Самое большое преступление - это патриотизм! Я был честен перед моей родиной, я желал ей свободы. Я один из скомпрометированных. Меня зовут Л.
- Л.! - вскричал ирландский американец, узнав имя, широко известное среди борцов за Свободу. - Неужели это возможно? Это вы? Меня зовут Майнард.
- Мой Бог! - воскликнул его французский товарищ по заключению. - Я много слышал о вас. Я вас знаю, сэр!
В темноте эти двое заключили друг друга в объятия, прошептав дорогие сердцу слова: "Да здравствует Республика!"
- Красная и демократическая! - добавил Л.
Майнард, который еще не зашел так далеко в своих мыслях, ничего не сказал на это. Время сейчас было не подходящим, чтобы разделяться и дискутировать о разнице во взглядах.
- Но что вы имели в виду, когда говорили об опасности, которая вам угрожает? - спросил Майнард. - Насколько это серьезно?
- Слышите эти звуки?
Оба замолкли и стояли, прислушиваясь.
- Да. Слышны какие-то звуки а также - выстрелы. Это стрельба из мушкетов. Я также слышу отдаленный гул орудий. Можно предположить, что там идет бойня.
- Так оно и есть! - серьезно отвечал красный Республиканец. - Эта бойня, которая уничтожает нашу свободу. Вы слышите похоронный звон по ней, а также по мне, я в этом не сомневаюсь.
Встревоженный серьезностью слов своего товарища по заключению, Майнард собрался было обратиться к нему за разъяснениями, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге показались несколько человек. Это были офицеры в разнообразных униформах - в основном зуавы и Африканские Стрелки.
- Он здесь! - крикнул один из них, тот, в котором Майнард узнал головореза Вирокка.
- Так приведите его! - скомандовал один из стоящих на пороге, с погонами полковника. - Мы займемся его делом без промедления!
Майнард предположил, что речь шла о нем самом. Но он ошибся. Имелся в виду более заметный, чем он, - и более опасный для Империи. Это был Л.
На открытом внутреннем дворе стоял большой барабан, и вокруг него - с полдюжины стульев. На верхней части барабана - чернильница, ручки и бумага. Всё это были атрибуты трибунала.
Однако всё это было не более чем фарсом. Бумага не была отмечена какими бы то ни было записями судебного "процесса". Ручки даже не опускали в чернильницу. Председатель и члены суда, а также судья, адвокат, прокурор и секретарь, - все были полупьяны. Все они жаждали крови, и уже заранее приняли решение, что она будет пролита.
Майнард не был очевидцем собственно процесса. Дверь была закрыта, и он, стоя за нею, мог лишь слушать.
Это продолжалось недолго. Не прошло и десяти минут, как через замочную скважину в камеру ворвалось слово, однозначно возвестившее, что его товарищ по заключению осужден. Это слово было: "Виновен!"
И сопровождалось оно еще более зловещей фразой: "Немедленно расстрелять!"
Были слышны некоторые слова протеста, которые, как было ясно Майнарду, говорил его товарищ-заключенный, и среди них фраза: "Это убийство!"
После этих слов послышались звуки шагов - это были шаги солдат, строящихся в линию.
Затем на некоторое время воцарилась тишина, словно затишье перед бурей.
Продолжалось оно недолго - лишь несколько секунд.
Тишина была нарушена криком, заполнившим все здание "суда", криком, исходившим только от одного человека! Именно этот лозунг более чем когда-либо был способен отстранить королей от тронов, но теперь этот клич был предлогом для того, чтобы установить Империю!
"Да здравствует красная республика!" - таковы были последние слова героя Л., обнажившего свою грудь перед пулями своих убийц!
- Пли! - раздался крик.
Майнард признал голос младшего лейтенанта Вирокка; эхо от стен отразило смертельный треск выстрелов!
Затем было странное ликование по поводу этого подлого убийства. Но внутренний двор тюрьмы был заполнен не менее странными людьми. Больше похожими на злодеев, поскольку они махали своими шапками, крича в ответ на вызов упавшего, предсказавшего падение Франции:
"Да здравствует Император!"
ГЛАВА XXXVIII
ДВА ФЛАГА
Прислушиваясь к происходящиму изнутри камеры, слыша немногое из того, что было сказано, но тем не менее понимая все происходящее, Майнард пришел в ужас.
