А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Анатолий СТЕПАНОВ
ПРИВАЛ СТРАННИКОВ


Поезд был скорый - теперь все скорые, но медленный, грязный и шумный,
как все южные поезда. До Москвы дополз кое-как.
Смирнов, увидев сквозь мутное, узорами, стекло приближающиеся узкие
перроны Курского, взял палку, взял сумку и вышел в тамбур. Открыв дверь,
проводница протирала поручни. Смирнов дождался полной остановки и, хромая
привычно, спустился в полутемный тоннель.
Смирнов не любил этот новый Курский, не нравился он ему. В
раздражении миновав необъятный зал, он выбрался к стоянке такси. Выгода
непрестижного поезда: строй машин и кучка таксистов стоял в ожидании
пассажиров. Смирнов подошел к головному таксомотору и громко спросил у
кучки:
- Кто на очереди?
На мягких кроссовках подошел парень в травленых джинсах, в оранжевой
куртке с выведенной умельцами Рижского рынка надписью "Хонда". Совсем
молодой паренек.
Паренек подошел, остановился и изучал Смирнова, вертя на указательном
пальце ключи. Привычно-некурортно-загорелое лицо, рубашка, застегнутая на
все пуговицы, неопределенный пиджак с затертой орденской планкой,
отечественные портки, отечественная обувка. Вроде лох из Мухосранска. Но
фирменная кожаная сумка через плечо, но легкая камышовая трость с
монограммами... Ничего не поняв, водила полез к баранке. Непроизвольно
покряхтывая, Смирнов устроился на заднем сиденье.
- Куда едем, батя? - игриво осведомился парень.
- Куда укажу, пасынок, - поставил его на место Смирнов и, выдержав
паузу, дал начало маршрута: - Развернись на Садовом и через Обуха, на
бульварное кольцо.
От всесоюзной суеты Садового кольца к московскому уюту кривых улочек
и переулков. Дом родной. Он дома. Последний подъем Яузского бульвара,
Покровский, Покровские ворота, Чистые пруды. После Трубной Смирнов
попросил:
- Сейчас в переулок направо... - Шофер исполнил. - А теперь налево...
Желтое здание стояло на месте. Они развернулись на Каретном и доехали
до Пушкинской площади.
- Вниз по Горького, - приказал Смирнов.
Телеграф, "Националь", Университет. У Библиотеки Ленина Смирнов
скомандовал еще раз:
- С Лебяжьего на Ленивку и по набережной.
- А с Лебяжьего проезд уже пять лет как закрыт, - с плохо скрытым
торжеством объявил водитель.
- Ну тогда с Волхонки.
По крутому переулку вскарабкались к шестиэтажному, громадному здесь
дому. Смирнов выбрался кое-как, отстегнул трешку, спросил на прощанье:
- Так и не догадался, кто я?
- Не-е... - признался водитель.
- Думай, молодой, думай. Молодым много думать надо.
И захлопнул дверцу.

