«Четыре Ю» называется. Ничего играли, девка у них клевая, все на месте. И насчет выпить ребята не промах. Бутылок пустых после них на десятку сдали с матушкой. Кстати, у нас без знакомства посуду не примут, и не пробуйте. Ну, ладно, отдыхайте, не буду мешать.
Федя вышел. Наступила тишина. Caшa раскинулся на кровати, закрыл глаза. Не хотелось ни пить, ни говорить. Клонило в сон.
Еще в колонии я много думал о снах. Человек во сне может преодолевать любые расстояния, совершать возможное и невозможное. Одним словом, сон — вторая жизнь. И как милосердно распорядилась природа — жалкий шут, бряцающий бубенцами, может увидеть непередаваемо чудесный сон, а король под своим парчовым балдахином всю ночь промается в душных кошмарах. Вот где настоящее равенство.
А что значит сон для заключенного — единственная возможность хоть на миг ускользнуть на свободу от тупого однообразия жизни в зоне!
И потом — иеполнение желаний. Если бы! наши желания не исполнялись хотя бы во сне, мы, вероятно, давно сошли бы с ума. Вот я внушил себе, что увижу смазливую деваху, пусть не такую, как в ансамбле «Четыре Ю», подойдет и попроще — и она уже входит в номер и начинает зачем-то рыться в наших вещах.
— А вы привезли фото, мальчики? — недоуменно спрашивает она. Сгорая от желания, я шепчу:
— Иди сюда, глупая, — пока они спят!
Но девушка сосредоточенно вглядывается в фотографии, которые невесть как оказались в ее руках. Снимки светятся ровным голубоватым светом.
— О, вот она! — восклицает ночная гостья и протягивает мне фотографию мамы. Мама в ситцевой косынке, это старая фотография. Внезапно девушка рвет карточку. Я бросаюсь к ней.
— Дура, что ты наделала?!
Но она наваливается на меня душной грудью, бесцеремонно заголяется. Я волоку ее в кровать. Только бы не услышали приятели, как она сладострастно стонет, раскидывая белые ноги с круглыми коленями…
— Ну, ты и даешь, старик! — Саша приподнялся в своей кровати. — Ты чего стонешь?
Утром после неожиданно сносного завтрака в столовой, мы с папками под мышкой, словно клерки, отправились на работу. Выпитые перед завтраком сто пятьдесят согревали — и кстати, на улице было ниже тридцати. В первый дом вошли вместе. Удивленный взгляд молодой женщины, собирающей на работу мужа, сменился улыбкой:
— Фотографии? Дочурку надо, свадебную неплохо было бы увеличить…
Снимок девочки оказался неподходящим. Глаза вышли смазанными, при увеличении изображение должно было только ухудшиться. Взамен Саша уговорил женщину заказать портрет хозяина дома по старой армейской фотографии.
— Ну, всего вам хорошего. Ждите через месяц. Стоить будут двадцать восемь рублей, потому что групповой снимок — дороже.
Выйдя на улицу, Саша победно посмотрел на меня и подмигнул, довольный удачным началом.
— Пойдем по двум сторонам улицы, — сказал он, — кто раньше закончит, двинется навстречу другому. Ну, с богом. И помни. Первое — смело заходи во двор, не топчись у калитки, но и про собак не забывай. Второе — почаще улыбайся и повторяй — денег вперед не берем. Третье — аккуратно записывай все, что хочет клиент видеть на портрете: изменить костюм, соединить два снимка в один, какой цвет волос и глаз. Ретушеры часто не обращают внимания на эти пометки, но человек Должен чувствовать внимание к себе. Большинство из них до последнего момента считают, что мы сделаем цветную, а не раскрашенную фотографию. Еще. Пока мы не привезли готовую работу, милиция ровным счетом ничего не может: денег ни у кого не брали. Один двор пустой, второй. В третьем — заказ. Три портрета. Поначалу меня бесили все эти замки на дверях, детишки, оставленные дома взаперти. Потом дело пошло. Доброжелательный интерес людей поднимал настроение. Во время коротких перебежек по улице прохватывало холодом. Снег на ботинках таял, и скоро они промокли. Я не чувствовал сырости, пересчитывая в уме заказы: «семнадцать, двадцать, двадцать пять». Недурно: за два часа работы семьдесят пять рублей!
— Можно вас на минуточку, молодой человек, — ко мне шел мужчина средних лет в черном коротком полушубке и форменных милицейских брюках. Екнуло сердечко. Такими далекими показались рассуждения Гурама о безопасности предприятия, о том, что неуплата налогов считается преступлением только на Западе.
