Вдоль всего дома шел низкий кирпичный пристенок, и когда мы на него забрались, то подоконник "Перелетных работ" оказался как раз перед нашими глазами, поэто-му мы увидели, что происходит в комнате. В боковой стене оказались две двери. Одна дверь была полуоткрыта и вела в коридор. В кори-доре виднелись черные обои с зелеными ромбиками. Другая дверь была заперта. Между этими дверями находилась тумбочка с малень-ким серебряным замком на дверце. Из дверцы торчал ключ. Над тумбочкой висело зеркало, отражавшее ровные доски паркета, кар-тину на противоположной стене и подоконник с мордастой хризан-темой в зеленой вазочке. Под зеркалом на тумбочке стоял черный плоский ящик. Вовка осматривал комнату и поводил носом, как принюхивался.
- Что ты вынюхиваешь? - спросила я.
- Ждут гостей... - и Вовка указал на круглый стол посреди комнаты.
Стол был накрыт. На подносе стоял маленький зеленый кофей-ник с вертикальными золотыми полосками и две таких же зеленых чашки. Стояла вазочка с вареньем и вазочка с конфетами. Над ва-зочкой в вареньем, тихо жужжа, кружилась муха. Я думала, что если она сядет на край, то еще ничего, а вот если завязнет...
Я принюхалась вслед за Вовкой и почувствовала крепкий, горьковатый запах кофе. Он смешивался с горьковатым запахом хри-зантемы и от этого казался особенно притягательным...
Неожиданно запертая дверь в стене отворилась, мы с Вовкой при-гнулись и затихли, чтобы нас не заметили. Мы слышали, что по комнате кто-то ходит и вздыхает, потом вздохи превратились в пос-вистывание, а свист выстроился в мелодию, в ту самую мелодию, которую только что на кухне напевал дядя Кирша.
Когда я снова заглянула в комнату, то увидела, что вокруг стола расхаживает старик, назвавший тетю Грушу - Грушенькой. Сейчас он ходил, низко опустив голову, и ножом срезал с яблока кожуру. Кожура свисала крученой змейкой. Вовка захихикал и тол-кнул меня в бок, и я уже собиралась ему ответить, как вдруг старик отложил яблоко на край стола - кожура так и осталась висеть - и поверх наших голов посмотрел в окно. Мы испугались и затихли. Он уже сделал шаг по направлению к подоконнику, но почему-то остановился на полпути и приложил ладони к щекам, как будто бы вдруг надумал умыться воздухом. Он поморщился - ему что-то не понравилось - и направился к зеркалу. Он снял пиджак, затем снял рубашку, и когда он освобождал руки из рукавов, на манжетах звонко и зло блеснули запонки. Вовка снова хотел засмеяться, но я прикрыла ему рот ладонью, и он тотчас сделал строгое лицо.
Я думала, что под рубашкой окажется вытянутая желтоватая майка, точь-в-точь как у дяди Кирши, но вместо майки я увидела его дряблую спину с торчащими лопатками. Я знала, что его лопатки вот-вот должны были выпустить крылья, но сейчас на крылья не бы-ло даже и намека. Старик достал из тумбочки бритву и что-то отре-зал у себя на щеках, потом вслед за бритвой он достал духи и по-брызгал себе на шею. Из коридора донесся звонок, но он не пошел открывать, он вальяжно крикнул: "Войдите!" - и набросил на плечи рубашку.
На пороге показалась библиотекарь. Она прижимала к груди стопку журналов.
- Удивительно! - сказала она, оглядела старика и прошла в комнату.
Старик смутился и торопливо застегнул рубашку. Библиотекарь придирчиво оглядела стол и сказала:
- Вы кого-то ждете!
- Возможно... - кивнул старик.
Библиотекарь прищурилась под очками и бросила на стол пачку журналов.
- И кого же вы ждете? - недовольно поинтересовалась она.
- Одну особу, - ответил старик, надевая пиджак.
- Это молодая особа? - настаивала библиотекарь.
- Возможно... - повторил старик.
- Вы понимаете, - сказала библиотекарь, - мне нет никакого дела до того, кто эта особа...
Старик кивнул:
- Я всегда ценил ваш такт...
- Я просто принесла заказ и хотела бы, чтобы он был готов как можно скорее!
- И это возможно! - и старик пролистал журналы. - Я вижу, здесь совсем немного работы.
Библиотекарь кивнула и, скрестив ноги, присела на краешек стола.
- Не боитесь сквозняков? - миролюбиво спросила она и ука-зала на окно. - Все-таки осень...
Я держалась за подоконник, и от напряжения мои руки затекли. Я заерзала, и тогда мордастая хризантема выронила лепесток, и он упал мне на пальцы.
- Я закаленный, - сухо ответил старик.
