Однажды они находились вместе и до такой тоски ощутили счастье жизни, что, казалось, дальше жить уже некуда. Но оба промолчали.
Вечером они были опять вдали друг от друга, и Анна подумала, что она умирает. Ей хотелось пожаловаться мужу, чтобы он ее понял и посочувствовал ей, но она не могла. Только ласкова к нему была.
— Когда же это кончится? — сказали они одновременно при очередной встрече. — Нельзя же уже так!
И оба потом молчали, не знали ответа.
Но Андрей был мужчина. Он приходил в себя, распрямлял красивые плечи, встряхивал кудрями волос и, открывая чистые белые зубы, смеялся:
— Пра-а-айдет!
Анна, благодарная ему за его легкость, откликалась:
— Пра-а-йдет!
Была осень.
Лили дожди.
Улицу имени Сакко и Ванцетти опять перекопали, троллейбус номер два перестал ходить своим маршрутом.
Саратов, одно слово. Несерьезный город.
Праздник
Потапов нашел ящик водки.
Он шел после работы к дому, как обычно сокращая путь — через пустырь, заросший густой травой.
В этой-то траве, чуть в стороне от протоптанной тропки, он и увидел ящик водки.
Не веря своим глазам, приблизился.
Точно: ящик водки.
Потапов не вор, не любитель чужого, поэтому он стоял возле ящика не меньше четверти часа и только после этого взвалил его на плечо, поняв, что ящик ничейный, взвалил — и понес. Он понес его, конечно, не домой, а к другу, кочегару Алексею, в котельную.
По пути ему встретился Антипов, актер драматического театра, который шел в театр играть драматическую роль в вечернем спектакле, но подумал, что еще сто раз успеет, и пошел с Потаповым, восхищаясь чудом такой находки.
Потом встретился хулиган и рэкетир Василевский, который направлялся на свидание с девушкой, но не с хулиганскими намерениями, а с любовью, с цветами. И он тоже пошел с Потаповым.
Потом встретился работник культуры Боровков, который вышел на свежий воздух собраться с мыслями, потому что обещал завтра утром сдать в одну из саратовских газет статью, а она не написана, придется сидеть вечер и, возможно, ночь, а раз так, время еще есть. И — присоединился.
Потом встретился совершенно необразованный человек, но с фамилией Книгин, которому надо было встретить жену из города Раскардака; он подумал, что жена и сама доберется до дому, не впервой, а вот друзей он сто лет не видел, да еще с таким поводом, — и пошел с друзьями.
Потом встретился сторож Яшудин, которому пора было заступать на суточную сторожевую смену, а сторожить, собственно, в унылом учреждении нечего, Яшудину было обидно, что государство не нашло лучшего применения его силам, он уже был близок к выводу, что жизнь никчемна и однообразна, и вот ящик водки, неожиданный, как океанский корабль в деревенском пруду, разубедил его, и от благодарности по отношению к своему просветлению он пошел за ящиком.
Потом встретился студент Володин, сдающий завтра госэкзамен и заранее готовящий для преподавателей такую длинную речь о необходимости поставить ему удовлетворительную отметку, с такими подробностями, деталями, частностями и логическими отступлениями, что, если бы записать эту речь, получился бы объем никак не меньше «Войны и мира». Ему-то примкнуть к компании сам Бог велел.
Наконец встретились кинокритик Усатов и интеллектуал-любитель Судец. Они шли в кинотеатр, где Усатов должен был предварить краткой лекцией показ нового фильма итальянского гения Узрелли, а Судец собирался ему оппонировать, считая Узрелли не гением, а всего лишь просто талантливым человеком. Увидев компанию с ящиком, Судец вдруг прекратил спор, сказав, что Узрелли, наверное, и в самом деле гений, а Усатов в ответ возразил, что Узрелли всего лишь просто талантлив. То есть они помирились — и грех это не отметить!
Они все были уже у входа в котельную, но тут Потапов посмотрел и увидел, что их десять человек, включая кочегара Алексея, четное число, плохая примета. Нужен одиннадцатый для нечетности. И, не снимая ящика с плеча (а отобрать у него эту честь никто и думать не смел), он пошел к телефону-автомату звонить мне. Я сказал, что, во-первых, творчески и плодотворно работаю, а во-вторых, как известно Потапову, совершенно не пью. Но Потапов рассказал о своей находке, и я, как русский человек, со всех ног помчался к котельной, заранее не веря глазам своим.