— Вам моя жена заказала два портрета. Хотелось бы знать, в чьих руках оказались дорогие для меня фотографии. Есть у вас документы?
Жесткий взгляд мужчины не сулил ничего хорошего.
— Паспорт в гостинице. Фамилия моя Лемешко, приехал из Москвы, работаю выездным фотографом. Удостоверение у бригадира. Он на соседней улице. Если опасаетесь за фотографии, возьмите их назад, — я раскрыл папку, не чувствуя холода.
— Ну, ладно, не будем на улице. Побеседуем вечером в гостинице.
Он ушел узкой тропкой, скрипя снегом, к дому, где я получил заказ на два портрета — молодой женщины и ее мужа.
Сашу мой рассказ расстроил.
— Надо сматываться, пока не поздно.
Собрать вещи, добраться до автостанции, чтобы прочесть объявление о заносах на дороге и отмене движения автобусов — дело нескольких минут. Метель не унималась, не могло быть и речи о попутках. Подъехали на мотоцикле парень с девушкой. Парень остался ждать, а девушка побежала в магазин.
— Не подскажешь, друг, как отсюда выбраться? — с надеждой обратился к мотоциклисту Саша.
Парень сдвинул на лоб защитные очки, блеснул припухшими щелками глаз.
— Через пятнадцать минут поезд на Булаево.
— А до вокзала? — вырвалось у меня.
— Пехом, — пожал плечами парень. — Дорога известная. Заворачивайте за магазин и все время прямо. Через четыре километра — станция.
Вернувшаяся девушка с интересом прислушивалась к разговору. Новые люди здесь не страдали от отсутствия внимания.
— Не валяй дурака, — резко сказала она. Ее серые глаза потемнели.
Несколько минут промедления — и никакой мотоцикл уже не выручил бы. Но мы успели…
Гостиница в Булаево существенно отличалась от возвышенской, и не только размерами.
— Мест нет и не будет, — пухлая администраторша равнодушно взирала на нас с высоты своего положения. — Командированным отказывать приходится, не то что «по личным делам». Военные живут постоянно, тут еще и музыканты на нашу голову…
Музыканты? Саша решительно двинулся к добродушному толстячку, экстравагантный вид и манеры которого свидетельствовали о профессии вернее всякой афиши или удостоверения.
— Простите, вы ведь работаете в ансамбле?
— Администратор «Четырех Ю» к вашим услугам! — толстяк шутовски щелкнул задниками меховых шлепанцев. — Вероятно, вы представляете еще не охваченный концертами дом культуры? Вам повезло: наши музыканты нынче в ударе.
— Нет-нет, — прервал его Саша. — У вас работает мой друг Саша Муринский…
— Бог ты мой! — толстяк театрально распахнул ручки. — Земляки! — и прибавил не так экспансивно: — Саша на втором этаже, в тринадцатом номере. Если его нет, загляните напротив. Найдете.
Муринский — «Полковник» — ростом был Саше Сахненко по плечо. Его длинные, иссиня-черные, сомнительной чистоты волосы разительно контрастировали с аккуратной прической тезки. По всякому поводу Полковник улыбался, демонстрируя дивной белизны зубы, вставленные перед поездкой на гастроли. Почему его произвели в «полковники» — оставалось догадываться. Скорее всего, в колонии, куда Муринский угодил за кражу ударной установки. После амнистии Саша оказался на свободе. Мать купила ему новую установку, дабы уберечь от возможных посягательств на государственное имущество. Благодаря этой установке Муринский и был принят в «Четыре Ю». Название клоун Пончик, он же администратор Владимир Иосифович, взял просто с потолка: среди музыкантов никто не носил имени, начинающегося с этой буквы. Здесь чтили юмор. Певица — эффектная Аллочка, прибыла на гастроли с мужем — тощим очкариком, осветителем, которому была верна на удивление. Сплетничали, что муж подобрал ее на панели. Фокусник Самвел — сорокалетний атлет с художественно вытатуированным на груди орлом был надежным компаньоном Пончика в махинациях с «левыми» билетами, благо в колхозных домах культуры сходило с рук практически все. Администратор с радостью бы отказался от услуг фокусника, приняв на себя как хлопоты, так и доходы, но Самвел обладал борцовской хваткой.
