— Пойми меня, старина. Я знаю, ты сделаешь все от тебя зависящее, но… на карту поставлена моя карьера, и не только она, но и многое другое. К тому же я не могу пойти туда сам — эта скотина знает меня в лицо.
— Клянусь вам, комиссар…
— Не клянись. Ступай!
Мегрэ резким движением сгреб и сунул в папку разбросанные документы и запер папку в ящик стола.
— Помни, если тебе еще понадобятся люди — требуй, не стесняясь.
Только фотография Жозефа Эртена осталась на столе комиссара. Некоторое время Мегрэ вглядывался в его костлявое лицо, узкие, бесцветные губы, оттопыренные уши.
Три судебных психиатра осматривали этого человека. Двое заявили: «Умственные способности недоразвиты. Вменяемость полная».
Третий, приглашенный адвокатом обвиняемого, высказался менее уверенно: «Тяжелая наследственность. Вменяемость ограничена».
А Мегрэ, сам комиссар Мегрэ, арестовавший Жозефа Эртена, заявил начальнику уголовной полиции, прокурору республики и судебному следователю:
— Одно из двух: либо он безумен, либо невиновен.
И обязался доказать свои слова.
В коридоре раздались шаги инспектора Дюфура, который удалялся, подпрыгивая.
2. Человек, который спит
В одиннадцать часов, после краткого разговора со следователем Комельо, который никак не мог успокоиться, Мегрэ прибыл в Отейль.
Погода стояла мерзкая, мостовая была покрыта липкой грязью, серое небо, казалось, ползет по крышам домов. Набережная, вдоль которой шел комиссар, была застроена богатыми особняками. На другом берегу картина была иная: предместье, а значит пустыри, заводы, разгрузочные причалы, загроможденные кучами строительных материалов. Эти столь различные пейзажи разделяла свинцово-серая Сена, неспокойная от сновавших по ней буксиров.
Увидеть «Белую цаплю» было нетрудно даже издали. Бистро одиноко стояло на пустыре среди штабелей кирпича, остовов разбитых машин, рулонов рубероида и железнодорожных рельсов; словом, добра там хватало всякого.
Двухэтажный дом был выкрашен в противный красный цвет. Несколько столиков стояли на террасе под полотняным тентом с традиционной надписью:
«Вина, закуски»
Бросались в глаза фигуры грузчиков — они, должно быть, разгружали баржи с цементом, так как с ног до головы были покрыты белой пылью. Выходя, они жали руку человеку в синем фартуке, хозяину бистро, стоявшему в дверях, и неторопливо направлялись к барже, причалившей неподалеку.
У Мегрэ был утомленный вид, глаза его стали тусклыми, но бессонная ночь была здесь ни при чем.
У комиссара было свое правило. После нечеловеческого напряжения всех сил, когда цель оказывалась совсем рядом и стоило только протянуть к ней руку, комиссар разрешал себе ненадолго обмякнуть. Это была своеобразная реакция на перенапряжение, и не стоило с ней бороться.
Мегрэ подошел к зданию небольшой гостиницы, расположенной напротив «Белой цапли». В гостинице он обратился к дежурному администратору:
— Мне нужна комната с окном на реку.
— На месяц?
Мегрэ пожал плечами. Спорить сейчас не стоило.
— А уж это насколько мне понадобится. Я из уголовной полиции.
— Свободных номеров у нас нет.
— Ладно. Дайте мне список постояльцев.
— Одну минуточку. Погодите. Я сейчас позвоню, кажется, восемнадцатый освобождается.
— Идиот! — сквозь зубы проворчал Мегрэ. Разумеется, комната нашлась. Гостиница была комфортабельная. Коридорный спросил:
— Прикажете забрать ваш багаж?
— Багажа у меня нет. Принеси мне бинокль, больше ничего не надо.
— Но я не знаю, найдется ли…
— А ты постарайся. Достань бинокль где угодно.
Мегрэ со вздохом снял пальто, раскрыл окно и набил трубку. Не прошло и пяти минут, как ему принесли перламутровый театральный бинокль.
— Это бинокль хозяйки. Она просила вам передать…
— Ладно! Исчезни!
Полчаса спустя он изучил фасад «Белой цапли» до мельчайших подробностей.
Одно из окон второго этажа было раскрыто, в комнате виднелась неубранная постель, огромная малиновая перина лежала поперек кровати. На бараньей шкуре стояла пара расшитых домашних туфель.
«Комната хозяина». Соседнее окно было закрыто. В следующем окне причесывалась толстая женщина в кофте.
«Жена хозяина или служанка».
