На полянке между диких олив отдыхающие бойцы, которых подбадривают
болельщики, сражаются в футбол. Впрочем отдельные приемы напоминают регби.
Кстати, вместо мяча используется чья-то бритая голова.
Далее, на пригорке, установлен переносной алтарь, за ним изваяние
трехликого солнечного бога, покрытое позолотой - все три физиономии круглые
и довольные. И, кстати, сросшиеся, так что каждый глаз одного лица
принадлежит и другому. Ниже солярного божества символическое изображение
мирового древа в виде трехглавой змеи, по бокам идолы, чьи светлые лики я
бы не назвал привлекательными. Жрецы творят требу, их крепкие руки режут
глотки жертв, да так, что кровь брызжет на солнечного бога. Тот улыбается.
Мне кажется, что даже облизывает забрызганные красным губы. Не все
закланные отделываются перерезанной глоткой. Некоторым жрец-специалист
вспарывает грудную клетку, потом крепкими руками разводит ребра и выдирает
важные органы - сердце и легкие. Другой специалист тычет эти потрошки идолу
под нос, пытаясь определить, по нраву ли жертвоприношение.
Вон там, под соснами, умельцы разделывают свежезарезанных пленных, кожу
натягивают на барабаны и маски, из черепов чашки мастерят, из берцовых
костей - флейты. Шуруют по костям скребки лунообразной формы, отделяя мясо
и жилы, которые идут в специально подготовленные бадьи.
Ближе к госпитальному навесу победители занимались приготовлением пищи, что
я наблюдал крупным планом. В одних больших чанах лежали с горкой умные и
глупые головы, в других - руки (мне показалось, что у одной пальцы даже
шевелятся), в третьих - печенки и сердца, в четвертых - мозги, в пятых -
почки и пупки. Повара что-то помешивали деревяшками, похожими на весла, в
котлах, поставленных на огонь. Впрочем, ясно что. Вон торчит чья-то
полусваренная задница. Можно представить себе, каков суповой набор.
Бесштанный повар зачерпнул черпаком своего варева и опробовал, на его
круглом коричневом лице отразилось удовлетворение - враги были приготовлены
на славу. Он, наверное подумал: это только дикари все жрут в сыром виде, а
мы, цивилизованные люди, готовим прекрасные блюда по лучшим рецептам.
От такой сцены у меня здорово разыгралась тошнота, переходящая в рвоту. Не
от всего хорошо организованного процесса утилизации ненужных людей, а
именно из-за поварской улыбки, содержащей законное удовлетворение от
проделанной работы. Жить было весело и хорошо. Да уж ради этого стоило
сигануть с обрыва в иной мир.
Все происходящее сформулировалось в нелепой фразе: "Индеец думал, думал, да
в суп попал."
Мой гордый дух был повержен не на поле брани, а на поле срани.
Я так заколдобился, что медбратья бережно вернули меня на прежнее место и
опять вложили в рот кайф-лепешку, в которой теперь явственно ощущалась
кока.
Потом я нашел себя на носилках, на меня с нефритового небосвода смотрело
лицо женщины-ягуара и ее ласковый язык, спускаясь с высоты, разглаживал и
насыщал лаской мои нервы. Тропа вилась по горному склону, по бокам
располагались рваные ярко-зеленые заросли. Местность в конце концов
несколько выровнялась, на смену зарослям пришли культурно возделанные
террасы полей. Я узнал и кукурузу, и белые коробочки хлопка, и картофельную
ботву. По сторонам дороги стояли квадратноголовые идолы, украшенные мирными
цветочными гирляндами. А к строению, которое я вначале принял за гробницу,
вереницы женщин тащили и тащили, как муравьи, зерно в плоских сосудах.
Меня внесли в селение, на площадку под большое дерево. Со всех сторон
тянулись длинные постройки из необоженного кирпича, с галереями, в которых
располагались почти окостеневшие старцы. На крыши ближайших построек
наезжали, используя неровный рельеф, дома из верхнего ряда. На них
утверждались строения из следующего яруса. Получалась уступчатая сплошная
застройка вверх по склону. Взгляд, брошенный в довольно узкую, но
чрезвычайно протяженную долину, принес образ мощной кубической постройки,
похожей на большой склеп. Эта махина располагалась в какой-нибудь паре
километров отсюда. Мне показалось, что поле моего зрения стало гораздо
обширнее, как будто кривизна поверхности в этом мире меньше, чем в родном.