Лифт, слава богу, работал. Смирнов поднялся на пятый этаж. Нужная ему
дверь была заново обита, и на ее темно-бордовой шкуре сиял мягким блеском
старинный звонок с вежливой надписью: "Прошу крутить". Раз просят, Смирнов
крутанул. И будто ждали: дверь тотчас открылась.
- Ну, входи, - предложил здоровенный мужик в майке и шортах. - Я тебя
с балкона увидел.
- Хорош! - решил про него Смирнов и вошел. Обнялись как положено.
Оттолкнувшись друг от друга, чтобы обоюдно рассмотреть получше. Смирнов
добавил к первому впечатлению: - Но пузо.
- На себя посмотри, сельский житель! - обиделся хозяин. - Пиджачок и
штанцы со своего огородного пугала снял, что ли? Как тебя такого Лидка
выпустила в Москву?
- Я пенсионер, Алька, - напомнил Смирнов. - И вид у меня должен быть
пенсионерский. Это ты у нас все мальчуганом прыгаешь. - И повторил: - Но
пузо.
- Грубо, - решил тот, кого назвали малоподходящим к его летам именем
Алик, и предложил: - Можешь душ принять с дороги.
- С удовольствием. Только сначала апартаменты покажи. Первый раз я же
здесь у тебя.
Походили по квартире, и Алик хвастался тем, как он в отличных
условиях живет в сердце любимой старой Москвы. Минут пятнадцать хвастался,
выводил на балкон, показывал Кремль, кивал на Москву-реку, махал руками.
Потом Смирнов помылся, переоделся в подготовленный женой московский
наряд, и они уселись на кухне. Алик оглядел Смирнова в светлых брюках, в
летних тряпичных туфлях батумского производства, в рубашечке с
карманчиками, погончиками и лейблом и одобрил:
- Другое дело. Чувствуется Лидкина рука. - И разлил по первой.
- Не рано ли? Нынче позволено только с четырех часов.
- В ресторанах с двух.
- Тогда будем считать, что мы в ресторане. - Смирнов поднял рюмку. -
За встречу, Алик.
Выпили и загрустили.
- Кисло мне, Алька, - сказал Смирнов. - Третий год, как уехал из
Москвы к морю, век свой доживать. Но не доживается, понимаешь, не
доживается! Лидке там хорошо, возится по хозяйству, цветы сажает,
помолодела, поздоровела, общественной работой увлеклась. Первый там
человек, ее все знают. А я на лавочке сижу. Летом курортников разглядываю,
зимой - море. И по Москве тоскую. Зимой и летом. И весной, и осенью. Я
сейчас к тебе на такси ехал, на контору глянул.
- Ты туда не ходи, Саня, - посоветовал Алик.
- Это почему же?
- Не позовут, не надейся зря.
- Это почему же? - повторил свой вопрос Смирнов.
- Ты, брат, деятель периода застоя. И старый.
- А ты - молодой, - съязвил Смирнов.
- И я старый, и меня скоро на покой.
- Значит, я - деятель периода застоя. - Смирнов встал, хромая,
подошел к окну, закурил. - А то, что меня на пенсию выкинули, когда я в
Азии копнул поглубже?
- Не надо было тебе туда ехать.
- Так послали, приказали и послали. Сейчас там вон как шуруют. А я
начинал, понимаешь, я начинал! И в награду заработал пулю в колено и
отставку.
- Кто это помнит, Саня?
Смирнов вернулся к столу, разлил по рюмкам, поднял свою:
- За прошедшую нашу жизнь, Алик. - И выпил. А Алик не выпил и сказал:
- Даю бесплатные советы. Во-первых, сними орденскую планку, чтобы о
прошлом не жалеть. Во-вторых, пиджачок и брючки, в которых приехал,
никогда не надевай. А в-третьих... Пойдем-ка...
Алик опять вывел Смирнова на балкон и спросил:
- Что видишь?
- Перестройку, - мрачно догадался Смирнов.
Внизу был милый скверик, и за сквериком выстроились двухэтажные, с
заколоченными дверями и окнами дома, терпеливо ждавшие капитального
ремонта.
- Ответ неправильный, - голосом экзаменационной машины оценил Алик. -
А все потому, что смотришь не туда. Смотреть надо не туда, где еще
собираются перестраиваться, а туда, где уже перестроились. Смотри вон
туда!
И Алик жестом фальконетовского Петра указал левее, где в угловом
домике поселилось кооперативное кафе. Домик тот был весело выкрашен, чисто
вымыт, затейливо наряжен занавесками, тентом и вывеской, на которой
славянской вязью, белым по голубому было написано: "Привал странников".
- Каких еще странников? - поинтересовался Смирнов.
- Все мы странники в этом мире, - пояснил смысл названия предприятия
общественного питания Алик и продолжал: - А ты что - хуже? Представляешь,
вывеска: "Частное сыскное бюро полковника МУРа в отставке А. Смирнова
"Всевидящий глаз". Или лучше: "Всевидящее око". А, полковник в отставке?
- Дурак ты, Алька, - решил Смирнов и рассмеялся. Направились было на
кухню - продолжать, но залихватский, оглушающе пронзительный бандитский
свист с фиоритурами снизу остановил их. Глянули через балконное перильце
вниз.
Облокотившись о серо-белые "Жигули"-восьмерку, стоял оранжево-голубой
волосатый плейбой Роман Казарян и смотрел вверх.
- Что свистишь? - приструнил его Алик и пригласил: - Поднимайся.
- Чего я у тебя не видел? А тут заведение, в котором я никогда не
был. Спускайтесь, обновим "Привал странников".
- Там не подают, - сказал Смирнов.
- А вы наше с собой прихватите. Надеюсь, наше-то у вас есть?
- Ты за рулем, - напомнил благоразумный Смирнов.
- Разоримся, - заметил Алик.
- Не твоя забота. Я сегодня богатый. - Казарян приложил руку к сердцу
и к карману, где хранил богатство.
- Обожди малость, штаны надену, - сдался наконец Алик.

