– Ого! Старина, я вытащил вас из ванны?
– Не совсем, – ответил Мун.
– Я ужасно извиняюсь.
– Ничего страшного. Чем могу служить?
– Послушайте, старина, вы так простынете, мы можем пройти внутрь?
– Вам кого?
– Мари… она дома?
– Не думаю, нет… Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Давайте начистоту, старина, – я не новичок. Послушайте, мы можем пройти в прихожую… а то говорить на ступеньках, знаете ли… – Он усмехнулся.
Мун отступил внутрь и дал мужчине войти.
– Благодарю. Клиентам самим приходится открывать дверь, а?
Они стояли прямо у двери, вопросительно глядя друг на друга.
– Что именно?… – спросил Мун.
– Модели, старина.
– Модели.
– Для фотографии. – Мужчина отогнул лацкан пальто и показал висевшую на шее камеру. – Понимаете, я специально заскочил. – Он заглянул Муну через плечо и весело хлопнул одной рукой. – Эй, мамзель!
Мун обернулся и увидел Джейн, разбитую на полоски перилами, – она голиком шла по верхней прихожей, волоча за собой халат.
– Это не она, – сказал Мун. – Я не видел Мари с… – Он поежился, дрожа под полотенцем. – Подождите здесь минутку.
Мун прошел обратно в гостиную. Нагнулся, приник щекой к ковру и всмотрелся в темноту под диваном.
– Мари?
Он поднялся, оттащил диван назад, посмотрел на нее и осторожно перевернул на спину. Они изумленно уставились друг на друга. Он вернулся в прихожую.
– Она там?
– Она мертва, – сказал Мун.
– Мертва? Старина, что вы хотите сказать?
– Ее застрелили.
– Убили, старина?
– Ну… – Мун сдерживался, пытаясь уложить время во внятную последовательность. – Ну, на улице был ковбой… Он застрелил ее через окно.
– Ковбой, старина? Как необычно!
– Да, – ответил Мун. – Не думаю, что он хотел ее убить.
– Только приголубить, как говорится.
– Ну, в комнате находился еще один ковбой – он пытался убить его.
Старик внимательно рассматривал Муна.
– Зачем?
Его невинное любопытство выводило Муна из себя. Мужчина стоял, яркоглазый и недоумевающий, точно сухопарая длинноногая птица.
– Они спорили из-за нее?
– Точно, – вспомнил Мун. – Они спорили из-за моей жены.
– Вашей жены! Дружище! Я и понятия не имел, совершенно никакого понятия! Какой ужас!
– Да, – ответил Мун. – Ну… – И он стал легонько подталкивать его на улицу.
– Что вы собираетесь делать – вызвать полицию?
Мун с облегчением ухватился за эту идею:
– Да, именно, они во всем разберутся, это ведь их работа, не так ли?
– Разумеется. – Он задумчиво умолк. – Знаете, они будут фотографировать.
– Что? – спросил Мун.
– О да, они всегда фотографируют. Тело то есть. – Он задумался над этим. – Где ваша бедная жена?
– Наверху.
– Послушайте, я уверен, что вы считаете меня весьма настырным, но не будете ли вы против, если я сделаю всего один ее снимок – разумеется, за обычную плату.
– Снимок?
– Моментальный.
– Моментальный снимок?
– Вашей жены. Вы не будете против?
– Боюсь, что я…
– Оставили ее в комнате, да?
– Да, – ответил Мун.
Он прошел за мужчиной наверх, пока его мозг пытался разрешить проблему, которую не мог определить. Когда они дошли до верха, Мун сказал:
– Наверное, вам лучше немного подождать здесь.
– Конечно-конечно. – Старик нервно производил какие-то манипуляции с камерой.
Мун постучал в дверь спальни, а затем, в ярости от такой скромности, распахнул ее так, что она грохнула о стену. Джейн, одетая в шелковый красно-черный брючный костюм с расклешенными штанинами и высоким воротником, сидела за туалетным столиком и укладывала волосы. Она раздраженно обернулась:
– Мы больше не будем этого делать. Один раз за ночь вполне достаточно.
– Там фотограф пришел, – сообщил Мун.
– Какой фотограф?
– Хочет сделать твой снимок.
– Вовсе нет, старина, – раздался сзади хриплый голос. – Вышла маленькая неувязочка. Вечер добрый, миледи.
– Мари мертва, – сказал Мун Джейн.
– Это я понял, старина. Где она находится?
Закончив укладку, Джейн встала и подошла к ним, взбалтывая пузырек с лаком для ногтей.
