Через неделю он полностью
засветился и на последнем месте работы. Однако, бывший таежный
охотник Гаврилов из упрямства - того самого, с которым
подстерегал сохатого - оставил не признанного никем ученого
у себя. Правда, попросил маячить в рабочее время перед другими
сотрудниками как можно меньше. Естественно, что и область
смешного - деньги - резко сузилась. Но судя по
плавленным сыркам, которые поглощал вдумчивый Самуил Моисеевич,
многого ему не требовалось. Наверное, Нина была среди тех редких
личностей, на кого Файнберг производил впечатление "крупного
спеца оттуда", с которым она рано или поздно отправится
"туда". Такая наивность делала ей честь по нынешним
ушлым временам. Может, отчасти ее гипнотизировали невоплощенные
демоны Самуила Моисеевича.
Все-таки посеял в каменистом грунте моего сердца семена боязни
этот пресловутый ученый. А ведь совсем было дрейфить перестал.
Уже не боялся двоек, "сундуков"-прапорщиков, триппера, ментов и
таких красных уголков пыток, как кабинеты зубных врачей. Кстати,
последний мой визит к частной отличной дантистке, рекомендованной
хорошим знакомым, протекал так. Принимала она в рубашке и
колготках; несмотря на успокаивающую музыку с охами и вздохами,
от первого же прикосновения бора я встал на дыбы. Женщина не
унималась, вывернуться без риска быть пропоротым я не мог, потому
и схватил ее за талию. Дантистка приняла жест за начало, стала
форсировать события, и я не отставал из-за надежды облегчить свою
участь. Одну участь я облегчил, а вот другую утяжелил: в конце
веселой недели обнаружил себя под венцом вместе с этой мало
знакомой мне дамой. Таким образом, зубовный ужас привел в
действие механизм моей женитьбы, который, по счастью, на нынешний
день уже израсходовал весь свой завод. Не послужило ли мне это
уроком бесстрашия? Отлично послужило. И вот результат. Некоторые
дергаются или даже потеют при виде змей, червей, пауков и крыс.
Я же к ним отношусь приветливо. На мой взгляд они не хуже
других. У меня проживала, пока не сдохла от обжорства, ручная,
как мне иногда казалось, крыса. Я еще славен тем, что тапком не
тронул ни одного паука и за тараканами всегда наблюдал с
нескрываемой симпатией, а не со злобным недовольством, как
некоторые.
Однако позавчера, благодаря стараниям дока Файнберга, пришлось
сдрейфить по-настоящему, без всяких прикрас. Выбрался я из-под
земли на станции метро "Приморская", не бежал, задрав
штаны, за попкой в "варенке", а шел домой отдыхать от своей
монотонной службы. Темно уже, я отдых начинаю с того, что опускаю
взгляд в небесный погреб - кстати, пару раз такое начало в
глубокой луже заканчивалось. Вот глянул я и весь внутренне
заиндевел. Черный бархат неба проколот, и сквозь пятнышки
сочатся красно-зеленые лучи, напоминая в целом граненый стакан
или колпак. Как привлечь внимание прогрессивной общественности?
Не будешь же посторонних злых людей за рукав хватать. Я
застенчивый, поэтому могут мне и авоськой заехать, и газовым
баллоном прыснуть. Но тут же сообразил, что раз я первый их
заметил, то мной они займутся особо и отдельно. Сразу
втемяшилась в башку такая дикая мысль, хоть я и не умственный
дикарь. Ведь не купишь же меня всякими фраерскими байками про
мужицких заступников, капиталистов-эксплуататоров, русских
этруссков, предводителей-пассионариев с вечным жаром в заднице,
про У-райские горы, с которых великий йог Шива, он же Сивый,
свел русичей, про благодать, спускающуюся на каких-то
деревенских олигофренов. Чем мои "стаканы" лучше?
Но уже вчера я постарался о колпаке забыть. Без особого
сопротивления вылетают из меня, как из распахнувшегося портфеля
"дипломат", всякие изнурительные мысли, когда я балуюсь,
вернее, своеобразно тружусь на своем аппарате "Охота всех
времен и народов". Раньше у меня имелась установка
"Охота в джунглях", но я добился второго в целом Питере
результата, и фирма за спасибо притащила усовершенствованную
машину. Если дал промашку, она портит воздух - такое вот
наказание. Пальба не только по готовым зверям, вшитым в память
установки, но и по тем, кого сам спроектируешь. Ну, я постарался
в стиле дока Файнберга. Приятно напасть не на какого-нибудь
левика Леву, а на урода с зубами-серпами и лапами-мясорубками.
