- Ясно. На угнанной.
- Ничего я не знаю, ничего я вам не говорил! - загундел Пуха-Артур.
- Не гнуси и слушай меня внимательно, Артур. Сейчас я исчезну, а ты
пойдешь и доложишь, что все в порядке...
- А если я доложу, что полный непорядок? - злорадно перебил
Пуха-Артур.
- Ты засветился, ты нож приметный отдал, ты про машину протрепался.
За все это Семеныч тебя по уши в землю вобьет. Вобьет или нет, спрашиваю?
- Вобьет, - тихо согласился Пуха-Артур и вдруг обмер от ужаса: он
проговорился, что Семеныч - хозяин товара.
- Тогда делай, что я тебе говорю. Как мешки возьмете и разойдетесь,
беги, Артур, от них без оглядки. Спрячься, забейся где-нибудь, а лучше
тикай из Москвы. Потому что мне твой нож показать придется. Ты все понял,
дурачок?
- Понял, - ответил Пуха-Артур, от страха мало что понимая, но силясь
понять.
Саша поднялся и не оглядываясь ушел. Покуривая, он сидел в школьном
сквере на скамейке до тех пор, пока не услышал урчание автомобиля на
пустыре. Тогда он ушел совсем.

Проснулся Саша к вечеру, но до настоящего вечера, до девяти, еще
далеко. Можно было не торопиться, и он, попив кипятку и пожевав хлеба с
колбасой, вышел на свет божий. Недолго посмотрел, как на пустыре мальчишки
гоняли тряпичный мяч, выдул кружку "Северного" пива у пивного ларька и,
выйдя из метро "Аэропорт", купил полпачки тридцатирублевого мороженого.
Он шел бесконечным Ленинградским шоссе, на ходу расправляясь с
царским явством. Время приближалось к семи, но вечернего оживления не было
на московских улицах. Москва еще работала, продолжая двенадцатичасовой
рабочий день военного времени.
Как ни замедлял свой солдатский шаг Саша, все же на Пушкинской
площади он оказался около восьми часов. Нужно было убить час. Он глянул на
афишу кинотеатра "Центральный", в котором шла картина "В шесть часов
вечера после войны", и узнал, что на сеанс он опоздал. Тогда, перейдя
улицу Горького, он свернул за угол Тверского бульвара и проник в кинотеатр
"Новости дня", где крутили хроникальную непрерывку. Он вошел в темный зал
и, еще стоя, увидел на стареньком неровном полотне небольшого экрана то,
что было его жизнью последние три года. То, да не совсем. То, что ему не
пришлось делать. Русские парни штурмовали Берлин. Бои на улицах. На
площадях, в домах. Рушились стены, нарочито медленно оползая вниз.
Содрогалась земля так, что содрогалась съемочная камера в руках оператора,
снимавшего это. И через все это ровесники Саши деловито и умело шли к
победе.
И Сашино сердце с болью приняло страдальческую его зависть и
невольную его вину, вот хотя бы перед тем пареньком на экране, которого
живого ли, мертвого ли - непосильно надрываясь, тащила на себе неистовая и
решительная санитарка - девочка.

К девяти он был у "Астории". Он постоял на малолюдной улице Горького,
послушал, как глухо резвился за слепыми завешанными окнами оркестр, и
свернул в переулок к ресторанному входу.
После сумрака темных улиц по глазам ударил щедрый ресторанный свет.
Саша зажмурился и услышал официанта:
- Желаете столик?
- Меня ждут, - твердо ответил Саша и открыл глаза. Его действительно
ждали: от столика, стоявшего у окна, на него приветливо смотрел
благообразный Семеныч. Смотрел и махал детской ручкой - приглашал.
- Водку будешь пить, Сашок? - спросил Семеныч, добродушно наблюдая за
тем, как устраивался в удобном кресле Саша.
- Не сейчас, - из Семенычевой бутылки Саша налил в чистый фужер
минеральной воды и гулко, с видимым наслаждением выпил.
- А сейчас что делать будем? - простодушно полюбопытствовал Семеныч.
- Торговать.
- Ты что - мешок с рисом прямо в "Асторию" приволок?
- Сегодня у меня товар мелкий и очень дорогой. - Саша улыбнулся.
- Золотишко? Камушки? - заволновался Семеныч.
- Вот, - сказал Саша, из внутреннего кармана вытащил Артурову финку и
с силой воткнул ее в стол. - Купи.
Финка твердо стояла. Семеныч не отводил глаз от наборной ручки, на
которой отчетливо читалось - Пуха.
- Гражданин, вы испортили скатерть и портите стол, - строго осудил
Сашу подошедший официант. - Вам придется возместить ущерб.
