Приехала - по
подругам побежит, есть шанс. Есть маленький шанс найти непохожую. И лезть
из кожи вон, чтобы для нее исчезли все другие. Чтобы звонить, не рискуя
напороться на выеживающийся мужской голос. Чтобы звали в гости не от
скуки.
Он ушел, даже не перекусив.
Он не нашел. Никто не поддержал вспышки странного в нем, все пришло в
норму уже назавтра.
Я повел синхронный срез дальше. Нащупал другую нить, стремительно и
неудержимо падавшую в узел завтрашнего кроссинговера. Это было уже не
касание, как с Мокеевым. Это была третья нить нахлеста. В тот самый миг,
когда Виктор ссыпался по лестнице, усталый и злой после всего; в тот самый
миг, когда Дима благодушно пил на кухне чай и рассказывал тете Саше, как
съездил, мама робко приоткрыла дверь и заглянула в комнату, держа в руке
блюдце с двумя яблоками.
- Юрик, яблочка хочешь?
Юрик оторвался от книги.
- Мам, - сказал он с укоризной. - Ну стукнула бы в стенку, я бы сам
пришел... - в дверь потянуло с кухни тошнотворным запахом стряпни. - Ты
закрывай скорее.
Мама поспешно вошла и закрыла дверь.
- Я все равно бабушке несла, - оправдалась она.
- Ну, давай, - он улыбнулся. Взял, надкусил. Яблоко было, как вата.
Он причмокнул. - Вкусное!
Мама просияла.
- Мне показалось, суховатые, нет?
- Нормально, - он старался хрупать как можно задорнее. Вата не
хрупала, а снималась и рвалась, как жеваная промокашка.
- Ты был сегодня в поликлинике? - спросила мама. Юрик мгновенно
ощетинился.
- Нет, - проговорил он жестко. - Хватит, мам, надоело. Все в порядке
ведь, не болит.
Мама села, продолжая держать блюдце на весу. Блюдце задрожало.
- Ну нельзя же так, Юрик. Первый год весна прошла без обострения, и
ты бросаешь! Снова хочешь слечь?
- Да не слягу! - огрызнулся Юрик.
- Ты все забыл! - в мамином голосе мгновенно проклюнулись слезы. Это
было ужасно. - Забыл, как отец на руках носил тебя по лестнице? Юрик, мне
и так тяжело, ты же видишь. Хоть ты следи за собой сам!
- Вот выйду на пенсию и буду следить! - ожесточенно сказал Юрик. -
Все равно через неделю в колхоз, не успею курс...
Он прикусил язык. Не следовало вспоминать о колхозе - для мамы это
был нож острый. Юрик и сам-то боялся невесть как, хоть и бодрился. Впервые
покинуть дом, ехать на какие-то работы, с незнакомыми ровесниками -
нормальными, сильными, компанейскими.
Мамины глаза влажно заблестели. Юрик сразу встал.
- Ладно, съезжу, - проворчал он. - Где-то ампулы с весны оставались,
ты не помнишь?
- Сейчас найду, - она вскочила, признательно улыбаясь сыну. Вспомнила
про блюдце в руке. - Пойди пока, дай ей...
- Угу, - Юрик с сожалением покосился на отложенную "Иностранку". Он
ненавидел поликлинику. Ненавидел белизну тоскливых стен, эфирные запахи
болезней и немощей, ненавидел стоять в очередях за номерками, в очередях
на прием и в очередях на процедуры, среди рыхлых стариков, торжественно
уложивших мешки животов на растопыренные короткие ноги, с незастегнутыми
ширинками и светящимися из-под штанин кальсонами, среди неряшливых,
визгливых старух, способных разговаривать лишь о недугах и болях там и
сям... Они смотрели на Юрика так, будто он посягал на какую-то их
привилегию, будто не имел права занимать место в их очереди и, тем более,
быть впереди кого-то из них... А в это время толпа ровесников, в которую
его скоро бросят совершенно одного, купалась, играла в футбол и в
баскетбол, гуляла с девушками, балагурила - эти ровесники жили, им было
весело! Этого уже не наверстаешь! Можно выздороветь, можно научиться
подтягиваться или даже ходить на лыжах и не простужаться, можно сдавать
сессии на одни пятерки и потом стать великим ученым, можно, наверное,
когда-нибудь жениться на Вике - но этого уже не наверстаешь никогда!
Юрик приоткрыл дверь в бабулину комнату, и в ноздри ударил липкий,
окаянный запах лекарств. Запах его проклятия.
- Бабуль, можно?
- А-а, внучек, - елейно протянула бабуля. Голос был слабый, сиплый.
- Вот, мама яблоко передает, - угловато сказал Юрик, подходя ближе к
постели. Бабуля повернулась к нему.