Но он был, он стоял среди нас — ящик с водкой, двадцать бутылок, одна к одной, мерцающие, словно люстра в торжественной и таинственной высоте темного замкового зала.
Потапов решился. Поперхав, чтобы придать голосу нарочитую грубую мужественность вместо просящейся нежности, он сказал: «Чего смотреть-то?» — и начал откупоривать бутылки и разливать по стаканам, которых было у Алексея достаточно.
Сглотнув от волнения, Потапов спросил:
— Ну? За что?
Мы не могли ответить.
Лики наши были светлы.
Мы верили в Бога и в будущее нашей великой обездоленной страны, мы верили в будущее человечества и Земли, мы верили, что где-то есть и другая Земля — и не одна, мы верили, что никогда не умрем.
Тихо заплакал светлыми слезами рэкетир и бандит Василевский.
— Выпьем, — тихо, из души произнес Потапов. И это стало тостом.
И мы выпили.
Шутка
Тимофеев был женат и заботлив о семье, а Ашот был холост и шутник. Тимофеев жил, как вы сами понимаете, в городе Саратове, а Ашот жил тоже догадываетесь где: на Черном море в небольшом поселке и работал в ботанической лаборатории лаборантом — он любил выращивать цветы.
Тимофеев отправил жену с дочкой на отдых в пансионат «Крутой берег». В туристическом бюро, где брали путевки, им даже сказали телефон этого пансионата, и вот на второй или третий день, не имея никаких известий, кроме телеграммы о благополучном приезде, Тимофеев стал звонить. Он не знал, что этот телефон уже полгода как передали ботанической лаборатории стараниями ее начальника Автандила Егоровича, а «Крутой берег» оставили пока без телефона. И трубку снял Ашот, заранее улыбаясь.
— Это «Крутой берег»? — спросил Тимофеев.
— Что вы хотели? — поинтересовался Ашот.
— Нельзя ли пригласить Тимофееву Ларису Андреевну? Я не знаю, в каком она там у вас корпусе или что там у вас, у нее дочка, Верой зовут. Отдыхающие то есть.
— Найдем, — сказал Ашот. — Но ждать надо. Сколько буду искать, столько и жди. Денег не жалко на телефон ждать?
— О чем речь! — воскликнул беспокоящийся о семье Тимофеев.
Ашот замкнул своим ключом дверь кабинета начальника, который часто отлучался и его сроду никогда не было, и вышел из кабинета.
До пансионата было тридцать километров. Но что такое тридцать километров по хорошей дороге и на хорошей машине со скоростью сто шестьдесят километров в час, спрашивал себя Ашот. И сам себе отвечал: э!
Небольшая трудность заключалась в том, что машина Ашота была в ремонте, но могут ли быть помехи, когда речь идет о тревоге человека за свою семью?!
Из многочисленных машин, стоявших у пятизвездного отеля «Парус» (бывший «Профсоюзник»), он выбрал спортивный «Шевроле». Всполошилась гадким голосом сигнализация, но Ашот в момент ее утихомирил. Он привел в действие систему зажигания быстрее, чем об этом рассказано, и рванул с места. За машиной побежали люди, размахивая руками и крича.
Они сели в другую машину и погнались за Ашотом.
Радость Ашота поднималась так же стремительно, как стрелка спидометра.
Я бы не брал без спроса, мысленно говорил он преследователям, укоряя их. Но вы же не дадите, если по-человечески просить! А у людей, может, судьба решается, как ты думаешь? Может, человек повеситься хочет и ему нужно услышать любимую женщину, чтобы раздумать? Может, у него была болезнь рак, и он вылечился и хочет скорей сообщить любимой женщине, чтобы она заплакала от счастья? Э? Разве тебе объяснишь?
И Ашот доводил стрелку до своих любимых ста шестидесяти. Справа были скалы, слева была пропасть. Те ехали, однако, тоже на хорошей машине — и стали сигналить догоняя.
Ашот усмехнулся.
Вдруг послышались выстрелы. Треснуло заднее стекло, осколок впился Ашоту в шею, он вытащил его и кинул, не глядя, и стал снижать скорость. Преследователи поравнялись с ним, продолжая стрелять.
Шины прострелят, забеспокоился Ашот и резко повернул руль, его «Шевроле» ударил в бок машину хулиганов, ударил еще, но глупый шофер вместо того, чтобы отстать, продолжал гнать, чтобы тем, кто сидел с ним в машине, было удобно стрелять в Ашота.