Человек, которого он только что обнимал, чье имя он давно знал и уважал, - этого человека собирались отправить в мир иной как бешеную собаку!
Он уже начал сомневаться, не кошмарный ли сон все это?
Но он отчетливо слышал крик протеста: "Это убийство!"
Майнард повторил эти слова, ударив пяткой в дверь, надеясь таким образом помешать злодеянию или хотя бы задержать его.
Он продолжал твердить это, вместе с другими фразами протеста, пока его голос не был заглушен взрывом залпа, принесшего смерть осужденному.
Он еще раз произнес эти слова, как только это залпа смолкло, и тишина установилась во внутреннем дворе. Теперь его услышали члены трибунала вне камеры.
- Кажется, у нас там имеется сумасшедший, - сказал офицер, бывший главным на "процессе". - Кто это, Вирокк?
- Одного поля ягода, - ответил младший лейтенант зуавов. - Такой же мятежник, как и тот, с которым мы только что разделались.
- Вам известно его имя?
- Нет, полковник. Он приезжий - иностранец.
- Откуда?
- Из Англии - Америки. Его забрали на Бульварах. Мои люди взяли его по моему приказу.
- За что?
- Он мешал им исполнять свои обязанности. Но это не все. Я случайно вчера вечером столкнулся с ним в кафе де Миль Колонес. Он выступал там против правительства и выказывал жалость к бедной Франции.
- Да ну!
- Я хотел поставить его на место, господин полковник, но некоторые из наших вмешались, чтобы защитить его, потому что он чужестранец.
- Это не оправдывает его: он ведь мог быть заброшен сюда, чтобы подготовить мятеж.
- Я знаю это, полковник.
- Вы готовы поклясться, что он поступил так?
- Да, я готов. Многие присутствовавшие были свидетелями. Слышите, что он говорит сейчас?
- Да, верно, верно, - ответил председатель суда. - Приведите его, пусть предстанет перед нами. Его иностранное гражданство не защитит его. Сейчас не время, чтобы выглядеть приятной во всех отношениях нацией. Англичанин он или американец, его речи нужно прекратить. Товарищи! - продолжал он, понизив голос и обращаясь к членам "суда". - Этот человек свидетель происшедшего вы понимаете? Он должен быть судим нами, и если обвинения Вирокка будут подтверждены, обвиняемый должен замолчать. Вы понимаете?
Остальные дали согласие на это зловещее предложение: они прекрасно понимали, что их правосудие не более чем фарс. "Судьи" для таких дел были специально подобраны, и прежде всего - председатель, печально известный полковник Гардотт.
Внутри своей камеры Майнард мог слышать, что происходит, но что касается содержания разговоров - почти ничего не мог разобрать. Буря на улицах все еще продолжалась - были слышны ружейные залпы и стрельба из орудий. Новые заключенные были приведены на внутренный двор, откуда доносились звуки шагов солдат и бряцание стали их сабель. Посторонный шум доносился отовсюду.
Тем не менее, одно-два слова, которые были им услышаны через замочную скважину, прозвучали зловеще в его ушах. Он был знаком с головорезом Вирокком и знал, что такого человека следует опасаться.
Все же Майнард не испытывал страха за свою жизнь - он более опасался какого-либо другого серьезного наказания. Он полагал, что его будут держать в тюрьме, пока бунт не закончится, и тогда рассмотрят его дело, так что у военных не будет другого выхода, кроме как оправдать его. Он только был раздражен произволом и издевательством над собой, а также арестом, который он перенес. Майнард слабо был знаком с характером этого бунта, и совсем не был знаком с его "режиссурой".
По своему опыту честного вояки он не мог предположить, как далеко могут зайти эти франко-алжирские бандиты, в чьих руках он оказался.
Он был потрясен убийством - ибо иначе он не мог назвать это злодеяние его товарища-заключенного. Тем не менее последний находился в определенных взаимоотношениях со своими убийцами, и Майнард не мог предположить, что подобное возможно и в отношени его самого. Кроме того, он был иностранец, и его никак не могли судить за политические убеждения. Он находился под защитой флага своей страны.