– О чем вы говорите?
– Мари мертва, – сказал Мун.
– Генерал, у вас назначена встреча? – спросила Джейн старика.
– Нет, боюсь, что нет, я просто…
– У вас нет никакого права приходить сюда, если вам не назначено, – упрекнула она его. – Я думала, это понятно.
– Мари мертва, – сказал Мун.
Дверь ванной открылась и закрылась, и в коридоре послышалось, как лорд Малквист напевает себе под нос. Он вошел, опять полностью и идеально одетый, громко напевая, и принял в дверном проеме позу: ступни по-балетному вывернуты наружу, левая рука уперта в бок, правый локоть прижат, запястье вывернуто под прямым углом.
– Малквист! Какого дьявола вы здесь делаете, старый плут?
– Принимаю ванну, генерал, – ответил девятый граф. – Иногда я специально заезжаю сюда по вечерам, чтобы принять ванну.
– Вот это да! А это очаровательное создание, конечно же, почесывало вам спинку своими алыми ноготками?
– Нет, пальцами ног. А вы зачем здесь?
– Фотографирую, – сказал генерал. – Хотите посмотреть некоторые снимки? Они чрезвычайно подробны.
– Нет, благодарю вас. Стараюсь избегать подробностей.
– Мари мертва, – сказал Мун.
Генерал окинул всех сияющим взором.
– Я не видел Малквиста с… когда же это было?
– Пожалуйста, – попросил девятый граф, – в моих правилах не иметь прошлого.
– Мы с ним прошли весь скандал со стариной Джерри, – сказал генерал.
– Фэлкон! – воскликнула Джейн. – Вы никогда не говорили мне, что сражались. Вы были отчаянным храбрецом?
– Дорогая Джейн, я не люблю об этом вспоминать. Но полагаю, что я претерпевал немыслимые неудобства. Ямайка – утомительное место и в лучшие времена.
Джейн подула на накрашенные ногти и помахала ими.
– Почти готово. Дорогой, Фэлкон везет меня на прогулку. Меня не жди, я скоро вернусь.
Мун сделал к ней два целенаправленных шажка и порезал ногу осколком зеркала на полу. Он сел на постель и перевязал рану краем полотенца.
Лорд Малквист похлопал Муна своей тростью:
– Ну, мистер Мун, думаю, мы можем поздравить друг друга с первым днем работы. Я предвкушаю чтение вашего дневника. Утром заезжайте ко мне домой и прихватите с собой Спасителя. Возможно, ему сперва стоит принять ванну. Если он вздумает артачиться, окрестите его, полностью обмакнув в горячую мыльную воду. Пойдемте, Джейн.
Мун вытер кровь с ноги и закачался в своем полотенце. Джейн погладила его по голове, и он увидел, что лорд Малквист и генерал ушли.
– Джейн… не уходи. Оставим их.
– Выше нос, дорогой, не хандри. Я скоро вернусь.
– Тогда почему я не могу поехать?
– Дорогой, ты что, ревнуешь?
– Да, – признался Мун.
– Дорогой, но это же прелестно.
Она поцеловала его в голову.
– Я действительно люблю тебя, Джейн. Это так ужасно.
– Знаю, дорогой, знаю.
– Останься… Я буду с тобою нежен.
– Не сейчас, дорогой. Еще рано. Скоро.
– Обещаешь?
– Обещаю. И, дорогой?…
– Да? – сказал Мун.
– Ты не сделаешь для меня кое-что? – Она прильнула к нему, источая аромат и тепло.
– Джейн, я сделаю для тебя все что угодно.
– Упакуй Мари.
– Упаковать ее? – осторожно спросил Мун.
– Избавься от нее. До моего возвращения, хорошо, дорогой? Меня все это так нервирует. Ее ведь здесь не будет, когда я вернусь, а?
Мун обнял себя и дернулся телом, изображая поклон.
– Ты милашка, ты такой славный.
Ароматное тепло отльнуло от него.
– Джейн… а что это за работа моделью, уроки французского и прочее – я ничего об этом не знаю.
– Ну так ты же весь день в библиотеке, так?… Тебя никогда здесь нет… Мари навещало много друзей, и я никогда не интересовалась, чем она занимается в свободное время.
– Тут звонил один человек, – сказал Мун. – Похоже, он думал, что ты… Джейн, ты ведь не знаешь французского?
– Дорогой, не будь таким занудой. Я ничего не делала, ты же меня знаешь. Только смотрела.