Гостиничный номер Полковник делил с запойным гитаристом Сеней. Со вчерашнего дня здесь на полу ютился и Алик, который, памятуя рассказы Гурама, живо отыскал в городе музыкантов. Спать на груде тулупов в теплом номере все же лучше, чем на вокзале. Теперь угол номера мы обживали втроем. Бутылка коньяку Пончику — и перед нами распахнулись двери автобуса, который возил музыкантов петропавловской филармонии. Пока артисты давали концерт, мы с Сашей успевали обежать все дома в округе, собрать на двоих с полсотни заказов и с тем же автобусом вернуться в Булаево. Алик работал в городе, и тоже небезуспешно, хотя пару раз имел реальные шансы быть битым — местная пьянь недолюбливала чужих.
Однако пришла пора ансамблю уезжать из Булаево. Саша улетел домой сдавать заказы в работу. Мы остались с Аликом, получив по сотне на брата и наказ тратить деньги поэкономнее. Через две недели Саша обещал вернуться.
Водителем автобуса филармонии был резкий, скуластый и, кажется, повязанный с блатными Серик. На щеке у него расползлось крупное родимое пятно. Пустой отрешенный взгляд парня неприятно поражал. Серик был больше похож на отца — казаха, чем на мать — золотоволосую, в прошлом румяную девушку из русской деревни.
О фотопромысле в ансамбле знали и живо интересовались нашими успехами. Пончик, как оказалось, пробовал это дело в послевоенные годы.
— Да, были наборы в наше время! — блаженно щурился Владимир Иосифович. — Мешками возили карточки, а про деньги и говорить нечего.
На Серика при этих разговорах жалко было смотреть. Когда он узнал, что мы с Аликом заработали по шестьсот рублей, тогда как ему за это время еле накапала сотня, чаша переполнилась.
— Чистыми? — прохрипел шофер. Родимое пятно побагровело от напряжения.
— А ты думал! — подлил Алик масла в огонь… — Приедет Сашка через две недели, выгребем денежки. А развезем портреты, еще столько же заработаем. Это тебе не баранку крутить.
— А как сделать, чтоб и меня в бригаду взяли?
С меня причитается, понятно.
У парня даже руки тряслись.
— Отчего не помочь хорошему человеку? — широко улыбнулся Алик. — Магарыч не нужен, пиши адрес, договоримся.
Адрес этот вскоре оказался весьма кстати…
Тем не менее, мест в гостинице не было. Понадеявшийся на свою неотразимость, Алик вложил в паспорт червонец и сунул в окошко к величественной администраторше. Однако обычно невозмутимая гранд-дама внезапно пришла в ярость и, тряся фальшивыми бриллиантами, принялась орать на Алика. Тогда он резким движением схватил ошалевшую тетку за нос и что есть силы крутанул. Провожаемые истошными воплями, мы поспешно ретировались.
Немедленно возник вопрос — как быть? Нас, судя по всему, уже разыскивает милиция. Единственный знакомый в городе — Серик. Он живет с женой и дочуркой d однокомнатной квартире на втором этаже пятиэтажного дома в районе вокзала. Командировка закончилась, и он, как и мы, пока не у дел.
На музыкальный звонок (как-никак; работник филармонии!) дверь открыла миловидная женщина в уютном халатике.
— Мы к Серику…
Хозяин блаженствовал на кухне с банкой пива. Искренне обрадовался нашему приходу. Скромный уют, чистота напомнили о доме за тысячи километров отсюда.
— Знаешь, мы решили продолжить разговор, — я достал из папки обтянутый сверкающей пленкой портрет, так называемый «палех». — Вот образец. Ходи по домам, собирай заказы. За каждую фотографию получишь два рубля. Минимум полсотни дневного заработка. А мы куда-нибудь уедем. А там, гляди, через месячишко вернемся за набором…
— Не… я один не смогу. Хоть введите в курс дела. А вдруг что с вами случится? Куда я их дену, эти карточки… Чем вам плохо в Петропавловске? Тут и троим работы невпроворот.
— Легко говорить, — удрученно вздохнул Алик. — В городе одна гостиница, в которой нет мест со дня открытия.
— Что за проблема, ребята? Оставайтесь у меня — пока все не образуется. Место найдем! — не скрывал радости Серик. Перспектива крупного заработка соблазнительно маячила перед ним.
— Настя!
Жена тут же появилась на кухне.
— Я тебе говорил, что перехожу на другую работу? Можешь сообщить теще, что новая мебель уже почти стоит. Об этих ребятах я тебе рассказывал. Они остановятся у нас. Наконец-то покончено с чертовой филармонией.
Настя хотела что-то возразить, но лишь устало улыбнувшись, пробормотала «очень рада» и ушла в комнату.