Однако защита флага не сработала, потому что в огне революции, среди таких отъявленных палачей никакие флаги не действовали.
У него было мало времени, чтобы успеть порассуждать об этом. В то время, как он был полон негодования зверской трагедией, только что развернувшейся перед ним, дверь его камеры распахнулась, и он был приведен в "зал суда".
- Ваше имя? - надменно начал допрос Председатель.
Майнард ответил, тем самым принимая условия игры.
- Страна?
- Я ирландец, британский подданый, если вам будет угодно.
- Это не имеет значения, месье! Мы все здесь равны, тем более в такое время. Мы не делаем различий для тех, кто сеет мятеж. В чем вы его обвиняете, лейтенант Вирокк?
С искусством крючкотвора, умеющего плести сети лжи и напраслины, искусством, которое сделало бы честь любой белошвейке, офицер зуавов рассказал свою историю.
Майнард был поражен таким искусством лжи. Он с презрением отверг все эти обвинения.
- В чем же меня обвиняют, месье? - сказал он, обращаясь к суду. - Я не подтверждаю ваше право судить меня, тем более трибуналом на этом барабане. Я призываю вас приостановить это слушание. Я буду обращаться в Посольство моей страны!
- У нас нет времени для обращения в Посольство, месье. Вы можете подтверждать или не подтверждать наше право судить - это как вам будет угодно. Мы здесь судьи, и мы намереваемся довести этот суд до конца. Вне зависимости от вашего благородного разрешения.
Этот головорез даже пытался острить.
- Джентльмены, - продолжил он, обращаясь к другим членам "суда". - Вы выслушали обвинение и защиту. Вы должны решить, на самом деле виновен обвиняемый или нет.
Голосование началось с худого, словно больного цингой, младшего лейтенанта, исполнявшего роль секретаря суда. Это существо, словно заранее знало результат, произнесло:
- Виновен!
Зловещее это слово, без всякой тени инакомыслия, прокрутилось вокруг барабана и вскоре было заключено еще более зловещей фразой, произнесенной Председателем:
- Приговаривается к смертной казни!
Майнард вздрогнул, как будто в него выстрелили. И вновь он сказал себе:
- Может, все это мне снится?
Но нет, кровоточащий труп его недавнего товарища-заключенного, лежащий в углу двора, был более чем реален. Также достаточно серьезны были хмурые лица его судей, со взводом палачей, одетых в форму, стоящих в стороне и приготовившихся привести в исполнение смертельный приговор!
Всё вокруг говорило о том, что это не было ни сном, ни злой шуткой, это было пугающей ужасной действительностью!
Не удивительно, что Майнарда охватил ужас. Не удивительно, что в час смертельной опасности он не мог не вспомнить эти слова, проникшие ему в самое сердце: "Я приду к вам на помощь! Я приду!" Не удивительно, что его взгляд с тревогой и надеждой был обращен к входной двери.
Но та, которая говорила об этом, пока не приходила. Даже если б она пришла, что бы она смогла сделать? Юная девочка, невинный ребенок, чем бы помогло ее заступничество перед этими беспощадными людьми, чьи помыслы были сейчас его убить?
Она даже не могла знать, где они его держали. На переполненной людьми, неистовой улице, или, спускаясь из дому, она, возможно, потеряла его из виду, и помощь от ее придет слишком поздно!
У него уже не осталось никаких надежд на ее появление. Никогда больше он не увидит ее в этом мире!
Мысль эта вызвала агонию. Она заставила его наброситься словно тигр на судью и обвинителя и дать волю гневу, бушевавшему в его груди.
Его речи вызвали лишь насмешки у беспощадных судей.
Вскоре они вообще перестали обращать на него внимание. Свежие заключенные поступили в эту тюрьму - возможно, новые жертвы суда на барабане!
Суду более были неинтересны его апелляции.
Суд завершил свою "работу" и передал его Вирокку со взводом палачей, одетых в форму.
Двое из них отвели и поставили Майнарда у стены, рядом с трупом Красного Республиканца.
Он был связан и не мог оказать сопротивления. Никто не смог бы ему помочь.
Солдаты стояли, ожидая команду "Пли!"
И через мгновение команда эта поступила бы, ибо она командовал здесь лейтенант зуавов.
