— Она сама его сшила, — объявила мадемуазель Ирэн. — Принеси ее плащ, Вивьен.Плащ, тоже шерстяной, бежевый в коричневую клетку, был другого происхождения. Когда-то он был куплен в одном из больших универсальных магазинов на улице Ла Файет.— Нищета. Месье сам видит. Туфли немногим лучше, не говоря уже о белье.Прилавок заполнился вещами. Наконец прислужница принесла черную кожаную сумочку с защелкой из белого металла. В ней был только карандаш и пара изношенных перчаток.— Мадам говорила, что дала ей сумочку?— Да. Она хотела идти с этой. Я сказала, что сумка и платье не сочетаются и нашла ей вечернюю сумочку, вышитую серебром. Она переложила туда губную помаду, пудреницу и носовой платок.— Кошелька у нее не было?— Может, и был, я не обратила внимания. Лоньон продолжал делать вид, что не имеет к разговору никого отношения.— Во сколько она вышла?— Переодевание заняло минут пятнадцать.— Спешила?— Похоже, что так. Два или три раза смотрела на часы.— На свои?— Не заметила, чтобы они у нее были. Часы висят над прилавком.— Когда она выходила, шел дождь. Она взяла такси?— Здесь нет стоянки. Она пошла в сторону улицы Бланш.— А в этот раз она назвала вам свою фамилию и адрес?— Я ее не просила об этом.— Вы не могли бы найти тот листок, на котором в первый раз записали ее адрес?Со вздохом хозяйка обошла вокруг прилавка и выдвинула ящик, до краев заполненный блокнотами, счетами, карандашами, образцами тканей и множеством разномастных пуговиц. Разгребая все это, она не переставала говорить:— Месье понимает, что хранить их адреса бесполезно: они, как правило, снимают квартиры, которые меняют чаще, чем белье. Когда им становится нечем платить за квартиру, они просто-напросто испаряются… Нет! Это не то… Если я правильно запомнила, то это где-то рядом, знакомая улица. Но не могу найти. Если вам это очень нужно, я поищу получше и позвоню месье.— Я буду вам очень благодарен.— Он с вами работает? — она показала на Лоньона. — Он мог бы рассказать месье обо мне кое-что интересное. Правда, должна признаться, что вот уже много лет у меня все в порядке. Не так ли, красавчик?Мегрэ завернул вещи в ту же самую серую бумагу.— Месье не оставит мне мое голубое платье?— Не сейчас. Мы позднее пришлем его.— Как вам будет угодно. Комиссар уже пошел к выходу, когда вспомнил еще об одной детали:— Когда она пришла вчера вечером, то просила любое платье или именно то, которое уже один раз брала?— То, которое уже брала.— Как вам кажется: если бы его не было, взяла бы она другое?— Не знаю. Просила именно это.— Благодарю вас.— Не за что.Они вернулись к машине. Рабыня закрыла за ними дверь. Лоньон по-прежнему молчал. Наверное, ждал вопросов.— Сидела?— Три или четыре раза.— Скупка краденого?— Да.— Когда была последняя судимость?— Года четыре или пять назад. Сначала она была танцовщицей, затем совладелицей публичного дома, когда такие заведения еще существовали.— У нее всегда живет такая невольница?Шофер ждал указаний.— Лоньон, вы вернетесь к себе?— Если у месье Мегрэ нет срочного задания.— Площадь Константэн-Пэкёр, — распорядился Мегрэ.— Я могу пойти пешком! Черт бы его побрал с этой его ненавязчивой покорностью!— Вы знаете эту Вивьен?— Ее — нет. Они часто меняются.— Что, выгоняет?— Нет, сами уходят. Она принимает их, когда им уже так плохо, что некуда деться.— Зачем она это делает?— Может быть, просто для того, чтобы не спали на улице…Лоньон, казалось, говорил: «Знаю, что вы в это не верите и подозреваете Бог знает какие отвратительные штуки. Неужели вы не можете понять, что даже такая женщина может иметь доброе сердце и ей не чуждо милосердие. Я тоже… А все воображают, что я…»Мегрэ вздохнул.— Лучше всего было бы, чтобы вы выспались. Скорее всего вы мне понадобитесь этой ночью. А что вы вообще думаете об этой истории?Вместо ответа Лоньон пожал плечами. «Зачем притворяться, что я что-то думаю, если и так — он не сомневался в этом ни на минуту — все меня держат за идиота».Это было несправедливо. Лоньон не только отличался интеллигентностью, но и был одним из самых добросовестных сотрудников париж ской полиции. Слишком занудным, правда.