Иностранные светские критики тонким манером, не оскорбляя меня, старались
дать почувствовать, что суждения мои о том, что человечество может
руководиться таким наивным учением, как Нагорная проповедь, происходят
отчасти от моего невежества, незнания истории, незнания всех тех тщетных
попыток осуществления в жизни принципов Нагорной проповеди, которые были
делаемы в истории и ни к чему не привели, отчасти от непонимания всего
значения той высокой культуры, на которой со своими крупповскими пушками,
бездымным порохом, колонизацией Африки, управлением Ирландии, парламентом,
журналистикой, стачками, конституцией и Эифелевой башней стоит теперь
европейское человечество.
"Учение Христа не годится, потому что не соответствует нашему
индустриальному веку", наивно говорит Ингерзаль, выражая этим с совершенной
точностью и наивностью то самое, что думают утонченно-образованные люди
нашего времени об учении Христа. Учение не годится для нашего времени
индустриального века, точно как будто то, что существует индустриальный
век, есть дело священное, которое не должно и не может быть изменено. Вроде
того, как если бы пьяницы против советов о том, как им привести себя в
трезвое состояние, отвечали бы, что эти советы неуместны при их
алкоголическом состоянии.
Рассуждения всех светских писателей, как русских, так и иностранных, как ни
различны их тон и манера доводов, все в сущности сводятся к одному и тому
же странному недоразумению, именно к тому, что учение Христа, одно из
последствий которого есть непротивление злу насилием, непригодно нам,
потому что оно требует изменения нашей жизни.
Учение Христа негодно, потому что, если бы оно было исполнено, не могла бы
продолжаться наша жизнь; другими словами: если бы мы начали жить хорошо,
как нас учил Христос, мы не могли бы продолжать жить дурно, как мы живем и
привыкли жить. Вопрос же о непротивлении злу насилием не только не
обсуждается, но самое упоминание о том, что в учение Христа входит
требование непротивления злу насилием, уже считается достаточным
доказательством неприложимости всего учения.
А между тем казалось бы необходимо указать хоть на какое-нибудь решение
этого вопроса, так как он стоит в основе почти всех дел, которые занимают
нас.
Вопрос ведь состоит в том, каким образом разрешать столкновения людей,
когда одни люди считают злом то, что другие считают добром, и наоборот? И
потому считать, что зло есть то, что я считаю злом, несмотря на то, что
противник мой считает это добром, не есть ответ. Ответов может быть только
два: или тот, чтобы найти верный, неоспоримый критериум того, что есть зло,
или тот, чтобы не противиться злу насилием.
Первый выход был пробован с начала исторических времен и, как мы все знаем,
не привел до сих пор к успешным результатам.
Второй ответ - не противиться насилием тому, что мы считаем злом, до тех
пор, пока мы не нашли общего критериума, - этот ответ предложен Христом.
Можно находить, что ответ, данный Христом, неправилен; можно выставить на
место его другой, лучший, найдя такой критериум, который для всех
несомненно и одновременно определял бы зло, можно просто не сознавать
сущности вопроса, как не сознают этого дикие народы, но нельзя, как это
делают ученые критики христианского учения, делать вид, что вопроса
никакого вовсе и не существует или что признание за известными лицами или
собраниями людей (тем менее, когда эти люди мы сами) права определять зло и
противиться ему насилием разрешает вопрос; тогда как мы все знаем, что
такое признание нисколько не разрешает вопроса, так как всегда есть люди,
не признающие за известными людьми или собраниями этого права.
А это признание того, что то, что нам кажется злом, то и есть зло, или
совершенное непонимание вопроса, и служить основой суждений светских
критиков о христианском учении, так что суждения о моей книге, как
церковных, так и светских критиков, показали мне то, что большинство людей
прямо не понимают не только самого учения Христа, но даже и тех вопросов,
на которые оно служит ответом.
Можно не разделять этого жизнепонимания, можно отрицать его, можно
доказывать неточность, неправильность его; но невозможно судить об учении,
не усвоив того жизнепонимания, из которого оно вытекает, а тем более
невозможно судить о предмете высшего порядка с низшей точки зрения: глядя
на фундамент, судить о колокольне. А это самое делают люди научные нашего
времени. Делают они это потому, что находятся в подобном же церковным людям
заблуждении о том, что они обладают такими приемами изучения предмета, что
если только употреблены эти приемы, называемые научными, то не может уже
быть сомнения в истинности понимания обсуждаемого предмета.
Это-то обладание мнимым непогрешимым их орудием познания и служит главным
препятствием понимания христианского учения для людей неверующих и так
называемых научных, мнением которых и руководится все огромное большинство
неверующих, так называемых образованных людей. Из этого-то мнимого
понимания вытекают все заблуждения научных людей о христианском учении и в
особенности два странных недоразумения, более всего другого препятствующие
правильному пониманию его.