Видеоряд в моей киснущей голове внезапно обрывается, потому что
прилетает вдруг вопль из породы самых надсадных. Тут у меня
непродуктивные мысли табуном понеслись. И про колпак, и про кучу
добра, которую надо стеречь с почти связанными руками. Правда,
неслись табуном они только одно мгновенье, потом я вскочил,
взвел курок своего нагана; как раз на мониторе, то есть в
коридоре четвертого этажа, появилась Нина. Она покачивалась, как
молящийся сектант, и странно раскрывала рот, как участник
пантомимы. Может, мы еще в границах нормального? Просто в порыве
страсти безнадежной Файнберг набросился на нее, как пес на
баранью ногу, а она ему случайно откусила какую-нибудь настырную
деталь. Я даже немного обрадовался - сейчас разряжусь за их
счет. Включил у телефона автоответчик и отправился, ликуя, на
третий этаж. Пока ждал лифт, готовил язвительные слова,
укоряющие Нину за виктимность, ну и, конечно, обличения в адрес
старца, подкравшегося к слабо одетой Сусанне. Дескать, взяли вас
сюда, уважаемый Самуил Моисеевич, за рвение головы, а не
причинного места; теперь понятно, какой вопрос у вас болит...
Когда я, наконец, доехал, Нина торчала еще в коридоре, выжатая и
пожелтевшая, как сухая курага. От ее вида я заготовленными
словами сразу поперхнулся и, с пальцем на спусковом крючке,
вступил на квадратные метры компьютерного центра. Только я там
оказался, сразу взмок. Я вначале красную лужу увидел, очень
яркую на сером фоне, а потом уже, за креслом, тело навзничь, из
которого она натекла. Стал разглядывать распознавательный знак
лица. Но знак весь залит. Как же иначе, когда в голове застрял
клин. Заколочен в правый висок. Однако костюм, с характерной
потертостью на заднем месте выдавал доктора Файнберга. Йисгадал
вэйискадаш шмэй рабо..., может, тебе нужны слова древнего
прощания, док. От возбудившейся крови забил колокол в ушах. А что
если некий клинописец, смачивая губы слюной, выбирает следующей
целью мой кумпол. Вдруг сама Нина? Овечка овечкой, а сейчас
развяжет еще один узелок на ниточке жизни. Я согнулся, как
получивший под дых, отскочил "закорючкой" к двери, осторожно
выставил глаз из-за косяка. Стоит себе, скулит в тряпочку.
Юбчонка в обтяжку, свитерок тоненький, где тут спрячется еще одна
долбилка для головы или какая другая убойная штука. Я, опускаясь
по обезьяньему примеру чуть ли не на пальцы, прочертил кубик
комнаты вдоль, поперек и вокруг. Но никаких подсказок. Стекло
оконное тоже целенькое. Скатился по лестнице в рубку, проверил
записи всех видеокамер, пленка замазана только застоявшимся
воздухом. Кипящей до булькания головой вспоминаю строки из
какого-то приказа: "Эмиссаров, изменников, космополитов
немедленно задерживать и подвергать допросу". Хоть слова не из
той оперы, но я возвращаюсь к тошнящей Нине, хватаю за зыбкие
плечи и требую ответов на все вопросы. А она вместо ответов
приникла ко мне и лопочет: "Пили кофе, задача на исполнении была.
Самуил Моисеевич поднялся, стал вроде вглядываться в угол, даже
глаза прищурил. Вдруг звук... будто бутылку шампанского
откупорили. И сразу брызги из головы..." Если разыгрывает меня,
то ловко. А если невиноватая, то может с катушек свалиться,
станет как Офелия - без обувки с чушью на устах бегать. На
всякий пожарный утешаю ее:
- Ничего, Нина, это бывает, нормальное убийство.
- Нормальное, да? - с надеждой отозвалась Нина и даже
потерлась об меня. Я ее телесность почувствовал через куртку,
кое-какие мысли, вернее, эмоции посторонние зароились. Но
прикрывать даму собственным телом от бандитского клина не стал,
а, напротив, оповестил службу любителей здорового быта, то есть
РУВД. Там мне грубым и заспанным голосом велели не рыпаться,
ничего не трогать, не пытаться что-либо спрятать. Однако мчались
резкие люди из органов сорок минут, или, может, решили еще
покемарить. Я после своего звонка в отведенное мне время
рыпаться не стал, правда, перетащил Нину в холл, чтоб была под
присмотром, а сам в свою будку-рубку - готовить к приезду
следователей собственную версию. Однако, несмотря на все потуги
версия не слепилась. Была, конечно, слабая зацепка. Файнбергу
что-то померещилось в уголке. Ну, если бы там злодейская морда
торчала и прицеливалась, то доктору было бы незачем вглядываться
и щуриться. Тут уж тикай или ори. Файнберг мог высматривать
только что-нибудь небольшое, веселое, вроде крысы. Я ведь
встретился в коридоре с кусочками дряни, похожей на крысиное
дерьмо.
