Сказал бы обязательно. Таких зверей надо уничтожать. Я к Лемешко теплых чувств не испытывал, но убивать — это уже скотство.
— Нам необходима помощь, чтобы установить, где сейчас находятся Бритвин, Прошкин и Гриценко. Полагаю, вы не откажете следствию в этой услуге. Только не говорите, что вам ничего не известно…
— Я покрывать никого не собираюсь, адрес Бритвы — пожалуйста… Он живет у Светки, фамилии не знаю. Правда, его давно уже не видно. А эти двое — я и не знал никогда, где они зацепились. Но если после девяти вечера объехать вокзалы и аэропорты — выловите наверняка. Знаю точно, что они сейчас «работают». Валерке деньги нужны на «ширку», а у Алика долг солидный, не говоря уже о том, что он пропивает больше, чем зарабатывает.
…Но помощь Цеханского не понадобилась, Фотографии обоих «гонял» имелись, мы их задержали вечером в Шереметьево. Жертву соратники наметили по всем параметрам подходящую. Смуглый усатый нефтяник поразился виртуозности шулеров. Задержали их в самый пикантный момент, когда Алик с выигранными деньгами помчался «за коньяком». Допросы не откладывали в долгий ящик. Сикачу и его коллегам не привыкать к ночным бдениям.
Прошкин сразу пал духом: МУР — это тебе не подрайон милиции.
…Из допроса Прошкина:
— Вы задержаны по подозрению в мошенничестве. Вам понятно обвинение?
— Да, но виноватым себя не признаю. Сыграл в карты — да. Ну, повезло. И что?
— Чтобы наша беседа пошла в нужном направлении, предупреждаю, что материалы по аналогичным заявлениям подобраны в достаточном количестве. Запирательство, как ваше, так и постоянного «случайного» партнера, лишь усугубит положение. Суд примет во внимание ваше поведение на следствии. Я веду расследование убийства вашего знакомого Лемешко Дмитрия Дмитриевича. Вы — последний человек, видевший его живым.
— Как это убийства? Я ничего не знаю. Ездили вместе с Сериком, Давида спросите. Вечно я оказываюсь крайним!
— Рассказывайте подробно.
— Чего рассказывать? Когда поехали с Димой за деньгами, он взял с собой портфель, а мы с Сериком вроде как для охраны. Шутка: полмиллиона возить! Машину вел Лемешко, где нужно останавливался. Что помню — покажу, там в карты играют. Я в машине оставался, а Серик с Димой везде ходил. Еще в доме я заметил, что старик Серику отмаячил, чтобы глаз с Димы не спускал. Как чувствовал, старый черт. Последний адрес — Нос из Медведково. Потом Дима повернул в Малаховку. Я, конечно, чувствовал, что они со стариком «кинули» Краха. Думал, и мне какие крохи передут, а оно вон как повернулось!
— Не отклоняйтесь, Прошкин. Все смягчающие обстоятельства будут учтены. Так что говорите смелее не вздумайте темнить.
— Подъехали к дому Давида. Дима пошел к дверям, мы остались у калитки. Собаки ревут, как бешеные. Они у него вообще не умолкают. Как только Дима вошел в дом, Серик отошел к углу забора — следить за дорогой. Я стоял у входа. Время идет, а никто не выходит. Я крикнул Серику и пошел внутрь.
Тут еще и живот схватило. Серик за мной, видно испугался, что его старика прихлопнут. А кто с таким крокодилом связываться будет? Чего ему переживать, это я страху натерпелся, пока за деньгами ездили. Думаю, достанет Серик «пушку» и уложит обоих — и поминай как звали. Такому человеку убить, что высморкаться. Короче, вошел я в дом, а тут Жорка из туалета выходит: нету, говорит Димки! Стали искать — куда! Бритва с Валерой кинулись на вокзалы, а кто с такими деньгами будет поезда дожидаться? Любой таксист хоть на край света свезет.
Жорка плюнул на все и домой смылся, а меня оставил сторожить: может, Димка вернется. Давид повез казахов. Ясно, Димка не пришел, а я так и слонялся возле дома, уйти боялся. Часа через два показались на дороге огни, машина проехала за дом в переулок и стала.
— Номер машины, модель, цвет?