- Семеныч возместит. Возместишь, Семеныч? - Саша смотрел Семенычу в
глаза не отрываясь.
- Иди, Гриша. Мы с тобой потом разберемся, - вяло приказал Семеныч, и
официант независимо удалился.
- Ну как, покупаешь? - громко, как у глухого, спросил Саша.
- Сколько?
- Пятнадцать тысяч. Сейчас же.
- Я с собой таких денег не ношу.
- Здесь соберешься.
Саша выдернул из стола нож и бережно возвратил его во внутренний
карман. Семеныч проследил за этой операцией, подумал недолго и постучал
вилкой о фужер. Официант возник как из-под земли.
- Слушаю вас, Михаил Семенович?
- Гриша, Аполлинария Макаровича позови.
- Будет сделано, - официант как сквозь землю провалился. Зато явился
монументальный и суровый метрдотель.
- Аполлинарий, мне пятнадцать тысяч нужно, - просто сказал Семеныч.
- Когда? - невозмутимо осведомился вальяжный Аполлинарий.
- Сейчас.
- Двадцать минут имеете? - Аполлинарий обращался только к Семенычу.
Сашу он просто не замечал.
- Сашок, двадцать минут потерпишь? - заботливо спросил Семеныч.
- Потерплю. Только сотенными. Чтобы в карман влезли.
- Не рублями же, - презрительно кивнул Аполлинарий Макарович и
направился за кулисы. Одновременно откинувшись в креслах, Саша и Семеныч
молча смотрели друг на друга. Внезапно Семеныч исказился лицом и
застенчиво признался:
- Живот прихватило.
- Без шуток, дядя, - предупредил Саша.
- Да какие шутки? Обделаюсь сейчас! - с неподдельной искренностью
завопил Семеныч.
- Пошли, - скомандовал Саша, и они поднялись.
В туалете Семеныч ринулся к кабине. Саша придержал дверцу.
- Не запирайся.
- Бога побойся, Сашок! Прикрой хоть слегка!
- Ты меня за фрайера не держи. Если в кабинке после тебя знак какой
найду, все тридцать потребую, а в наказание пером пощекочу. Не до смерти.
Саша полуприкрыл дверцу, постоял с отсутствующим видом. Через
некоторое время спросил, глядя в потолок:
- Все?
- Все, - ответил Семеныч, зашумел водой и вышел, подтягивая брюки. -
Господи, счастье-то какое!
- Подожди здесь, - распорядился Саша, прошел в кабину и внимательно
изучил стены, ящик для туалетной бумаги. Даже бачок осмотрел. Вышел,
подмигнул Семенычу, предложил:
- Ручки помыть не мешало бы.
Вымыли руки, вернулись в зал и опять откинулись в креслах, изучая
друг друга. Наконец подошел Аполлинарий Макарович и, по-прежнему игнорируя
Сашу, почтительно положил перед Семенычем увесистый пакет.
- Прошу вас, Михаил Семенович.
- Благодарю, - Семеныч кивнул Аполлинарию Макаровичу, и тот достойно
удалился. Саша - давай перо.
Саша небрежно швырнул на стол нож и притянул к себе пакет.
- Все? - спросил Семеныч. - Ну, тогда я пойду?
Саша с трудом загнал пачку в задний карман бриджей и ответил
благодушно:
- Ты же водки предлагал выпить. Вот теперь в самый раз.

Из ресторана они вышли в обнимку. Размягченный водкой, Семеныч
признавался:
- Вот ограбил ты меня, Сашок, а все равно я тебя люблю. Нравишься ты
мне, потому что хорошо ограбил, весело.
- Я все хорошо делаю, - согласился Саша, отпустил Семенычевы плечи,
шагнул на проезжую часть улицы Горького и поднял руку: от Охотного ряда
шел грузовик. Могучий "додж" затормозил рядом. Саша открыл дверцу,
рассмотрел у водителя погоны:
- До "Сокола" подкинешь, сержант?
- Садитесь.
Саша взобрался в высокую кабину и перед тем, как захлопнуть дверцу,
обратился к одинокому Семенычу:
- До свидания, старичок!
У Шебашевского он сошел. Темень стояла в переулке. Саша держался
ближе к заборам безмолвных домиков и уверенно шагал знакомой с детства
дорогой.
Сзади негромко зашумел автомобильный мотор. Саша обернулся. От
Ленинградского шоссе, мирно светя кошачьими зрачками прорезей в
затемненных фарах, небыстро догоняла его полуторка. Саша остановился,
чтобы проводить взглядом машину, но полуторка вдруг дико взревела и, резко
выворачиваясь, ринулась на него.
Она промахнулась на несколько сантиметров: дыша бензинным перегаром,
нос машины скользнул по Сашиному бедру и с треском сокрушил забор.
