— Надо на что-то решиться, — сказала ее товарка и провела пальцами по струнам своей лютни.
Из глубины подземелья донесся в ответ только вздох. Кэтрин отважилась заговорить:
— Это я, милорд… Я принесла вам еду и питье.
— Ха! Рэморни?.. Ты опоздал со своей шуткой — я умираю, — был ответ.
«Он повредился в уме — и неудивительно, — подумала Кэтрин. — Но пока есть жизнь, есть и надежда».
— Это я, милорд, Кэтрин Гловер… Я принесла еду, только нужно как-нибудь передать ее вам.
— Бог с тобой, девушка! Я думал, страдание кончилось, но оно вновь разгорелось во мне при слове «еда».
— Вот она, еда. Но как — ах, как мне передать ее вам? Щель такая узкая, стена такая толстая!.. Есть способ!.. Нашла!.. Луиза, скорей: срежь мне ивовый прут, да подлиннее.
Музыкантша повиновалась, и Кэтрин, сделав надрез на конце тростинки, передала узнику несколько кусочков печенья, смоченного в мясном бульоне, что должно было служить сразу едой и питьем.
Несчастный юноша съел совсем немного, глотая через силу, но от души благословлял свою утешительницу.
— Я хотел сделать тебя рабой моих пороков, — сказал он, — а ты пытаешься спасти мне жизнь!.. Но беги, спасайся сама!
— Я вернусь и принесу еще еды, как только будет возможность, — сказала Кэтрин и отпрянула, потому что подруга уже дергала ее за рукав, сделав ей знак молчать.
Обе спрятались среди развалин и услышали голоса Рэморни и аптекаря, разговаривавших с глазу на глаз.
— Он крепче, чем я думал, — сказал первый хриплым шепотом. — Как долго тянул Дэлвулзи, когда рыцарь Лиддсдейл держал его узником в замке Эрмитаж?
— Две недели, — ответил Двайнинг. — Но он был крепкий мужчина и получал кое-какую поддержку: к нему сыпались понемногу зерна из житницы над его тюрьмой. Уильям Дуглас, владетель Гэллоуэя, злобствуя на сэра Александра Рэмзи из Далхоузи за то, что тот получил должность шерифа в Тевиотдейле, на которую высокомерный барон метил
— А не лучше ли разделаться сразу? Черный Дуглас завернет сюда дорогой. Едва ли Олбени поделился с ним своею тайной. Он захочет увидеть принца — к его приезду все должно быть кончено.
Они прошли дальше, продолжая свой страшный разговор.
— Скорее в башню! — сказала Кэтрин подруге. когда те вышли из сада. — У меня был придуман план бегства для себя самой — я применю его для спасения принца. Под вечер в замок является молочница, и, когда проходит с молоком в кладовую к ключнику, она обычно оставляет свой плащ в сенях. Возьми этот плащ, хорошенько в него укутайся и смело иди мимо стражника. К этому часу он всегда пьян. Держись уверенно, и ты свободно пройдешь под видом молочницы, тебя не окликнут ни в воротах, ни на мосту. А там — прямо навстречу Черному Дугласу! Ближе нет никого, он единственная наша надежда.
— Как! Тот жестокий лорд, — испугалась Луиза, — что угрожал мне плетьми и позорным столбом?
— Поверь, — сказала Кэтрин, — такие, как мы с тобой, не живут и часу в памяти Дугласа, посулил ли он зло или добро. Скажи ему, что его зять, принц Шотландский, умирает в замке Фолкленд, что предатели морят его голодом, и ты не только будешь прощена, но и получишь награду.
— О награде я не думаю, — сказала Луиза. — Самое дело будет мне наградой. Но, боюсь я, оставаться опасней, чем бежать… Позвольте же мне остаться и кормить несчастного принца, а вы идите и пришлите ему помощь. Если меня убьют раньше, чем вы возвратитесь, возьмите себе мою бедную лютню… и прошу вас, приютите у себя моего маленького Шарло.
— Нет, Луиза, — возразила Кэтрин, — в странствии ты опытней меня, и твоя лютня тебе защитой… Иди и, если, воротившись, найдешь меня мертвой, что сам, захватил его в Хоуике при исполнении им своих обязанностей и держал в заточении в замке Эрмитаж, пока он не умер с голоду в июне 1342 года. О зернах, сыпавшихся к нему из закромов, упоминает в своей хронике Годскрофт, вполне возможно, отдай моему отцу это кольцо и прядь моих волос и скажи, что Кэтрин умерла, спасая Брюсову кровь. А эту вторую прядь отдашь Генри. Скажи ему, что Кэтрин думала о нем в свой последний час, и еще скажи: он считал ее слишком строгой, когда дело шло о том, чтобы лить чужую кровь, но теперь он видит — она судила так не потому, что слишком дорожила своей собственной.