На двух колесах ехать хочет, подумал Ашот, зная, что впереди узкий участок дороги. И действительно, нападавшая машина некоторое время ехала на двух колесах на краю попасти, а потом упала в пропасть.
Ашот продолжал путь.
Он приехал в пансионат «Крутой берег», отыскал Тимофееву Ларису Андреевну с дочерью Верой и сказал свою любимую фразу: «Вас к телефону!»
Он привез удивленных мать и дочь в лабораторию, взял трубку.
— Ждем?
— Безобразие! — закричал Тимофеев. — Целый час прошел!
— Не час, а всего-навсего двадцать четыре минуты, — сказал точный Ашот.
И удалился, чтобы не слушать личные семейные разговоры.
Через несколько минут Лариса Андреевна Тимофеева с дочерью Верой вышли, у Веры Андреевны было изумленное лицо, а у Веры легкомысленное, потому что она в этом возрасте еще ничего не понимала.
— Спасибо, — сказала от души Лариса Андреевна.
— Не за что! — от души ответил Ашот, подавая ей букет только что срезанных роз: одна белая, две красные и две розовые — он обожает именно такое сочетание цветов.
Мусорщик
Васильев двадцать четыре года ходил на работу по пешеходному мосту через железнодорожный путь. Но вот мост закрыли на ремонт, и ему пришлось огибать тупик, склады и заборы, потому что напрямик через путь он ходить не мог, боялся гибели от маневрового тепловоза, который вечно сновал туда-сюда, обманчиво блестя всегда вымытыми ярко-зелеными боками с красными полосами. И вот, огибая тупик, он обнаружил свалку.
Свалка была техническая. Васильев заинтересовался и первый же свой выходной день провел на свалке. Чего он только не увидел! Подшипники, какие-то сочленения, куски металла причудливой формы — белые, серые, синеватые, бронзовые, матовые, белые, никелированные. А вот два стерженька на шарнире, похоже на циркуль или на ноги прыгающего человека, или на крылья птицы. Часами Васильев рассматривал детали, думая над ними. И стал наиболее понравившиеся относить домой. А дома составлял из них конструкции и композиции, подразумевая, что каждому из сочленений и каждой из деталей должно найтись свое место, и очень радовался, когда действительно сочленения и детали образовывали гармоническое целое, получалось нечто загадочное, но удивительно красивое, изящное.
Васильев бросил работу. Ходил на свалку каждый день. Безжалостно рушил он свои первые примитивные конструкции: мысль и фантазия его усложнялись, и вот он достиг своего: комнату заполнили, не уничтожив, однако, пространства, пять конструкций, гармоничных сами по себе и гармонично разыгрывающихся друг с другом.
Ему не хватало одного: зрителя.
И он решил позвать соседа Кольцова, который в прошлой своей жизни был инженер, а в этой — сильно выпивающий работник мастерской «Металлоремонта».
И вот, купив водки, Васильев пригласил Кольцова, угостил его водкой — и показал.
Кольцов осмотрел, ковыряя в зубах спичкой, и сказал:
— Нормально.
— Если б вы знали, как это трудно! — воскликнул Васильев. — Из хаоса извлечь сперва нечто загадочное, долго ломать голову о его предназначении, искать сочетания, раскрывая загадку каждой детали, каждого узла...
— Уж и узлы, — сказал Кольцов. — Знаю я эти узлы. Это вот — релонгаторный шатун. Вы его задом наперед присобачили.
— Искосый рычаг стойкости, — поправил Васильев.
— Сам ты искосый, — дружелюбно сказал Кольцов. — Говорю тебе: релонгаторный шатун. А вот крепежный контрбаланс, почти новый...
— Меридиан плоскости и пространства, — поправил Васильев, становясь хмурым.
— Контрбаланс, говорю, к нему еще брубитель нужен, а вот и брубитель! — обрадовался Кольцов и вытащил его из другой конструкции, отчего она сразу рассыпалась.
— Пошел вон, — сказал Васильев.
— Да ладно тебе! — отозвался Кольцов на приятельскую шутку и продолжал рассказывать:
— А это вот — кронплексы, а вот переходник траверса на систему подвески, а это диссель двухтрубчатый, а это...
— Васильев взял то, что Кольцов назвал дисселем двухтрубчатым, а для него было тоннелями встречных струй энергии, поднял над головой Кольцова сказал:
— Уйди.
И Кольцов ушел, обиженно косясь на недопитую водку.