Машина остановилась на небольшой площади перед обычным доходным домом.— Месье будет звонить мне в комиссариат?— Нет, домой. Так будет лучше.Через полчаса Мегрэ был уже на набережной Орфевр и, держа сверток под мышкой, вошел в комнату инспекторов.— Есть что-нибудь для меня, Люка?— Нет, патрон.Он разочарованно нахмурился. После выхода утренних газет с, фотографией неизвестной прошло уже несколько часов.— Никто не звонил?— Если ты надолго, надень теплое пальто. После захода солнца становится холодно.На столе не было ни одного донесения. Мегрэ вызвал Люка.— Опять ничего? Никаких звонков?— Нет, патрон. Вот, принес вам дело Элизабет Кумар. Мегрэ стоя пролистал его, не найдя там ничего, что бы он уже не знал от Лоньона.— Лапуэнт разослал фотографии в газеты.— Он здесь?— Ждет вас.— Позови.Фотографии были просто шедеврами монтажа. Глядя на них, Мегрэ испытал что-то похожее на шок. Он видел девушку дважды: первый раз — в свете фонарей на мокрой от дождя площади Вэнтимиль, второй — на мраморном столе в институте у доктора Поля. Сейчас он видел ее такой, какой она была вчера, когда вечером зашла к мадемуазель Ирэн.На Лапуэнта фотографии тоже произвели впечатление.— Что вы об этом скажете, патрон? — спросил он неверным голосом. И, помолчав, добавил:— Красивая, правда?Лапуэнт неточно выразился. Девушку нельзя было назвать красивой. Это было нечто большее, что нелегко поддается точному определению. Фотографу удалось вдохнуть жизнь в ее глаза, которые будто задавали вопрос. И никто не мог на него ответить.На двух фотографиях она была в своем черном платьице, на третьей — в плаще, еще на одной — в вечернем туалете. Можно было представить ее на улицах Парижа, среди толпы таких же девушек. Вот она идет по улице, останавливается около витрин, а потом спешит дальше, один Бог знает куда.У нее были отец, мать. Позднее, в школе — подружки и приятели. Потом самые разные люди окружали ее, звали по имени. А теперь, когда ее нет в живых, оказалось, что все о ней забыли, как-будто она никогда и не жила на свете.— Было очень трудно?— Что?!— Найти похожую.— Нет, только немного неловко. Меня окружила дюжина девиц, и когда я показал им платье, каждая захотела его примерить.— При тебе?— Они к этому привыкли.Доблестный Лапуэнт после двух лет работы в полиции еще не разучился краснеть!— Пошли фотографии во все провинции.— Я позволил себе сделать это, не дожидаясь вашего распоряжения.— Прекрасно. А во все комиссариаты здесь, в Париже?— Полчаса назад.— Соедини меня с Лоньоном.— Звонить в округ?— Нет, домой.Через минуту в трубке раздался голос:— Инспектор Лоньон слушает.— Это Мегрэ.— Я понял.— Я распорядился послать фотографии в ваш комиссариат А через час или два они будут в газетах.— Патрон хочет, чтобы я повторил свой обход?Мегрэ был бы изрядно растерян, если бы его попросили объяснить, почему он не верит, что этот обход может дать какой-то результат. Ведь визит к мадемуазель Ирэн, происхождение голубого платья, час, в который нашли тело, — все говорило о какой-то связи происшедшего с районом ночных увеселительных заведений.Что другое, как не намерение пойти туда, куда принято ходить только в вечернем туалете, могло заставить незнакомку бегать в девять вечера по Парижу в поисках платья? Спектакли в театрах уже давно начались. К тому же во все театры, за исключением Оперы и премьер, можно было бы пойти и в обычной одежде!— На всякий случай попробуйте. Прошу вас обратить особое внимание на ночные такси.Мегрэ положил трубку. Лапуэнт застыл на месте, ожидая указаний, но комиссар не имел никакого представления о том, что делать дальше. Опять же на всякий случай он позвонил на улицу Дуэ.— Мадемуазель Ирэн?— Да, я.— Вы не нашли адрес?— А, это месье комиссар… Нет! Искала везде. Я могла и выбросить этот листок или записала на нем размеры какой-нибудь клиентки. Но зато я вспомнила, как ее звали. Абсолютно уверена, что Луиза. Фамилия начинается тоже на Л, как там… Вроде Ла Монтань или Ла Брюйер… Может быть, и не так, но очень похоже.