— Да Бритвина белая «восьмерка». Номера я не помню, у меня на цифры память слабая, вечно из-за этого в карты проигрываю. Бритва поставил машину, подошел к калитке, тихонько посвистел, а потом позвал: «Алик!» Сам не знаю почему, но я не отозвался, решил понаблюдать издали. Бритва подтянулся на калитке, заглянул внутрь двора. Видно, проверял, не спустил ли Давид собак, затем перемахнул забор. Я еще подумал, не подойти ли мне. Но не стал. Через несколько минут подъехал Давид и тоже вошел во двор, правда обычным путем. Я отодвинулся подальше к дороге. Думаю, лучше убраться, все равно ничего не видно. Но тут вышел Бритва, нырнул в переулок, завел машину. Ворота во двор открылись, он заехал. И все. Дальше я смотреть не стал, потому что почувствовал неладное. Решил лучше пройти лишний километр, поймать такси и дуть домой. Когда шел, сзади вспыхнули фары, я еле успел шмыгнуть в кусты на обочине, мимо промчалась «восьмерка» Бритвина, ехал он не один.
— Кто сидел рядом с Бритвиным?
— Не знаю, слишком быстро пронесся. Потом я поймал машину и поехал домой.
— Виделись вы после этого с Бритвиным и Давыдовым?
— Бритву больше не видел, а Давид подъехал на следующий день на вокзал, не поленился, нашел нас с Валерой. Выспрашивал про мое дежурство у забора. Но я сказал, что покрутился малость и на попутке уехал домой. Валера приехал домой только под утро — всю ночь Димку по вокзалам искали. А он, оказывается, мертвый… Вот и все. А мне зачтется? Я ведь честно… Если узнают, что я говорил — угробят…
— Есть основания бояться, Прошкин. Если не хотите на нары, одумайтесь. Вы молодой, еще не поздно.
Заверения Прошкина в искренности и лояльности в протокол заносить не стали!
Валерий Гриценко на вопросы отвечал кратко, обдумывая каждую фразу:
— Да, Лемешко должен был привезти пятьсот тысяч. Я лично таких сумм отродясь не видал, мне бы на кусок хлеба заработать. Сколько выигрывал? Бывало, выигрывал, но заметьте, ни разу силой денег не брал и в игру никого насильно не тащил. Сами шли, у кого деньги были. Тоже не прочь выиграть. Противозаконность своих действий признаю. Наркотики? Я ими не торгую. Колюсь? Это уж мое дело. В тюрьме вылечат. Поехал с Бритвой потому, что парни попросили помочь найти Димку. Знаю, что найден убитым. Все равно считаю, что он — тварь. «Кинуть» товарищей, которые заняли ему деньги — за это и так, и эдак подыхать.
Насчет денег? Отдавать надо. Не знаю, что я — третейский суд? Мы искали его на Курском, хотя я знал — пустое дело, может, заранее «лежку» приготовил. Все равно, рано или поздно высунул бы нос наружу. Получилось, что рано.
Парень слабо знал наши правила, настырный, лез наверх — это его и сгубило. Да еще вшивость. Бритве что? Привез на вокзал и свалил: говорит, по аэропортам покручусь. Уверен — домой спать порулил. Я на вокзале своих предупредил, чтобы смотрели, да что толку? Кто ж знал…
Не нужны мне их деньги, просто обидно, сколько фуфла развелось. Крысоеды, жрут друг друга…
Больше по существу дела Гриценко ничего не сообщил. Недостает показаний Бритвина. Нет и его самого, приобретшего к своим тридцати двум годам две судимости и репутацию жесткого волевого человека, презирающего угрозу ареста и «разбора» на воровской «правилке» и испытывающего страх только тогда, когда кончаются наркотики.
Остается Давид Львович Давыдов, превративший свой дом в «мельницу», на которой ставки захлестывали за сотню тысяч.
Первая встреча с ним оставила приятное впечатление, насколько это вообще возможно при знакомстве с человеком, который давно и дерзко нарушает закон. Поведением Давыдова в этой истории люди его круга были возмущены. Однако претензий к нему не предъявляли — спасало отсутствие прямого поручительства.
Сикач остановил машину возле дома в Малаховке и, предоставив Добрынину и Бреславцу беседовать с соседями, нажал кнопку звонка у калитки. Лай собак за глухим забором усилился. В проеме калитки появился густобровый, с тонким, горбатым носом высокий мужчина лет сорока. Давыдов почти не изменился по сравнению со своей фотографией семилетней давности из личного дела.
— Пожалуйста, проходите, — он бросил цепкий взгляд на удостоверение в руке капитана. — Идите прямо по дорожке, там собаки не достанут.
И сам пошел впереди. Миновав два узких коридора, капитан и Давыдов оказались в просторной комнате с десятком удобных кресел и большим обеденным столом. Винтовая лестница вела на второй этаж.