По дороге на вокзал Серик рассказал, что его дочка почти все время у матери, в соседнем доме. Там же чаще всего и Настя. Решили сегодня за работу уже не браться. Нам постелили на кухне, на матрацах.
— Здесь спят родственники Серика, когда приезжают из деревни, — виновато сказала Настя. — А белье свежее.
— Половая жизнь продолжается, — несмешно сострил Алик.
Потянулись однообразные дни. С утра разбегались по городским окраинам, ближайшим селам. Пакет с фотографиями наполнялся. Серик набрал больше всех, но мы не особенно завидовали. Мы имели рубль с каждой его карточки.
— Типичный трудяга, — резюмировал Алик. — Ломовой.
Впрочем, думали мы об одном и том же. Зачем Серику деньги? С его фантазией он их потратить как следует не сумеет.
Саша должен был приехать в воскресенье. Пришла пора прощаться.
— Ты оставь, Дима, свой адресок, — неожиданно попросил Серик. — Я тебе доверяю, конечно, но мало ли что…
— Пожалуйста, — я раскрыл паспорт на страничке с пропиской. — Мне скрывать нечего.
Сдав в камеру хранения сумку с собранными заказами, мы сели в пригородный поезд (скорый, которым ехал Саша, в Булаево не останавливался) и через два часа оказались у знакомого вокзала.
Как ни странно, в гостинице оказались места, и со следующего дня работа вновь закипела. Тяжелая сумка 8а день пустела, зато карманы наполнялись. Живые деньги словно подстегивали.
— Пожалуйста, ваш портрет. С вас двенадцать рублей и девяносто восемь копеек за доставку на дом.
Заказчики жались, но дополнительный рубль платили безропотно. Хуже было с другим.
— Да вы что, это же не моя дочка!
— Не ваша? А кофточка в полосочку ее? А бантик бабочкой?
— Но полосочки и бантик у нее розовые, а глаза Голубые. Здесь полоски желтые, бант голубой, а глаза карие!
— Это все дело ретушера, он лучше знает, какая нужна цветовая гамма. А вот и девочка ваша прибежала! Какая хорошенькая! И до чего похожа на свой портрет!
У какой матери не дрогнет сердце?
И так целый день. Бывало, скажет мужик:
— Ты бы лучше бутылку взяла, чем эту дрянь. И так вся стена заклеена!
Но житейская логика твердит свое:
— Заказывали — нужно брать!
Бывало, конечно, и иное. То дома нет — все уехали, ТО ни гроша в доме, нечем платить. В таких случаях с ближайшей почты портреты отсылались заказчику биндеролью наложенным платежом. Бывали и такие, Что наотрез отказывались. Но таких — единицы.
Забрав из камеры хранения в Петропавловске новый набор, Саша улетел домой. Тащиться к Серику спать на кухонном линолеуме, когда в кармане у каждого по тысяче рублей, не хотелось. Деньги расслабляли. Мутило от мыслей о предстоящем хождении по квартирам, бесконечных уговорах. Дело шло к весне.
— Алик, давай попробуем устроиться в гостинице. — Я ведь эту каменную бабу за нос не таскал. Лично мне жить на полу надоело.
Алик остался за углом девятиэтажки, а я вошел е вестибюль. Молодая круглолицая казашка в окошке администратора на мою смиренную просьбу приютить скитальцев, неожиданно откликнулась:
— Что же делать? Мы ожидаем спортивную делегацию. Не знаю, прямо… А сколько вас?
— Двое, всего двое, красавица. Черт с ним, что ночевать негде, но услышать отказ из уст такой девушки — это выше моих сил!
«Анкету проживающего» я заполнил со скоростью стенографистки. Плату за неделю девушка приняла, укоризненно покачав головой:
— Я думала, вы на день-два. Да ладно. Ключи на Этаже. Смотрите, девчонок не водите. А где второй?
— В кафе напротив. Мы с дороги, ничего не ели, устал он, кофе пьет. Сейчас обрадую страдальца.
Телевизор, ванна, по кровати на каждого — мы с Аликом блаженствовали. А тысяча рублей — первая за всю жизнь — окрыляла. Новую жизнь мы начали в ресторане.
— Икорки, рыбки получше, мясо — на ваше усмотрение, бутылочку коньяку, минеральную. Пока все, — Алик веселился от души. Деньги есть, будут и еще — Серику мы решили ничего не давать. Класс!