Внизу хозяин вытирал столы. За одним из них перед бутылкой красного вина сидел инспектор Дюфур.
Видно было, как он разговаривает с хозяином.
Дальше, у самой воды, светловолосый молодой человек в дождевике и серой кепке, казалось, внимательно наблюдал за разгрузкой баржи. Это был инспектор Жанвье, один из самых молодых сотрудников уголовной полиции.
В комнате Мегрэ у изголовья кровати стоял столик с телефоном. Комиссар поднял трубку.
— Алло! Администратор?..
— Вам что-нибудь надо?
— Соедините меня с бистро «Белая цапля», что на том берегу реки.
— Минутку, — ответил недовольный голос.
Минутка оказалась длинной. Наконец из своего окна Мегрэ увидел, что хозяин бросил тряпку и пошел к телефону. Наконец в номере Мегрэ раздался звонок.
— Соединяю с «Белой цаплей»…
— Алло!.. «Белая цапля»? Попросите к аппарату посетителя, что сидит у вас в кафе… Нет, нет, ошибки быть не может. Он там один…
Мегрэ увидел, как удивился хозяин. Затем Дюфур вошел в телефонную будку.
— Это ты, Дюфур?
— Шеф?
— Я в гостинице, что напротив «Белой цапли». Как наш парень?
— Спит.
— Ты сам это видел?
— Только что я был у его комнаты и слышал, как он храпит. Я приоткрыл дверь: он спит одетый, согнувшись в три погибели, с раскрытым ртом.
— Ты уверен, что хозяин не предупредил его?
— Он слишком боится полиции; у него уже были неприятности… Хотели отобрать патент. Теперь он тише воды, ниже травы.
— Сколько в доме входных дверей?
— Две. Главный вход и дверь во двор. Жанвье следит за ней…
— Никто не поднимался на второй этаж?
— Никто. Я обязательно бы увидел. Лестница на второй этаж находится за стойкой бистро.
— Хорошо. Закажи завтрак. Скоро я тебе позвоню. Изображай из себя служащего какого-нибудь судовладельца.
Мегрэ повесил трубку и подтащил кресло к окну. Ему стало холодно, он снял с вешалки пальто и накинул его. Звякнул телефон.
— Кончили говорить? — спросила телефонистка гостиницы.
— Кончил. Скажите, чтобы мне принесли пива. И трубочного табаку.
— У нас нет табака.
— Так пошлите за ним.
В три часа дня Мегрэ все еще сидел на том же месте. Бинокль лежал у него на коленях, в руке он держал уже пустой стакан. Несмотря на раскрытое настежь окно, в комнате пахло трубочным табаком.
Вокруг кресла комиссара валялись утренние газеты. В них было напечатано сообщение полиции:
«Бегство приговоренного к смерти из тюрьмы Сайте».
Время от времени Мегрэ пожимал плечами, вытягивал ноги, потом опять менял позу.
В половине четвертого он вновь позвонил в «Белую цаплю».
— Что нового? — спросил комиссар.
— Ничего. Все еще спит.
— Дальше.
— Звонили с Набережной, спрашивали, где вас искать. Похоже, следователь хочет немедленно переговорить с вами.
На этот раз Мегрэ не пожал плечами, его ответ был кратким, но выразительным. Он дал отбой и тут же вызвал телефонистку:
— Прокуратуру, мадмуазель. Срочно.
Все, что мог сказать г-н Комельо, Мегрэ знал заранее.
— Алло!.. Это вы, комиссар?.. Наконец-то!.. Никто не мог мне сказать, где вы находитесь. Потом с набережной Орфевр сообщили, что вы поставили агентов возле «Белой цапли»… Я распорядился позвонить туда…
— И что?
— Сначала скажите, что у вас новенького?
— Ровным счетом ничего. Он спит.
— Вы уверены? Он не мог скрыться?..
— Не будет большим преувеличением, если я скажу, что сию минуту вижу его.
— Кажется, я начинаю сожалеть…
— …что согласились со мной? Но раз не возражал сам министр юстиции…
— Минутку… Все утренние газеты напечатали ваше сообщение…
— Знаю, читал.