Известие о смерти Лёмешко Давыдов воспринял почти спокойно, только его левая рука начала слегка подрагивать, и чтобы унять дрожь, он сцепил пальцы рук.
— Знаете, я ожидал, чего-то в этом роде, но не так скоро. Правила игры существуют не только в картах. Если сдвинул — играй. Простите великодушно за жаргон. Глубоко въелся азарт. Всю жизнь играю, а что толку? Карты — тот же наркотик. Сколько раз давал слово бросить — но хватает обычно не больше, чем на неделю. Сам себе противен. Вы, наверное, хотите осмотреть дом? Извольте. Я не буквоед, все покажу без всяких санкций. Убийцу надо найти. Многое я могу понять и оправдать в рамках своих, на ваш: взгляд, искаженных, представлений, но право отнимать жизнь не дано никому, кроме Бога. А я в него верю…
Капитан едва заметно улыбнулся, а в глазах Давида, который перехватил улыбку капитана, вспыхнуло мрачное пламя…
— Вернулся я из аэропорта, устал до чертиков. Наверное, возраст, в тираж выхожу. Заглянул к бабе Насте, как она там наверху. Баба Настя с моей матерью были как сестры родные. Когда мама умерла, баба Настя осталась со мной. И в горести, и в радости. Так уж получилось, что нет у меня ни жены, ни детей — все заменила игра. Карта и приворожит, и изменит, а баба Настя — мы с ней душа в душу живем, она мой фарт.
— А где она сейчас?
— На первом этаже, приболела немного…
— Что с ней?
— Да тут такая история. Когда я приехал и поднялся к бабе Насте, у нее то ли сердце, то ли опять астма — дым, знаете, ребята накурили… Одним словом, хрипит, за грудь держится. Ну, я ее мигом в больницу. Вот и судьба — старуха поправляется, а парнишка в ту же ночь Богу душу отдал…
Сикач вошел в комнату, где на низкой кровати лежала укрытая по шею женщина с крупным бледным лицом. На тумбочке грудились различные склянки и упаковки с таблетками. Женщина с трудом приоткрыла глаза. Давыдов бросил укоризненный взгляд на капитана.
— Анастасия Евграфовна, прошу прощения за, беспокойство. Вы в больницу попали примерно в какое время?
— Темно было, — больная облизнула губы. — Ночью, утром, не знаю времени. Плохо было очень.
— А что с вами случилось?
— Я спала, а у Давида гости были, разговаривали, о чем не разобрала, да он сам скажет, он умница у меня. И тут вдруг грудь сдавило, я кричать, а сил-то и нет, только шепчу… Давид зашел — почувствовал, голубчик. Как он меня вниз сволок — уже и не помню. Привез в больницу, в палату проводил. Я и заснула там, как провалилась.
Получив от хозяина приглашение заходить еще, Сикач покинул дом-крепость. Опрос соседей ничего не дал — у всех, как на подбор, высокие глухие заборы, да и время было позднее.
…В больнице Добрынину повезло, врач, принимавший бабу Настю, оказался на месте.
— Головлева Анастасия Евграфовна — пожалуйста. Поступила в четыре тридцать с сердечным приступом. Больную я обследовал, помню ее прекрасно. Крепкая на удивление для своего возраста женщина. Вам решительно не о чем беспокоиться, да и родственник у нее проворный, пытался всучить мне, знаете ли, презент «за хорошее обслуживание». Ну, берут, берут у нас, не отрицаю, но нельзя же всех мерить на один аршин! Небось, торговый работник удостоил нас своим вниманием, — невесело пошутил врач.
— Не волнуйтесь, Семен Эдуардович, — лейтенант улыбнулся. — В конце концов дело не в профессии. Скажите, не могла ли возникнуть ошибка в диагнозе?
— Я работаю здесь пятнадцать лет. Время достаточное, чтобы избавиться от небрежности, как вы считаете?
— Вы напрасно обижаетесь, Семен Эдуардович, для нас все очень важно. И последнее: была ли острая необходимость в госпитализации Головлевой?
— Не могу утверждать совершенно определенно. Субъективное восприятие больного не всегда соответствует клинической картине. С уверенностью могу сказать одно: непосредственной угрозы для жизни не было. Кардиограмма неплохая. Но допускаю, что под влиянием какого-то внешнего раздражителя больная могла разволноваться и почувствовать себя плохо.
Итак, свидетель утверждает, что мешок с телом Лемешко утопили ровно в четыре. Если предположить, что Бритвину помогал Давыдов, то последнему затем необходимо было добраться домой, водворить Головлеву в машину, выехать со двора, закрыть ворота, доставить женщину в больницу. И все это до четырех тридцати. Только дорога занимает час. В машине, которая промчалась мимо Прошкина ночью, с Бритвиным кто-то ехал. Значит, не все действующие лица известны. Но почему Давыдов умалчивает, что Бритвин возвращался? Такая скрытность не делает вам чести, Давид Львович!