Носильщики сгрузили меня и исчезли. Вокруг же сгустилась толпа. Бабы в
одних юбках, титьки свисают аж до пупа, за спинами подвязаны круглолицые
младенцы, уныло жующие какую-то дрянь. Пацаны-огольцы были вообще в
первозданном виде, наверное, экономили одежду. Девушек-молодушек не видать.
А вот среди мужиков выделялись товарищи в ярких плащах, с изумрудными
заколками, с кольцами в ушах, с головными повязками, в которые было
вставлено по красному большому перу. Это, наверное, руководство.
Чьи-то руки стали поднимать меня, дескать, неудобно перед начальством. Я
кое-как взгромоздился на ноги - с непривычки зашатало. Окинул взглядом свой
прикид - какие-то грязные лохмотья остались от некогда белой футболки, на
одной ноге сохранились хоккейный щиток и почти-свежий носок, рядом с ним
нож, а вот вещмешок канул в лету вместе с новыми трусами и свитером, хорошо
хоть поясная сумочка с ее сокровищами не покинула меня. В общем-то, на
пришельца с неба не очень похож.
Из руководящих товарищей выделился один, которого я мысленно назвал
"председателем", он и стал что-то грозно вопрошать. Из всех слов я уловил
только парочку: "Тики Виракоча". Это, кажется, наиболее верховное божество
было у индейчиков, самое возвышенное и незапятнанное. Я повторил: "Тики
Виракоча", отчего некоторые присутствующие заулыбались.
Председатель приложил руку к своей груди и сказал:
- Ньяви, уаранка камайок.
Это, наверное, названы имя и должность.
- Будь здоров, Ньяви.- я, продолжая в том же духе, приложился к груди и
сказал.- Егор Хвостов, старший лейтенант запаса.
- Егоур, Ягуар,- согласился Ньяви и обозвал меня каким-то "янаконом". Затем
он обвел руками местность и сказал: "Урубамба". Наверное, так эта долина
кличется.
На этом Ньяви не успокоился и стал показывать пальцем то на восток, называя
его "анти", на запад-"колья", север-"чинча" и юг-"конти", даже в сторону
подземного царства "уку пача" ткнул. Ясно, товарищ пытается выяснить,
откуда я родом.
Я естественно показал своим пальцем в сторону неба и даже кечуанское
название верхнего мира вспомнил:
- Ханан пача.
В самом деле, мой родной базовый мир-метрополия, действительно, является
верхним по отношению к этому периферийному гадючнику.
Тут все как загалдели. Сразу появились вооруженные люди с
палицами-маканами. Кажется, я дал маху. Надо было оставаться
Ягуаром-Янаконом, дикарем-несмышленышем с востока или юга и не претендовать
на серьезную роль. Кто-то галдел свирепо, кто-то тараторил мягче, с
некоторой оглядкой на меня.
Появилось еще одно действующее лицо, в длинном плаще, в шапке-тиаре,
украшенной двумя позолоченными змеями, с жезлом, увенчанным набалдашником в
виде головы злобного ягуара. Наверное, жрец. Он, похоже, успешно доказывал,
что я не могу быть пришельцем с неба, а для подтверждения слов несколько
раз толкал меня, отчего мое неустойчивое тело валилось на землю.
Вот уже двое воинов подхватили меня под руки, лишив степеней свободы, жрец
замахнулся своим острым жезлом и тут... заметил талисман, сохранившийся на
моей груди и доставшийся в наследство от индейского колдуна.
Два когтя хищника, попугайное перо и трехликий малахитовый мужичок
успокоили жреца. Он опустил свой жезл и ласково посмотрел на точно такой же
талисман, висевший на собственной груди.
Минута раздумия и жрец уже благостно показал пальцем в сторону мощного
каменного строения.
- У тебя красивый дом,- похвалил я.
- Инти Уаси,- свирепо рыкнул жрец. Да-да, понял, это дом божества.
Трое младших служителей культа подхватили меня и потащили туда. На
удивление никто из толпы не последовал за мной. Предстояло что-то
серьезное, где не было места никому, кроме меня и жреческого персонала.
Тащиться пришлось несколько дольше, чем казалось поначалу. Да, в долине
Урубамба, как и во всем этом веселом крае, расстояния выглядели несколько
обманчиво. А горы-то, горы прямо так и нависали на тебя...