Но судьба распорядилась иначе. Прежде чем лейтенант успел дать команду, наружная дверь открылась, пропустив человека, чье появление немедленно приостановило процесс.
Бросившись наискосок через внутренний двор, он оказался между солдатами и их жертвой, одновременно достав из-под пальто и развернув флаг, которым поспешил прикрыть осужденного.
Даже пьяные зуавы не осмелились открыть огонь по этому флагу. Ибо это был Королевский Стандарт Англии!
Но у заключенного была двойная защита. Почти в тот же самый момент другой человек торопливо пересек внутренний двор и развернул еще один флаг перед глазами разочарованных палачей!
Флаг этот требовал к себе не меньшего уважения, ибо это был звездно-полосатый флаг - символ единственной Республики на земле.
Майнард служил под обоими флагами, и на мгновенье он почувствовал, что его симпатии к ним разделились.
Он не знал, кто пришел на помощь последним, но когда он увидел, кто пришел первым - а это был сэр Джордж Вернон, - его сердце наполнилось еще большей радостью, чем просто от мысли, что он был вырван из лап смерти!
ГЛАВА XXXIX
СНОВА В ВЕСТБУРНЕ
И вновь оправимся в британскую столицу, где найдем мистера Свинтона в своей квартире.
Это были те же самые меблированные комнаты, с тем же самым стулом из тростника, которым он ударил свою невезучую жену.
Она также была там, но она не сидела на стуле.
Расположившись на простом диване из конского волоса, обложившись диванными подушками и валиками, она читала один из романов де Кока в переводе. Фан не владела французским, несмотря на то, что она получила воспитание, достойное благородной девушки, и преуспела во многих искусствах, в которых именно Франция играет ведущую роль.
Время было, когда завтрак уже закончился, хотя чашки и блюдца все еще не были убраны со стола.
Обычный металлический заварной чайник, горбушка, отрезанная от половины четырехфунтового хлеба, голова и хвост селедки, разложенные на синей узорчатой тарелке, - всё это говорило о том, что пища была далеко не эпикурейской*.
______________ * Эпикур (341-270 до н.э.) - древнегреческий философ, наиболее выдающийся мыслитель эллинистического периода развития философии. Он проповедовал чувственную теорию, по которой счастье - это удовольствие. Само собой разумеется, знал толк в еде, был гурманом.
Свинтон курил трубку из корня колючего кустарника, набитую табаком под названием "птичий глаз". Финансовое положение не позволяло ему баловаться сигарой.
Никогда еще в жизни он не падал столь низко. Он потратил последний шиллинг на преследование миссис Гирдвуд - чтобы побывать в их компании в Париже, из которого они, включая его самого, только что вернулись в Лондон.
Его предприятие пока еще окончательно не провалилось, но было далеко от успеха как никогда. Вдова владельца магазина, несмотря на все ее стремление к названному союзу, была родом из страны, люди которой согласно пословице, "проницательные". Она была во всех отношениях благоразумна, в чем мистер Свинтон имел возможность убедиться в беседе, состоявшейся накануне их отъезда из Парижа.
Это не было решающим разговором касательно предложения стать ее зятем. Это была лишь предварительная беседа перед главным разговором, в котором он собирался сделать официальное предложение непосредственно молодой леди.
Но предложение не было сделано, ибо у миссис Гирдвуд нашлись причины для его отсрочки.
Они выглядели достаточно несущественными, очевидно, чтобы оставить у него некоторую надежду.
Истинная же причина была ему неизвестна, и она заключалась в том, что у американской матери возникли сомнения в его благородном происхождении. Вполне возможно, что он мог и не быть лордом. И это несмотря на великолепную игру, на которую был способен бывший гвардеец, много видевший в своей жизни лордов и многому у них научившийся.
Она была очень хорошо к нему расположена - он употребил достаточно лести, чтобы заслужить это; кроме того, он использовал каждый удобный случай, чтобы и дочь расположить к себе, так же как и мать. Но миссис Гирдвуд решила, что прежде чем будут предприняты дальнейшие шаги, следует разузнать кое-что об его происхождении. Было нечто странное в том, что он все еще продолжал путешествовать инкогнито. Причины, которыми он объяснял это, ее не удовлетворили. Потому она решила полностью удостовериться в том, что он говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
- Л.! - вскричал ирландский американец, узнав имя, широко известное среди борцов за Свободу. - Неужели это возможно? Это вы? Меня зовут Майнард.
