Если
бы в департаментах ввели штатную должность пророка, то им следовало
присваивать не ниже тайного советника - для укрепления авторитета. И все
равно, наверно, не помогло бы...
- За систематический пессимизм, - сказал Виктор вслух, - ведущий к
подрыву служебной дисциплины и веры в разумное будущее, приказываю тайного
советника Голема побить камнями в экзекуторской.
Голем хмыкнул.
- Я всего лишь коллежский советник, - сообщил он. - И потом, какие
пророки в наше время? Я не знаю ни одного. Множество лжепророков и ни
одного пророка. В наше время нельзя предвидеть будущее - это насилие над
языком. Чтобы вы сказали, прочитав у Шекспира: предвидеть настоящее? Разве
можно предвидеть шкаф в собственной комнате?.. А вот идет мой инспектор.
Как вы себя чувствуете, инспектор?
- Прекрасно, - сказал Павор, усаживаясь. - Официант, двойной коньяк!
Там, в вестибюле, нашего живописца держат четверо, - сообщил он. -
Объясняют ему, где вход в ресторан. Я решил не вмешиваться, потому что он
никому не верит и дерется... О каких шкафах идет речь?
Он был сух, элегантен, свеж, от него пахло одеколоном.
- Мы говорили о будущем, - сказал Голем.
- Какой смысл говорить о будущем? - возразил Павор. - О будущем не
говорят, будущее делают. Вот рюмка коньяка. Она полная. Я сделаю ее
пустой. Вот так. Один умный человек сказал, что будущее нельзя предвидеть,
но можно изобрести.
- Другой умный человек сказал, - заметил Виктор, - что будущего нет
вообще, есть только настоящее.
- Я не люблю классической философии, - сказал Павор. - Эти люди
ничего не умели и ничего не хотели. Им просто нравилось рассуждать, как
Голему пить. Будущее - это тщательно обезвреженное настоящее.
- У меня всегда возникает странное ощущение, - сказал Голем, - когда
при мне штатский человек рассуждает как военный.
- Военные вообще не рассуждают, - возразил Павор. - У военных только
рефлексы и немного эмоций.
- У большинства штатских тоже, - сказал Виктор, ощупывая свой
затылок.
- Сейчас ни у кого нет времени рассуждать, - сказал Павор, - ни у
военных, ни у штатских. Сейчас надо успевать поворачиваться. Если тебя
интересует будущее, изобретай его быстро, на ходу, в соответствии с
рефлексами и эмоциями.
- К чертям изобретателей, - сказал Виктор. Он чувствовал себя пьяным
и веселым. Все стояло на своих местах. Не хотелось никуда идти, хотелось
оставаться здесь, в этом пустом полутемном зале, еще совсем не ветхом, но
уже с потеками на стенах, с расхлябанными половицами, с запахом кухни,
особенно если вспомнить, что снаружи во всем мире идет дождь, над
островерхими крышами - дождь, и дождь заливает горы и равнину, и
когда-нибудь он все это смоет, но это случится еще очень нескоро... хотя,
если подумать, сейчас ни о чем нельзя говорить, что это случится не скоро.
Да, милые мои, давно оно прошло, время, когда будущее было повторением
настоящего, а все перемены маячили где-то за далеким горизонтом. Голем
прав, нет на свете никакого будущего, оно слилось с настоящим, и теперь не
разобрать, где что.
- Изнасилован мокрецом! - сказал Павор злорадно.
В дверях ресторана показался доктор Р. Квадрига. Несколько секунд он
стоял, с тяжелым вниманием обозревая ряды пустых столиков, затем лицо его
прояснилось, и он, резко качнувшись вперед, устремился к своему месту.
- Почему вы их называете мокрецами? - спросил Виктор. - Что они -
мокрыми у вас стали от дождя?
- А почему нет? - сказал Павор. - Как их, по-вашему, называть?
- Очкариками, - сказал Виктор. - Доброе старое слово. Спокон веков
называли их очкариками.
Доктор Р. Квадрига приближался. Спереди он был весь мокрый, вероятно,
его отмывали над раковиной. Выглядел он утомленным и разочарованным.
- Черт знает что, - брезгливо сказал он еще издали, - никогда со мной
такого не бывало - нет входа! Куда ни ткнусь - везде сплошные окна...
Кажется, я заставил вас ждать, господа. - Он упал в свое кресло и узрел
Павора. - Опять он здесь, - сообщил он Голему доверительным шепотом. -
Надеюсь, он вам не мешает... А со мной, знаете ли, произошла удивительная
история. Всего облили...