В храме за внешней стеной имелся двор с дорожками, выложенными туфом, с
большими бронзовыми светильниками, с изваяниями демонов-привратников,
украшенными, к моему сожалению, запекшейся кровью. Посредине двора
хлобыстал источник прямо из пасти большой черно-гранитной змеи. Вода
поступала на клумбы, где вместе с обычными цветами росли и "золотые". На
золотых цветах сидели и золотые бабочки. У некоторых идолов на шее
гирлянадами висели кишки, толстые и тонкие. Такой вот натюрморт.
У входа в само святилище стояли две позолоченные пумы с бирюзовыми глазами.
Чушь, конечно, но впечатление такое было, что они готовы попробовать меня.
Да и "сивильник", на который я украдкой глянул, показал близкую опасность в
виде червяков - дескать, что-то угрожает моей психике. Две каменные твари
так и гудели от переполняющей их ярости. Если до этого я ощущал разве что
опасность или тошнотворное омерзение, то теперь испытал ужас с большой
буквы "Уууу", даже все замерло внутри. Причем, из-за какой-то ерунды. Что
же дальше будет?
На входе в святилище жрецы приложили руки к своим волосам и сделали вид,
что вырывают прядку и сдувают ее в сторону ближайшего идола. Тоже самое на
всякий случай проделал и я. Мы не сразу попали внутрь святилища, вначале
надо было пройти на полусогнутых ногах через узкий тоннель с давящей сверху
каменной кладкой, которая отсекала внутреннее пространство от наружного.
Первое время я не мог определить в сумраке храма источник освещения, потом
глаз, повращавшись, нашел смутно мерцающую золотую пластину с изображением
кого-то, заросшего множеством змеящихся волос. Да и вдобавок прилагалась к
нему двуглавая змея, изгибавшаяся сверху дугой - на манер хомута.
Снизу от фриза была парочка масляных ароматизаторов-светильников, осыпанных
ониксами. В центре зала имелся небольшой бассейн неясной глубины, ближе к
фризу - алтарь из матово-черного почти незаметного камня в виде черепахи с
человеческой головой. Там и сям были установлены идолы - изваяния
двухголовых, или кошкоголовых, или птицеголовых демонов с широко
раззявленными ртами, с клыками, со странными жестами рук, с провалами
глазниц. Ощущения были крайне давящие, но я мигом успокоил себя - дескать,
вся эта театральная примитивщина неспособна на меня, тертого-жеванного,
повоздействовать.
Жрец подвел меня к бассейну и, брызнув в мое умное лицо затхлой водой,
гавкнул резко-вопросительно: "Уку пача?" Я отрицательно повертел головой.
Ведь стоит мне признаться, что я пришелец из нижнего мира или, что одержим
его темными духами, как палица с шестигранным навершием опустится на мою
содержательную голову. Недаром же это грозное оружие держит в своих
широченных ручищах помощник жреца - нешуточного вида мужик с пуком смоляных
волос, стянутых веревкой на затылке.
Запахло чем-то невкусным, другой помощник жреца поднес ко мне чашу с тем
содержимым, которое называлось "айя уакак". К сожалению, чаша представляла
собой череп. Я закочевряжился, тут мне вывернули руки и, схватив за
челюсти, разжали рот. После чего в него полилась гнусная густая с комками
слизи жижа, которую приходилось торопливо глотать, чтобы не захлебнуться.
Помощники жреца по ходу пития беззлобно посмеивались - видимо над моей
неприязнью к чудесному напитку. Через полминуты я, икая, расположился на
краю бассейна, в то время как остальные граждане покинули святилище и
затворили мощные двери.
10.
Даже через полчаса ничего особенного не случилось. Хотя "сивильник"
показывал, что "червячки" сплошь меня облепили. Опять надувательство. Как
жаль, что я не захватил в этот прекрасный светлый периферийный мир
что-нибудь вроде автомата с подствольным гранатометом. Все этот Крейн со
своим проклятым компьютером. Сдается мне, что Сашок не прыгнул следом и
предпочел задержаться в родном мире-метрополии. Не знаю, чем здесь
занимаются остальные наши удальцы, они может и растерялись, а я, имейся
автоматик, сколотил бы банду и на второй день оказался у ворот Куско. А еще
через день сидел бы в Кориканче на стуле Верховного Инки и потягивал бы
пивко из золотого жбана, а вокруг бы кружились отборные девочки из Дома
Избранниц. Пиво и девочки - примитивные вкусы, конечно, сознаю, но ведь
какие верные! Это совершенно правильный ответ на вопросы "быть или не
быть", "иметь или чтоб тебя имели".