Она поцеловала его еще раз и вышла. Мун сидел совсем неподвижно и смотрел, как из раны течет кровь. Он попытался зализать ее, но не дотянулся. Он услышал, как хлопнула передняя дверь, а вскоре за этим заскрипела и покатила вдоль конюшен карета.
Когда все стихло, Мун поднялся и разыскал чистый носовой платок. Он отнес его в ванную, намочил под краном и перевязал им ногу. Стены ванной запотели, но теперь в поверхностях не было жизни, которая могла его тронуть. Пена съежилась в пленку пузырьков на мертвой воде. Он вышел и прохромал в комнату Мари. Там было темно, он безрезультатно пощелкал выключателем у двери вверх-вниз. Мун медленно двинулся вперед и упал на постель, на которой и лежал, пока тьма не побледнела достаточно, чтобы он смог разглядеть рядом с собой лампу. Он включил ее и сел.
Он не был в этой комнате с тех пор, как Мари в нее въехала. Он знал ее немного как комнату для служанок, которая в разное время принадлежала разным девушкам, ни одна из которых ничего для него не значила. Их звали Кристина, Мейбл и Джоан, а до них были другие. Тем не менее комната Мари его очаровала. Она была не слишком прибрана, но неприбранность ее украшала – повсюду были разбросаны цветастые пятна: розовые и голубые лоскуты нейлона, две голубые туфли и одна белая на постели, повсюду книжки в кричащих обложках, через кресло переброшен алый шелковый шнур, разнообразная одежда наполовину в ящиках и шкафах, наполовину наружу. Сачок с бамбуковой ручкой и белая меховая тапка неудачно соседствовали на туалетном столике посреди разноцветных бутылочек. Мун взял тапку и потер мехом лицо. Мех перепачкался кровью, и он тут же расплакался.
Он посмотрел на себя в зеркало, и его жалость к своему образу отразилась назад к нему, но не утешила. Когда он наклонился к закрывающимся зеркальным створкам, то заметил отражение своего отражения, и его отражение, и его и увидел себя множащимся и убывающим между зеркалами, тогда как сам он в ужасе замер точно в центре линии, которая протянулась до краев плоской земли. Он закрыл глаза, выпрямился и рухнул на табурет. Он вернулся в спальню.
Так ничего и не решив, он взял бомбу, осмотрелся и похромал с ней вниз, опираясь на здоровую ногу. В гостиной генерал склонился над Мари, приставив к глазу камеру. Ноги Мари были оголены, и Мун сообразил, что генерал поправил ей одежду. Комнату на мгновение озарила вспышка, генерал выпрямился, увидел Муна и весело ему кивнул. Мун прохромал к шкафчику в углу, взял одну из бутылок за горлышко и похромал обратно к генералу, который наблюдал за ним все с тем же жадным любопытством. Мун ударил его по голове бутылкой и продолжал бить, пока бутылка не разбилась. Она разлетелась яростно, как стекло, дрожащее в окне поезда, но это не помогло. По пути из комнаты он переступил через Воскресшего Христа, который лежал, будто сраженный на поле боя, все еще сжимая бокал в вытянутой руке.
Мун прошел в кухню, выключил свет и снова включил его. Зажег все конфорки на плите и открыл все краны. Колонка ухнула, содрогнулась и сбавила громкость до тихого рева газовых рожков. Ее шум и сила, как обычно, стиснули нервы Муна, но они не взорвались, как обычно. Обойдя дом и включив весь свет, воду, электричество и газ, он вернулся в гостиную и включил радио и проигрыватель.
Он слышал, как по всему дому хлещет вода, колонка рокочет на грани извержения, а музыка раскатывается и бьется на свету. Он чувствовал давящую на заклепки пульсацию всех электростанций, начинающих светиться и биться, как сердце, сжимая материю в энергию, которая тут же находила выход, прокачиваясь через тело мира, который был бесконечной перестановкой тел, заключенных в восьмиугольнике зеркал. Он попытался мысленно освободиться от всего остального, но барьеры сносили друг друга; ключ к равенству между ним и миром находился теперь за пределами разума, а утешение – за пределами ритуала. У него больше не было ответов, только бомба, которая, если ее поместить в нужное место, пробьет для него дыру, в которую он упадет.
Мун неподвижно стоял в освещенной вибрирующей коробке дома, слишком напряженный, чтобы плакать, и вскоре совокупное давление всех его старых множащихся страхов достигло самого центра его разума и стало распространяться наружу, заполонило его и продолжило распространяться, не принося облегчения, и вот, уже не в силах его сдерживать, Мун нажал небольшую кнопку на бомбе, услышав внутри щелчок пломбы безопасности. Бомба принялась тихонько тикать.