- Яблочко принес, хороший мой, дай тебе бог здоровья, - залепетала
она, с трудом садясь и протягивая руку - белую, вялую, в синих полосах
вздутых вен. Взяла, попробовала. Сморщилась, - нарочно, что ль, выбирала
похуже? - тон сразу стал недовольным, резким. Откинулась на стоящие горбом
подушки. - Чего ж сама-то не пришла? Заразы боится?
Это было настолько несправедливо, что слезы обиды за маму и
бессильной злобы на эту ядовитую рухлядь жгуче затопили горло. Мама сидела
возле бабули ночами, когда ту разбирал кашель, всегда были наготове
горячее молоко с медом, пертуссин... Ставила горчичники, переодевала,
когда старуха потела... А что было раньше! И что будет потом! Вся жизнь,
сколько Юрик помнит, текла очерненная кошмаром бабулиных печеночных колик.
Слабость с утра, измывательски упрямые отказы вызвать врача - пройдет, вы
не хлопочите, я уж как-нибудь сама, я себя еще могу прокормить; уход на
работу и возвращение ползком через час-полтора, надсадные стоны, рвота...
Мама выносит ведро, а он, Юрик, лежит, слушая все из-за тонкой, как
папиросная бумага, стенки, подкошенный вечной болью в ногах, не в
состоянии ничем помочь, и стискивая кулаки, плача в подушку и заклиная
судьбу: "Я никого не буду мучить... Я не доживу до старости..." И наконец
далеко за полночь - соизволение: да вызови ты врачей, ведь силы нету
терпеть! И нечеловечьи крики, прерываемые то новой рвотой, то
требовательным: вызвала? И приезжали, и делали уколы, и спрашивали: почему
не позвонили сразу. А она: доктор, я же работаю, на свои деньги живу... И
доктор корит маму, и мама молчит, ведь не рассказывать же, как бабуля
закрывала дверь квартиры собой, горбясь от боли, танком перла на нее и
выла: я пойду-у! - и нельзя не пустить силой, потому что нельзя
дотронуться, ведь стоит дотронуться, криком кричит: мне же больно!.. Кому
старухи нужны, доктор, вздыхала бабуля смиренно.
- Спасибо, - тягуче сказала она и стала выбираться из-под одеяла.
- Ты куда?
- Огрызок выбросить, - бабуля, пошатываясь, встала, нащупала босыми
ногами шлепанцы.
- Да я отнесу, лежи, пожалуйста! - Юрик стал рвать у нее огрызок.
Бабуля не давала.
- Да что уж, - канючила она. - Не пачкай ручки-то после старой
старухи. Пройдусь, мне лежать тяжело...
Весь взмокнув, Юрик выскочил из этого склепа. Мама искала.
- Ампулы, помнится, мы выбросили, - обернулась она. - У них все равно
срок годности кончился. Но рецепты я нашла. Сбегаю сейчас в аптеку, и
завтра ты, будь добр...
- Мам, пожалуйста, я сам схожу. Ничего же не болит...
Он привирал, конечно. Но маме знать ни к чему. Делать для него больше
она не могла, а бессильное стремление помочь - самая страшная из пыток, он
знал это с раннего детства.
Мама благодарно улыбнулась.
- Да ничего, я быстрее... по пути в кулинарию зайду, может, к вечеру
завезли чего. Так бывает...
- Уже набегалась сегодня!
- Где это я набегалась? У плиты натопталась, это верно. Вот и
прогуляюсь заодно, а то опять голова раскалывается.
- Лекарство приняла?
- Конечно. И пятирчатку, и анальгин...
- И не утихла?
- Утихла.
Юрик недоверчиво посмотрел на маму.
- Утихла, утихла, - повторила она с улыбкой.
- Ну ты хоть иди помедленнее, подыши. На улице хорошо. Я выходил до
обеда.
- Да я знаю, из библиотеки-то ехала.
Мама работала в публичке.
- Все, бегу. Последи за картошкой, у меня стоит.
- Конечно, мам.
- И посмотри, чтобы бабушка не вставала.
- Конечно, мам.
- Сегодня, по идее, должен врач прийти - если без меня, ты послушай,
что скажет.
- Конечно, мам.
Она наскоро причесалась. Критически посмотрела в зеркало, качнула
головой.
- Совсем обвисла, - неодобрительно пробормотала она. - Мурлин
Мурло...
- И неправда! - Юрик, услышав, выскочил к ней в коридор. И от резкого
движения запульсировала боль в подъеме левой ноги. - Ты еще в самом соку!
- Ах ты, господи! - весело улыбнулась мама и чмокнула сына в щеку. -
Ты и в этом понимаешь?
- Я во всем понимаЮ, только сказать не могу. Как собака.
Мама ласково засмеялась, счастливо блестя глазами.