Зазвонил телефон, в трубке послышался возбужденный голос Бреславца:
— Павел! Приезжай срочно в отделение. Важная информация!
* * *
…Сашка Фомин находился в ИВС. Тогда это заведение носило более привычное название — КПЗ. Сашка садился часто, бестолково, по мелочи. К возможности жить честно он относился, как к загробной жизни: теоретически неплохо, а вот на практике… Кражи в перерывах между отсидками давали возможность существовать пристойно, то есть в достатке иметь доступных женщин и недорогих напитков. Пока денег на то и другое хватало, Сашка никогда не воровал, считая накопительство идиотизмом. Сейчас он сидел за решеткой, однако прямых улик у следствия не было, и Сашка рассчитывал выкрутиться.
Взяли его возле скупки драгметаллов, и самое смешное, что он там действительно просто остановился поговорить со знакомым, промышляющим среди желающих сдать драгоценности. И надо же, чтобы среди «тихарей» оказался хорошо знакомый Сашке оперативник. Золотые часы с браслетом в кармане Сашки, как на грех, числились в розыске. Это очень усложнило его положение, но он твердо стоял на том, что обнаружил часы пять минут назад в общественнрм туалете и нес в бюро находок. Знакомый с биографией Фомина следователь, взывать к его совести и не пытался. Положенные трое суток задержания надо отсидеть так, и так. Одиночку Сашка не любил, но камеру не выбирают, как и следователей. Хоть бы «наседку» подбросили, не говоря уже о нормальном хлопце. От скуки Сашка слепил из хлеба с пеплом кубики и фишки и стал играть сам с собой в игры тюремного репертуара.
На вторые сутки к вечеру привели парнишку с прыщавой физиономией. Неумело перемежаю «феню» с матом, новичок стал приставать с разговорами.
— Взяли по дурочке… Но меня на голый понт не кинешь, лишь бы подельники не раскололись. Один — верняк, а другой может фитиля пустить. Ну, ништяк — рога ему обломают.
— Чего ж он у тебя в друзьях ходит?
— Чего, чего! Жизнь прилепила репей на хвост. А ты чего сидишь?
— Ты что — прокурор?
— Да брось, я свой, если б в плаще не запутался, хрена собачьего они б меня взяли.
— А чего ж ты на дело, как на танцы, ходишь?
— Да мы и не собирались работать. По дурочке получилось. Идем и видим возле кооперативного гаража какой-то болван, как специально, поставил «семерку». Не проходить же мимо! Открыли машину через боковое стекло, думали покататься. Ни инструментов не взяли, ничего. Разобрал я рулевую колонку, подельник магнитофон вытащил. А тут сторож с собаками. Я из машины, а плащ за дверку зацепился, такая хреновина…
— Теперь на тебя все угнанные машины в округе повесят. А что ж дружки твои?
— Сбежали, падлы.
— Так чего ж беспокоишься, чтоб тебя не лажанули?
— Самому пришлось сказать. Всё равно бы их на шли, мы всегда вместе гуляли. А мне менты шестой угол обещали устроить, сейчас бы с отбитыми почками валялся.
— Значит, своих выдал? А сказать, что был один, не мог?
— Сторож видел всех троих.
— Тебе какая разница, ты один — и дело с концами. Сроду бы ничего не доказали.
— Так они магнитофон с собой унесли. Его у Макса дома нашли.
— Не спешил бы ты колоться… За такие штучки на цугундер…
* * *
Совершеннолетие Валентин Чекмарев отпраздновал месяц назад. Задерживался милицией он и раньше, но в ИВС попал впервые. Разговор с сокамерником не радовал, Валик и без него понимал, что за то, что раскололся, по головке не погладят. Но перспектива тюрьмы была еще страшнее, и Валик развязал язык.
— Поверьте, это у меня всего второй раз… Если бы не Максимов, я бы никогда, честное слово. Шли мы неделю назад…
— Точнее. Время, число…
— Второго утром, часов в шесть возвращались с Максимовым из гостей.
— Откуда?