— А дневные газеты видели?.. Нет?.. Постарайтесь раздобыть «Сиффле»… Я сам знаю, что это паршивый листок… И все же просмотрите… Впрочем, подождите, комиссар… Алло! Вы меня слышите?.. Я вам сейчас прочту… Статья в «Сиффле» называется «Государственные интересы»… Вы слышите меня, Мегрэ?.. Читаю:
«Сегодня в утренних газетах напечатано полуофициальное сообщение о том, что Жозеф Эртен, приговоренный к смерти судом присяжных департамента Сены и содержавшийся под особым надзором в тюрьме Сайте, бежал ночью при необъяснимых обстоятельствах. Однако мы можем добавить, что обстоятельства эти необъяснимы отнюдь не для всех. Жозеф Эртен бежал не самостоятельно, побег был подготовлен. И это за несколько дней до казни! Мы не можем пока рассказать все подробности гнусной комедии, разыгравшейся в тюрьме Сайте этой ночью. Однако смеем утверждать, что сама полиция, с ведома и разрешения юридических властей, инсценировала этот побег. Интересно, знает ли об этом Жозеф Эртен? Если это так, мы не находим слов, чтобы квалифицировать подобную операцию, пожалуй единственную в анналах преступности».
Мегрэ дослушал до конца, сохраняя полное спокойствие. Зато голос Комельо звучал все неуверенней.
— Как вам это нравится, комиссар?
— Это только доказывает, что я был прав. Статья в «Сиффле» отражает мнение не только газеты. О нашей операции знали всего шесть человек, но никто из них, конечно, не проболтался. Значит, заметку написал…
— Кто?
— Возможно, я скажу вам это сегодня вечером. Все идет хорошо, господин Комельо.
— Вы полагаете? А если заметку подхватит вся парижская пресса?
— Тогда будет скандал.
— Вот видите!
— А разве жизнь человека не стоит скандала? Пятью минутами позже Мегрэ связался по телефону с префектурой полиции.
— Бригадир Люкас?.. Слушайте внимательно, старина… Сходите немедленно в редакцию газеты «Сиффле» на улицу Монмартр. Поговорите с ответственным редактором с глазу на глаз. Припугните его хорошенько. Мне нужно знать, кто дал им материал о бегстве из Сайте. Готов руку дать на отсечение, что они получили его по почте или по пневматической почте!.. Возьмите у них черновик и принесите мне. Понятно?
Телефонистка спросила:
— Разговор окончен?
— Нет, мадмуазель. Соедините меня еще раз с «Белой цаплей».
И снова инспектор Дюфур повторил минутой позже:
— Он спит. Я прижался ухом к двери номера и простоял так минут пятнадцать. Я слышал, как он ворочается во сне, стонет и зовет мать.
Направив бинокль на среднее окно, которое было закрыто, Мегрэ представил себе лицо спящего с такой четкостью, словно стоял у изголовья его кровати.
Впервые он увидел Эртена в июле. После драмы в Сен-Клу не прошло и двух суток, когда Мегрэ опустил на плечо Жозефа Эртена тяжелую руку и сказал вполголоса:
— Только без глупостей. Иди за мной, паренек.
Они находились в дешевых меблированных комнатах на улице Мсье-ле-Пренс, где на шестом этаже ютился Жозеф Эртен.
Хозяйка сказала о нем:
— Аккуратный молодой человек, спокойный, работящий. Иной раз, правда, бывал какой-то странный.
— Его кто-нибудь навещал?
— Нет. И сам он никогда не возвращался домой позже полуночи. Вот только в последние дни…
— Что — в последние дни?
— Раз или два возвращался позже. Однажды — это было в среду — он пришел часа в четыре утра.
Но именно в среду и было совершено убийство в Сен-Клу. Судебно-медицинские эксперты утверждали, что смерть обеих женщин наступила около двух часов ночи.
Впрочем, в веских уликах против Эртена и так не было недостатка, и улики эти большей частью раскопал сам Мегрэ.
Вилла м-с Хендерсон стояла у Сен-Жерменской дороги, примерно в километре от «Голубого павильона». Эртен вошел в «Голубой павильон» в среду около полуночи, без спутников, и выпил четыре стакана грога один за другим. Расплачиваясь, выронил из кармана железнодорожный билет третьего класса в один конец — из Парижа в Сен-Клу.
М-с Хендерсон, вдова американского дипломата, связанного с высшими финансовыми кругами, жила у себя на вилле. После смерти Хендерсона нижний этаж виллы пустовал. У вдовы была только одна служанка, скорее компаньонка, чем горничная, м-ль Элиза Шатрие, француженка. Она полжизни прожила в Англии и получила там блестящее образование.
Два раза в неделю приходил садовник, житель Сен-Клу, и ухаживал за маленьким парком, окружавшим виллу.
Гостей м-с Хендерсон принимала очень редко. Иногда приезжал с женой Уильям Кросби, племянник старой дамы.
В ночь с 7 на 8 июля по магистрали, ведущей к Довилю, машины, как обычно, шли сплошным потоком.
«Голубой павильон», как и все соседние увеселительные заведения, закрывался в час ночи.