- Умница ты моя. Ну, не скучай, - открыла дверь на лестницу. -
Побежала!
- Не побежала, а прогулочным шагом! - крикнул Юрик ей вслед.
Мама опять засмеялась, и дверь захлопнулась.
Из своей комнаты уже выглядывала бабуля.
- Куда это она? - пытливо спросила она.
- В аптеку, - рассеянно ответил Юрик. - Хочет, чтоб я опять покололся
перед колхозом...
Бабуля вышла вся.
- Ох, не бережешь ты матку, ох не бережешь, уж и так возле тебя
бьется-бьется! Всю жизнь ведь болеешь. А сейчас вот и здоровый не можешь
шаг шагнуть себе же за лекарством! Ох, эгоиста, ох, эгоиста мы вырастили
безжалостного! И я-то! Здоровья остатки губила, ночей с ним не спала,
пеленки стирала, а он теперь волком смотрит...
Юрик пытался читать, но не мог, пока бабуля не удалилась. Не успел он
и страницы пробежать, как с кухни донесся шум воды и лязг посуды. Что это
она там, с беспокойством подумал Юрик, откидывая журнал.
Бабуля раскрыла настежь окна у себя в комнате и на кухне, и теперь
стояла у раковины, на самом сквозняке, жертвенно выскабливая кастрюлю.
- Ты чего? - очумело спросил Юрик. Он даже не понял сразу, что
происходит. - Зачем окна-то?
- Душно тут...
Невинный взгляд, ангельский голосок...
- Ложись немедленно! - Юрик стал рвать у нее кастрюлю. - У тебя же
о-эр-зэ!
- Коли уж ты матке не помогаешь, мне не мешай. Она и так будто белка
в колесе крутится! - бабуля не выпускала кастрюлю, и Юрик не решался
рвануть посильнее - встряхнешь ее, приступ еще начнется. Бывало и так. Он
бросился закрывать окна.
- Не смей! - бессильно закричала бабуля. - Доктор сказал, при
простудах свежий воздух полезен, а матка тут начадила.
В дверь позвонили. Бабуля остолбенела.
- Я открою! - Юрик подскочил к двери. - Может, мама что забыла.
Но это была врач - молоденькая, не по-врачебному милая, в больших
очках.
- Здравствуйте, - она с удовольствием улыбнулась Юрику. За эти десять
дней она приходила уже третий раз.
- Добрый вечер, - ответил Юрик, принимая у нее увесистую сумку. Она,
уже не спрашивая, что где, пошла мыть руки. Редкая была врач.
- Бабуля, это врач! - крикнул Юрик.
Бабуля попыталась пронырнуть в комнату, но девушка заметила.
- Зачем же вы встаете? - укоризненно спросила она.
- Чайку попить, доченька, - елейно сообщила бабуля, укладываясь.
- Что ж ты, Юрик, бабуле чайку не принес? - врач дружелюбно
улыбнулась еще раз и вслед за бабулей прошла в комнату. Юрик с ее сумкой
вошел третьим. Он не знал, что ответить, и бабуля, как всегда, упредила
его.
- Да господь с тобой, доченька, разве ж стану я его отрывать по
пустякам. Он у нас в университет поступил, читает!
Юрик вспыхнул. Врач неодобрительно покосилась на него.
- Ну, давайте я вас послушаю.
- Юрочка, выйди, я рубаху подыму, - приказала бабуля. Юрик вышел,
притворил дверь. Неужто опять ничего не пропишет, с ненавистью думал он.
Прошлый раз бабуля тоже его вытолкала. Что они понимают, говорила она
потом. Сопливку пришлют, чтоб отвязаться. У ней парни одни на уме. Ничего
не прописала. Молоко, лежать, больничный вот... Не волновать меня велела.
Из комнаты донеслись ритмичные долгие выдохи. Юрик подслушивал.
"Покашляйте", - отчетливо раздался голос врача. Бабуля осторожно
кашлянула, в горле у нее что-то булькнуло, и она зашлась. Юрик бросился за
пертуссином.
Когда он вбежал в комнату, бабуля, красная, с выпученными глазами,
корчилась на диване, вздергивая к подбородку обтянутые одеялом острые
колени, а врач, покачивая головой, сосредоточенно строчила, пристроив
рецептурный бланк на подлокотнике кресла.
- Напрасно не взяли эритромицин, - проговорила она, не поднимая
головы.
- Ч-что?.. - рассеянно переспросил Юрик, подавая столовую ложку с
пертуссином. Бабуля вцепилась в нее, сотрясаясь уже беззвучно,
полузадохнувшись. Проглотила и, не глядя, ткнула пустую ложку Юрику.
- Напрасно не взяли эритромицин, - резко осуждающим тоном повторила
девушка. Юрик обернулся к ней.