— Мадам не заметила, был ли среди мелочей, которые она перекладывала из своей сумочки в ту, серебряную, какой-нибудь документ?— Нет.— А какие-нибудь ключи?— Минуточку. Сдается мне, что ключ я видела. Это была не связка, а один маленький медный ключик. Мегрэ услышал, как она позвала:— Вивьен, иди сюда!Что она говорила своей невольнице (или подопечной, бог ее знает), он не слышал.— Вивьен тоже кажется, что она видела ключ.— Плоский ключик?— Да, месье знает, сейчас почти все такие.— Денег у нее не было?— Несколько свернутых купюр. Немного, может, две или три. По сто франков. Я еще подумала, что с такими-то деньжищами не разгуляешься.— И ничего больше?— Нет, это все.В дверь постучали. Это был Жанвье. Увидев лежащие на столе сним ки, он вздрогнул так же, как и Мегрэ.— Вы нашли ее фотографию? — удивился он. Потом поднес снимки ближе к глазам. — Это ребята сверху смастерили? — и шепнул:— Интересная девушка.И все равно они не знали о ней ничего, помимо того, что ее никто не узнал, кроме хозяйки пыльного магазинчика.— Что будем делать?Мегрэ мог только пожать плечами и ответить:— Ждать! Глава третья, о служанке, которая не умеет разговаривать по телефону, и о великосветской даме с улицы Клиши
Хмурый и разочарованный, Мегрэ сидел в конторе до самого вечера. В семь он сел в автобус, который привез его домой, на бульвар Ришар-Ленуар. На круглом столике лежала газета, открытая на полосе с фотографией незнакомки. В заметке не преминули сообщить, что делом занимается комиссар Мегрэ.Жена его ни о чем не спрашивала, и не пробовала занимать его разговорами. Когда они заканчивали обедать и уже приступили к десерту, мельком взглянув на жену, комиссар с удивлением заметил, что она тоже неспокойна. Но ему и в голову не пришло, что забота у них общая. Потом он сел в кресло, зажег трубку и начал просматривать газету. Мадам Мегрэ убирала со стола и мыла посуду. Только когда она села напротив мужа с корзинкой, полной носков и чулок для штопки, он взглянул на нее украдкой пару раз и равнодушно, как бы не придавая этому никакого значения, сказал вполголоса:— Не скажешь ли ты мне, в каких случаях молодая девушка может ощущать жгучую потребность в вечернем платье?Он не знал, о чем жена все время думает, но, услышав легкий вздох облегчения, мог бы поклясться, что она ждала именно этого вопроса.— Над чем тут задумываться? — сказала она.— Что ты имеешь в виду?— Например, мужчине не пришло бы в голову надеть смокинг или фрак без определенной цели. С девушками по-другому. Когда мне было тринадцать лет, я проводила целые часы, подгоняя для себя украдкой старое вечернее платье, которое мать уже выбросила.Он с интересом посмотрел на жену, как будто неожиданно открыл неизвестную черту в характере своей спутницы— Временами, по вечерам, когда все думали, что я сплю, вставала, надевала его и любовалась собой перед зеркалом. А один раз, когда родители ушли, я надела это платье и мамины туфли и дошла аж до угла.Мегрэ молчал, не замечая, что жена порозовела от нахлынувших воспоминаний.— Тебе было тринадцать, — произнес он вскоре.— Одна из моих теток, тетка Сесиль, — ты не знал ее, но я часто тебе о ней рассказывала, — та, которая несколько лет была очень богата, пока ее муж не растратил все ее состояние, часто закрывалась в своей комнате, часами причесывалась, наряжалась, будто собиралась идти в Оперу. А на стук отвечала, что у нее мигрень. Однажды я заглянула в замочную скважину и узнала всю правду: она с улыбкой смотрела в зеркало на дверце шкафа и обмахивалась веером— Это было давно…— А ты думаешь, что женщины изменились?— Нужно иметь какую-то очень важную причину, чтобы, имея двести или триста франков за душой, лететь в десять вечера к «Мадемуазель Ирэн», требовать вечернее платье, сразу же в него переодеваться и выходить под дождь.— Вовсе необязательно, чтобы это была причина, которую мужчина посчитал бы серьезной.Мегрэ понял, что имела в виду жена, но это показалось ему неубедительным.