Голем налил ему коньяку.
- Благодарю вас, - сказал доктор Р. Квадрига, - но я, пожалуй,
пропущу пару кругов. Надо обсохнуть.
- Я вообще за все старое доброе, - объявил Виктор. - Пусть очкарики
остаются очкариками. И вообще пусть все остается без изменений. Я -
консерватор... Внимание! - сказал он громко. - Предлагаю тост за
консерватизм. Минуточку...
Он налил себе джину, встал и оперся рукой на спинку кресла.
- Я - консерватор, - сказал он. - И с каждым годом становлюсь все
консервативнее, но не потому что ощущаю в этом потребность...
Трезвый Павор с рюмкой наготове глядел на него снизу вверх с
подчеркнутым вниманием. Голем медленно ел миногу, а доктор Р._Квадрига,
казалось, тщился понять, откуда до него доносится голос и чей. Все было
очень хорошо.
- Люди обожают критиковать правительства за консерватизм, - продолжал
Виктор. - Люди обожают превозносить прогресс. Это новое веяние и оно
глупо, как все новое. Людям надлежало бы молить бога, чтобы он давал им
самое косное, самое заскорузлое и конформистское правительство...
Теперь и Голем поднял глаза и смотрел на него, и Тэдди за своей
стойкой тоже перестал перетирать бутылки и прислушался, только вот затылок
вдруг заломило, и пришлось поставить рюмку и погладить желвак.
- Государственный аппарат, господа, во все времена почитал своей
главной задачей сохранение статус-кво. Не знаю, насколько это было
оправдано раньше, но сейчас такая функция государства просто необходима. Я
бы определил ее так: всячески препятствовать будущему, запускать свои
щупальца в наше время, обрубать эти щупальца, прижигая их каленым
железом... Мешать изобретателям, поощрять схоластиков и болтунов... В
гимназиях повсеместно ввести исключительно классическое образование. На
высшие государственные посты - старцев, обремененных семьями и долгами, не
меньше пятидесяти лет, чтобы брали взятки и спали на заседаниях...
- Что вы такое несете, Виктор? - сказал Павор укоризненно.
- Нет отчего же, - сказал Голем, - необычайно приятно слышать такие
умеренные, лояльные речи.
- Я еще не кончил, господа!... Талантливых ученых назначать
администраторами с большими окладами. Все без исключения изобретения
принимать, плохо оплачивать и класть под сукно. Ввести драконовские налоги
на каждую товарную и производственную новинку. "А чего я, собственно
стою?" - подумал Виктор и сел. - Ну как вам это понравилось? - спросил он
Голема.
- Вы совершенно правы, - сказал Голем. - А то у нас нынче все
радикалы. Даже директор гимназии. Консерватизм - это наше спасение.
Виктор хлебнул джину и сказал горестно:
- Не будет никакого спасения. Потому что все дураки-радикалы не
только верят в прогресс, они еще и любят прогресс, они воображают, что не
могут без прогресса. Потому что прогресс - это, кроме всего прочего,
дешевые автомобили, бытовая электроника и вообще возможность делать
поменьше а получать побольше. И потому каждое правительство вынуждено
одной рукой... то есть, не рукой, конечно... одной ногой нажимать на
тормоза, а другой на акселератор. Как гонщик на повороте. На тормоза -
чтобы не потерять управление. А на акселератор - чтобы не потерять
скорости, а то ведь какой-нибудь демагог, поборник прогресса, обязательно
скинет с водительского места.
- С вами трудно спорить, - вежливо сказал Павор.
- А вы не спорьте, - сказал Виктор. - Не надо спорить: в спорах
рождается истина, пропади она пропадом. - Он нежно погладил желвак и
добавил: - Впрочем, у меня это, наверное от невежества. Все ученые -
поборники прогресса, а я не ученый. Я просто небезызвестный куплетист.
- Что это вы все время хватаетесь за затылок? - спросил Павор.
- Какая-то сволочь долбанула, - сказал Виктор. - Кастетом...
Правильно я говорю, Голем? Кастетом?
- По-моему, кастетом, - сказал Голем. - А может быть и кирпичом.
- Что вы такое говорите? - удивился Павор. - Каким кастетом? В этом
захолустье?
- Вот видите, - наставительно сказал Виктор. - Прогресс! Давайте
выпьем за консерватизм.