Выигрывая время, Саша кинулся в обратную от автомобильного разворота
сторону - картофельным полем к Инвалидному рынку. Полуторка неистово
взвыла, развернулась и помчалась за ним.
Саша успел добежать до рядов. Петляя между ними, он стремился к
кирпичным палаткам, которых не сокрушить. Полуторка разломала один ряд,
отодвинула другой, пошла на третий, мучительно ноя.
Саша стоял, прижавшись к глухой кирпичной стене. Мотор полуторки
заглох. Подождав несколько секунд, Саша осторожно двинулся, скрываясь в
окончательной тени палаточных крепостей.
Полуторка безжизненно стояла среди раскрошенных рядов. Быстрыми
неуловимыми перебежками Саша приблизился к ней и замер. Тишина была всюду,
тишина. Резким движением Саша распахнул дверцу. В кабине, упав головой на
рулевое колесо, сидел человек. Саша осторожно тряхнул его за плечо, и он
откинулся на сиденье. С ножом в горле лежал перед Сашей мертвый
Пуха-Артур.
- Я же предупреждал тебя, Артур, - грустно сказал Саша и нажал на
клаксон. Машина пронзительно заплакала.
Саша спрыгнул на землю и, услышав трель далекого сторожевого свистка,
зашагал к Кочновскому переулку.

- Да заходи ты, заходи! - говорил Сергей. Он стоял на крыльце старого
неказистого домика, по ночной прохладе зябко перебирая босыми ногами. Был
он в белой рубашке и подштанниках - в исподнем.
- Руки бы помыть, - сказал Саша и двинулся в свет. Сергей вошел за
ним в крохотную переднюю, увидел Сашину окровавленную руку и спросил
спокойно:
- Ты кого-то убил?
- Меня чуть не убили, - ответил Саша, заметив в углу подвесной
рукомойник и таз под ним, потянулся туда и торопливо забренчал
металлическим соском.
- Но ты убил того, кто хотел тебя убить?
- Нет! - злорадно заорал Саша - и потише: - Полотенце где?
- Ну и слава богу! - успокоился Сергей и, сняв с гвоздика висевшее
перед Сашиным носом полотенце, протянул ему.
Саша вытер руки, попросил:
- Водки дай.
- От тебя и так несет.
- Водки дай!
Поняв, что спорить бесполезно, Сергей толкнул дверь в комнату.
Невеселый, но по-своему богатый посадский уют: буфет с темно-зелеными
в пупырках стеклянными дверцами, громадный диван с надсаженной полочкой и
зеркальцем, комод красного дерева, явно приобретенный по случаю, и
массивный дубовый стол под зеленым в оборках абажуром.
Стоя у стола, их ждала сожительница Сергея Клава, одетая уже,
прибранная.
- Готовь на стол, - приказал ей Сергей. И Саше: - Садись,
рассказывай.
Сам стал неспешно одеваться. Саша рассказывал:
- В Шебашевском меня хотели машиной задавить. Сантиметров на пять
промахнулись. Потом, как за зайцем, по всему Инвалидному рынку гонялись.
Только там меня хрена догонишь. Когда они это поняли, машину бросили. А в
машине паренька с ножом в горле. Шофера.
- Дела, - констатировал уже одевшийся Сергей, следя, как Клава
ставила на стол миску с капустой, стаканы, хлеб, бутылку водки.
- Да ты того паренька знать должен. Пухой кличут.
- Как же. Холуй Семеныча. - Сергей в догадке вскинул голову. -
Семеныч?
- Вряд ли. Я его у "Астории" обрубил, а сам на попутке добрался.
- Ну, а если его машина поблизости ждала?
- Все может быть, - согласился Саша. Помолчали.
Хас-Булат удалой!
Бедна сакля твоя!
- раздался вдруг сверху неверный, колеблющийся голос. Пели в
мансарде, куда прямо из комнаты вела крутая лестница.
Песня звучала как волчий вой, вой смертельно раненного волка. И
лихость в ней предсмертная была, и отчаяние, и надежда неизвестно на что,
и забытье. Там, наверху, пел человек, потерявший все и выплескивающий в
этой странной песне последнее свое человечье.
Саша, вскочив, отпрянул к стене, требовательно спросил:
- Кто там?
Сергей захохотал, засмеялась мелко и Клава.
- Клавдия, иди успокой его. - Клава стала подниматься наверх, а
Сергей объяснил: - Батя ее там. Приехал сегодня с Болшева, ну и выпил
лишнего. Заснул вроде, а теперь, видишь, проснулся.
- Всего-то я бояться стал. - Саша жалко улыбнулся и вернулся к столу.