Смирнов, Казарян и Алик (в штанах) вошли в кооперативное кафе "Привал
странников". С улыбкой на устах их встречал усатый здоровенный официант.
- Добро пожаловать! - возликовал он.
- Я тебя знаю, - сказал ему Казарян. - Ты бармен из "Космоса". Здесь
что, выгоднее?
- А я - здесь и там, - охотно объяснил официант. - Там день отдежурю
и на два - сюда.
- Значит, выгодно и здесь, и там, - понял Казарян и приказал: -
Устраивай-ка нас.
- Прошу.
Он просил их в зал. Они туда и последовали. Старинной обнаженной
кладки кирпичные стены, пол из тяжелых мореных досок, двумя сводами синий
с золотыми звездами потолок.
- Красиво как! - оценил интерьер Смирнов, усаживаясь за деревянный
стол (в тон полу). - Вот что значит старина!
Казарян, который уже уселся, потыкал пальцем в стену. Кирпич
прогибался под пальцем.
- Старина эта хлорвиниловая. Производство отдела
декоративно-технических сооружений киностудии "Мосфильм". А ничего,
смотрится!
- И все остальное - такая же липа? - спросил Алик.
- Зачем же? По полу - ходить, за столом - сидеть, на эстраде - петь.
Надо полагать, все из настоящих досок. Так, работник сферы обслуживания? -
потребовал подтверждения Казарян.
- Однозначно, - согласился официант и напомнил: - Жду ваших
распоряжений.
- Забыл я, как звать-то тебя, - капризно заявил Казарян.
- Денис.
- Что предложишь нам, Денис?
- Осетрина-фри, свежайшая телятина, жульены грибные, из вырезки, с
ветчиной...
- Мило. Тащи все.
- Не съедим, Рома, - испугался Смирнов.
- Не съедим, так слопаем, - решил Казарян. - Тащи.
Алик поставил на стол две бутылки из-под минеральной воды, в которые
он предусмотрительно перелил коньяк, и объяснил официанту:
- Мы своей водички с собой принесли, так что рюмочки бы не помешали.
- Будет сделано, - заверил официант и, ничего не записав, удалился.
Казарян посмотрел на эстраду, где сиротливо стояло несовременное пианино,
и сказал:
- Сыграть вам, что ли, по старой памяти? - и негромко начал отчаянную
из Высоцкого:
Где мои семнадцать лет?
На Большом Каретном!
Где мой черный пистолет?
На Большом Каретном!
Допел всю песню, спрыгнул с эстрады, уселся за стол, обеими руками
растер лицо.
- Жалеешь, что из МУРа в кино переметнулся? - спросил Смирнов.
- Нет, - ответил Казарян. - Глядя на тебя - нет.
- Зачем ты меня так, Рома? - тихо укорил Смирнов.
- А ты меня зачем так?
- Выпьем, пацаны, - предложил Алик и разлил из черной бутылки по
сверкающим рюмкам, которые неизвестно как появились на столе. Выпили, и
расхотелось цепляться друг к другу. Захотелось доброе говорить.
- Я твою последнюю картину видел, - сказал Смирнов Роману. - Мне
понравилось.
- Это не последняя, Саня, - ответил Казарян. - Последняя выйдет на
экраны осенью.
- Я ее видел в Доме кино. Тоже хорошая, - высказался про последнюю
Алик.
- Спасибо, - поблагодарил Казарян, разлил по рюмкам и начал тост: - Я
хочу выпить за Саню. За нашего учителя, за солдата, который научил нас
быть солдатами. Уроки твои, Саня, на всю жизнь. И я счастлив, что малый
наш солдатский строй нерушим. Ни года, ни беды, ни чины не властны над
ним. Мы идем, мы идем нашим строем под командованием не полковника, нет! -
под командованием солдата Смирнова, и нет для нас ничего дороже солдатской
чести! За командира, за тебя, Саня!
Чокались, целовались, умильно глядели друг на друга. Ели обильную
пищу, которую принес официант Денис. Наелись до отвала, пришло время
расплаты.
- Шестьдесят семь сорок, - доложил Денис.
- Да-а... - сказал Смирнов, не привыкший к кооперативным ценам. Алик
полез за деньгами, но Казарян остановил его движением левой руки, правой
же извлек из кармана ровно семь красных бумажек (фокусник!) и спросил:
- Достаточно?
- Мои чаевые входят в сумму счета, - с достоинством ответил Денис и
отсчитал сдачу, которую кавказский человек Казарян, естественно, не взял.