Позвали официанта, выпили еще раз за консерватизм. Пробило девять и в
зале появилась известная пара - молодой человек в мощных очках и его
долговязый спутник. Усевшись за свой столик, они включили торшер, смиренно
огляделись и принялись изучать меню. Молодой человек опять пришел с
портфелем, портфель поставил на свободное место, рядом с собой. Он всегда
был очень добр к своему портфелю. Продиктовав заказ официанту, они стали
молча глядеть в пространство. Странная пара, думал Виктор, удивительное
несоответствие. Они выглядят, как в испорченном бинокле: один в фокусе,
другой расплывается, и наоборот. Полнейшая несовместимость. С молодым
человеком в очках можно было бы поговорить о прогрессе, а с долговязым -
нет. Долговязый мог бы меня двинуть кастетом, а молодой в очках - нет...
Но я вас сейчас совмещу. Как бы мне это вас совместить? Ну, например,
вот... Какой-нибудь государственный банк, подвалы... цемент, бетон,
сигнализация, долговязый набирает номер на диске, стальная балка
поворачивается, открывается вход в сокровищницу, оба входят, долговязый
набирает другой номер, на другом диске дверца сейфа открывается, и молодой
по локоть погружается в бриллианты.
Доктор Р. Квадрига вдруг расплакался и схватил Виктора за руку.
- Ночевать, - сказал он. - Ко мне. А?
Виктор немедленно налил ему джину. Р._Квадрига выпил, вытер под носом
и продолжал:
- Ко мне. Вилла. Фонтан есть. А?
- Фонтан - это у тебя хорошо придумано, - заметил Виктор уклончиво.
- А что еще есть?
- Подвал, - печально сказал Квадрига. - Следы. Боюсь. Страшно. Хочешь
- продам?
- Лучше подари, - предложил Виктор.
Р. Квадрига заморгал.
- Жалко, - сказал он.
- Скупердяй, - сказал Виктор с упреком. - Это у тебя с детства. Ну и
подавись своей виллой. Виллы ему жалко!
- Ты меня не любишь, - горько констатировал доктор Р. Квадрига. - И
никто.
- А господин Президент? - агрессивно спросил Виктор.
- "Президент - отец народа" - оживляясь, сказал Р. Квадрига. - Эскиз
в золотых тонах... "Президент на позициях". Фрагмент картины: "Президент
на обстреливаемых позициях".
- А еще? - поинтересовался Виктор.
- "Президент с плащом" - сказал Р. Квадрига с готовностью. - Панно.
Панорама.
Виктор, соскучившись, отрезал кусочек миноги и стал слушать Голема.
- Вот что, Павор, - говорил тот. - Отстаньте вы от меня. Что я еще
могу. Отчетность я вам представил. Рапорт вам готов подписать. Хотите
жаловаться на военных - жалуйтесь. Хотите жаловаться на меня...
- Не хочу я на вас жаловаться, - отвечал Павор, прижимая руки к
груди.
- Тогда не жалуйтесь..
- Ну посоветуйте мне что-нибудь! Неужели вы ничего мне не можете мне
посоветовать?
- Господа, - сказал Виктор. - Скучища. Я пойду.
На него не обратили внимания. Он отодвинул стул, поднялся и, чувствуя
себя очень пьяным, направился к стойке. Лысый Тэдди перетирал бутылки и
смотрел на него без любопытства.
- Как всегда? - Спросил он.
- Подожди, - сказал Виктор. - Что это я у тебя хотел спросить... Да!
Как дела, Тэдди?
- Дождь, - коротко сказал Тэдди и налил ему очищенной.
- Проклятая погода стала у нас в городе, - сказал Виктор и оперся на
стойку. - Что там на твоем барометре?
Тэдди сунул руку под стойку и достал "погодник". Все три шипа плотно
прилегали к блестящему, словно отполированному стволику.
- Без просвета, - сказал Тэдди, внимательно разглядывая "погодник". -
Дьявольская выдумка. - Подумав, добавил: - А вообще-то бог его знает,
может быть, он давно уже сломался - который год уже дождь, как проверить?
- Можно съездить в Сахару, - сказал Виктор.
Тэдди усмехнулся.
- Смешно, - сказал он. - Господин этот ваш, Павор, смешное дело,
двести крон предлагает за эту штуку.
- Спьяну, наверное, - сказал Виктор. - Зачем она ему...
- Я ему так и сказал, - Тэдди повернул "погодник", поднес его к
правому глазу. - Не дам, - заявил он решительно. - Пусть сам поищет. - Он
сунул "погодник" под стойку, посмотрел, как Виктор крутит в пальцах рюмку
и сообщил:
- Диана твоя приезжала.
- Давно? - небрежно спросил Виктор.