Народу в ресторане прибывало. Когда две девицы — с виду так себе, середняк, войдя в зал, принялись выискивать взглядом свободные места, я не удержался и поманил их к нам. Они переглянулись и без колебаний направились к столику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Федя вышел. Наступила тишина. Caшa раскинулся на кровати, закрыл глаза. Не хотелось ни пить, ни говорить. Клонило в сон.
Еще в колонии я много думал о снах. Человек во сне может преодолевать любые расстояния, совершать возможное и невозможное. Одним словом, сон — вторая жизнь. И как милосердно распорядилась природа — жалкий шут, бряцающий бубенцами, может увидеть непередаваемо чудесный сон, а король под своим парчовым балдахином всю ночь промается в душных кошмарах. Вот где настоящее равенство.
А что значит сон для заключенного — единственная возможность хоть на миг ускользнуть на свободу от тупого однообразия жизни в зоне!
И потом — иеполнение желаний. Если бы! наши желания не исполнялись хотя бы во сне, мы, вероятно, давно сошли бы с ума. Вот я внушил себе, что увижу смазливую деваху, пусть не такую, как в ансамбле «Четыре Ю», подойдет и попроще — и она уже входит в номер и начинает зачем-то рыться в наших вещах.
— А вы привезли фото, мальчики? — недоуменно спрашивает она. Сгорая от желания, я шепчу:
— Иди сюда, глупая, — пока они спят!
Но девушка сосредоточенно вглядывается в фотографии, которые невесть как оказались в ее руках. Снимки светятся ровным голубоватым светом.
— О, вот она! — восклицает ночная гостья и протягивает мне фотографию мамы. Мама в ситцевой косынке, это старая фотография. Внезапно девушка рвет карточку. Я бросаюсь к ней.
— Дура, что ты наделала?!
Но она наваливается на меня душной грудью, бесцеремонно заголяется. Я волоку ее в кровать. Только бы не услышали приятели, как она сладострастно стонет, раскидывая белые ноги с круглыми коленями…
— Ну, ты и даешь, старик! — Саша приподнялся в своей кровати. — Ты чего стонешь?
Утром после неожиданно сносного завтрака в столовой, мы с папками под мышкой, словно клерки, отправились на работу. Выпитые перед завтраком сто пятьдесят согревали — и кстати, на улице было ниже тридцати. В первый дом вошли вместе. Удивленный взгляд молодой женщины, собирающей на работу мужа, сменился улыбкой:
— Фотографии? Дочурку надо, свадебную неплохо было бы увеличить…
Снимок девочки оказался неподходящим. Глаза вышли смазанными, при увеличении изображение должно было только ухудшиться. Взамен Саша уговорил женщину заказать портрет хозяина дома по старой армейской фотографии.
— Ну, всего вам хорошего. Ждите через месяц. Стоить будут двадцать восемь рублей, потому что групповой снимок — дороже.
Выйдя на улицу, Саша победно посмотрел на меня и подмигнул, довольный удачным началом.
— Пойдем по двум сторонам улицы, — сказал он, — кто раньше закончит, двинется навстречу другому. Ну, с богом. И помни. Первое — смело заходи во двор, не топчись у калитки, но и про собак не забывай. Второе — почаще улыбайся и повторяй — денег вперед не берем. Третье — аккуратно записывай все, что хочет клиент видеть на портрете: изменить костюм, соединить два снимка в один, какой цвет волос и глаз. Ретушеры часто не обращают внимания на эти пометки, но человек Должен чувствовать внимание к себе. Большинство из них до последнего момента считают, что мы сделаем цветную, а не раскрашенную фотографию. Еще. Пока мы не привезли готовую работу, милиция ровным счетом ничего не может: денег ни у кого не брали. Один двор пустой, второй. В третьем — заказ. Три портрета. Поначалу меня бесили все эти замки на дверях, детишки, оставленные дома взаперти. Потом дело пошло. Доброжелательный интерес людей поднимал настроение. Во время коротких перебежек по улице прохватывало холодом. Снег на ботинках таял, и скоро они промокли. Я не чувствовал сырости, пересчитывая в уме заказы: «семнадцать, двадцать, двадцать пять». Недурно: за два часа работы семьдесят пять рублей!
— Можно вас на минуточку, молодой человек, — ко мне шел мужчина средних лет в черном коротком полушубке и форменных милицейских брюках. Екнуло сердечко. Такими далекими показались рассуждения Гурама о безопасности предприятия, о том, что неуплата налогов считается преступлением только на Западе.