— Из общежития чулочной фабрики. У девчонок гуляли в двести тринадцатой. Второй этаж, удобно — туда и назад без вахтера. Так вот, идем — стоит «восьмерка» белая. Мечта, а не машина. Стекла зеркальные, колпаки на колесах сверкают. Подошли ближе, глянуть для интереса. А дверь приоткрыта. Максимов сразу полез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Нам необходима помощь, чтобы установить, где сейчас находятся Бритвин, Прошкин и Гриценко. Полагаю, вы не откажете следствию в этой услуге. Только не говорите, что вам ничего не известно…
— Я покрывать никого не собираюсь, адрес Бритвы — пожалуйста… Он живет у Светки, фамилии не знаю. Правда, его давно уже не видно. А эти двое — я и не знал никогда, где они зацепились. Но если после девяти вечера объехать вокзалы и аэропорты — выловите наверняка. Знаю точно, что они сейчас «работают». Валерке деньги нужны на «ширку», а у Алика долг солидный, не говоря уже о том, что он пропивает больше, чем зарабатывает.
…Но помощь Цеханского не понадобилась, Фотографии обоих «гонял» имелись, мы их задержали вечером в Шереметьево. Жертву соратники наметили по всем параметрам подходящую. Смуглый усатый нефтяник поразился виртуозности шулеров. Задержали их в самый пикантный момент, когда Алик с выигранными деньгами помчался «за коньяком». Допросы не откладывали в долгий ящик. Сикачу и его коллегам не привыкать к ночным бдениям.
Прошкин сразу пал духом: МУР — это тебе не подрайон милиции.
…Из допроса Прошкина:
— Вы задержаны по подозрению в мошенничестве. Вам понятно обвинение?
— Да, но виноватым себя не признаю. Сыграл в карты — да. Ну, повезло. И что?
— Чтобы наша беседа пошла в нужном направлении, предупреждаю, что материалы по аналогичным заявлениям подобраны в достаточном количестве. Запирательство, как ваше, так и постоянного «случайного» партнера, лишь усугубит положение. Суд примет во внимание ваше поведение на следствии. Я веду расследование убийства вашего знакомого Лемешко Дмитрия Дмитриевича. Вы — последний человек, видевший его живым.
— Как это убийства? Я ничего не знаю. Ездили вместе с Сериком, Давида спросите. Вечно я оказываюсь крайним!
— Рассказывайте подробно.
— Чего рассказывать? Когда поехали с Димой за деньгами, он взял с собой портфель, а мы с Сериком вроде как для охраны. Шутка: полмиллиона возить! Машину вел Лемешко, где нужно останавливался. Что помню — покажу, там в карты играют. Я в машине оставался, а Серик с Димой везде ходил. Еще в доме я заметил, что старик Серику отмаячил, чтобы глаз с Димы не спускал. Как чувствовал, старый черт. Последний адрес — Нос из Медведково. Потом Дима повернул в Малаховку. Я, конечно, чувствовал, что они со стариком «кинули» Краха. Думал, и мне какие крохи передут, а оно вон как повернулось!
— Не отклоняйтесь, Прошкин. Все смягчающие обстоятельства будут учтены. Так что говорите смелее не вздумайте темнить.
— Подъехали к дому Давида. Дима пошел к дверям, мы остались у калитки. Собаки ревут, как бешеные. Они у него вообще не умолкают. Как только Дима вошел в дом, Серик отошел к углу забора — следить за дорогой. Я стоял у входа. Время идет, а никто не выходит. Я крикнул Серику и пошел внутрь.
Тут еще и живот схватило. Серик за мной, видно испугался, что его старика прихлопнут. А кто с таким крокодилом связываться будет? Чего ему переживать, это я страху натерпелся, пока за деньгами ездили. Думаю, достанет Серик «пушку» и уложит обоих — и поминай как звали. Такому человеку убить, что высморкаться. Короче, вошел я в дом, а тут Жорка из туалета выходит: нету, говорит Димки! Стали искать — куда! Бритва с Валерой кинулись на вокзалы, а кто с такими деньгами будет поезда дожидаться? Любой таксист хоть на край света свезет.
Жорка плюнул на все и домой смылся, а меня оставил сторожить: может, Димка вернется. Давид повез казахов. Ясно, Димка не пришел, а я так и слонялся возле дома, уйти боялся. Часа через два показались на дороге огни, машина проехала за дом в переулок и стала.
— Номер машины, модель, цвет?