Библиотекарь рассердилась и, не прощаясь, пошла к выхо-ду, но у зеркала она сказала слово: "Патефон" - и, подняв руки, не-подвижно застыла, словно собиралась кого-то обнять. Старик подошел к ней и, делая вид, что целует ей руку, поцеловал воздух.
- Удивительно! - вскрикнула библиотекарь, дернула плечом и ушла.
- Заказ будет готов послезавтра, - сказал старик в коридор.
В ответ хлопнула дверь.
Старик раскрыл черный ящик на тумбочке, вложил в него пластинку и опустил иглу. Сначала раздалось шипение, а за ним - смешли-вая музыка: стройно позвякивало пианино, как будто бы кто-то крошечными пятками торопливо бежал по клавишам. Потом вступа-ли трубы, на разные лады подгоняя маленького бегуна. Трубы были сиплыми, визгливыми, басовитыми и переливчатыми. И они оказались главнее пианино.
Вовка Зорин-Трубецкой стоял рядом со мной на приступочке и одной ногой притопывал в такт пианино и ловко пожимал пле-чами, пытаясь угнаться за трубами. Музыка была настолько смешной, что сами музыканты не могли сдержаться: они отрывали трубы от губ, набирали воздуху в легкие и громко смеялись: "Ха-ха-ха-ха-ха!" И в эти короткие паузы раздавался только их смех и звонкое пьянень-кое пианино.
В прихожей снова послышался звонок, но на этот раз старик побоялся кричать: "Открыто!" - и торопливо пошел к двери. Я испугалась, что вернется библиотекарь и все испортит. И действительно, в прихожей послышалась недолгая борьба, старик, пятясь, вошел в комнату, и следом за ним на пороге показалась Натка с черным порт-фелем в руках.
- Эту тетю я знаю... - громко зашептала я Вовке, но на этот раз он закрыл мне рот ладонью.
Старик выключил музыку. Натка сняла плащ, и вдруг из его глубоких внутренностей к ногам старика выпал пестрый букетик астр.
- Прежде чем идти к вам, я зашла на рынок, - сказала она и улыбнулась уголком рта.
Старик поклонился и грациозно поднял букетик.
Натка стояла над ним в ослепительно-красном платье. И сей-час она не казалась мне толстой. Она казалась мне взбитой, пышной, как мыльная пена в ванне во время стирки, когда тетя Груша, рас-качиваясь, терла белье о деревянную доску. Красное платье Натки было перетянуто черным поясом, и от этого пояса ее талия выгля-дела совсем тонкой. К вырезу платья была приколота блестящая злая брошечка.
- Вы даже сама не знаете, Наталья Андреевна, до чего вы неотразимы, сказал старик, прикалывая букетик к пиджаку.
- Почему вы так думаете? - ответила Натка.
- Потому что вы ослепительны, - заволновался старик, - потому что вы ни на кого не похожи, потому что вы...
- Почему вы думаете, что я об этом не знаю? - уточнила Натка свой вопрос.
- Потому что.... - и тут старик смешался и не нашел что ответить. Чашечку кофе?
Натка молча кивнула, не переставая улыбаться.
Старик суетливо налил ей кофе.
- Харитон Климович, - начала Натка, сладковато растягивая слова.
При имени старика я насторожилась, и мне показалась, что когда-то давно я его уже слышала.
- Харитон Климович, - тянула Натка, - у меня, как всегда, к вам предложение...
- А я и не сомневаюсь, - улыбнулся старик, усаживаясь за стол.
Раньше, до прихода Натки, морщины на его лице казались мне безнадежной решеткой старости. Но сейчас он сидел в тени, на вы-соком стуле с круглой выгнутой спинкой, и его лицо напоминало портрет, нарисованный карандашом, но не сплошной линией, а отры-вистыми штрихами. У него были длинные печальные глаза и злой насмешливый рот. Казалось, что рот поссорился со всеми остальны-ми чертами и говорит то, что совсем не следовало говорить. И все лицо сейчас очень печалится за его кривящиеся губы.
- Вы же знаете мое отношение к вам, - говорил Харитон Кли-мович. - Я всегда готов...
Натка достала из портфельчика тетрадку со сном Домны Чмелевой и две маленькие коробочки.
- Что в тетрадке? - отрывисто спросил старик.
- Это не вам, - ответила Натка. - У меня забит портфель, поэтому пришлось достать...
- И все же, что там? - настаивал старик.
- То, над чем вы всегда смеетесь, - печально сказала Натка и опустила глаза.
- Бог! - выдохнул Харитон Климович. - Очередная тетрадка про Бога! Уберите, прошу вас!
Натка послушно убрала тетрадку обратно в портфель.
- А почем вы знаете, - спросил он, - может быть, я над Ним вовсе не смеюсь. Может быть, я над Ним плачу?
- Да оставьте, - сказала Натка. - Вон губы ваши какие злые!