— Вам моя жена заказала два портрета. Хотелось бы знать, в чьих руках оказались дорогие для меня фотографии. Есть у вас документы?
Жесткий взгляд мужчины не сулил ничего хорошего.
— Паспорт в гостинице. Фамилия моя Лемешко, приехал из Москвы, работаю выездным фотографом. Удостоверение у бригадира. Он на соседней улице. Если опасаетесь за фотографии, возьмите их назад, — я раскрыл папку, не чувствуя холода.
— Ну, ладно, не будем на улице. Побеседуем вечером в гостинице.
Он ушел узкой тропкой, скрипя снегом, к дому, где я получил заказ на два портрета — молодой женщины и ее мужа.
Сашу мой рассказ расстроил.
— Надо сматываться, пока не поздно.
Собрать вещи, добраться до автостанции, чтобы прочесть объявление о заносах на дороге и отмене движения автобусов — дело нескольких минут. Метель не унималась, не могло быть и речи о попутках. Подъехали на мотоцикле парень с девушкой. Парень остался ждать, а девушка побежала в магазин.
— Не подскажешь, друг, как отсюда выбраться? — с надеждой обратился к мотоциклисту Саша.
Парень сдвинул на лоб защитные очки, блеснул припухшими щелками глаз.
— Через пятнадцать минут поезд на Булаево.
— А до вокзала? — вырвалось у меня.
— Пехом, — пожал плечами парень. — Дорога известная. Заворачивайте за магазин и все время прямо. Через четыре километра — станция.
Вернувшаяся девушка с интересом прислушивалась к разговору. Новые люди здесь не страдали от отсутствия внимания.
— Не валяй дурака, — резко сказала она. Ее серые глаза потемнели.
Несколько минут промедления — и никакой мотоцикл уже не выручил бы. Но мы успели…
Гостиница в Булаево существенно отличалась от возвышенской, и не только размерами.
— Мест нет и не будет, — пухлая администраторша равнодушно взирала на нас с высоты своего положения. — Командированным отказывать приходится, не то что «по личным делам». Военные живут постоянно, тут еще и музыканты на нашу голову…
Музыканты? Саша решительно двинулся к добродушному толстячку, экстравагантный вид и манеры которого свидетельствовали о профессии вернее всякой афиши или удостоверения.
— Простите, вы ведь работаете в ансамбле?
— Администратор «Четырех Ю» к вашим услугам! — толстяк шутовски щелкнул задниками меховых шлепанцев. — Вероятно, вы представляете еще не охваченный концертами дом культуры? Вам повезло: наши музыканты нынче в ударе.
— Нет-нет, — прервал его Саша. — У вас работает мой друг Саша Муринский…
— Бог ты мой! — толстяк театрально распахнул ручки. — Земляки! — и прибавил не так экспансивно: — Саша на втором этаже, в тринадцатом номере. Если его нет, загляните напротив. Найдете.
Муринский — «Полковник» — ростом был Саше Сахненко по плечо. Его длинные, иссиня-черные, сомнительной чистоты волосы разительно контрастировали с аккуратной прической тезки. По всякому поводу Полковник улыбался, демонстрируя дивной белизны зубы, вставленные перед поездкой на гастроли. Почему его произвели в «полковники» — оставалось догадываться. Скорее всего, в колонии, куда Муринский угодил за кражу ударной установки. После амнистии Саша оказался на свободе. Мать купила ему новую установку, дабы уберечь от возможных посягательств на государственное имущество. Благодаря этой установке Муринский и был принят в «Четыре Ю». Название клоун Пончик, он же администратор Владимир Иосифович, взял просто с потолка: среди музыкантов никто не носил имени, начинающегося с этой буквы. Здесь чтили юмор. Певица — эффектная Аллочка, прибыла на гастроли с мужем — тощим очкариком, осветителем, которому была верна на удивление. Сплетничали, что муж подобрал ее на панели. Фокусник Самвел — сорокалетний атлет с художественно вытатуированным на груди орлом был надежным компаньоном Пончика в махинациях с «левыми» билетами, благо в колхозных домах культуры сходило с рук практически все. Администратор с радостью бы отказался от услуг фокусника, приняв на себя как хлопоты, так и доходы, но Самвел обладал борцовской хваткой.