- Да часов в пять, примерно. Выдал ей ящик коньяку. Росшепер все
гоняет, никак не остановится. Гоняет персонал за коньяком, жирная морда.
Тоже мне - член парламента... Ты за нее не опасаешься?
Виктор пожал плечами. Он вдруг увидел Диану рядом с собой. Она
возникла возле стойки в мокром дождевике с откинутым капюшоном. Она не
смотрела в его сторону, он видел только ее профиль и думал, что из всех
женщин, которых он раньше знал, она - самая красивая и что такой у него
больше, наверное, никогда не будет. Она стояла, опершись на стойку, и лицо
ее было очень бледным и очень равнодушным, и она была самой красивой - у
нее все было красиво. всегда. И когда она плакала и когда она смеялась, и
когда злилась, и когда ей было наплевать, и даже когда мерзла, а,
особенно, когда на нее находило... Ох и пьян же я, подумал Виктор, и
разит, наверное, как от Р. Квадриги.
Он вытянул нижнюю губу и подышал себе в нос. Ничего не разобрать.
- Дороги мокрые, скользкие, - говорил Тэдди. - Туман... А потом, я
тебе скажу, что Росшепер - это наверняка бабник, старый козел.
- Росшепер - импотент, - возразил Виктор, машинально проглотив
очищенную.
- Это она тебе рассказала?
- Брось, Тэдди, - сказал Виктор. - Перестань.
Тэдди пристально на него посмотрел, потом вздохнул, крякнул, присел
на корточки, покопался под стойкой и выставил перед Виктором пузырек с
нашатырным спиртом и начатую пачку чая. Виктор глянул на часы и стал
смотреть, как Тэдди неторопливо достает чистый бокал, наливает в него
содовую, капает из пузырька и все так же неторопливо мешает стеклянной
палочкой. Потом он придвинул бокал Виктору. Виктор выпил и зажмурился,
задерживая дыхание. Свежая отвратительная, отвратительно-свежая струя
нашатырного спирта ударила в мозг и разлилась где-то за глазами. Виктор
потянул носом воздух, сделавшийся нестерпимо холодным, запустил пальцы в
пачку с чаем.
- Ладно, Тэдди, - сказал он. - Спасибо. Запиши на меня, что
полагается. Они тебе скажут, что полагается. Пойду.
Старательно жуя чай, он вернулся к своему столику. Очкастый молодой
человек со своим долговязым спутником торопливо поглощали ужин. Перед ними
стояла единственная бутылка - с местной минеральной водой. Павор и Голем,
освободив место на скатерти, играли в кости, а доктор Р. Квадрига, схватив
нечесанную голову, - монотонно бубнил: "Легион Свободы - опора
Президента". Мозаика... В счастливый день имени Вашего
Превосходительства... "Президент - отец детей". Аллегорическая картина...
- Я пошел, - сказал Виктор.
- Жаль, сказал Голем. - Впрочем, желаю удачи.
- Привет Росшеперу, - сказал Павор, подмигнув.
- "Член парламента Росшепер Нант", - оживился Р. Квадрига. - Портрет.
Недорого. Поясной...
Виктор взял свою зажигалку и пачку сигарет и пошел к выходу. Позади
доктор Р. Квадрига ясным голосом произнес: "Я полагаю, господа, что нам
пора познакомиться. Я - Рем Квадрига, доктор гонорис кауза, а вот вас,
сударь, я не припомню..." В дверях Виктор столкнулся с толстым тренером
футбольной команды "Братья по разуму". Тренер был очень озабочен, очень
мокр и уступил Виктору дорогу.

3
Автобус остановился, и шофер сказал:
- Приехали.
- Санаторий? - спросил Виктор.
Снаружи был туман, плотный, молочный. Свет фар рассеивался в нем и
ничего не было видно.
- Санаторий, санаторий, - проворчал шофер, раскуривая сигарету.
Виктор подошел к двери и, спустившись с подножки, сказал:
- Ну и туманище. Ничего не вижу.
- Разберетесь, - равнодушно пообещал шофер. Он сплюнул в окошко. -
Нашли место, где санаторий устраивать. Днем туман, вечером туман...
- Счастливого пути, - сказал Виктор.
Шофер не ответил. Взвыл двигатель, захлопнулись двери, и огромный
пустой автобус, весь стеклянный и освещенный изнутри, как закрытый на ночь
универмаг, развернулся, сразу превратившись в мутное пятно света, и укатил
обратно в город. Виктор с трудом, перебирая руками решетчатую изгородь,
нашел ворота и ощупью двинулся по аллее.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Гадкие Лебеди'


1 2 3 4