Позднее один из водителей заявил, что, проезжая мимо виллы в 2 часа 30 минут, заметил на втором этаже свет и странно метавшиеся тени.
В шесть часов утра явился садовник: был его день. Он всегда сам тихо открывал садовую калитку.
Около 8 часов м-ль Элиза Шатрие обычно звала его завтракать.
Но в этот раз его никто с позвал. Он работал до 9, но двери виллы так и не открылись. Обеспокоенный, он постучал. Никто не ответил. Тогда садовник пошел за полицейским, дежурившим на ближайшем перекрестке.
Через несколько минут все разъяснилось. Тело м-с Хендерсон было обнаружено в спальне. Она лежала на коврике около кровати в изорванной и окровавленной ночной рубашке. Старой женщине было нанесено в грудь десять ножевых ран.
Та же участь постигла Элизу Шатрие, спавшую в соседней комнате: м-с Хендерсон требовала, чтобы компаньонка спала поблизости, так как-всегда боялась, что ночью может плохо себя почувствовать.
Итак, имело место зверское убийство двух женщин — одно из тех преступлений, о которых в полиции говорят: «совершены с особой жестокостью».
На полу комнаты повсюду виднелись следы ног, а на занавесях отпечатки окровавленных пальцев.
Начались обычные формальности. Из Парижа прибыли представители прокуратуры, эксперты отдела идентификации, были произведены многочисленные анализы, вскрытие трупов.
Расследование было поручено комиссару Мегрэ, и меньше чем через двое суток он вышел на след Жозефа Эртена.
Они были так отчетливо видны, эти следы! В коридорах виллы не было ковров, а паркет — натерт.
Хватило нескольких снимков, чтобы получить об этих следах полное представление. Они бьши оставлены совершенно новыми ботинками на каучуковой подошве. На ней имелись выпуклости, чтобы предотвратить скольжение в сырую погоду, кроме того, в центре отчетливо виднелась фамилия фабриканта и даже номер размера — сорок четвертый.
Через несколько часов Мегрэ вошел в магазин торговца обувью на бульваре Распайль. Выяснилось, что за последние дни недели была продана только одна пара обуви такого фасона и размера.
— Ее купил разносчик товара из цветочного магазина, он приехал со своей тележкой. Мы его часто видим в наших краях.
Через час или два комиссар уже беседовал с г-ном Жерардье, владельцем цветочного магазина на Севрской улице; на ногах у Жозефа Эртена Мегрэ увидел ботинки на каучуке.
Оставалось сличить отпечатки пальцев. Эта операция производилась экспертами отдела идентификации в помещении Дворца правосудия.
Эксперты, вооруженные всем необходимым, склонились над отпечатками пальцев. Заключение последовало немедленно:
— Это он.
— Зачем ты это сделал?
— Я не убивал!
— Кто дал тебе адрес миссис Хендерсон?
— Я не убивал!
— Что ты делал на вилле в два часа ночи?
— Не знаю.
— Как ты возвратился из Сен-Клу?
— Не возвращался я из Сен-Клу.
Его крупное отталкивающее лицо было бледным. Веки покраснели, как у человека, который не спал несколько ночей подряд.
В комнате его на улице Мсье-ле-Пренс нашли платок, пропитанный кровью. Химики установили, что это человеческая кровь; больше того, они нашли в ней те же бациллы, которые были обнаружены в крови м-с Хендерсон.
— Я не убивал!
— Какого адвоката ты хочешь?
— Не надо мне адвоката…
Ему дали защитника по назначению. Мэтру Жоли было всего тридцать лет, он бесцельно суетился и махал руками.
Жозефа Эртена неделю обследовали психиатры, которые единогласно объявили:
— О невменяемости не может быть и речи. Этот человек отвечает за свои поступки. Сейчас он находится в подавленном состоянии, но это объясняется сильным нервным потрясением.
Наступило время отпусков. Срочное расследование заставило комиссара Мегрэ выехать в Довиль. Следователю Комельо дело представлялось предельно ясным. Обвинение было поддержано уголовной палатой.
Никого не смутило то обстоятельство, что Жозеф Эртен ничего не украл и не извлек никакой выгоды из своего страшного преступления.
Комиссар Мегрэ, насколько это было возможно, углубился в биографию Жозефа Эртена. Он изучал его внешность, его моральные качества, прослеживал, как развивался и рос обвиняемый.
Жозеф родился в Мелене, отец его был официантом в кафе «Сена», мать — прачкой.
Спустя три года после его рождения родители арендовали бистро, но дела у них шли плохо. Тогда семья переехала в Найди, в департаменте Сены и Марны, где содержала постоялый двор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12