Гулять так гулять. Они пешком, игнорируя казаряновскую машину,
отправились на Арбат.
- Налетай, торопись, покупай живопись! - цитируя "Операцию Ы", громко
взвыл Алик, когда они шествовали мимо разнообразных произведений
изобразительного искусства: красивенько рыночных, доморощенно
авангардических, наивно старательных.
- Делайте с меня саржи! - радостно заорал Казарян, цитируя другую
классику - Райкина. И уселся перед шаржистом-моменталистом. Делать шаржи с
Казаряна с его армянской внешностью - плевое дело, и моменталист отработал
свою пятерку моментально. Свернули шарж трубочкой, пошли дальше.
Отстояв очередь, съели по мороженому в виде олимпийского факела.
Решили сфотографироваться. Казарян, как в подзорную трубу, долго
разглядывал через свернутый шарж щеголеватого молодого человека с
"контаксом" на груди, прежде чем они отдались ему на растерзание. Молодой
человек ставил их поперек Арбата, рассказывая одновременно о трудностях, с
которыми ему приходится сталкиваться в поисках дефицитной и в то же время
качественной пленки и бумаги фирмы "Кодак".
- Небось у мосфильмовских ассистентов покупаешь, - ворчливо
предположил Казарян. Молодой человек, глядя на них через видоискатель,
ответил откровенно:
- Пленку - да. - И щелкнул раз. Присел, щелкнул второй. - Завтра
будет готово. Пять рублей фотография. Вам сколько?
- Три. Каждому по штуке, - решил Казарян, и они тронулись к
Смоленской. В комиссионке приобрели Смирнову в подарок хромированную
ронсоновскую зажигалку и устали.
День - пестрый, веселый, бездельный - кончался.
- Пошли домой, - предложил Алик.

Возвращались не торопясь, щадя хромую ногу Смирнова. Смеркалось,
серело, когда они свернули в Алькин переулок. "Привал странников" зажег
манящие огни.
- Зайдем, кофейку выпьем, - предложил Роман.
- Может, не надо? - робко попротестовал Смирнов.
- Вам, может, не надо, а мне надо. Мне за руль садиться. - Казарян
решительно двинулся к "Привалу". Алик и Смирнов потянулись за ним.
На пороге "Привала" вежливо и виновато улыбался Денис.
- К нам уже нельзя. У нас спецобслуживание началось, - сообщил он.
- Какое еще спецобслуживание! - взревел Казарян.
- Центровые все заведение откупили. Тихо гуляют, - пояснил Денис.
Казарян попытался все-таки заглянуть в зал, но Денис стоял цербером:
- Не велено, не велено, товарищ.
- Я тебе не товарищ! - рявкнул Казарян. - Ну и черт с ними! Пошли к
тебе, Алька?

Пили не кофе - чай, потому что чай был хорош. Алик умело заварил, да
и как можно плохо заварить липтоновский-то. Напились, и Казарян собрался.
- Пахнет? - вопросил он Смирнова, дыхнув на него.
- Вроде нет, - нетвердо сказал Смирнов.
- Эх ты! - неизвестно за что укорил его Казарян, достал из кармана
коробочку, насыпал в горсть мелких, как бы никелированных шариков и
закинул их в пасть. Скривился, проглотил и сообщил, хвастая: - Японские!
После них хрен что учуешь! Я двинул, братцы. Завтра с утра за фотографиями
заеду и тебя, Санятка, навещу. Бывайте.

Алик постелил Смирнову в своем кабинете, а сам устроился привычно, в
спальне. Покряхтывая, Смирнов разделся и залез под одеяло. Нюхнул свежего
белья, потянулся на жесткой, потрескивающей простыне, удлиненно зевнул и
решил про себя, но вслух:
- Господи, хорошо-то как!
- Ты что? - громко поинтересовался Алик из спальни.
- Хорошо говорю! - криком ответил Смирнов.
- Саня, а что это такое - центровые?
- Центровые-то? Верхушка среди деляг. Так сказать, короли теневой
экономики.
Недолго поговорили об экономике, замолкли и уснули.

Следующим утром Казарян долго крутил медный рычажок у бордовой двери.
Не открывали. Он снова крутил, потом ногой бесцеремонно стучал по
бордовому. Собирался было уходить, но, услышав шаркающие неровные шаги,
разогрел в себе обиду, скорчил недовольную рожу, собрался орать и заорал,
как только Смирнов открыл:
- Долго мне, как просителю, у порога ошиваться? Дрых, что ли?
- Я на балконе был. Не слышал, извини, - повинился Смирнов и
поздоровался: - Здравствуй, Рома.
- Привет, привет, - ответствовал Казарян и, развернув бумагу,
протянул Смирнову фотографии. - Полюбуйся на себя.
- И на вас, - добавил Смирнов, разглядывая яркую кодаковую продукцию.
Поперек Арбата, в разноцветной праздной толпе стояли, блаженно улыбаясь,
три не очень молодых поддатых мужика.
- А Алька где?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19