Васильев же восстановил конструкцию, разрушенную Кольцовым и включил свет, который у него был устроен разнообразно и прихотливо. Глядя, как блики отражаются от искосого рычага стойкости, вспыхивая над меридианами плоскости и пространства, замирая над вечно гудящими тоннелями встречных струй энергии, он усмехался, думая о бедном Кольцове. Встав в известную ему точку, он вытянул руки над головой, поймал струю энергии, уменьшился до невидимости и полетел сквозь тоннель, голубые стенки которого мерцали где-то высоко над ним, глубоко под ним, далеко справа и слева, и путь к концу тоннеля не близок, и многое, многое может встретиться на этом пути, каждый раз — новое, но все не то, не то, что Васильев ждет и ищет...
Краткие очерки
о саратовцах
Конечно, следовало бы рассмотреть развитие уникального саратовского характера в историческом срезе на протяжении четырех веков — столько существует город Саратов. Но это дело будущего. Пока же возьмем саратовцев современных, сегодняшних, живущих в городе, находящемся на перекрестье Востока и Запада, Севера и Юга, городе многонациональном, многослойном и многообразном и при этом монолитном, несмотря на свою разбросанность по окрестным холмам и миллионное народонаселение.
Моя задача — дать метод. Он — в полной правдивости и краткости. И, прочитав три-четыре наброска, каждый саратовец, мало-мальски владеющий пером, может продолжить начатое.
Итак:

* * *
Саратовцы довольно рассеянны и часто теряют ключи от квартиры. Зная об этой своей особенности, они прикрепляют к связке ключей металлическую бирку, на которой выбит подробный адрес, телефон, а самые скрупулезные указывают время, когда их можно застать, чтобы нашедший ключ не таскался попусту, а попал точно в то время, когда хозяева будут дома. Как правило, тем, кто нашел ключи, предлагается материальное вознаграждение. Как правило, от него отказываются, тогда хозяева усаживают пить чай, ведут дружеские беседы, и часто после этого завязывается дружба семьями: едут вместе по грибы, ловят рыбу, сидят у костра, поют песни.

* * *
Саратовцы равнодушны к объявлениям, помещенным на специально приспособленных для этого щитах. Они уверены, что там ничего интересного быть не может. Зато объявления, наклеенные на заборе, на стене, на столбе, вызывают жгучее любопытство. Я сам видел: какой-то шутник повесил каким-то образом свое объявление на столбе на высоте метров примерно четырех. Собралась толпа. Она, задрав головы, пыталась прочесть, что написано. Росли любопытство и раздражение. Чуть было не побили человека в очках, который не хотел сказать, что прочел, а все думали, что если он в очках, то видит. Кто-то предложил сбегать за биноклем. Но пока бегали, появилась откуда-то лестница. Небольшая потасовка за право лезть первым — и вот крепкий парень полез, достиг и прочел вслух. Повторить объявление я не могу, оно было матерным и по форме, и по содержанию. Парень слез, но толпа не разошлась, потому что каждый хотел убедиться своими глазами, что написано именно это. В течение восьми дней не иссякал здесь народ, а потом хлынул ливень и объявление смыло.

* * *
Саратовцы в своем большинстве выходцы из деревни, поэтому тяга к природе в них неистребима. Мой сосед, имея благоустроенную и даже роскошную квартиру, никак не привыкнет выпивать дома, в тесных стенах. Вынув из холодильника две бутылки коньяка, он выходит во двор, садится в теньке, разувается, раскладывает на газетке бутерброды с черной и красной икрой — и выпивает. Потом ему, вспомнившему деревенское детство, начинает хотеться рубить дрова и ухаживать за скотиной. Дровами ему служит грибок детской песочницы, а скотиною — жена. Но ни общественность, ни милиция не могут этого понять, и это странно, потому что и общественность, и милиция, по моим наблюдениям, тоже имеют крепкие деревенские корни. Наверное, им хочется их выкорчевать, но делают они это, как нам всегда было свойственно, у других.

* * *
Саратовцы очень любят уступать в автобусе или трамвае места старушкам. Как войдет старушка, все мужчины поднимаются, наперебой предлагая свои места. Старушка в растерянности, не желая никого обидеть. «Отвали, падлы! — кричит кто-то. — Она здесь сядет! Бабка! Не топчись, иди сюда, лезь, кому говорю, дура ты такая!» И старушка лезет, садится и сидит.

* * *
Саратовцы очень любят телефоны-автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26