Одно из этих недоразумений то, что христианское жизненное учение
неисполнимо и потому или вовсе не обязательно, т.е. не должно быть
принимаемо за руководство, или должно быть видоизменено, умерено до тех
пределов, в которых исполнение его возможно в нашем обществе. Другое
недоразумение то, что христианское учение любви к Богу и потому служение
Ему есть требование неясное, мистическое, не имеющее определенного предмета
любви, которое поэтому должно быть заменено более точным и понятным учением
о любви к людям и служении человечеству.
Первое недоразумение о неисполнимости учения состоит в том, что люди
общественного жизнепонимания, не понимая того способа, которым руководит
людей христианское учение, и принимая христианское указание совершенства за
правила, определяющие жизнь, думают и говорят, что следование учению Христа
невозможно, потому что полное исполнение требований этого учения уничтожает
жизнь. Если бы человек исполнил то, что проповедуется Христом, то он
уничтожил бы свою жизнь; и если бы все люди исполнили это, то прекратился
бы и род человеческий, говорят они.
Не заботясь о завтрашнем дне, - о том, что есть и что пить, во что одеться;
не защищая свою жизнь, не противясь злу насилием, отдавая свою жизнь за
других своя и соблюдая полное целомудрие, человек и человеческий род не
могут существовать, думают и говорят они.
И они совершенно правы, если принимать указания совершенства, даваемые
учением Христа, за правила, которые каждый обязан исполнять так же, как в
общественном учении всякий обязан исполнять правило уплаты податей, участия
в суде и т.п.
Недоразумение состоит именно в том, что учение Христа руководит людьми иным
способом, чем руководят учения, основанные на низшем жизнепонимании. Учения
общественного жизнепонимания руководят только требованием точного
исполнения правил или законов. Учение Христа руководить людьми указанием им
того бесконечного совершенства Отца небесного, к которому свойственно
произвольно стремиться всякому человеку, на какой бы ступени несовершенства
он ни находился.
Недоразумение людей, судящих о христианском учении с точки зрения
общественного, состоит в том, что они, предполагая, что совершенство,
указываемое Христом, может быть вполне достигнуто, спрашивают себя (так же,
как они спрашивают себя, предполагая, что законы общественные будут
исполнены), что будет, когда это все будет исполнено? Предположение это
ложно, потому что совершенство, указываемое христианам, бесконечно и
никогда не может быть достигнуто; и Христос дает свое учение, имея в виду
то, что полное совершенство никогда не будет достигнуто, но что стремление
к полному, бесконечному совершенству постоянно будет увеличивать благо
людей и что благо это поэтому может быть увеличиваемо до бесконечности.
Христос учит не ангелов, но людей, живущих животной жизнью, движущихся ею.
И вот к этой животной силе движения Христос как бы прикладывает новую,
другую силу сознания божеского совершенства - направляет этим движение
жизни по равнодействующей из двух сил.
Полагать, что жизнь человеческая пойдет по направлению, указанному Христом,
все равно, что полагать, что лодочник, переплывая быструю реку и направляя
свой ход почти прямо против течения, поплывет по этому направлению.
Христос признает существование обеих сторон параллелограмма, обеих, вечных,
неуничтожимых сил, из которых слагается жизнь человека: силу животной
природы и силу сознания сыновности Богу. Не говоря о силе животной,
которая, сама себя утверждая, остается всегда равна сама себе и находится
вне власти человека, Христос говорит Только о силе божеской, призывая
чеовека к наибольшему сознанию ее, к наибольшему освобождению ее от того,
что задерживает ее, и к доведению ее до высшей степени напряжения.
В этом освобождении-увеличении этой силы и состоит, по учению Христа,
истинная жизнь человека. Истинная жизнь, по прежним условиям, состоит в
исполнении правил закона; по учению Христа она состоит в наибольшем
проближении к указанному и сознаваемому каждым человеком в себе божескому
совершенству, в большем и большем приближении к слиянию своей воли с волей
Божией, слиянию, к которому стремится человек и которое было бы
уничтожением той жизни, которую мы знаем.
Божеское совершенство есть асимптота жизни человеческой, к которому она
всегда стремится и приближается и которое может быть достигнуто ею только в
бесконечности.
Учение христианское кажется исключающим возможность жизни только тогда,
когда люди указание идеала принимают за правило. Только тогда
представляются уничтожающими жизнь те требования, которые предъявляются
учением Христа. Требования эти, напротив, одни дают возможность истинной
жизни. Без этих требований невозможна бы была истинная жизнь.
"Нельзя требовать слишком многого", говорят обыкновенно люди, обсуждая
требования христианского учения; "нельзя требовать того, чтобы совсем не
заботиться о будущем, как это сказано в Евангелии, но надо только не
слишком много заботиться; нельзя отдавать бедным всего, но надо отдавать
известную, определенную часть; не надо стремиться к девственности, но надо
избегать разврата; не надо оставлять жену и детей, но надо не иметь к ним
слишком большого пристрастия" и т.д.
Но говорить так - все равно, что говорить человеку, переплывающему быструю
реку и направляющему свой ход против течения, что нельзя переплыть реку,
направляясь против течения, что для того, чтобы переплыть ее, надо плыть по
тому направлению, по которому он хочет идти.
