!
Тут звонок дернули пуще прежнего, и Бильбо бросился к дверям. Едва он
повернул ручку, как - нате вам! - гости уже в прихожей, кланяются и
повторяют по очереди "к вашим услугам". Гномов было уже не четверо, а
пятеро. Пока Бильбо предавался размышлениям, подоспел еще один. Звали их
Дори, Нори, Ори, Ойн и Глойн. И вскоре два фиолетовых, серый, коричневый и
белый капюшоны висели на крючочках, а гномы прошествовали в столовую,
засунув свои широкие ладошки за серебряные и золотые кушаки. В столовой
теперь и впрямь набралась целая компания. Одни требовали эля, другие -
портера, кто-то - кофе, и все без исключения - кексов, так что хоббит
совсем сбился с ног.
Только на огонь был поставлен большой кофейник, только гномы,
покончив с кексами, перешли на ячменные лепешки с маслом, как вдруг
раздался... не звонок, а громкий стук. Целый град ударов обрушился на
красивую зеленую дверь Бильбо Бэггинса. Кто-то молотил по ней палкой!
Бильбо опрометью бросился по коридору, очень сердитый и совершенно
задерганный и затормошенный, - такого несуразного чаепития в его жизни еще
не бывало! Он рванул дверь на себя - и все стоявшие за ней попадали вперед
друг на друга. Еще гномы, целых четверо! А позади них, опершись на посох,
стоял Гэндальф и хохотал. Он измолотил прекрасную дверь самым безжалостным
образом, но при этом исчезла и тайная метка, которую он начертил накануне
утром.
- Спокойнее, спокойнее! - сказал он. - Как это не похоже на вас,
Бильбо, - заставлять друзей ждать у порога, а потом взять да как
распахнуть дверь - трах-тарарах! Позвольте мне представить: Бифур, Бофур,
Бомбур и, обратите особое внимание, Торин!
- К вашим услугам! - сказали Бифур, Бофур, Бомбур, став рядком. Потом
они повесили два желтых капюшона, один бледно-зеленый и один
небесно-голубой с длинной серебряной кистью, который принадлежал Торину.
Торин был неимоверно важный гном, не кто иной, как сам знаменитый Торин
Оукеншильд, и он был ужасно недоволен тем, что ему пришлось растянуться на
пороге, да еще Бифур, Бофур и Бомбур навалились сверху, а Бомбур, надо
сказать, был невероятно толстый и тяжелый. Поэтому Торин держался сперва
очень высокомерно и никаких услуг не предлагал, но бедный мистер Бэггинс
так рассыпался в извинениях, что Торин наконец пробормотал: "Не будем об
этом говорить", - и перестал хмуриться.
- Ну вот мы и в сборе, - сказал Гэндальф, окинув взглядом висевшие на
стенке тринадцать капюшонов - лучших отстежных капюшонов для хождения в
гости - и свою собственную шляпу. - Превеселое общество! Надеюсь,
опоздавшим тоже найдется что-нибудь поесть и выпить? Что у вас? Чай?
Благодарю покорно! Мне, пожалуй, красного винца.
- Мне тоже, - сказал Торин.
- Хорошо бы еще крыжовенного варенья и яблочного пирога, - вставил
Бифур.
- И пирожков с мясом, и сыра, - дополнил Бофур.
- И пирога со свининой, и салата, - добавил Бомбур.
- И побольше кексов, и эля, и кофе, если не трудно! - закричали
остальные гномы из столовой.
- Да подкиньте несколько яиц, будьте так добры! - крикнул Гэндальф
вдогонку хоббиту, когда тот поплелся в кладовку. - И захватите холодную
курицу и маринованных огурчиков!
"Можно подумать, что он не хуже моего знает, какие у меня припасы в
доме!" - пробормотал мистер Бэггинс, который решительно потерял голову и
начал опасаться, не свалилось ли на него нежданно-негаданно самое что ни
на есть скверное приключение. К тому времени, как он собрал все бутылки и
кушанья, все ножи, вилки, стаканы, тарелки и ложки и нагромоздил все это
на большие подносы, он совсем упарился, побагровел и разозлился.
- Чтоб им объесться и обпиться, этим гномам! - сказал он вслух. - Нет
чтобы помочь!
И гляди-ка! Балин и Двалин, тут как тут, стоят в дверях кухни, а за
ними Фили и Кили, и не успел Бильбо слова вымолвить, как они подхватили
подносы и два небольших столика, вихрем унесли их в столовую и заново
накрыли на всю компанию.