И рукой провела по его губам. Тогда он откинулся от нее на спинку стула и сухо спросил:
- Так что вы принесли мне, Наталья Андреевна?
Натка открыла одну из коробочек.
Старик достал лупу из кармана пиджака.
- Опять запонки! - усмехнулся он.
- А почему бы и нет?
- И где вы достали это сокровище?
- У себя на работе в Мочищах, - ответила Натка. - Как всегда, подарил один из гостей, говорил, что они что-то стоят.
- Он ошибся! - усмехнулся старик. - Верните ему назад его подарок или обменяйте на что-нибудь получше. Это стекло и латунь!
- Какой вы, однако! - и Натка протянула ему вторую коробоч-ку. - А это пленительные запонки. Сначала вы скажите ваше мнение, а потом я признаюсь вам - откуда они!
Старик открыл вторую коробочку и сразу же засмеялся, как будто бы узнал их.
- Пленительная из этих запонок только одна - серебро с малахитом, вторая, как всегда, подделка!
- А из чего сделана вторая? - бойко спросила Натка.
- Мне не хочется вас расстраивать, - увильнул Харитон Кли-мович.
- А знаете, кто мне их подарил десять лет тому назад?
- Кто-нибудь в ваших Мочищах?
- Нет, - улыбнулась Натка. - Ровно десять лет назад мне по-дарил их Кирилл Николаевич Куликов.
- Вам подарил их Князь? - мрачно уточнил старик. - Именно подарил, а не дал поносить?
- А с чем я могу их носить? - удивилась Натка. - Да, он пода-рил их мне, именно подарил без всяких там "если"... потому что он князь или что-то в этом роде! Он любил делать щедрые подарки.
Все время, пока я подглядывала за стариком, меня мучило какое-то неясное воспоминание, и вот сейчас, когда он назвал дя-дю Киршу Князем, я вспомнила.
Этой зимой на Новый год меня отвезли к тете Груше. Когда я вошла в комнату, дядя Кирша небрежно сидел на подоконнике. В одной руке он держал гитару за гриф, в другой - запечатанную бутылку шампанского. В углу стояла елка в желтых колючих фонариках и картонажных игрушках, но были и четыре стеклянных шара. Их ловко разбросали по разным концам елки, так что получилось, будто бы елка вся в сияющих шарах, а бумажные игрушки и колючие огонь-ки - только дополнение.
- Лелечка пришла! - обрадовалась тетя Груша.
Она сидела на диване в коричневом платье, надставленном пар-чой.
Дядя Кирша нетвердо спрыгнул с подоконника, а из-под елки, спотыкаясь и приседая на ватных ногах, вышел Харитон Климович в черной шляпе. Они обнялись с дядей Киршей и стали раскачиваться в разные стороны. Дядя Кирша прокричал мне в лицо стихи собствен-ного сочинения:
Трещит и ухает мороз,
Снежинки кружат хороводом,
И старый год, чихнув до слез,
Приходит к Леле с новым годом!
При этом дядя Кирша представлял старый год, а Харитон Кли-мович новый. Харитон Климович улыбнулся мне, и из его рукава к моим ногам выпала шоколадка "Аленка" и маленький малиновый мячик. Мячик ударился об пол и прыгнул мне в руки. А дядя Кирша тем временем вырвал пробку шампанского. Пробка вылетела и уда-рилась об потолок. Горлышко бутылки выпустило белый дым, и тетя Груша взвизгнула на диване. Потом пришли Натка с Аленкой. Аленка была в марлевом платье и короне из фольги, а Натку я не помню.
Елка стояла, растопырив ветки. Сверху, почти у самой вер-хушки, висел синий шар, сбоку, веткой ниже, поблескивал розовый, под розовым, ровно посередине елки, раскачивался зеленый, и в самом низу, над полом - желтый. А под желтым шаром висело бело--розовое ожерелье. Ожерелье состояло из маленьких фарфоровых маль-чиков, держащихся за руки. У них были белые, как кусочки саха-ра, головки; я думала, что они из сахара, и даже полизала одного, но ничего не почувствовала, кроме холодка на кончике языка. На мальчиках были черные жилеты на золотых пуговичках и черные шта-нишки до колен. И у крайнего из них на руке висела короткая цепь--поводок. Цепь оканчивалась фарфоровой болонкой.
- Хорошая вещица, Князь! - засмеялся Харитон Климович.
Он обращался к дяде Кирше только со смехом, но дядя Кирша никогда не замечал.
- Не продается! - ответил дядя Кирша и пролил шампан
ское на пол.
- Так я и не прошу! - сказал Харитон Климович и куда-то в угол, в сторону окна поднял фужер: - Наталья Андреевна! - и грустно засме-ялся.