- Мой Бог! - воскликнул его французский товарищ по заключению. - Я много слышал о вас. Я вас знаю, сэр!
В темноте эти двое заключили друг друга в объятия, прошептав дорогие сердцу слова: "Да здравствует Республика!"
- Красная и демократическая! - добавил Л.
Майнард, который еще не зашел так далеко в своих мыслях, ничего не сказал на это. Время сейчас было не подходящим, чтобы разделяться и дискутировать о разнице во взглядах.
- Но что вы имели в виду, когда говорили об опасности, которая вам угрожает? - спросил Майнард. - Насколько это серьезно?
- Слышите эти звуки?
Оба замолкли и стояли, прислушиваясь.
- Да. Слышны какие-то звуки а также - выстрелы. Это стрельба из мушкетов. Я также слышу отдаленный гул орудий. Можно предположить, что там идет бойня.
- Так оно и есть! - серьезно отвечал красный Республиканец. - Эта бойня, которая уничтожает нашу свободу. Вы слышите похоронный звон по ней, а также по мне, я в этом не сомневаюсь.
Встревоженный серьезностью слов своего товарища по заключению, Майнард собрался было обратиться к нему за разъяснениями, как вдруг дверь распахнулась, и на пороге показались несколько человек. Это были офицеры в разнообразных униформах - в основном зуавы и Африканские Стрелки.
- Он здесь! - крикнул один из них, тот, в котором Майнард узнал головореза Вирокка.
- Так приведите его! - скомандовал один из стоящих на пороге, с погонами полковника. - Мы займемся его делом без промедления!
Майнард предположил, что речь шла о нем самом. Но он ошибся. Имелся в виду более заметный, чем он, - и более опасный для Империи. Это был Л.
На открытом внутреннем дворе стоял большой барабан, и вокруг него - с полдюжины стульев. На верхней части барабана - чернильница, ручки и бумага. Всё это были атрибуты трибунала.
Однако всё это было не более чем фарсом. Бумага не была отмечена какими бы то ни было записями судебного "процесса". Ручки даже не опускали в чернильницу. Председатель и члены суда, а также судья, адвокат, прокурор и секретарь, - все были полупьяны. Все они жаждали крови, и уже заранее приняли решение, что она будет пролита.
Майнард не был очевидцем собственно процесса. Дверь была закрыта, и он, стоя за нею, мог лишь слушать.
Это продолжалось недолго. Не прошло и десяти минут, как через замочную скважину в камеру ворвалось слово, однозначно возвестившее, что его товарищ по заключению осужден. Это слово было: "Виновен!"
И сопровождалось оно еще более зловещей фразой: "Немедленно расстрелять!"
Были слышны некоторые слова протеста, которые, как было ясно Майнарду, говорил его товарищ-заключенный, и среди них фраза: "Это убийство!"
После этих слов послышались звуки шагов - это были шаги солдат, строящихся в линию.
Затем на некоторое время воцарилась тишина, словно затишье перед бурей.
Продолжалось оно недолго - лишь несколько секунд.
Тишина была нарушена криком, заполнившим все здание "суда", криком, исходившим только от одного человека! Именно этот лозунг более чем когда-либо был способен отстранить королей от тронов, но теперь этот клич был предлогом для того, чтобы установить Империю!
"Да здравствует красная республика!" - таковы были последние слова героя Л., обнажившего свою грудь перед пулями своих убийц!
- Пли! - раздался крик.
Майнард признал голос младшего лейтенанта Вирокка; эхо от стен отразило смертельный треск выстрелов!
Затем было странное ликование по поводу этого подлого убийства. Но внутренний двор тюрьмы был заполнен не менее странными людьми. Больше похожими на злодеев, поскольку они махали своими шапками, крича в ответ на вызов упавшего, предсказавшего падение Франции:
"Да здравствует Император!"
ГЛАВА XXXVIII
ДВА ФЛАГА
Прислушиваясь к происходящиму изнутри камеры, слыша немногое из того, что было сказано, но тем не менее понимая все происходящее, Майнард пришел в ужас.