— Хочешь спать? Он кивнул головой. Утро было ветреное, по небу мчались тучи, и мадам Мегрэ велела мужу взять зонт. На службе он чуть было не прозевал телефонный звонок. Уже собирался с докладом к шефу, когда зазвонил телефон Одним прыжком он вернулся от двери.— Алло. Комиссар Мегрэ— Кто-то, не называя своего имени, срочно хочет поговорить с месье, — услышал он голос телефониста с центральной.— Соединяйте.Из трубки донесся такой крик, что, казалось, было видно невооруженным глазом, как дрожит мембрана Эта особа явно не привыкла к телефонным разговорам.— Это комиссар Мегрэ?— Да, это я. Кто говорит?Тишина.— Алло! Слушаю!— Могу сообщить месье кое-что о той девушке, которую убили.— На площади Вэнтимиль?Снова тишина. Мегрэ подумал, не ребенок ли это.— Говорите, пожалуйста. Вы ее знали?— Да. Знаю, где она жила.Он был уверен, что длинные паузы между репликами его собеседница делала не от нерешительности, а от того, что она… говорила по телефону. Вместо того, чтобы разговаривать обычным голосом, кричала и прижимала при этом губы к трубке. Где-то далеко играло радио. Слышался плач младенца.— И где же?— Улица Клиши, 113 бис.— Кто вы?— Прикажите допросить старуху с третьего этажа, ее зовут мадам Кремье…Послышался другой голос, который звал:— Роза, Роза! Что ты там…Потом трубку повесили.У шефа Мегрэ провел несколько минут, а когда явился Жанвье, взял его с собой.Весь вчерашний день инспектор убил, безрезультатно мотаясь по городу. Лоньон, который занимался ночными заведениями и таксистами, не подавал признаков жизни.— Она производит впечатление молоденькой служанки, которая только недавно приехала из деревни, — рассказал Мегрэ помощнику о звонившей по телефону. — У нее своеобразный акцент, только не могу сообразить, какой.Дом ИЗбис на улице Клиши оказался обычным доходным домом, каких было много в этом районе. Сначала они зашли к консьержке, женщине лет сорока, которая встретила их не очень учтиво.— Уголовная полиция, — сказал Мегрэ, показывая свой жетон.— Что господам угодно?— Живет ли здесь некая мадам Кремье?— Третий этаж налево.— Она дома?— Если не вышла что-нибудь купить, я не видела.— Она живет одна?Казалось, что у консьержки не совсем чиста совесть.— Одна и не одна.— Что вы хотите этим сказать?— Время от времени у нее кто-нибудь гостит.— Родственники?— Нет. Иначе зачем она стала бы делать из этого некую тайну? Пусть сама выпутывается. Живут у нее иногда квартирантки.— Временные?— Она хотела бы, наверное, иметь постоянных, но при ее характере… Каждая, верно, только и думает, как бы сбежать. Та, последняя, была пятая или шестая.— Почему вы не сообщили об этом?— Да потому, что она, когда первый раз взяла к себе какую-то продавщицу из картинной галереи, просила, чтобы я говорила, что это ее племянница.— Она дала вам что-нибудь за это?Консьержка пожала плечами.— Во-первых, домовладелица не разрешает жильцам сдавать комнаты. Во-вторых, если уж сдавать, то нужно обратиться в полицию, заполнить бумаги… А она не хочет указывать это в декларации о доходах.— И поэтому вы нам не сообщали?Поняла, наконец, на что они намекают: вчерашняя газета лежала на стуле, раскрытая на странице с фотографией девушки.— Вы ее знали?— Это последняя.— Последняя?— Последняя квартирантка. Племянница, как бы сказала старуха.— И когда вы видели ее в последний раз?— Не помню. Не обратила внимания.— Вы знаете, как ее звали?— Мадам Кремье звала ее Луизой. А поскольку все время, пока она тут жила, никакая корреспонденция ей не приходила, я не знаю ее фамилии. Я вам сказала, что не обязана была знать, что это квартирантка. Люди имеют право принимать у себя родственников. А теперь из-за этого я могу потерять место. Наверное, об этом будет в газетах?— Выть может. Что это была за девушка?— Она-то? Бесцветное создание. Иногда, когда она проходила мимо моего окошечка, ей ударяло в голову, что она должна кивнуть, но ни разу нормально не поздоровалась.— Долго она тут жила?Жанвье все записывал. Это произвело впечатление на консьержку, и она думала над каждым словом.— Если мне не изменяет память, явилась перед Новым годом.— У нее был багаж?