— Да Бритвина белая «восьмерка». Номера я не помню, у меня на цифры память слабая, вечно из-за этого в карты проигрываю. Бритва поставил машину, подошел к калитке, тихонько посвистел, а потом позвал: «Алик!» Сам не знаю почему, но я не отозвался, решил понаблюдать издали. Бритва подтянулся на калитке, заглянул внутрь двора. Видно, проверял, не спустил ли Давид собак, затем перемахнул забор. Я еще подумал, не подойти ли мне. Но не стал. Через несколько минут подъехал Давид и тоже вошел во двор, правда обычным путем. Я отодвинулся подальше к дороге. Думаю, лучше убраться, все равно ничего не видно. Но тут вышел Бритва, нырнул в переулок, завел машину. Ворота во двор открылись, он заехал. И все. Дальше я смотреть не стал, потому что почувствовал неладное. Решил лучше пройти лишний километр, поймать такси и дуть домой. Когда шел, сзади вспыхнули фары, я еле успел шмыгнуть в кусты на обочине, мимо промчалась «восьмерка» Бритвина, ехал он не один.
— Кто сидел рядом с Бритвиным?
— Не знаю, слишком быстро пронесся. Потом я поймал машину и поехал домой.
— Виделись вы после этого с Бритвиным и Давыдовым?
— Бритву больше не видел, а Давид подъехал на следующий день на вокзал, не поленился, нашел нас с Валерой. Выспрашивал про мое дежурство у забора. Но я сказал, что покрутился малость и на попутке уехал домой. Валера приехал домой только под утро — всю ночь Димку по вокзалам искали. А он, оказывается, мертвый… Вот и все. А мне зачтется? Я ведь честно… Если узнают, что я говорил — угробят…
— Есть основания бояться, Прошкин. Если не хотите на нары, одумайтесь. Вы молодой, еще не поздно.
Заверения Прошкина в искренности и лояльности в протокол заносить не стали!
Валерий Гриценко на вопросы отвечал кратко, обдумывая каждую фразу:
— Да, Лемешко должен был привезти пятьсот тысяч. Я лично таких сумм отродясь не видал, мне бы на кусок хлеба заработать. Сколько выигрывал? Бывало, выигрывал, но заметьте, ни разу силой денег не брал и в игру никого насильно не тащил. Сами шли, у кого деньги были. Тоже не прочь выиграть. Противозаконность своих действий признаю. Наркотики? Я ими не торгую. Колюсь? Это уж мое дело. В тюрьме вылечат. Поехал с Бритвой потому, что парни попросили помочь найти Димку. Знаю, что найден убитым. Все равно считаю, что он — тварь. «Кинуть» товарищей, которые заняли ему деньги — за это и так, и эдак подыхать.
Насчет денег? Отдавать надо. Не знаю, что я — третейский суд? Мы искали его на Курском, хотя я знал — пустое дело, может, заранее «лежку» приготовил. Все равно, рано или поздно высунул бы нос наружу. Получилось, что рано.
Парень слабо знал наши правила, настырный, лез наверх — это его и сгубило. Да еще вшивость. Бритве что? Привез на вокзал и свалил: говорит, по аэропортам покручусь. Уверен — домой спать порулил. Я на вокзале своих предупредил, чтобы смотрели, да что толку? Кто ж знал…
Не нужны мне их деньги, просто обидно, сколько фуфла развелось. Крысоеды, жрут друг друга…
Больше по существу дела Гриценко ничего не сообщил. Недостает показаний Бритвина. Нет и его самого, приобретшего к своим тридцати двум годам две судимости и репутацию жесткого волевого человека, презирающего угрозу ареста и «разбора» на воровской «правилке» и испытывающего страх только тогда, когда кончаются наркотики.
Остается Давид Львович Давыдов, превративший свой дом в «мельницу», на которой ставки захлестывали за сотню тысяч.
Первая встреча с ним оставила приятное впечатление, насколько это вообще возможно при знакомстве с человеком, который давно и дерзко нарушает закон. Поведением Давыдова в этой истории люди его круга были возмущены. Однако претензий к нему не предъявляли — спасало отсутствие прямого поручительства.
Сикач остановил машину возле дома в Малаховке и, предоставив Добрынину и Бреславцу беседовать с соседями, нажал кнопку звонка у калитки. Лай собак за глухим забором усилился. В проеме калитки появился густобровый, с тонким, горбатым носом высокий мужчина лет сорока. Давыдов почти не изменился по сравнению со своей фотографией семилетней давности из личного дела.
— Пожалуйста, проходите, — он бросил цепкий взгляд на удостоверение в руке капитана. — Идите прямо по дорожке, там собаки не достанут.
И сам пошел впереди. Миновав два узких коридора, капитан и Давыдов оказались в просторной комнате с десятком удобных кресел и большим обеденным столом. Винтовая лестница вела на второй этаж.
Известие о смерти Лёмешко Давыдов воспринял почти спокойно, только его левая рука начала слегка подрагивать, и чтобы унять дрожь, он сцепил пальцы рук.