Учение Христа тем отличается от прежних учений, что оно руководит людьми не
внешними правилами, а внутренним сознанием возможности достижения божеского
совершенства. И в душе человека находятся не умеренные правила
справедливости и филантропии, а идеал полного, бесконечного божеского
совершенства. Только стремление к этому совершенству отклоняет направление
жизни человека от животного состояния к божескому настолько, насколько это
возможно в этой жизни.
Для того, чтобы пристать к тому месту, к которому хочешь, надо всеми силами
направлять ход гораздо выше.
Спустить требования идеала значит не только уменьшить возможность
совершенства, но уничтожить самый идеал. Идеал, действующий на людей, есть
не выдуманный кем-то идеал, но идеал, носимый в душе каждым человеком.
Только этот идеал полного бесконечного совершенства действует на людей и
подвигает их к деятельности. Умеренное совершенство теряет свою силу
воздействия на души людей.
Учение Христа только тогда имеет силу, когда оно требует полного
совершенства, т.е. слияния божеской сущности, находящейся в душе каждого
человека, с волей Бога, - соединения сына с Отцом. Только это освобождение
сына Божия, живущего в каждом человеке, из животного и приближение его к
Отцу и составляет жизнь по учению Христа.
Существование в человеке животного, только животного, не есть жизнь
человеческая. Жизнь по одной воле Бога тоже не есть жизнь человеческая.
Жизнь человеческая есть составная из жизни животной и жизни божеской. И чем
более приближается эта составная к жизни божеской, тем больше жизни.
Жизнь, по учению христианскому, есть движение к божескому совершенству. Ни
одно состояние по этому учению не может быть выше или ниже другого. Всякое
состояние, по этому учению, есть только известная, сама по себе
безразличная ступень к недостижимому совершенству и потому само по себе не
составляет ни большей, ни меньшей степени жизни. Увеличение жизни, по этому
учению, есть только ускорение движения к совершенству. И потому движение к
совершенству мытаря Закхея, блудницы, разбойника на кресте составляет
высшую степень жизни, чем неподвижная праведность фарисея. И потому-то для
этого учения не может быть правил, обязательных для исполнения. Человек,
стоящий на низшей ступени, подвигаясь к совершенству, живет нравственнее,
лучше, более исполняет учение, чем человек, стоящий на гораздо более
высокой ступени нравственности, но не подвигающийся к совершенству.
В этом-то смысле заблудшая овца дороже Отцу незаблудшихся. Блудный сын,
потерянная и опять найденная монета дороже тех, которые не пропадали.
Исполнение учения - в движении от себя к Богу. Очевидно, что для такого
исполнения учения не может быть определенных законов и правил. Всякая
степень совершенства и всякая степень несовершенства равны перед этим
учением; никакое исполнение законов не составляет исполнения учения; и
потому для учения этого нет и не может быть обязательных правил и законов.
Из этого коренного отличия учения Христа от всех предшествующих учений,
основанных на общественном жизнепонимании, происходит и различие заповедей
общественных от заповедей христианских. Заповеди общественные большей
частью положительные, предписывающие известные поступки, оправдывающие
людей, дающие им праведность. Заповеди же христианские (заповедь любви не
есть заповедь в тесном смысле слова, а выражение самой сущности учения),
пять заповедей нагорной проповеди - все отрицательные и показывают только
то, чего на известной степени развития человечества люди могут уже не
делать. Заповеди эти суть как бы заметки на бесконечном пути совершенства,
к которому идет человечество, той степени совершенства, которая возможна в
известный период развития человечества.
В нагорной проповеди выражены Христом и вечный идеал, к которому
свойственно стремиться людям, и та степень его достижения, которая уже
может быть в наше время достигнута людьми.
Идеал состоит в том, чтобы не иметь зла ни на кого, не вызвать
недоброжелательства ни в ком, любить всех; заповедь же, указывающая
степень, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого
идеала, в том, чтобы не оскорблять людей словом. И это составляет первую
заповедь.
Идеал - полное целомудрие даже в мыслях; заповедь, указывающая степень
достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться в достижении этого
идеала, - чистота брачной жизни, воздержание от блуда. И это составляет
вторую заповедь.
Идеал - не заботиться о будущем, жить настоящим часом; заповедь,
указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться
- не клясться, вперед не обещать ничего людям. И это - третья заповедь.
Идеал - никогда ни для какой цели не употреблять насилия; заповедь,
указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться, - не
платить злом за зло, терпеть обиды, отдавать рубаху. И это - четвертая
заповедь.
Идеал - любить врагов, ненавидящих нас; заповедь, указывающая степень
достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться, - не делать зла
врагам, говорить о них доброе, не делать различия между ними и своими
согражданами.
Все эти заповеди суть указания того, чего на пути стремления к совершенству
мы имеем полную возможность уже не делать, - того, над чем мы должны
работать теперь, - того, что понемногу мы должны переводить в область
привычки, в область бессознательного. Но заповеди эти не только не
составляют учения и не исчерпывают его, но составляют только одну из
бесчисленных ступеней его в приближении к совершенству.
За этими заповедями должны и будут следовать высшие и высшие по пути
совершенства, указываемого учением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72