И тут я поплыл, кажется. Вернее, взгляд поплыл внутрь мозга и глазницы
предстали все уменьшающимися окнами не слишком правильной четырехугольной
формы. Окна располагались в зале, похожем на то самое святилище, в котором
пребывало сейчас мое бренное тело. В этом подчерепном отражении тоже имелся
бассейн с темным зеркалом воды, матово-черный алтарь в виде черепахи с
человеческой головой, фриз с изображением солнечного бога, обросшего как
хипан змеящимися волосами. А также были смонтированы те же самые идолы -
изваяния двухголовых, или кошкоголовых, или птицеголовых демонов с широко
раззявленными ртами, с гирляндами из ушей, с поясами, сшитыми из членов
побежденных врагов.
Все идолы находились внутри меня, я сам находился внутри себя. Вернее, я
просто терялся в догадках насчет своего местонахождения. То ли я в
настоящем святилище, то ли в его отражении. И вдруг началась художественная
самодеятельность. Проявив гражданскую активность, идолы запели хором,
загудели утробными голосами, задрожали и даже запульсировали.
Вообще-то немного жарко стало. А бассейн на что? Я макнул руку в воду,
желая ополоснуть лицо.
Вода потянулась следом за кистью пучком сверкающих нитей. Ну вот, начались
все-таки неслабые фокусы. Сверкающие нити прошли сквозь ладонь и повисли на
руке метелкой. Стринги это что ли? Или, как они там, по-мистически кличутся
- эктоплазма? Одним словом, гадость.
Тот, что был изображен на центральном фризе, пустил пучок ослепительных
лучей, которые вдобавок облачились в ореолы, и от них тоже исходили лучи.
Лучи касались идолов, отчего те воспламенялись, но не сгорали, а лишь
приобретали подвижность. Насытившись светом, и головы, и лапы, ноги, и
прочие органы начинали шевелиться и двигаться, царапаться, скрестись и
лягаться.
Храм раскололся будто орех, демоны устремились по сияющей тропе и я полетел
вместе с ними, не просто вместе, но и ощущая совмещенность с ними.
Наружнего пространства вначале словно бы и не существовало, но когда мы
двигались по тропе-лучу, оно разворачивалось и раздувалось. И у каждого
демона было свое занятие, свое министерство-ведомство.
Внизу разошлись словно гармошка серые горные хребты, они сжимали бурые
мертвые долины. Здесь обязано было поработать "аграрное министерство". И
вот безголовая демоница со звериными лапами выблевала из глубины своего
чрева пузырчатую пену, которая чавкала и плевалась. Струйки застывали,
вытягивались в деревья, что мгновенно покрывались плодами. Плоды падали и
превращались в червеобразные и огурцевидные существа с усиками и
ресничками. Кто из них колыхался на месте, кто слипался, из живых куч
лепились все более знакомые по облику твари, ползающие и бегающие.
Здесь подключилось "министерство водного хозяйства". Демоница со змеиной
головой, присев, пустила шумную струю теплой мочи, от которой почва
полопалась, как кожура перезревшего помидора. Жидкость быстро стекалась в
ручейки, а те - в быстрые потоки. В них заплескались и забултыхались
студневидные существа с иглами и щупальцами, весьма недолговечные твари,
которых вспучивали, разрывали и выходили наружу более привычные создания,
рыбы и моллюски.
Демон с круглыми птичьими глазами командовал авиацией. Он с трубными
звуками пустил из-под хвоста весьма насыщенные ветры, в которых затрепетали
мясистые цветы с лиловыми и фиолетовыми лепестками; пестики, напоминающие
собачьи языки, свешивались набок. Но вот все бутоны взорвались,
разлетевшиеся лепестки стали бабочками, пестики оперились в мелкокалиберных
птичек.
И я тоже был вместе с этим хороводом, лопался, становился пеной, прорастал,
расползался, вспучивался, бултыхался, летал. Если я исчезал в каком-то
конкретном обличии, это меня нисколько не волновало, потому что я продолжал
существовать в других видах. Исчезновение одного было толчком для появления
другого.
Наконец, я подобрал формулировку всему присходящему.
Жизнь - это мощный поток, а конкретные организмы и личности - это всего
лишь сосуды, через которые она течет и продолжается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30