Очень пришлось пожалеть, что впустил ментов. Когда поздно было,
своим задним, самым сильным умом сообразил, что вначале стоило
сюда начальника бюро высвистать. Он бывший "органист" и
повадки этой стаи знает. Вместо того, чтоб вынюхивать след
подлеца или хотя бы с Ниной лялякать, внучки Феликса
Железного за меня взялись. Револьвер попросили посмотреть, а
когда надо было отдавать, фигу сальную показали. Про бюро мое
всякие низкопробные параши пускали, дескать, это нажопник для
мафии и дельцов. Я все стерпел; так сказать, не ответил плевком
на плевок. По их тяжелым мутным взглядам понял, что обшаривать
углы и щели, выуживая мокрушника, им будет скучно. Капитальным
людям довольно, что я у них в кармане, раскрутят меня на своем
"чертовом колесе", и дело в шляпе. Оттого и вопросы
дешевые задавали. Злобничал ли на ученого из-за Нины, балуемся
ли мы втроем бухалом, травкой и оргией, есть ли у меня царские
монеты, не добывал ли мой соперник золото из электронных плат. Я
оборонялся тем, что раз пятьдесят предложил прокрутить
видеозаписи со всех камер, особенно с той, которая мне в затылок
пялится. Но мусора видеозаписью заинтересовались, лишь когда
старший группы капитан Белорыбов отплясал над трупом и
познакомился с ним поближе через компьютер МВД. К несчастью для
тела выяснились его фамилия-имя-отчество, а также другие
обстоятельства личной жизни. Поступившие справки отнюдь не
украсили Файнберга в глазах Белорыбова. Напротив, капитан стал
виртуозно импровизировать на тему безродного космополита,
меняющего одну родину на другую для увеличения
"парнуса". По наличию иудейских словечек во владении
следователя, я сразу догадался, что, в первую очередь, он
специалист по гражданам с выдающимися носами типа
"шнобель". Я, конечно, печалиться не стал, когда
Белорыбов отвалил от меня в другую сторону, но не удержался,
вякнул. Мол, было бы неплохо для всех, если бы Файнберг гонялся
за хрустами, а не за туманом. Капитан быстро, как эхо,
поинтересовался, в кого у меня такие черные маслянистые глазки.
Я спокойно его выпады отфутболил: мои глаза-бусинки от
татаровьев злых и братьев-мусульман. Капитан, съев
"пилюлю", сразу успокоился, такие специалисты мусульман
уважают, они вообще к любой силе с почтением относятся. Наконец,
добряк Белорыбов совсем угомонился, примирительно сказал, что на
сей раз голову спасти не удалось, да и умчался сотоварищи и
трупом пострадавшего. Увы, уцелей Файнберг с небольшой раной,
капитан Белорыбов поколдовал бы над Уголовно-процессуальным
кодексом, превращая потерпевшего в подсудимого, за статьей дело
не встало бы. Как же ты не почувствовал, док, какие на тебя
любители здесь найдутся?
2.
Несколько дней жил под впечатлением. Менты не доставали, только
пару раз к ним сходил. Даже наган отдали в пакетике, а я им
взамен конфет подарил. Я все газеты изучал, торопился к открытию
киоска, так же, как морячок, всплывший из подводного плавания, в
ресторан. Хотел узнать, чиркнули ли где-нибудь про колпак или
смертельные клинья. Но вместо того, чтоб об этом страдать,
газетки давились разным фуфлом. "Консервные" листки, то
есть консервативные издания вызывали сладкий зуд своими ужасами
и катастрофами, заговорами и заклинаниями, поэмами про колдунов
Абрамычей и святителей с безупречными фамилиями. А
"каловые" газеты - те, что от радикалов кормятся
- радовали меня расхристанными дамочками, которые у них по
всем страничкам снуют, бегающими по морям-волнам яхтами,
красивыми зубами, смачно кусающими пеструю яркую жвачку, да
инструкциями по изготовлению сотен тысяч и миллионов за
месяц-другой. Потратился я на бумажную продукцию, хотя привык
денег зря не расходовать - все на коньяк и водку - а что
узнал в итоге? Что все землетрясения от греховодниц в кружевных
панталонах. Что с затеями да идеями нынче не миллион сколотишь,
а попадешь в плотные слои руководящих "консервов",
таких, как Дуев, где высохнешь и упадешь в кучу мусора пожухлым
листиком.