- Какой эритромицин?
- Который я выписала в прошлый раз. В легких отчетливые хрипы.
Юрик жгуче покраснел. Недоумение было мгновенным и тут же сменилось
ледяной злобой.
- Вы, наверное, помните, что бабуля прошлый раз не позволила мне
присутствовать на осмотре, - проговорил он ровно и звонко. - Впоследствии
она не дала мне никакого рецепта, передав лишь, что вы велели ее не
волновать.
Бабуля завершающе кашлянула и спрятала лицо. Врач медленно
повернулась к ней.
- Как же? - беспомощно выговорила она.
Юрик ликовал с каменным лицом.
- Ах, доченька, они у меня такие занятые все, - сорванным голосом
запричитала бабуля. - Чувствовала себя бодро, читать по-вашему не умею,
решила - неважное... Из-за пустяков-то не по-людски родных людей гонять,
внучек у меня сам болящий, да и в университет поступил, не годится мне,
старой старухе, надоедать со своими недугами. Доченька опять же в
библиотеке допоздна, сынок в рейсах длительных...
Доктор слушала с приоткрытым ртом, у нее были детски обиженные глаза.
Она чуть встряхнула головой. Будто дурман отгоняла.
- Я прописала уколы, вот, - она обращалась исключительно к Юрику,
чуть заискивающим тоном. - Надо вызвать сестру, она будет ходить
ежедневно. Госпитализировать необходимости пока все-таки нет... Или вы
хотите? - она повернулась к бабуле. Та страдальчески улыбнулась.
- Кто ж по своей воле к вам пойдет-то! - перевела взгляд на Юрика. -
Я не очень уж вас натомила, родненькие? Скажите - уйду...
Сама жертвенность. Ах, сбагрить бы ее туда! Но Юрик помнил, как мама
бегала к ней, как возвращалась, убитая транспортной давкой и свиданием. А
вон к той, нескончаемо перечисляла бабуля, совсем уж к развалине, и дочка,
и двое внуков каждый божий день ходят, такие приличные ребятки и женщина
видная - любят... А выписавшись, допрашивала Юрика: матка-то домой вовремя
приходит? Не гуляет?
- Бабуля, разве ты способна утомить?
- Видишь, доченька. За мной присмотрят тут.
- Вот и хорошо. Юрик, смотри. Еще таблетки, - она опять повернулась к
Юрику, стала подробно объяснять, водя пальцем по строчкам рецептов.
Объяснила. Встала.
- До свидания.
Юрик проводил врача до двери и, поразмыслив, стал одеваться в аптеку.
Откладывать не стоило.
- Не годится тебе, внучек, - глухо, как из гроба, прозвучал бабулин
голос за закрытой дверью.
Юрик вошел.
- Что это еще мне не годится?
- Как старой старухе доносить на бабулю-то. Совестно должно быть
срамить родного человека перед чужими...
Что-то полыхнуло и рухнуло. Выдержка отлетела, как пух, под
исступленным порывом животной ненависти.
- Ах, это мне совестно?! - завопил Юрик, чуть присев. Бабуля слабо
ахнула от неожиданного крика и стала изображать сердечный приступ, но это
действовало лишь на маму. - Ты... ты!..
- Да не кричи на весь-то дом! Я по-ихнему читать не умею!
- Могла дать мне, в аптеке бы разобрались!
- От экзаменов не хотела отвлекать...
- Я уже неделю как сдал все!
Зачем же я отвечаю, мелькнуло в голове Юрика, ведь она же все врет...
- Разве ты мне рассказываешь, что когда сдал? Матке только, со старой
старухой вам и поговорить некогда, словечком перемолвиться зазорно
кажется...
- Сказала бы маме!
- С ней разве столкуешься?
Юрик опять задохнулся, и несколько секунд не мог вымолвить ни слова.
У него плыли круги перед глазами.
- Да как... поче... Она тебе когда-нибудь отказывала? Хоть в чем-то?!
Да как у тебя язык!..
- Перестань же кричать, - взмолилась бабуля, хватаясь за виски, -
голова лопнет! Всем соседям сообщаешь! И так уж косятся - каждый, мол,
день у вас ругань да скандал, выживаете старуху!.. У меня от таблеток от
этих, может, печень болит.
- Чего ж ты врачу не сказала! Зачем говоришь это мне, а не ей?!
- Что ж ей все-то рассказывать? Она мне человек чужой.
Юрик еще раз задохнулся, у него стискивались кулаки.
- Это только ты у нас чужим людям про семью все выбалтываешь... А
куда это ты собрался? - подозрительно спросила бабуля, лишь теперь
заметив, как он одет.
- В аптеку! - заорал Юрик. - Тебе прописали уколы!
- Нет! - завизжала бабуля и стала выпрастываться из-под одеяла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21