Девушки обнялись, рыдая, и оставшиеся до вечера часы провели, придумывая более удобный способ снабжать узника едой. Они соорудили трубку из полых тростинок, вставив их одна в другую, чтобы по этой трубке передавать ему жидкую пищу. Церковный колокол в Фолкленде зазвонил к вечерне. Доильщица с сыроварни пришла со своими кувшинами — снабдить молоком жителей замка да посудачить о новостях. Едва вошла она в кухню, как девушка-менестрель, на прощание кинувшись Кэтрин на грудь и поклявшись в неизменной верности, тихонько спустилась по лестнице со своей собачонкой под мышкой. Минутой позже Кэтрин, затаив дыхание, увидела, как музыкантша, укутанная в плащ молочницы, спокойно прошла подъемным мостом.
— Нынче ты рановато возвращаешься, Мэй Бриджет, — сказал стражник. — Скучно в замке, а, девочка?.. О болезнях-то говорить не весело…
— Расчетные палочки свои забыла, — сказала находчивая француженка, — я еще вернусь, вот только сливок соберу горшочек.
Она пошла дальше, обойдя стороной деревню Фолкленд, по тропинке, что вела охотничьим парком. Кэтрин вздохнула свободней и благословила небо, когда ее фигурка растаяла вдали. Еще один тревожный час пришлось пережить Кэтрин до того, как открылся побег. Произошло это, когда молочница, потратив час на дело, которое можно бы сладить за десять минут, собралась уходить и обнаружила, что кто-то унес ее серый суконный плащ. В поисках подняли на ноги весь дом. Наконец женщины на поварне вспомнили о музыкантше и высказали догадку, что она, пожалуй, не побрезговала бы обменять свой старый плащ на новенький. Стражник по строгому допросу объявил, что молочница ушла из замка сразу, как прозвонили к вечерне, — он видел ее своими глазами. А так как сама молочница стала это отрицать, то он нашел только одно объяснение: не иначе, как сам черт принял ее обличье.
Однако, когда обнаружилось, что и потешницу не найти, загадка была легко разгадана, и дворецкий отправился известить сэра Джона Рэморни и Двайнинга, которые были теперь неразлучны, что одна из их пленниц скрылась. У виновного каждая мелочь возбуждает подозрение. Они переглянулись в унынии и пошли вдвоем в убогую комнату Кэтрин, чтобы захватить ее по возможности врасплох и выведать все обстоятельства, связанные с побегом Луизы.
— Где твоя приятельница, женщина? — сказал Рэморни с непреклонной суровостью в голосе.
— У меня здесь нет никаких приятельниц, — ответила Кэтрин.
— Не дури! — отрезал рыцарь. — Я говорю о потешнице, которая последние дни жила с тобою здесь, в этой комнате.
— Она, мне сказали, ушла, — возразила Кэтрин. — Говорят, час назад.
— А куда? — спросил Двайнинг.
— Как могу я знать, — отвечала Кэтрин, — куда вздумается пойти бродяжке? Наскучила, верно, одинокой жизнью, так не похожей на пиры и танцы, которые она привыкла посещать, раз уж таков ее промысел… Девчонка сбежала, и удивляться можно только одному — что она тут пробыла так долго.
— И это все, — озлился Рэморни, — что ты можешь нам сказать?..
— Это все, что я могу вам сказать, сэр Рэморни, — ответила твердо Кэтрин. — И если сам принц придет с допросом, я ничего не смогу добавить.
— Едва ли грозит опасность, что он снова окажет вам честь личной беседой, — сказал Рэморни, — даже если Шотландия не будет повергнута в скорбь печальным исходом его болезни.
— Разве герцог Ротсей так опасно болен? — спросила Кэтрин.
— Врачи бессильны. Только небо может его спасти, — ответил Рэморни и возвел глаза к потолку.
— Значит, будем уповать на небо, — сказала Кэтрин, — если люди бессильны помочь!
— Аминь! — сказал Рэморни самым набожным тоном, а Двайнинг постарался состроить скорбное лицо, хотя ему, видно, стоило мучительной борьбы подавить глухой, но торжествующий смешок, который неизменно вызывала у него религиозность других.
— И это люди! Люди, живущие на земле, а не демоны во плоти, вот так взывающие к небу, в то время как сами пьют по капле кровь своего несчастного господина! — шептала Кэтрин, когда допросчики ушли от нее ни с чем. — И гром их не сразит!.. Но нет, он скоро грянет и… и принесет, надеюсь, не только кару, но и спасение!
