквозь толпу танцующих.
— Синьорита, вы никогда не простите меня! — в голосе его звучало неподдельное отчаяние. — Выходит, я и здесь подстерегаю вас! А между тем, меня толкнула на это ночное приключение невыразимая скука.
— Так разделите ее с нами! — сказала она с нежной улыбкой и, вспомнив о своем спутнике, представила:
— Это — Herr Halz из Лейпцига.
Глаза Леона сверкнули.
— Ваши друзья, видимо, меняют свою национальность так же часто, как и фамилии, — заметил он. — Мне запомнился Herr Halz из Лейпцига еще с тех пор, когда он был Эмилио Кассини из Турина!
Эмилио смутился. Айсоле тоже стало не по себе.
— Потанцуйте со мной, синьор Гонзалес! Надеюсь, вы не убьете меня…
Леон ответил лучезарной улыбкой.
Они некоторое время вальсировали молча и сосредоточенно, затем Леон нарушил молчание.
— При вашей молодости и красоте я бы наслаждался жизнью и не думал о политике.
— А я, при вашей мудрости и смелости, применила бы их для свержения тиранов! — голос ее дрожал.
Больше не было сказано ни слова.
Когда они уходили, Леон заметил в вестибюле камеристку Айсолы и двух мужчин, по-видимому, из ее личной охраны. Дождь лил как из ведра, а кареты Айсолы не было видно.
— Разрешите мне отвезти вас, благородная леди? — улыбка Леона была неотразимой. — Карета моя, правда, не особенно изящна, но она всецело в вашем распоряжении.
Айсола секунду колебалась.
— Благодарю вас, — сказала она.
По всем правилам приличия и благовоспитанности Леон настоял на том, что он будет сидеть спиной к вознице. Эта карета не была его собственной. Обычно он терпеть не мог чужих возниц, но в эту ночь ему все было безразлично.
Они миновали Трафальгар-сквер.
— Он не туда повернул, — сказала Айсола тревожно.
— Отнюдь, — спокойно возразил Гонзалес. — мы едем именно туда, в Скотленд-Ярд, путем «Счастливых путешественников», держите вашу руку подальше от кармана, Эмилио. Я на своем веку убивал людей, в гораздо меньшей степени провоцировавших меня на это. Вот так-то лучше.
Рано утром штабами полиции Фолькстона и Довера были получены телеграммы следующего содержания:
«Арестуйте Теофиля Барджера, Иосифа Лоокли, Гарри Ригсона (далее следовало еще пять имен), которые будут пытаться отплыть пароходом на материк либо сегодня, либо завтра».
Арестовывать Айсолу было излишне из-за недостатка улик.
— Но какое я получил удовольствие, когда подвозил ее к Скотленд-Ярду! — сказал Леон за утренним кофе на Керзон-стрит. — Ясно, что ей нужно было собрать семь лиц, похожих на ее товарищей по боевой группе. Были изготовлены паспорта с фотографиями этих несчастных…
— Но при чем здесь священники? — спросил Пойккерт.
— Подпись духовного лица на фотографии и на свидетельском показании равносильна подписи нотариуса или адвоката. Простаки отправились в Девоншир, откуда уже не могли помешать нашей красавице переправить своих сообщников в Италию, — все паспорта имеют визу на въезд именно туда.
— А мнимый Барджер…
— Не кто иной, как Эмилио Кассини. Айсола очень расстроилась, но это не надолго. Она обязательно выкинет какую-нибудь новую оригинальную штуку, за что неизбежно будет расстреляна «ЧеКою». А жаль. Красивая женщина.
Глава 3.
Похищение
Уже целый год прошел с тех пор, как лорд Гейдрю обратился за помощью к Справедливым, жившим на Керзон-стрит под знаком Треугольника. При первом знакомстве с ним Пойккерт сделал вывод, что их клиент — человек с весьма низменными инстинктами. При последнем их свидании это предположение перешло в твердую уверенность, так как сиятельный лорд всеми способами пытался не признать списка расходов, представленного Пойккертом, несмотря на то, что ради возвращения лорду его пропавшего бриллианта Манфред и Гонзалес едва не поплатились жизнью.
Но друзья не унывали. Манфред довольствовался приобретенным опытом; Пойккерта утешало подтверждение его первоначальных выводов относительно их клиента; Гонзалес восторгался формой головы вероломного лорда.
— Одно из интереснейших сочетаний, какое мне когда-либо доводилось видеть, — с энтузиазмом восклицал он. — Выступающая теменная кость при совершенно неоформившемся затылке!
Каждый из тройки обладал феноменальной памятью на лица, но это лицо запоминалось им особо.
Однажды, весенним вечером, когда Манфред задумчиво смотрел на прохожих из окна своей комнаты, неожиданно вбежал Пойккерт (исполнявший обязанности привратника) и сообщил о приходе лорда Гейдрю.
— Возможно он приехал, чтоб рассчитаться с нами, — иронически заметил Манфред.
— О, да!
В этом возгласе прозвучало столько сарказма, что Манфред не мог сдержать улыбки.
— Вот увидишь, Раймонд, мы еще отыграемся. Зови его.
Лорд Гейдрю вошел в комнату довольно неуверенно, щурясь от яркого света лампы, включенной Манфредом. Он был чем-то необычайно взволнован. Лицо его время от времени вздрагивало, глаза затравленно бегали, а руки непрерывно дрожали.
— Я пришел, мистер Манфред…
Он вынул из кармана трясущимися руками продолговатый листок бумаги и положил его на стол перед Манфредом. Тот взглянул на чек и вскинул на лорда изумленные глаза. Пойккерт даже присвистнул от удивления.
— Говорите, — сказал Манфред.
— Это… это ужасно… моя дочь… моя единственная дочь…
Светлейший, лорд закрыл лицо руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12