- Руки тебе оторвать за этот мешок с рисом! - коротко сказал Сергей.
Саша промолчал: говорить было нечего. Спустилась Клава.
- Прямо как ты, Саша, - Сергей вилкой выдернул из непочатой бутылки
залитую сургучом картонную пробку, налил стакан, протянул Клаве. - Отнеси.
- А мне пить что-то расхотелось, - признался Саша. Клава пошла
наверх. Сергей проводил ее взглядом.
- Ты, верно, крупную шайку тронул, Сашок. Как ни охраняют пути, все
равно чуть ли не каждую ночь грабят. Умело орудуют, нахально. На днях
вагон американской тушенки, говорят, распотрошили. А ты понимаешь, что
такое по сегодняшний день вагон тушенки? Надо полагать, и мешок твой с
рисом - оттуда. В милицию обратиться надо.
Саша поднял голову, криво усмехнулся.
- То-то и оно, - продолжил Сергей. - Замазался ты.
- Артура жалко, - вдруг сказал Саша.
- Какого еще Артура? - раздраженно удивился Сергей. - Ты себя жалей,
Сашок.
- Его папа с мамой Артуром назвали. А на рынке он под кликухой ходил.
Ай ты Пуха, Пуха!
- Еще тебе кого жалко? Может, Семеныча? - ядовито поинтересовался
Сергей.
- Нет, Семеныча мне не жалко, - рассеянно ответил Саша.
- Ты о себе думай! Как жить будешь, куда пойдешь? Дорожек, тропинок,
тропочек перед тобой - не перечесть. А жизнь одна. Выбирай, Сашок, дорогу,
выбирай!
- Ну, я пойду. - Саша поднялся.
- Я провожу? - предложил Сергей. - У тебя заночевать могу.
- Так теперь и будешь при мне вечным стражем? Не надо, Серега. Да и
здоровье твое не богатырское.
- Это точно, - горько согласился Сергей.
Сверху опять понеслось:
Дам коня, дам кинжал, дам винтовку свою!
А за это за все ты отдай мне жену!
- Живут же люди! - сказал Саша и направился к дверям.
Дорога от Кочновского по Красноармейской до Малокоптевского переулка
короткая. Но преодолевал ее Саша долго. Рывками, бросками, через большие
остановки, когда он осматривался, проверял, не следят ли, не целятся ли.
Как на войне. Как на фронте.
У себя в комнате Саша закрыл на задвижку окно, закрыл на ключ дверь,
потушил свет и поднял бумажную штору. Не раздеваясь, плюхнулся на диван,
закинул руку за голову и стал слушать ночь. Проблеяла на путях одинокая
"овечка". Зашумел где-то рядом автомобиль и, недолго поурчав на холостых
оборотах, снова зашумел и удалился. Тишина. Саша лежал с открытыми
глазами.
В темной синеве окна незаметно появилось еле различимое пятно. И
слабый звук возник. Кто-то пытался открыть окно. Саша беззвучно вскочил,
осторожно повернул ключ в двери, приоткрыл ее и метнулся в коридор.
Он обогнул угол, прижимаясь спиной к стене, угрем вывернулся к
палисаднику и увидел неясную фигуру, которая громко барабанила в стекло
его окна и звала Аликовым голосом:
- Саша! Саша!
Саша бесшумно приблизился к Алику и спросил прямо в ухо:
- Ты что орешь?
Алик присел от неожиданности и, не оборачиваясь, пришел в себя,
обернулся, посмотрел на Сашу гордо и ответил сугубо официально:
- Если ты думаешь, что я пришел мириться с тобой, ты горько
ошибаешься: я не намерен возобновлять дружеских отношений.
- Да ну! - картинно удивился Саша.
- Не "да ну", а вот так.
- Так зачем ломишься ко мне?
- Только что приходил отец, и я ему все рассказал. Он хочет тебя
видеть.
- Палыч приехал! - неподдельно обрадовался Саша. - Так пусть
отдыхает! Завтра поговорим!
- Завтра, то есть сегодня, - уточнил Алик, - он уезжает опять.
- Тогда пошли, - решительно сказал Саша, и они пошли. Саша впереди,
Алик - воспитанно - сзади.
По деревянной лестнице они поднялись на второй этаж. Светила синяя
маскировочная лампа. Саша вдруг резко оглянулся. На лице его, синем от
лампы, был ужас. Алик мгновенно развернулся к опасности и, получив могучий
пинок в зад, покатился к межэтажной площадке, глухо считая ступеньки.
- Что здесь происходит? - поинтересовался невысокий складный мужчина
средних лет в гимнастерке с отложным воротником, к которой по-довоенному
были привинчены два ордена Красного Знамени - боевого и Трудового.
1 2 3 4 5 6 7 8