Человек, которого он только что обнимал, чье имя он давно знал и уважал, - этого человека собирались отправить в мир иной как бешеную собаку!
Он уже начал сомневаться, не кошмарный ли сон все это?
Но он отчетливо слышал крик протеста: "Это убийство!"
Майнард повторил эти слова, ударив пяткой в дверь, надеясь таким образом помешать злодеянию или хотя бы задержать его.
Он продолжал твердить это, вместе с другими фразами протеста, пока его голос не был заглушен взрывом залпа, принесшего смерть осужденному.
Он еще раз произнес эти слова, как только это залпа смолкло, и тишина установилась во внутреннем дворе. Теперь его услышали члены трибунала вне камеры.
- Кажется, у нас там имеется сумасшедший, - сказал офицер, бывший главным на "процессе". - Кто это, Вирокк?
- Одного поля ягода, - ответил младший лейтенант зуавов. - Такой же мятежник, как и тот, с которым мы только что разделались.
- Вам известно его имя?
- Нет, полковник. Он приезжий - иностранец.
- Откуда?
- Из Англии - Америки. Его забрали на Бульварах. Мои люди взяли его по моему приказу.
- За что?
- Он мешал им исполнять свои обязанности. Но это не все. Я случайно вчера вечером столкнулся с ним в кафе де Миль Колонес. Он выступал там против правительства и выказывал жалость к бедной Франции.
- Да ну!
- Я хотел поставить его на место, господин полковник, но некоторые из наших вмешались, чтобы защитить его, потому что он чужестранец.
- Это не оправдывает его: он ведь мог быть заброшен сюда, чтобы подготовить мятеж.
- Я знаю это, полковник.
- Вы готовы поклясться, что он поступил так?
- Да, я готов. Многие присутствовавшие были свидетелями. Слышите, что он говорит сейчас?
- Да, верно, верно, - ответил председатель суда. - Приведите его, пусть предстанет перед нами. Его иностранное гражданство не защитит его. Сейчас не время, чтобы выглядеть приятной во всех отношениях нацией. Англичанин он или американец, его речи нужно прекратить. Товарищи! - продолжал он, понизив голос и обращаясь к членам "суда". - Этот человек свидетель происшедшего вы понимаете? Он должен быть судим нами, и если обвинения Вирокка будут подтверждены, обвиняемый должен замолчать. Вы понимаете?
Остальные дали согласие на это зловещее предложение: они прекрасно понимали, что их правосудие не более чем фарс. "Судьи" для таких дел были специально подобраны, и прежде всего - председатель, печально известный полковник Гардотт.
Внутри своей камеры Майнард мог слышать, что происходит, но что касается содержания разговоров - почти ничего не мог разобрать. Буря на улицах все еще продолжалась - были слышны ружейные залпы и стрельба из орудий. Новые заключенные были приведены на внутренный двор, откуда доносились звуки шагов солдат и бряцание стали их сабель. Посторонный шум доносился отовсюду.
Тем не менее, одно-два слова, которые были им услышаны через замочную скважину, прозвучали зловеще в его ушах. Он был знаком с головорезом Вирокком и знал, что такого человека следует опасаться.
Все же Майнард не испытывал страха за свою жизнь - он более опасался какого-либо другого серьезного наказания. Он полагал, что его будут держать в тюрьме, пока бунт не закончится, и тогда рассмотрят его дело, так что у военных не будет другого выхода, кроме как оправдать его. Он только был раздражен произволом и издевательством над собой, а также арестом, который он перенес. Майнард слабо был знаком с характером этого бунта, и совсем не был знаком с его "режиссурой".
По своему опыту честного вояки он не мог предположить, как далеко могут зайти эти франко-алжирские бандиты, в чьих руках он оказался.
Он был потрясен убийством - ибо иначе он не мог назвать это злодеяние его товарища-заключенного. Тем не менее последний находился в определенных взаимоотношениях со своими убийцами, и Майнард не мог предположить, что подобное возможно и в отношени его самого. Кроме того, он был иностранец, и его никак не могли судить за политические убеждения. Он находился под защитой флага своей страны.
Однако защита флага не сработала, потому что в огне революции, среди таких отъявленных палачей никакие флаги не действовали.