— Знаете, я ожидал, чего-то в этом роде, но не так скоро. Правила игры существуют не только в картах. Если сдвинул — играй. Простите великодушно за жаргон. Глубоко въелся азарт. Всю жизнь играю, а что толку? Карты — тот же наркотик. Сколько раз давал слово бросить — но хватает обычно не больше, чем на неделю. Сам себе противен. Вы, наверное, хотите осмотреть дом? Извольте. Я не буквоед, все покажу без всяких санкций. Убийцу надо найти. Многое я могу понять и оправдать в рамках своих, на ваш: взгляд, искаженных, представлений, но право отнимать жизнь не дано никому, кроме Бога. А я в него верю…
Капитан едва заметно улыбнулся, а в глазах Давида, который перехватил улыбку капитана, вспыхнуло мрачное пламя…
— Вернулся я из аэропорта, устал до чертиков. Наверное, возраст, в тираж выхожу. Заглянул к бабе Насте, как она там наверху. Баба Настя с моей матерью были как сестры родные. Когда мама умерла, баба Настя осталась со мной. И в горести, и в радости. Так уж получилось, что нет у меня ни жены, ни детей — все заменила игра. Карта и приворожит, и изменит, а баба Настя — мы с ней душа в душу живем, она мой фарт.
— А где она сейчас?
— На первом этаже, приболела немного…
— Что с ней?
— Да тут такая история. Когда я приехал и поднялся к бабе Насте, у нее то ли сердце, то ли опять астма — дым, знаете, ребята накурили… Одним словом, хрипит, за грудь держится. Ну, я ее мигом в больницу. Вот и судьба — старуха поправляется, а парнишка в ту же ночь Богу душу отдал…
Сикач вошел в комнату, где на низкой кровати лежала укрытая по шею женщина с крупным бледным лицом. На тумбочке грудились различные склянки и упаковки с таблетками. Женщина с трудом приоткрыла глаза. Давыдов бросил укоризненный взгляд на капитана.
— Анастасия Евграфовна, прошу прощения за, беспокойство. Вы в больницу попали примерно в какое время?
— Темно было, — больная облизнула губы. — Ночью, утром, не знаю времени. Плохо было очень.
— А что с вами случилось?
— Я спала, а у Давида гости были, разговаривали, о чем не разобрала, да он сам скажет, он умница у меня. И тут вдруг грудь сдавило, я кричать, а сил-то и нет, только шепчу… Давид зашел — почувствовал, голубчик. Как он меня вниз сволок — уже и не помню. Привез в больницу, в палату проводил. Я и заснула там, как провалилась.
Получив от хозяина приглашение заходить еще, Сикач покинул дом-крепость. Опрос соседей ничего не дал — у всех, как на подбор, высокие глухие заборы, да и время было позднее.
…В больнице Добрынину повезло, врач, принимавший бабу Настю, оказался на месте.
— Головлева Анастасия Евграфовна — пожалуйста. Поступила в четыре тридцать с сердечным приступом. Больную я обследовал, помню ее прекрасно. Крепкая на удивление для своего возраста женщина. Вам решительно не о чем беспокоиться, да и родственник у нее проворный, пытался всучить мне, знаете ли, презент «за хорошее обслуживание». Ну, берут, берут у нас, не отрицаю, но нельзя же всех мерить на один аршин! Небось, торговый работник удостоил нас своим вниманием, — невесело пошутил врач.
— Не волнуйтесь, Семен Эдуардович, — лейтенант улыбнулся. — В конце концов дело не в профессии. Скажите, не могла ли возникнуть ошибка в диагнозе?
— Я работаю здесь пятнадцать лет. Время достаточное, чтобы избавиться от небрежности, как вы считаете?
— Вы напрасно обижаетесь, Семен Эдуардович, для нас все очень важно. И последнее: была ли острая необходимость в госпитализации Головлевой?
— Не могу утверждать совершенно определенно. Субъективное восприятие больного не всегда соответствует клинической картине. С уверенностью могу сказать одно: непосредственной угрозы для жизни не было. Кардиограмма неплохая. Но допускаю, что под влиянием какого-то внешнего раздражителя больная могла разволноваться и почувствовать себя плохо.
Итак, свидетель утверждает, что мешок с телом Лемешко утопили ровно в четыре. Если предположить, что Бритвину помогал Давыдов, то последнему затем необходимо было добраться домой, водворить Головлеву в машину, выехать со двора, закрыть ворота, доставить женщину в больницу. И все это до четырех тридцати. Только дорога занимает час. В машине, которая промчалась мимо Прошкина ночью, с Бритвиным кто-то ехал. Значит, не все действующие лица известны. Но почему Давыдов умалчивает, что Бритвин возвращался? Такая скрытность не делает вам чести, Давид Львович!