- Наталья Андреевна, я беру ваши запонки! - и Харитон Климо-вич захлопнул коробочку. - И настоящую, и подделку!
- Что же мне дарят сплошные подделки? - вздохнула Натка.
- Потому что сами не различают, что к чему!
- И даже князь?
- Ну не княжье это дело! - рассмеялся Харитон Климович.
- А как же ласточка? Неужели моя ласточка тоже подделка? - и Натка приложила руку к груди.
- Ласточка самая что ни на есть настоящая, - серьезно отозвал-ся Харитон Климович. - Золото с жемчугом очень хорошей работы! Прикройте окно, а то ведь сквозняк.
- Не продается! - весело крикнула Натка.
Она направилась к окну и протянула руку к оконной раме.
Мы с Вовкой прижались щеками к стене, чтобы она нас не заметила. Вовкино сосредоточенное лицо оказалось напротив моего. Я высунула язык и дотронулась до кончика его носа. Вовка разулыбался.
- Так ведь тепло! - раздался над нами Наткин голос, и мы услышали, как она вернулась в глубины комнаты.
- Молодая особа, - повторил Харитон Климович чьи-то заученные слова. Я старше вас на десять лет, но ведь вы потанцуете со мной? Вы не откажете старику?
- Возможно...
И тогда раздалась длинная щемящая музыка с плачущим измож-денным пианино и подчинившейся трубой.
- Тангоi... - сказала Натка, точь-в-точь подражая дяде Кирше.
Но Харитон Климович поправил:
- Таiнго...
И эта музыка была как сердечная боль тети Груши, когда она принимала лечебные порошки, как будто бы кто-то обнял сердце холодной рукой, но не сжал, а просто поглаживал пальцами.
Я облизала Вовке нос и подбородок. Вовке стало щекотно. Он сморщился и чихнул.
- За нами смотрят! - понял Харитон Климович и метнулся к окну.
Натка рассмеялась и выбежала из комнаты.
После ужина мы с тетей Грушей собрались в угловую квартиру тридцать. Дядя Кирша лежал на диване, широко раскинув руки, и сквозь зубы цедил:
- Ноет, проклятое, плачет!
Тетя Груша развязала ему ворот пижамы.
- Так больно, Груша, как будто бы кто-то сжал сердце в кулаке!
- А ты поспи, Кирилл, - мягко уговаривала тетя Груша. - Во сне тебя, может быть, отпустит...
И вдруг дядя Кирша приподнялся на локте и вытянул голову на тонкой немощной шее.
- А ведь я давно не могу спать, Груша, - прошептал он. - Мне такое снится, такое...
И широко раскрыл глаза, вспоминая свои темные сны. Страшно распахнутые глаза уничтожили его напряженное лицо, и все оно превратилось в глубокую желтую тень на веках.
- Как ноет, ах, как плачет... Кто бы знал! - и он приложил руку к груди.
Мы с тетей Грушей позвонили в угловую квартиру тридцать.
Нам открыла Вовкина бабушка. Она была в длинном халате с крас-ными цветами и тапках с помпонами.
- У Кирилла Николаевича неважно с сердцем, - сказала тетя Груша. - Нет ли у вас валокордина?
- Да, - подтвердила я. - Его сердце плачет. У вас нет вало-кордина?
- Заходите, - обрадовалась Вовкина бабушка.
Она стояла в дверях, а где-то из глубины квартиры доноси-лась нестройная музыка пианино, отдаленно похожая на ту, которую я слышала днем под окном "Перелетных работ". Звуки лились прямые и громкие. Они подталкивали Вовкину бабушку в спину, вырывались в подъезд и твердо бились в окно на лестничной площадке.
- Пришла Леля! - крикнула Вовкина бабушка в глубину квар-тиры.
Музыка тотчас оборвалась, и мне навстречу выбежал Вовка. Тетя Груша вместе с его бабушкой ушли на кухню рыться в лекарствах, а мы с Вовкой пошли по длинному коридору.
- А у вас почему так темно? - спросила я.
- Потому что мы экономим свет, - ответил Вовка.
Если по дороге мне встречалась дверь, то я пыталась сразу же шагнуть туда, но Вовка говорил: "Дальше, дальше!", и мы снова шли.
Его комната оказалась почти пустой. У стены стояло рас-крытое пианино. У окна - кресло с торшером, дальше - книжный шкаф, и в самом углу - кровать. Шторы были спущены, торшер над креслом зажжен.
- Я учусь играть на пианино, - сказал Вовка.
- Ну и что? - ответила я. - А я учусь читать!
- А через год я буду учиться на скрипке!
- Ну и что! - тут же нашлась я. - А я через год выучусь писать!
- Хочешь посмотреть мою скрипку? - спросил Вовка.
- Можно, - согласилась я.
Вовка открыл футляр, похожий на восьмерку, и я увидела скрипку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12