Следующее дежурство ничем особенным от предыдущего не
отличалось, за исключением того, что обошлось без людских
потерь. Я револьвер перед собой положил, все дрессировался,
цапая его и наводя на лампочки. Боеготовность росла, мишеней
хватало и, должно быть, не только у меня. Этим вечером целая
кодла коптела, как я выведал, над жидкостными МГД-генераторами.
Я, конечно, донимал эмгэдэшников своими звоночками, все ли еще
живы-здоровы? Они мне отвечали, скрипя челюстями, как мелкому
надоеде, вроде комара: а ваше здоровье? животик не болит, в
попке не свербит? Кстати, такое поведение было вполне оправдано.
Они не знали, что случилось с Файнбергом. Сочным рассказом я мог
бы сделать их грустнее, но Белорыбов решил иначе, и мой пахан в
бюро с ним согласился. Застрессованную же Нину послали колотить
по клавишам в какую-то особую комнатку и в час дня неумолимо
спроваживали домой. При неизбежной встрече со мной на вахте она
словно слышала "хенде хох" и, взметнув пропуск, сразу
шарахалась вперед. Кажется, капитан Белорыбов ей что-то напел
про меня невдохновляющее. А я бы, между прочим, пообщался бы с
ней бед-на-бед, конечно, по истечении траура. Правда, в отличие
от доктора Файнберга, я вряд ли способен пробудить какие-либо
радужные надежды или мечты о светлом будущем. Стороннему
наблюдателю с первого взгляда на меня бросается в глаза, что я
не стану богатым, умным и красивым даже при хорошей рекламе и
поддержке прессы. Именно поэтому красавицы бегут от меня, как от
зверя. А впрочем, посади рядом со мной любого эрудита-лауреата и
пусти нас играть. Например, кто больше слов назовет из трех
букв. Я себя аутсайдером в этом деле не считаю. Могу еще в
"балду" и в "города" посражаться. Я в конце
армейской службы, когда напряженка уже отошла в былое и думы,
все изучал толковый словарь и географический атлас. Другая
литература в ротной канцелярии не водилась.
В срок со второго на третье дежурство я преодолел путь от
человека прямоходящего, он же хомо эректус (извините за
выражение), до человека почти-разумного. Даже стал мучительно
думать. Чтоб поменьше мучиться, делал себе местную анестезию в
виде стаканчика столичной. В результате такое умозаключение
получилось. Раз Файнберг, гражданин с прибабахом и приветом, тем
не менее стал нужен кому-то в совершенно молчаливом виде, значит
был намного глубже, чем всем казалось. Выходит, и в его лепете
блистали умственные перлы, которые один Гаврилов третьим глазом
смутно различал. Может, док рассекретил кого-то, кто должен был
явиться в конце траектории изменения, вдруг эволюционная машина
разоблачила некоего грядущего жлоба? И колпак был не случаен, не
за мной он приглядывал, а охотился за Файнбергом. Однако связь
между колпаком и основной уликой - крысиным дерьмом - не
прощупывалась. Это и довело меня в итоге до тяжелого
расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга пришлось
налегать на сахар, содержащийся в домашних наливках и заводских
портвейнах. Поэтому на третьем дежурстве, успокоив душу и тело
фталазолом, делал я безыдейные наброски к рекламным роликам.
В квартиру Наташи Ростовой из ста комнат входят друг за другом
Иван Грозный, Петр Великий, Лев Толстой и еще какой-то джигит с
конем. Через девять месяцев у Наташи родится сынок. Знаменитый
вопрос: кто виноват? В виде ответа на диване одной из ста комнат
лежит без сапог счастливый отец Лев Толстой. Вот единственный из
посетителей девичьей светелки, кто бежал на улице от пирожков
государственного жиртреста "Мясо-Сила", зато умял пирог
с капустой торгового дома "Зеленые братья". Дурь,
конечно, но есть в ней и внушение, и контрпропаганда.
Интеллигент настигает в чистом поле Буденного, Семен Михайлович
с удивлением оборачивается и, крякнув, разрубает догоняющего
очкарика от головы до седла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12