Зазвонил телефон, в трубке послышался возбужденный голос Бреславца:
— Павел! Приезжай срочно в отделение. Важная информация!
* * *
…Сашка Фомин находился в ИВС. Тогда это заведение носило более привычное название — КПЗ. Сашка садился часто, бестолково, по мелочи. К возможности жить честно он относился, как к загробной жизни: теоретически неплохо, а вот на практике… Кражи в перерывах между отсидками давали возможность существовать пристойно, то есть в достатке иметь доступных женщин и недорогих напитков. Пока денег на то и другое хватало, Сашка никогда не воровал, считая накопительство идиотизмом. Сейчас он сидел за решеткой, однако прямых улик у следствия не было, и Сашка рассчитывал выкрутиться.
Взяли его возле скупки драгметаллов, и самое смешное, что он там действительно просто остановился поговорить со знакомым, промышляющим среди желающих сдать драгоценности. И надо же, чтобы среди «тихарей» оказался хорошо знакомый Сашке оперативник. Золотые часы с браслетом в кармане Сашки, как на грех, числились в розыске. Это очень усложнило его положение, но он твердо стоял на том, что обнаружил часы пять минут назад в общественнрм туалете и нес в бюро находок. Знакомый с биографией Фомина следователь, взывать к его совести и не пытался. Положенные трое суток задержания надо отсидеть так, и так. Одиночку Сашка не любил, но камеру не выбирают, как и следователей. Хоть бы «наседку» подбросили, не говоря уже о нормальном хлопце. От скуки Сашка слепил из хлеба с пеплом кубики и фишки и стал играть сам с собой в игры тюремного репертуара.
На вторые сутки к вечеру привели парнишку с прыщавой физиономией. Неумело перемежаю «феню» с матом, новичок стал приставать с разговорами.
— Взяли по дурочке… Но меня на голый понт не кинешь, лишь бы подельники не раскололись. Один — верняк, а другой может фитиля пустить. Ну, ништяк — рога ему обломают.
— Чего ж он у тебя в друзьях ходит?
— Чего, чего! Жизнь прилепила репей на хвост. А ты чего сидишь?
— Ты что — прокурор?
— Да брось, я свой, если б в плаще не запутался, хрена собачьего они б меня взяли.
— А чего ж ты на дело, как на танцы, ходишь?
— Да мы и не собирались работать. По дурочке получилось. Идем и видим возле кооперативного гаража какой-то болван, как специально, поставил «семерку». Не проходить же мимо! Открыли машину через боковое стекло, думали покататься. Ни инструментов не взяли, ничего. Разобрал я рулевую колонку, подельник магнитофон вытащил. А тут сторож с собаками. Я из машины, а плащ за дверку зацепился, такая хреновина…
— Теперь на тебя все угнанные машины в округе повесят. А что ж дружки твои?
— Сбежали, падлы.
— Так чего ж беспокоишься, чтоб тебя не лажанули?
— Самому пришлось сказать. Всё равно бы их на шли, мы всегда вместе гуляли. А мне менты шестой угол обещали устроить, сейчас бы с отбитыми почками валялся.
— Значит, своих выдал? А сказать, что был один, не мог?
— Сторож видел всех троих.
— Тебе какая разница, ты один — и дело с концами. Сроду бы ничего не доказали.
— Так они магнитофон с собой унесли. Его у Макса дома нашли.
— Не спешил бы ты колоться… За такие штучки на цугундер…
* * *
Совершеннолетие Валентин Чекмарев отпраздновал месяц назад. Задерживался милицией он и раньше, но в ИВС попал впервые. Разговор с сокамерником не радовал, Валик и без него понимал, что за то, что раскололся, по головке не погладят. Но перспектива тюрьмы была еще страшнее, и Валик развязал язык.
— Поверьте, это у меня всего второй раз… Если бы не Максимов, я бы никогда, честное слово. Шли мы неделю назад…
— Точнее. Время, число…
— Второго утром, часов в шесть возвращались с Максимовым из гостей.
— Откуда?
— Из общежития чулочной фабрики. У девчонок гуляли в двести тринадцатой. Второй этаж, удобно — туда и назад без вахтера. Так вот, идем — стоит «восьмерка» белая. Мечта, а не машина. Стекла зеркальные, колпаки на колесах сверкают. Подошли ближе, глянуть для интереса. А дверь приоткрыта. Максимов сразу полез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16