У него было мало времени, чтобы успеть порассуждать об этом. В то время, как он был полон негодования зверской трагедией, только что развернувшейся перед ним, дверь его камеры распахнулась, и он был приведен в "зал суда".
- Ваше имя? - надменно начал допрос Председатель.
Майнард ответил, тем самым принимая условия игры.
- Страна?
- Я ирландец, британский подданый, если вам будет угодно.
- Это не имеет значения, месье! Мы все здесь равны, тем более в такое время. Мы не делаем различий для тех, кто сеет мятеж. В чем вы его обвиняете, лейтенант Вирокк?
С искусством крючкотвора, умеющего плести сети лжи и напраслины, искусством, которое сделало бы честь любой белошвейке, офицер зуавов рассказал свою историю.
Майнард был поражен таким искусством лжи. Он с презрением отверг все эти обвинения.
- В чем же меня обвиняют, месье? - сказал он, обращаясь к суду. - Я не подтверждаю ваше право судить меня, тем более трибуналом на этом барабане. Я призываю вас приостановить это слушание. Я буду обращаться в Посольство моей страны!
- У нас нет времени для обращения в Посольство, месье. Вы можете подтверждать или не подтверждать наше право судить - это как вам будет угодно. Мы здесь судьи, и мы намереваемся довести этот суд до конца. Вне зависимости от вашего благородного разрешения.
Этот головорез даже пытался острить.
- Джентльмены, - продолжил он, обращаясь к другим членам "суда". - Вы выслушали обвинение и защиту. Вы должны решить, на самом деле виновен обвиняемый или нет.
Голосование началось с худого, словно больного цингой, младшего лейтенанта, исполнявшего роль секретаря суда. Это существо, словно заранее знало результат, произнесло:
- Виновен!
Зловещее это слово, без всякой тени инакомыслия, прокрутилось вокруг барабана и вскоре было заключено еще более зловещей фразой, произнесенной Председателем:
- Приговаривается к смертной казни!
Майнард вздрогнул, как будто в него выстрелили. И вновь он сказал себе:
- Может, все это мне снится?
Но нет, кровоточащий труп его недавнего товарища-заключенного, лежащий в углу двора, был более чем реален. Также достаточно серьезны были хмурые лица его судей, со взводом палачей, одетых в форму, стоящих в стороне и приготовившихся привести в исполнение смертельный приговор!
Всё вокруг говорило о том, что это не было ни сном, ни злой шуткой, это было пугающей ужасной действительностью!
Не удивительно, что Майнарда охватил ужас. Не удивительно, что в час смертельной опасности он не мог не вспомнить эти слова, проникшие ему в самое сердце: "Я приду к вам на помощь! Я приду!" Не удивительно, что его взгляд с тревогой и надеждой был обращен к входной двери.
Но та, которая говорила об этом, пока не приходила. Даже если б она пришла, что бы она смогла сделать? Юная девочка, невинный ребенок, чем бы помогло ее заступничество перед этими беспощадными людьми, чьи помыслы были сейчас его убить?
Она даже не могла знать, где они его держали. На переполненной людьми, неистовой улице, или, спускаясь из дому, она, возможно, потеряла его из виду, и помощь от ее придет слишком поздно!
У него уже не осталось никаких надежд на ее появление. Никогда больше он не увидит ее в этом мире!
Мысль эта вызвала агонию. Она заставила его наброситься словно тигр на судью и обвинителя и дать волю гневу, бушевавшему в его груди.
Его речи вызвали лишь насмешки у беспощадных судей.
Вскоре они вообще перестали обращать на него внимание. Свежие заключенные поступили в эту тюрьму - возможно, новые жертвы суда на барабане!
Суду более были неинтересны его апелляции.
Суд завершил свою "работу" и передал его Вирокку со взводом палачей, одетых в форму.
Двое из них отвели и поставили Майнарда у стены, рядом с трупом Красного Республиканца.
Он был связан и не мог оказать сопротивления. Никто не смог бы ему помочь.
Солдаты стояли, ожидая команду "Пли!"
И через мгновение команда эта поступила бы, ибо она командовал здесь лейтенант зуавов.