— Только голубой чемоданчик.— Откуда она знала мадам Кремье?— Я должна была предусмотреть, что это плохо кончится. В первый раз дала себе так заморочить голову, но клянусь месье, что это никогда не повторится. Мадам Кремье жила тут еще до смерти мужа, вице-директора банка. Они уже жили здесь, когда я начала работать.— Когда он умер?— Лет пять или шесть назад. Детей у них нет. Она начала жаловаться, как ужасно жить одной в большом городе. Потом, уже позднее, начала разговоры о деньгах, о своей пенсии, которая не менялась, а жизнь все дорожала…— Она богата?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
Хмурый и разочарованный, Мегрэ сидел в конторе до самого вечера. В семь он сел в автобус, который привез его домой, на бульвар Ришар-Ленуар. На круглом столике лежала газета, открытая на полосе с фотографией незнакомки. В заметке не преминули сообщить, что делом занимается комиссар Мегрэ.Жена его ни о чем не спрашивала, и не пробовала занимать его разговорами. Когда они заканчивали обедать и уже приступили к десерту, мельком взглянув на жену, комиссар с удивлением заметил, что она тоже неспокойна. Но ему и в голову не пришло, что забота у них общая. Потом он сел в кресло, зажег трубку и начал просматривать газету. Мадам Мегрэ убирала со стола и мыла посуду. Только когда она села напротив мужа с корзинкой, полной носков и чулок для штопки, он взглянул на нее украдкой пару раз и равнодушно, как бы не придавая этому никакого значения, сказал вполголоса:— Не скажешь ли ты мне, в каких случаях молодая девушка может ощущать жгучую потребность в вечернем платье?Он не знал, о чем жена все время думает, но, услышав легкий вздох облегчения, мог бы поклясться, что она ждала именно этого вопроса.— Над чем тут задумываться? — сказала она.— Что ты имеешь в виду?— Например, мужчине не пришло бы в голову надеть смокинг или фрак без определенной цели. С девушками по-другому. Когда мне было тринадцать лет, я проводила целые часы, подгоняя для себя украдкой старое вечернее платье, которое мать уже выбросила.Он с интересом посмотрел на жену, как будто неожиданно открыл неизвестную черту в характере своей спутницы— Временами, по вечерам, когда все думали, что я сплю, вставала, надевала его и любовалась собой перед зеркалом. А один раз, когда родители ушли, я надела это платье и мамины туфли и дошла аж до угла.Мегрэ молчал, не замечая, что жена порозовела от нахлынувших воспоминаний.— Тебе было тринадцать, — произнес он вскоре.— Одна из моих теток, тетка Сесиль, — ты не знал ее, но я часто тебе о ней рассказывала, — та, которая несколько лет была очень богата, пока ее муж не растратил все ее состояние, часто закрывалась в своей комнате, часами причесывалась, наряжалась, будто собиралась идти в Оперу. А на стук отвечала, что у нее мигрень. Однажды я заглянула в замочную скважину и узнала всю правду: она с улыбкой смотрела в зеркало на дверце шкафа и обмахивалась веером— Это было давно…— А ты думаешь, что женщины изменились?— Нужно иметь какую-то очень важную причину, чтобы, имея двести или триста франков за душой, лететь в десять вечера к «Мадемуазель Ирэн», требовать вечернее платье, сразу же в него переодеваться и выходить под дождь.— Вовсе необязательно, чтобы это была причина, которую мужчина посчитал бы серьезной.Мегрэ понял, что имела в виду жена, но это показалось ему неубедительным.— Хочешь спать? Он кивнул головой. Утро было ветреное, по небу мчались тучи, и мадам Мегрэ велела мужу взять зонт. На службе он чуть было не прозевал телефонный звонок. Уже собирался с докладом к шефу, когда зазвонил телефон Одним прыжком он вернулся от двери.— Алло. Комиссар Мегрэ— Кто-то, не называя своего имени, срочно хочет поговорить с месье, — услышал он голос телефониста с центральной.— Соединяйте.Из трубки донесся такой крик, что, казалось, было видно невооруженным глазом, как дрожит мембрана Эта особа явно не привыкла к телефонным разговорам.— Это комиссар Мегрэ?— Да, это я. Кто говорит?Тишина.— Алло! Слушаю!— Могу сообщить месье кое-что о той девушке, которую убили.