Гэндальф сел во главе стола, остальные тринадцать гномов разместились
вокруг, а Бильбо, присев на скамеечку у камина, грыз сухарик (аппетит у
него совсем улетучился) и пытался делать вид, будто ничего особенного не
происходит и с приключениями все это ничего общего не имеет. Гномы все ели
и ели, говорили и говорили, а время шло. Наконец они отодвинулись от
стола, и Бильбо сделал движение вперед, порываясь убрать тарелки и
стаканы.
- Надеюсь, вы не уйдете до ужина? - спросил он вежливо самым своим
ненастойчивым тоном.
- Ни в коем случае! - ответил Торин. - Мы и после ужина не уйдем.
Разговор предстоит долгий. Но сперва мы еще помузицируем. За уборку!
И двенадцать гномов (Торин был слишком важной персоной, он остался
разговаривать с Гэндальфом) живо вскочили со своих мест и мигом сложили
одна на другую грязные тарелки, а на них все, что еще было на столе. Потом
они двинулись в кухню, и каждый держал на вытянутой руке целую башню
тарелок, увенчанную бутылкой, а бедняга хоббит бежал следом и буквально
верещал от испуга:
- Пожалуйста, осторожней! Не беспокойтесь, пожалуйста, я сам!
Но гномы в ответ грянули песню:
Бейте тарелки, бейте розетки!
Вилки тупите, гните ножи!
Об пол бутылки! В печку салфетки!
Будет порядок - только скажи!
Рвите на части скатерти, гости!
Лейте на стулья жир от котлет!
Корки и кости под ноги бросьте!
Мажьте горчицей ценный паркет!
Чашки и рюмки - в чан с кипятком!
Ломом железным поворошите,
Выньте, откиньте и обсушите -
И на помойку все целиком!
Кто там без дела? Стыд и позор!
Эй, осторожно, хрупкий фарфор!
Ничего подобного они, естественно, не натворили, а, наоборот, все
вымыли и прибрали в мгновение ока, пока хоббит вертелся посреди кухни,
стараясь за ними уследить. Потом все вернулись в столовую и увидели, что
Торин сидит, положив ноги на решетку камина, и курит трубку. Он выпускал
невиданной величины кольца и приказывал им, куда лететь: то в трубу, то на
часы на каминной полочке, то под стол, то к потолку, где они начинали
описывать круги. Но куда бы не летело кольцо Торина, Гэндальф оказывался
проворнее. Пуф! - он посылал колечко поменьше из своей короткой глиняной
трубки, и оно проскальзывало сквозь каждое кольцо Торина. После этого
колечко Гэндальфа делалось зеленым, возвращалось к нему и парило у него
над головой. Таких колечек набралось уже целое облако, и в полумраке
комнаты вид у Гэндальфа был таинственный и по-настоящему колдовской.
Бильбо стоял и любовался; он и сам любил пускать колечки и теперь краснел
от стыда, вспоминая, как накануне утром гордился своими колечками, которые
ветер уносил за Холм
- А теперь перейдем к музыке! - сказал Торин. - Несите инструменты!
Кили и Фили побежали и принесли скрипочки; Дори, Нори и Ори достали
откуда-то из-за пазухи флейты; Бомбур притащил из прихожей барабан; Бифур
и Бофур тоже вышли и вернулись с кларнетами, которые они, раздеваясь,
оставили среди тростей; Двалин и Балин одновременно сказали: "Извините, но
я забыл мой инструмент на крыльце!"
- Захватите и мой! - сказал Торин.
Они приволокли две виолы ростом с себя и арфу Торина, закутанную в
зеленую материю: арфа была золотая и красивая; и когда Торин ударил по
струнам, все заиграли тоже, полилась такая неожиданная, такая сладостная,
мелодичная музыка, что Бильбо позабыл обо всем и унесся душой в неведомые
края, туда, где в небе стояла чужая луна - далеко По Ту Сторону Реки и
совсем далеко от хоббичьей норки Под Холмом. Через окошечко в склоне Холма
в комнату проникла темнота, огонь в камине (стоял еще апрель) начал
гаснуть, а они все играли и играли, и тень от бороды Гэндальфа качалась на
стене.
Тьма заполнила комнату, камин потух, и тени пропали, а гномы
продолжали играть. И вдруг, сперва один, потом другой, глухо запели
таинственную песню гномов, что пелась в таинственной глуши их древних
жилищ. Вот отрывок из их песни, если только слова без музыки могут быть
похожи на песню:
За синие горы, за белый туман
В пещеры и норы уйдет караван;
За быстрые воды уйдем до восхода
За кладом старинным из сказочных стран.