Только в обеденные часы, когда вся челядь занята едой, можно будет, полагала Кэтрин, без большой опасности пробраться к бреши в стене. Наутро, выжидая этого часа, она наблюдала необычное оживление в замке, где со времени заключения герцога Ротсея царила могильная тишина. Решетки ворот поднимались и опускались и скрип подъемного механизма сменялся стуком копыт, когда выезжали или возвращались закованные в латы всадники на загнанных и взмыленных конях. Она заметила также, что те немногие слуги, которых она время от времени видела из своего окна, были все при оружии. Сердце девушки радостно билось, так как все это предвещало близкое спасение, к тому же благодаря переполоху маленький садик стал и вовсе безлюден. Наконец наступил полуденный час. Сославшись просто на свою прихоть (которой ключник был, как видно, склонен потакать), она заранее позаботилась, чтобы ей прислали такую еду, какую было бы удобнее всего передать несчастному узнику. Она попробовала шепотом известить о своем приходе… Ответа нет… Она заговорила громче. Все то же молчание.
— Уснул… — проговорила она вполголоса и вздрогнула, а затем и громко вскрикнула, когда голос за ее спиной отозвался:
— Да, уснул… навеки.
Она оглянулась. Сэр Джон Рэморни стоял за нею в полном вооружении, но с поднятым забралом, и его лицо говорило о том, что этот человек приготовился скорее умереть, чем сражаться. Голос его звучал спокойно и ровно — так мог бы говорить сторонний наблюдатель захватывающих событий, а не участник их и устроитель.
— Кэтрин, — сказал он, — я говорю тебе правду: он мертв… Ты сделала для него все, что могла… Больше ты ничего сделать не можешь.
— Не верю… не могу поверить! — вскричала Кэтрин. — Небо милосердное! Усомнишься в провидении, как подумаешь, что свершилось такое великое преступление!
— Не сомневайся в провидении, Кэтрин: оно лишь допустило, что распутник пал жертвой своего же умысла. Ступай за мной — я объявлю тебе нечто касающееся лично тебя. Сказано, следуй за мной (девушка колебалась), если не предпочтешь, чтобы я отдал тебя на милость скота Бонтрона и лекаря Хенбейна Двайнинга.
— Иду за вами, — сказала Кэтрин. — Вы не причините мне больше зла, чем дозволит небо.
Он повел ее в башню, и они долго поднимались, одолевая ступеньку за ступенькой, лестницу за лестницей.
Девушке изменила ее решимость.
— Дальше не пойду, — сказала она. — Куда вы меня ведете?.. Если на смерть, я могу умереть и здесь.
— Всего лишь к бойницам замка, глупая, — сказал Рэморни и, скинув засов, распахнул дверь.
Они вышли на сводчатую крышу замка, где люди сгибали луки так называемых мангонел (военных машин для метания стрел и камней), заряжая их, и складывали в кучу камни. Защитников было не больше двадцати человек, и Кэтрин показалось, что она замечает в них признаки сомнения и нерешительности.
— Кэтрин, — сказал Рэморни, — я не могу уйти с поста — оборона требует моего присутствия, но я могу поговорить с тобой и здесь, как и во всяком другом месте.
— Говорите, — отвечала Кэтрин, — я слушаю.
— Ты проникла, Кэтрин, в кровавую тайну. Достанет у тебя твердости хранить ее?
— Я вас не понимаю, сэр Джон, — сказала девушка.
— Слушай. Я умертвил… предательски убил, если хочешь… моего бывшего господина, герцога Ротсея. Искра жизни, которую ты, по своей доброте, пыталась поддержать, была легко угашена. Его последние слова были обращены к отцу — он звал его… Тебе дурно? Крепись и слушай дальше. Ты знаешь, каково преступление, но не знаешь, чем оно вызвано. Взгляни! Эта перчатка пуста — я потерял правую руку, услужая ему, а когда стал непригоден для службы, меня отшвырнули, как старого пса, над моей утратой посмеялись и дали мне совет сменить на монастырь дворцы и залы, для которых я был рожден! Пойми, что это значит… пожалей меня и помоги мне.
— Какой помощи вы ждете от меня? — сказала девушка, вся дрожа. — Я не могу ни вернуть вам потерю, ни оживить убитого.