Гостиничный номер Полковник делил с запойным гитаристом Сеней. Со вчерашнего дня здесь на полу ютился и Алик, который, памятуя рассказы Гурама, живо отыскал в городе музыкантов. Спать на груде тулупов в теплом номере все же лучше, чем на вокзале. Теперь угол номера мы обживали втроем. Бутылка коньяку Пончику — и перед нами распахнулись двери автобуса, который возил музыкантов петропавловской филармонии. Пока артисты давали концерт, мы с Сашей успевали обежать все дома в округе, собрать на двоих с полсотни заказов и с тем же автобусом вернуться в Булаево. Алик работал в городе, и тоже небезуспешно, хотя пару раз имел реальные шансы быть битым — местная пьянь недолюбливала чужих.
Однако пришла пора ансамблю уезжать из Булаево. Саша улетел домой сдавать заказы в работу. Мы остались с Аликом, получив по сотне на брата и наказ тратить деньги поэкономнее. Через две недели Саша обещал вернуться.
Водителем автобуса филармонии был резкий, скуластый и, кажется, повязанный с блатными Серик. На щеке у него расползлось крупное родимое пятно. Пустой отрешенный взгляд парня неприятно поражал. Серик был больше похож на отца — казаха, чем на мать — золотоволосую, в прошлом румяную девушку из русской деревни.
О фотопромысле в ансамбле знали и живо интересовались нашими успехами. Пончик, как оказалось, пробовал это дело в послевоенные годы.
— Да, были наборы в наше время! — блаженно щурился Владимир Иосифович. — Мешками возили карточки, а про деньги и говорить нечего.
На Серика при этих разговорах жалко было смотреть. Когда он узнал, что мы с Аликом заработали по шестьсот рублей, тогда как ему за это время еле накапала сотня, чаша переполнилась.
— Чистыми? — прохрипел шофер. Родимое пятно побагровело от напряжения.
— А ты думал! — подлил Алик масла в огонь… — Приедет Сашка через две недели, выгребем денежки. А развезем портреты, еще столько же заработаем. Это тебе не баранку крутить.
— А как сделать, чтоб и меня в бригаду взяли?
С меня причитается, понятно.
У парня даже руки тряслись.
— Отчего не помочь хорошему человеку? — широко улыбнулся Алик. — Магарыч не нужен, пиши адрес, договоримся.
Адрес этот вскоре оказался весьма кстати…
Тем не менее, мест в гостинице не было. Понадеявшийся на свою неотразимость, Алик вложил в паспорт червонец и сунул в окошко к величественной администраторше. Однако обычно невозмутимая гранд-дама внезапно пришла в ярость и, тряся фальшивыми бриллиантами, принялась орать на Алика. Тогда он резким движением схватил ошалевшую тетку за нос и что есть силы крутанул. Провожаемые истошными воплями, мы поспешно ретировались.
Немедленно возник вопрос — как быть? Нас, судя по всему, уже разыскивает милиция. Единственный знакомый в городе — Серик. Он живет с женой и дочуркой d однокомнатной квартире на втором этаже пятиэтажного дома в районе вокзала. Командировка закончилась, и он, как и мы, пока не у дел.
На музыкальный звонок (как-никак; работник филармонии!) дверь открыла миловидная женщина в уютном халатике.
— Мы к Серику…
Хозяин блаженствовал на кухне с банкой пива. Искренне обрадовался нашему приходу. Скромный уют, чистота напомнили о доме за тысячи километров отсюда.
— Знаешь, мы решили продолжить разговор, — я достал из папки обтянутый сверкающей пленкой портрет, так называемый «палех». — Вот образец. Ходи по домам, собирай заказы. За каждую фотографию получишь два рубля. Минимум полсотни дневного заработка. А мы куда-нибудь уедем. А там, гляди, через месячишко вернемся за набором…
— Не… я один не смогу. Хоть введите в курс дела. А вдруг что с вами случится? Куда я их дену, эти карточки… Чем вам плохо в Петропавловске? Тут и троим работы невпроворот.
— Легко говорить, — удрученно вздохнул Алик. — В городе одна гостиница, в которой нет мест со дня открытия.
— Что за проблема, ребята? Оставайтесь у меня — пока все не образуется. Место найдем! — не скрывал радости Серик. Перспектива крупного заработка соблазнительно маячила перед ним.
— Настя!
Жена тут же появилась на кухне.
— Я тебе говорил, что перехожу на другую работу? Можешь сообщить теще, что новая мебель уже почти стоит. Об этих ребятах я тебе рассказывал. Они остановятся у нас. Наконец-то покончено с чертовой филармонией.
Настя хотела что-то возразить, но лишь устало улыбнувшись, пробормотала «очень рада» и ушла в комнату.