Когда Мун огляделся, то увидел, что его записная книжка пергаментом скручивается на электрокамине, а одна ее страница свисает к нити накала, и заметил первый световой язык, прыжком обратившийся в пламя. Записная книжка сгорела и превратилась в свою черную копию, сведенную к хрупкой сущности.

Глава третья
Летописец

I

29 января. По своей привычке проснулся поздно и, поскольку моя супруга Джейн встала рано, позавтракал в одиночестве чашкой кофе и двумя тостами, приготовленными новой служанкой, Мари. Сегодня деловой корреспонденции не пришло. Нынче я редко получаю письма, да и сам пишу нечасто. Жаль, что Джейн мало чем может себя занять, я не раз подумывал, что было бы недурно, если бы она помогала мне в секретарской работе. Сама она часто получает письма, хотя, по-видимому, пишет очень мало, предпочитая полагаться на телефон. Нынче мне редко звонят.
Переговорил с Джейн, – похоже, она не в духе. Бедная девушка часто скучает, хотя весела от природы, и как раз ее веселья мне не хватало в мирные дни. Я предложил ей немного прогуляться по парку, но из-за ненастной погоды она предпочла остаться дома. Она поинтересовалась, почему я не пошел в библиотеку, – обычно я провожу день в Исторической библиотеке на Кенсингтон-роуд: беру с собой несколько бутербродов с сыром и работаю там допоздна, – и я объяснил ей, что, поскольку на вечер у меня назначена деловая встреча, я собираюсь посвятить сегодняшнее свободное время приведению в порядок набросков к своей книге.
Вскоре к Мари пришел посетитель, дядюшка, много лет проживший в Англии (забыл упомянуть, что Мари француженка – парижанка, я полагаю). Похоже, он изрядно развеселил Джейн, за что я был ему благодарен и предложил вчетвером сыграть в игру, где двое изображают поговорку или название книги и т. п., цель же игры в том, что два зрителя должны отгадать, что это такое. Казалось, дядюшку Мари захватила эта идея, но девушки вскоре повели его наверх, чтобы показать дом.
Тем временем я уселся за стол поработать над своей книгой «История мира». Сегодня я попробовал один-два варианта начала, но тут же почувствовал неловкость оттого, что углубляюсь в повествование, не имея на руках всех составляющих, которые в него войдут. Возможно, когда придет время, Джейн поможет мне печатать. Я чувствую, это окажется весьма приятным.
Я проработал час или около того, с головой уйдя в занятия, потом, поскольку Джейн, Мари и ее дядюшка как будто бы вышли, в одиночестве перекусил несколькими бутербродами с сыром и выпил чашку чая. Я решил прогуляться, подумав, что, быть может, встречу Джейн и остальных в парке, но в действительности этого не произошло, а когда я вернулся домой, оказалось, что они тоже вернулись в мое отсутствие, а дядюшка Мари ушел.
Я должен был встретиться с графом Малквистом, новым знакомым, которого встретил неделей раньше вот при каких обстоятельствах.
Обычно утром, если только не слишком сыро, я отправляюсь в библиотеку пешком, иду по одной из дорожек через парк вдоль широкого конца Серпентина и дохожу до Роттен-роу. Вдоль него иду на запад, минуя мемориал Альберту, там прохожу по Флауэр-уок – аллея очень красива даже зимой. По вечерам объезжаю на автобусе Гайд-Парк-Корнер, но по субботам библиотека закрывается раньше, поэтому иногда я предпочитаю повторить свой утренний маршрут через парк в последних проблесках дня.
Возвращаясь таким образом домой прошлым субботним вечером, я, войдя в парк и случайно посмотрев налево, увидел, что ко мне приближается лошадь со всадником. Рядом с лошадью трусил огромный зверь, которого я принял за желтую собаку. Они являли собой столь поразительное зрелище, что я остановился посмотреть на них и увидел, что всадник – на редкость красивый господин лет сорока, весьма эффектно облаченный в черную накидку, подбитую светло-голубым шелком в тон галстуку, лихо заломленный цилиндр, белую манишку с оборками и сияющие черные сапоги для верховой езды. Его лошадь блестела как уголь.
Это настолько меня поразило, что, лишь когда он почти поравнялся со мной, я заметил, что на его правой рукавице сидел сокол, которого он как раз подбросил в воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17