Волшебники-гномы! В минувшие дни
Искусно металлы ковали они;
Сапфиры, алмазы, рубины, топазы
Хранили они и гранили они.
На эльфа-соседа, царя, богача
Трудились они, молотками стуча;
И солнечным бликом в усердье великом
Украсить могли рукоятку меча.
На звонкие цепи, не толще струны,
Нанизывать звезды могли с вышины;
В свои ожерелья в порыве веселья
Вплетали лучи бледноликой луны.
И пили они что твои короли
И звонкие арфы себе завели;
Протяжно и ново для уха людского
Звучало их пенье в глубинах земли.
Шумели деревья на склоне крутом,
И ветры стонали во мраке ночном;
Багровое пламя взвилось над горами -
И вспыхнули сосны смолистым огнем.
Тогда колокольный послышался звон,
Разверзлась земля, почернел небосклон.
Где было жилище - теперь пепелище:
Не ведал пощады свирепый дракон.
И гномы, боясь наказанья с небес,
Уже не надеясь на силу чудес,
Укрылись в богатых подземных палатах -
И след их сокровищ навеки исчез.
За синие горы, где мрак и снега,
Куда не ступала людская нога,
За быстрые воды уйдем до восхода,
Чтоб золото наше отнять у врага.
И, слушая их пение, хоббит почувствовал, как в нем рождается любовь к
прекрасным вещам, сотворенным посредством магии или искусными умелыми
руками, - любовь яростная и ревнивая, влечение, живущее в сердцах всех
гномов. И в нем проснулось что-то туковское, ему захотелось видеть
громадные горы, слышать шум сосен и водопадов, разведывать пещеры, носить
меч вместо трости.
Он выглянул в окно. На черном небе поверх деревьев высыпали звезды.
Он подумал о драгоценностях гномов, сверкающих в темных пещерах. Внезапно
за лесом За Рекой взметнулось пламя (наверное, кто-то разжег костер), и
Бильбо представилось, как мародеры-драконы водворяются на его мирном Холме
и сжигают все вокруг. Он вздрогнул и сразу сделался опять обыкновенным
мистером Бэггинсом из Бэг-Энда, что Под Холмом.
Он встал, дрожа всем телом. Он колебался: то ли просто принести
лампу, то ли сделать вид, будто он идет за ней, а самому спрятаться в
погребе между пивными бочками и не вылезать, пока гномы не уйдут. Но тут
он вдруг заметил, что музыка и пение прекратились, все гномы уставились на
него и глаза их светятся во мраке.
- Куда это вы? - окликнул его Торин тоном, в котором ясно
чувствовалось, что он догадывается о намерениях Бильбо.
- Нельзя ли принести лампу? - робко спросил Бильбо.
- Нам нравится в темноте, - хором ответили гномы. - Темные дела
совершаются во тьме! До рассвета еще далеко.
- Да, да, конечно! - сказал Бильбо и сел, но впопыхах сел мимо
скамейки, прямо на каминную решетку, с грохотом повалил кочергу и совок.
- Ш-ш! - сказал Гэндальф. - Сейчас будет говорить Торин.
И Торин начал так:
- Гэндальф, гномы и мистер Бэггинс! Мы сошлись в доме нашего друга и
собрата по заговору, превосходного, дерзновенного хоббита - да не выпадет
никогда шерсть на его ногах! - воздадим должное его вину и элю!
Он перевел дух, давая хоббиту возможность сказать, как полагается,
вежливые слова, но бедный Бильбо Бэггинс воспринял сказанное совсем не как
похвалу: он шевелил губами, пытаясь опровергнуть слова "дерзновенный" и,
что еще хуже, "собрат по заговору", но так волновался, что не мог
произнести вслух ни звука. Поэтому Торин продолжал:
- Мы сошлись здесь, дабы обсудить наши планы, наши способы и
средства, наши умыслы и уловки. Очень скоро, еще до рассвета, мы тронемся
в долгий путь, в путешествие, из которого некоторые из нас, а возможно,
даже все, кроме, разумеется, нашего друга и советчика, хитроумного чародея
Гэндальфа, могут не вернуться назад. Настал торжественный миг. Наша цель,
как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому мистеру Бэггинсу, а может
быть, и кому-нибудь из младших гномов (я думаю, что не ошибусь, если
назову Кили и Фили) ситуация в настоящий момент может представляться
требующей некоторых разъяснений.