— На площади Вэнтимиль?Снова тишина. Мегрэ подумал, не ребенок ли это.— Говорите, пожалуйста. Вы ее знали?— Да. Знаю, где она жила.Он был уверен, что длинные паузы между репликами его собеседница делала не от нерешительности, а от того, что она… говорила по телефону. Вместо того, чтобы разговаривать обычным голосом, кричала и прижимала при этом губы к трубке. Где-то далеко играло радио. Слышался плач младенца.— И где же?— Улица Клиши, 113 бис.— Кто вы?— Прикажите допросить старуху с третьего этажа, ее зовут мадам Кремье…Послышался другой голос, который звал:— Роза, Роза! Что ты там…Потом трубку повесили.У шефа Мегрэ провел несколько минут, а когда явился Жанвье, взял его с собой.Весь вчерашний день инспектор убил, безрезультатно мотаясь по городу. Лоньон, который занимался ночными заведениями и таксистами, не подавал признаков жизни.— Она производит впечатление молоденькой служанки, которая только недавно приехала из деревни, — рассказал Мегрэ помощнику о звонившей по телефону. — У нее своеобразный акцент, только не могу сообразить, какой.Дом ИЗбис на улице Клиши оказался обычным доходным домом, каких было много в этом районе. Сначала они зашли к консьержке, женщине лет сорока, которая встретила их не очень учтиво.— Уголовная полиция, — сказал Мегрэ, показывая свой жетон.— Что господам угодно?— Живет ли здесь некая мадам Кремье?— Третий этаж налево.— Она дома?— Если не вышла что-нибудь купить, я не видела.— Она живет одна?Казалось, что у консьержки не совсем чиста совесть.— Одна и не одна.— Что вы хотите этим сказать?— Время от времени у нее кто-нибудь гостит.— Родственники?— Нет. Иначе зачем она стала бы делать из этого некую тайну? Пусть сама выпутывается. Живут у нее иногда квартирантки.— Временные?— Она хотела бы, наверное, иметь постоянных, но при ее характере… Каждая, верно, только и думает, как бы сбежать. Та, последняя, была пятая или шестая.— Почему вы не сообщили об этом?— Да потому, что она, когда первый раз взяла к себе какую-то продавщицу из картинной галереи, просила, чтобы я говорила, что это ее племянница.— Она дала вам что-нибудь за это?Консьержка пожала плечами.— Во-первых, домовладелица не разрешает жильцам сдавать комнаты. Во-вторых, если уж сдавать, то нужно обратиться в полицию, заполнить бумаги… А она не хочет указывать это в декларации о доходах.— И поэтому вы нам не сообщали?Поняла, наконец, на что они намекают: вчерашняя газета лежала на стуле, раскрытая на странице с фотографией девушки.— Вы ее знали?— Это последняя.— Последняя?— Последняя квартирантка. Племянница, как бы сказала старуха.— И когда вы видели ее в последний раз?— Не помню. Не обратила внимания.— Вы знаете, как ее звали?— Мадам Кремье звала ее Луизой. А поскольку все время, пока она тут жила, никакая корреспонденция ей не приходила, я не знаю ее фамилии. Я вам сказала, что не обязана была знать, что это квартирантка. Люди имеют право принимать у себя родственников. А теперь из-за этого я могу потерять место. Наверное, об этом будет в газетах?— Выть может. Что это была за девушка?— Она-то? Бесцветное создание. Иногда, когда она проходила мимо моего окошечка, ей ударяло в голову, что она должна кивнуть, но ни разу нормально не поздоровалась.— Долго она тут жила?Жанвье все записывал. Это произвело впечатление на консьержку, и она думала над каждым словом.— Если мне не изменяет память, явилась перед Новым годом.— У нее был багаж?— Только голубой чемоданчик.— Откуда она знала мадам Кремье?— Я должна была предусмотреть, что это плохо кончится. В первый раз дала себе так заморочить голову, но клянусь месье, что это никогда не повторится. Мадам Кремье жила тут еще до смерти мужа, вице-директора банка. Они уже жили здесь, когда я начала работать.— Когда он умер?— Лет пять или шесть назад. Детей у них нет. Она начала жаловаться, как ужасно жить одной в большом городе. Потом, уже позднее, начала разговоры о деньгах, о своей пенсии, которая не менялась, а жизнь все дорожала…— Она богата?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12