По дороге на вокзал Серик рассказал, что его дочка почти все время у матери, в соседнем доме. Там же чаще всего и Настя. Решили сегодня за работу уже не браться. Нам постелили на кухне, на матрацах.
— Здесь спят родственники Серика, когда приезжают из деревни, — виновато сказала Настя. — А белье свежее.
— Половая жизнь продолжается, — несмешно сострил Алик.
Потянулись однообразные дни. С утра разбегались по городским окраинам, ближайшим селам. Пакет с фотографиями наполнялся. Серик набрал больше всех, но мы не особенно завидовали. Мы имели рубль с каждой его карточки.
— Типичный трудяга, — резюмировал Алик. — Ломовой.
Впрочем, думали мы об одном и том же. Зачем Серику деньги? С его фантазией он их потратить как следует не сумеет.
Саша должен был приехать в воскресенье. Пришла пора прощаться.
— Ты оставь, Дима, свой адресок, — неожиданно попросил Серик. — Я тебе доверяю, конечно, но мало ли что…
— Пожалуйста, — я раскрыл паспорт на страничке с пропиской. — Мне скрывать нечего.
Сдав в камеру хранения сумку с собранными заказами, мы сели в пригородный поезд (скорый, которым ехал Саша, в Булаево не останавливался) и через два часа оказались у знакомого вокзала.
Как ни странно, в гостинице оказались места, и со следующего дня работа вновь закипела. Тяжелая сумка 8а день пустела, зато карманы наполнялись. Живые деньги словно подстегивали.
— Пожалуйста, ваш портрет. С вас двенадцать рублей и девяносто восемь копеек за доставку на дом.
Заказчики жались, но дополнительный рубль платили безропотно. Хуже было с другим.
— Да вы что, это же не моя дочка!
— Не ваша? А кофточка в полосочку ее? А бантик бабочкой?
— Но полосочки и бантик у нее розовые, а глаза Голубые. Здесь полоски желтые, бант голубой, а глаза карие!
— Это все дело ретушера, он лучше знает, какая нужна цветовая гамма. А вот и девочка ваша прибежала! Какая хорошенькая! И до чего похожа на свой портрет!
У какой матери не дрогнет сердце?
И так целый день. Бывало, скажет мужик:
— Ты бы лучше бутылку взяла, чем эту дрянь. И так вся стена заклеена!
Но житейская логика твердит свое:
— Заказывали — нужно брать!
Бывало, конечно, и иное. То дома нет — все уехали, ТО ни гроша в доме, нечем платить. В таких случаях с ближайшей почты портреты отсылались заказчику биндеролью наложенным платежом. Бывали и такие, Что наотрез отказывались. Но таких — единицы.
Забрав из камеры хранения в Петропавловске новый набор, Саша улетел домой. Тащиться к Серику спать на кухонном линолеуме, когда в кармане у каждого по тысяче рублей, не хотелось. Деньги расслабляли. Мутило от мыслей о предстоящем хождении по квартирам, бесконечных уговорах. Дело шло к весне.
— Алик, давай попробуем устроиться в гостинице. — Я ведь эту каменную бабу за нос не таскал. Лично мне жить на полу надоело.
Алик остался за углом девятиэтажки, а я вошел е вестибюль. Молодая круглолицая казашка в окошке администратора на мою смиренную просьбу приютить скитальцев, неожиданно откликнулась:
— Что же делать? Мы ожидаем спортивную делегацию. Не знаю, прямо… А сколько вас?
— Двое, всего двое, красавица. Черт с ним, что ночевать негде, но услышать отказ из уст такой девушки — это выше моих сил!
«Анкету проживающего» я заполнил со скоростью стенографистки. Плату за неделю девушка приняла, укоризненно покачав головой:
— Я думала, вы на день-два. Да ладно. Ключи на Этаже. Смотрите, девчонок не водите. А где второй?
— В кафе напротив. Мы с дороги, ничего не ели, устал он, кофе пьет. Сейчас обрадую страдальца.
Телевизор, ванна, по кровати на каждого — мы с Аликом блаженствовали. А тысяча рублей — первая за всю жизнь — окрыляла. Новую жизнь мы начали в ресторане.
— Икорки, рыбки получше, мясо — на ваше усмотрение, бутылочку коньяку, минеральную. Пока все, — Алик веселился от души. Деньги есть, будут и еще — Серику мы решили ничего не давать. Класс!
Народу в ресторане прибывало. Когда две девицы — с виду так себе, середняк, войдя в зал, принялись выискивать взглядом свободные места, я не удержался и поманил их к нам. Они переглянулись и без колебаний направились к столику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16