— Ты можешь молчать, Кэтрин, о том, что видела и слышала в тех кустах. Я прошу тебя лишь на короткое время забыть об этом, потому что, я знаю, тебе поверят, скажешь ли ты «это было» или «этого не было». Показаниям твоей подруги — какой-то скоморошки, да к тому же иностранки, — никто не придаст цены. Если ты дашь мне слово, я положусь на него и, спокойный за свою жизнь, раскрою ворота перед теми, кто подходит к замку. Если ты не обещаешь мне молчать, я буду отстаивать замок, пока не полягут здесь все до последнего, а тебя я сброшу с этой бойницы. Погляди только вниз — на такой прыжок не сразу решишься! Ты еле дышала, когда поднялась сюда, на эти семь лестниц, но вниз ты сойдешь так быстро, что и вздохнуть не успеешь! Говори свое слово, краса-вица, ты скажешь его тому, кто не хочет причинить тебе вреда, но в своем намерении тверд.
Кэтрин стояла, объятая ужасом, и не в силах была ответить человеку, с отчаяния готовому на все. Ее избавил от ответа подоспевший Двайнинг. Он заговорил все с тою же приниженной угодливостью, какая всегда отличала его повадку, и с неизменным своим сдавленным смешком, который превращал эту угодливость в притворство:
— Я вас обижу, благородный господин, подступив к вашей милости, когда вы заняты беседой с прелестной девицей. Но мне нужно задать вам один пустяковый вопрос.
— Говори, мучитель! — сказал Рэморни. — Злая новость, даже когда она грозит бедой тебе самому, для тебя удовольствие — лишь бы несла она горе и другим.
— Гм! Хе-хе!.. Я только хотел спросить, намерен ли храбрый рыцарь доблестно защищать замок одной рукой… покорнейше прошу извинить меня… я хотел сказать — в одиночку. Вопрос вполне уместен, потому что я — плохая подмога, разве что вы уговорите осаждающих принять лекарство — хе-хе-хе! — а Бонтрон так пьян, как только можно опьянеть от эля с водкой. Во всем гарнизоне только мы трое — вы, он да я — согласны оказать сопротивление.
— А остальные? Не желают драться, собаки?! — вскричал Рэморни.
— Я в жизни не видел, чтобы люди были так мало расположены к драке, — ответил Двайнинг, — никогда в жизни. Но вот идет сюда удалая парочка. Venit extrema dies note 72, хе-хе-хе!
Подошел Ивиот со своим приятелем Банклом, и взгляд их был решителен и мрачен. Так смотрит человек, когда он приготовился восстать против власти, пред которой долго склонялся.
— Что такое? — сказал Рэморни, шагнув им навстречу. — Почему вы бросили посты?.. Почему ты ушел из барбакана, Ивиот?.. А вы, прочие, разве вам не поручено присматривать за мангонелами?
— Мы пришли сказать вам кое-что, сэр Джон Рэморни, — ответил Ивиот. — В этом споре мы биться не будем.
— Как! Мои оруженосцы командуют мной? — вскричал Рэморни.
— Мы были вашими оруженосцами и пажами, милорд, покуда вы были конюшим герцога Ротсея. Идет молва, что герцога нет в живых. Мы хотим знать правду.
— Какой изменник посмел распространить эту ложь? — закричал Рэморни.
— Все, кого посылали на разведку в лес, милорд, в том числе и я, вернулись с этим известием. Девушка-менестрель, сбежавшая вчера из замка, разнесла повсюду слух, что герцог Ротсей убит или стоит на пороге смерти. Дуглас движется на нас с большими силами…
— И вы, трусы, воспользовались пустыми слухами, чтобы бросить своего господина? — возмутился Рэморни.
— Милорд, — сказал Ивиот, — пропустите Банкла и меня к герцогу Ротсею, и пусть герцог лично даст нам приказ защищать замок: если тогда мы не будем сражаться до, последней капли крови, велите меня повесить здесь на самой высокой башне. Если принц умер своею смертью, мы сдадим замок графу Дугласу, которого, говорят, назначили полномочным наместником короля. Если же — не приведи господь! — благородный принц злодейски убит, кто бы ни были убийцы, мы не возьмем на себя греха поднять оружие в их защиту.
— Ивиот, — сказал Рэморни и поднял свою изувеченную руку, — не будь эта перчатка пуста, ты заплатил бы жизнью за свои дерзкие слова.
— Будь что будет, — ответил Ивиот, — мы только исполняем свой долг. Я долго очертя голову скакал за вами, милорд, но здесь я осажу коня.
— Прощай же, и будьте вы все прокляты! — вскричал разъяренный барон. — Седлать мне коня!
— Наш доблестный рыцарь собирается бежать, — сказал лекарь, незаметно подобравшись к Кэтрин и став бок о бок с ней. — Кэтрин, ты суеверная дурочка, как большинство женщин, но в тебе есть искра духа, и я обращаюсь к тебе как к единственному разумному существу среди этого стада быков. Кто они, надменные бароны, которые шагают широким шагом по земле, все попирая?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62