Таков был стиль Торина. Он ведь был важной персоной. Если его не
остановить, он продолжал бы в том же духе без конца, пока бы совсем не
запыхался, но так бы и не сообщил обществу ничего нового. Однако его самым
грубым образом прервали. Бедняга Бильбо при словах "могут не вернуться
назад" почувствовал, что к горлу у него подкатывается крик, и крик этот
наконец вырвался наружу, пронзительный, точно свисток паровоза,
вылетевшего из туннеля. Все гномы повскакивали с мест, опрокинув стол. На
конце своего волшебного посоха Гэндальф зажег голубой огонь, и в его
мерцающем свете все увидали, что несчастный хоббит стоит на коленях на
коврике перед каминов и трясется, как желе. Вдруг он плашмя хлопнулся на
пол с отчаянным воплем: "Молния убила! Молния убила!" - и долгое время от
него не могли добиться ничего другого. Гномы подняли его и перенесли в
соседнюю гостиную, с глаз долой, положили там на диван, поставили рядом
стакан вина, а сами вернулись к своим "темным делам".
- Легко возбудимый субъект, - сказал Гэндальф, когда все заняли свои
места. - Подвержен необъяснимым приступам, но один из лучших - свиреп, как
дракон, которому прищемили хвост дверью.
Если вам когда-нибудь доводилось видеть дракона, которому прищемили
хвост дверью, то вы поймете, что это чисто поэтическое преувеличение в
применении к любому хоббиту, даже к двоюродному прадеду Старого Тука по
имени Бычий Рев, который был такого гигантского (для хоббита) роста, что
мог ездить верхом на лошади. Это он когда-то как ураган налетел на армию
гоблинов из Маунт-Грэма в битве на Зеленых Полях и сшиб своей деревянной
палицей голову с плеч их короля Гольфимбуля. Голова пролетела сто метров
по воздуху и угодила прямо в кроличью нору; таким образом была выиграна
битва и одновременно игра в гольф.
Тем временем изнеженный потомок Бычьего Рева приходил в себя на
диване в гостиной. Отлежавшись и глотнув вина, он с опаской подкрался к
двери в столовую. Говорил Глойн, и вот что Бильбо услышал:
- Пф! (Или другой какой-то пренебрежительный звук вроде этого.)
Думаете, он подойдет? Легко Гэндальфу расписывать, какой он свирепый, а ну
как возбудится и заорет не вовремя - тогда дракон и все его родственники
проснутся и мы погибли! Сдается мне, его крик вызван страхом, а вовсе не
возбуждением! Право, не будь на дверях волшебного знака, я бы решил, что
мы попали не туда. Едва я увидел, как этот пузан подпрыгивает и пыхтит в
дверях, я сразу заподозрил неладное. Он больше смахивает на бакалейщика,
чем на взломщика!
Тут мистер Бэггинс нажал на ручку и вошел. Туковская порода в нем
взяла верх. Он почувствовал, что он обойдется без настоящей постели и без
завтрака, только бы его считали свирепым. Кстати, он и вправду
рассвирепел, услыхав слова "как этот пузан подпрыгивает...". Много раз
впоследствии бэггинсовская сторона его существа раскаивалась в
безрассудном поступке, и он говорил себе: "Бильбо, ты глупец, ты сам, по
доброй воле, встрял в это дело".
- Прошу прощения, - проговорил он, - я нечаянно услышал ваши слова.
Не буду делать вид, будто понимаю, о чем идет речь; особенно мне непонятно
замечание о взломщиках. Но думаю, что я правильно усвоил одно (все это он
называл "держать себя с достоинством"): вы считаете меня никуда не годным.
Хорошо, я вам докажу, на что я способен. Никаких волшебных знаков у меня
на дверях нет, ее красили всего неделю назад, и вы, разумеется, ошиблись
адресом. Как только я увидел ваши несимпатичные физиономии, я сразу
заподозрил, что вы попали не туда. Но считайте, что вы попали туда.
Скажите, что надо делать, и я постараюсь это выполнить, хотя бы мне
пришлось сражаться с кошмарными хобборотнями в Самой Крайней Пустыне. У
меня был двоюродный пра-пра-прадедушка Тук Бычий Рев, так он...
- Верно, верно, только это было давно, - прервал его Глойн. - А я
говорил про вас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28