Но судьба распорядилась иначе. Прежде чем лейтенант успел дать команду, наружная дверь открылась, пропустив человека, чье появление немедленно приостановило процесс.
Бросившись наискосок через внутренний двор, он оказался между солдатами и их жертвой, одновременно достав из-под пальто и развернув флаг, которым поспешил прикрыть осужденного.
Даже пьяные зуавы не осмелились открыть огонь по этому флагу. Ибо это был Королевский Стандарт Англии!
Но у заключенного была двойная защита. Почти в тот же самый момент другой человек торопливо пересек внутренний двор и развернул еще один флаг перед глазами разочарованных палачей!
Флаг этот требовал к себе не меньшего уважения, ибо это был звездно-полосатый флаг - символ единственной Республики на земле.
Майнард служил под обоими флагами, и на мгновенье он почувствовал, что его симпатии к ним разделились.
Он не знал, кто пришел на помощь последним, но когда он увидел, кто пришел первым - а это был сэр Джордж Вернон, - его сердце наполнилось еще большей радостью, чем просто от мысли, что он был вырван из лап смерти!
ГЛАВА XXXIX
СНОВА В ВЕСТБУРНЕ
И вновь оправимся в британскую столицу, где найдем мистера Свинтона в своей квартире.
Это были те же самые меблированные комнаты, с тем же самым стулом из тростника, которым он ударил свою невезучую жену.
Она также была там, но она не сидела на стуле.
Расположившись на простом диване из конского волоса, обложившись диванными подушками и валиками, она читала один из романов де Кока в переводе. Фан не владела французским, несмотря на то, что она получила воспитание, достойное благородной девушки, и преуспела во многих искусствах, в которых именно Франция играет ведущую роль.
Время было, когда завтрак уже закончился, хотя чашки и блюдца все еще не были убраны со стола.
Обычный металлический заварной чайник, горбушка, отрезанная от половины четырехфунтового хлеба, голова и хвост селедки, разложенные на синей узорчатой тарелке, - всё это говорило о том, что пища была далеко не эпикурейской*.
______________ * Эпикур (341-270 до н.э.) - древнегреческий философ, наиболее выдающийся мыслитель эллинистического периода развития философии. Он проповедовал чувственную теорию, по которой счастье - это удовольствие. Само собой разумеется, знал толк в еде, был гурманом.
Свинтон курил трубку из корня колючего кустарника, набитую табаком под названием "птичий глаз". Финансовое положение не позволяло ему баловаться сигарой.
Никогда еще в жизни он не падал столь низко. Он потратил последний шиллинг на преследование миссис Гирдвуд - чтобы побывать в их компании в Париже, из которого они, включая его самого, только что вернулись в Лондон.
Его предприятие пока еще окончательно не провалилось, но было далеко от успеха как никогда. Вдова владельца магазина, несмотря на все ее стремление к названному союзу, была родом из страны, люди которой согласно пословице, "проницательные". Она была во всех отношениях благоразумна, в чем мистер Свинтон имел возможность убедиться в беседе, состоявшейся накануне их отъезда из Парижа.
Это не было решающим разговором касательно предложения стать ее зятем. Это была лишь предварительная беседа перед главным разговором, в котором он собирался сделать официальное предложение непосредственно молодой леди.
Но предложение не было сделано, ибо у миссис Гирдвуд нашлись причины для его отсрочки.
Они выглядели достаточно несущественными, очевидно, чтобы оставить у него некоторую надежду.
Истинная же причина была ему неизвестна, и она заключалась в том, что у американской матери возникли сомнения в его благородном происхождении. Вполне возможно, что он мог и не быть лордом. И это несмотря на великолепную игру, на которую был способен бывший гвардеец, много видевший в своей жизни лордов и многому у них научившийся.
Она была очень хорошо к нему расположена - он употребил достаточно лести, чтобы заслужить это; кроме того, он использовал каждый удобный случай, чтобы и дочь расположить к себе, так же как и мать. Но миссис Гирдвуд решила, что прежде чем будут предприняты дальнейшие шаги, следует разузнать кое-что об его происхождении. Было нечто странное в том, что он все еще продолжал путешествовать инкогнито. Причины, которыми он объяснял это, ее не удовлетворили. Потому она решила полностью удостовериться в том, что он говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43