– Тогда – возможно, и предположение. Но не сейчас.
– Я благодарен за желание поддержать. Спасибо, Камея. Девушка досадливо нахмурилась.
– Это не утешение, это факт. Иржи, ваш отец вернулся из Схайссов. Позавчера он был уже в Эмванде, я видела сообщение оптического телеграфа.
– Правда? – спросил Иржи. – Ох, простите. Конечно, я вам верю. Просто очень уж обрадовался. Отец... Огромное вам спасибо!
– Да мелочи, – улыбнулась Камея. – Все понятно.
– Вы поразительная девушка, – сказал Иржи. – Оптический телеграф... Но помилуйте, не каждый человек имеет доступ... Тем более что мой папа служит...
Камея предупреждающим жестом подняла руку. Надо было остановиться, но он не смог.
– Кто вы?
Нельзя было так. Ох нельзя. Атмосфера раскованности и доверительности вдруг пропала. Лицо Камеи приняло замкнутое, отчужденное выражение.
Тогда Иржи взял ее руку.
– Я сделал глупость. Пожалуйста, извините! Невольно вырвалось. Вы не представляете, что для меня значит... значит... – Он замолчал, сбился, подыскивая слова, соответствующие чувствам, но не чересчур откровенные. Опять не получалось
Камея мягко высвободила кисть.
– Не надо извиняться. Вокруг меня есть странности, это трудно не заметить. Вы проявили чудеса выдержки, Иржи, я это очень ценю. Однако существуют обстоятельства... На многие вопросы я не могу ответить, так уж сложилось. Надо попробовать обходиться без этого. Вы тоже не обижайтесь, хорошо?
Иржи поднял обе ладони, как бы предлагая взять себя в плен.
– О нет, нет. Это вы не обижайтесь! Камея покачала головой.
– Так и будем извиняться друг перед другом? Времени ведь мало. Это чудо, что мы вообще встретились... – тут она смущенно запнулась, – встретились на мельнице. Про второй раз и говорить нечего! Знаете, когда я увидела вас там, на дороге, в пыли, то... – Камея замялась, подбирая слова.
Иржи покраснел.
– Я выглядел как чучело.
Камея несколько секунд боролась с собой, не выдержала и рассмеялась.
– Простите, да. Но ведь не вы же выбирали форму одежды! Егерский мундир, кстати, идет вам гораздо больше. Хотя дело, конечно, не в мундире...
Что-то она хотела сказать важное. Иржи так и оставался с поднятыми руками, боясь вспугнуть ее желание. Но тут в углу заголосила хмельная компания:
Бывают, братие, мозги,
В которых не видать ни зги;
Приличны там условия
Для дьявола здоровия.
Чтоб оный не скрывал рожки
Под вид студенческой башки,
Хоть за понюх, хоть за полушку
Доценты мигом снимут стружку!
Грызи, браток, пока не скис,
Все фолианты сверху вниз!
Кончай полировать подушку!
Забудь веселую подружку!
Во славу вечныя науки
Ученья примем муки.
Пусть каждый будет лыс,
Как Мохамаут-крыс!
Налейте, братцы, кружку,
Чтоб выпить за подружку...
Ведь надо что? Экзамен сдать.
Потом ее уж и позвать. Хо-хо-хо!
Камея вздохнула. Было видно, что песня ей не слишком нравится. Да еще и с настроением не совпадала.
– Становится шумновато? – с досадой спросил Иржи. -Да.
– Вы позволите вас проводить?
– А вы мне позволите заплатить извозчику?
– Я... я так не могу.
– Как же нам быть? Я знаю, что денег солдатам дают очень мало.
– Давайте прогуляемся.
– А когда заканчивается ваша увольнительная?
– В двадцать два ноль-ноль. Камея покачала головой.
– Нет, не успеем. Послушайте, можно я займу вам несколько талеров?
– Ну что вы, – огорченно сказал Иржи. – Я ведь не вернул еще ваши пистолеты.
Камея вздрогнула.
– Пистолеты? Боже мой, вы применили их против того страшного динозавра, помогли спасти целую деревню, жизнью рисковали. Ах, Иржи! Как можно теперь требовать их назад? Неужели вы думаете, что я... такая?
– Нет, нет, – испугался Иржи. – Ничего такого! Но я на два года ухожу в армию. Там всякое бывает. Как можно обещать, что верну деньги? – Да речь идет всего...
– Дело не в сумме, – перебил Иржи. Камея внезапно улыбнулась.
– Разумеется, дело не в сумме, – лукаво сказала она. – А в том, господин Неедлы, что у вас будет повод для новой встречи. Если вы не против...
– Я? Против? Зачем же так... – краснея, пробормотал Иржи.
– Как? – спросила Камея радостно и взволнованно.
– Ну... Вы же догадываетесь. Против этого довода трудно устоять. Невозможно.
– Так поэтому и...
– Что, что? – Он впервые взглянул на нее в упор.
– Так поэтому мы и... договорились? – тихо сказала она, опуская глаза.
– Вы очень красивы, – отчаянно выпалил Иржи. – Ох, как расставаться не хочется!
– Ой, – сказала Камея, несколько испуганная его откровенностью.
Она увидела стенные часы, и в ней проснулось великое женское благоразумие.
– Пора идти, Иржи. Иначе будут неприятности.
Но уже перед дверью, принимая от него свой плащик, тихо сказала:
– Думаете, мне хочется?
Тут же, смутившись, выбежала наружу.
А снаружи их ожидала совсем иная атмосфера. Атмосфера трезвости и свежего, усилившегося к ночи ветра. Кроме того, Иржи заметил, что от стены отделилась тень. Камея заметила и тень, и то, что ее заметил Иржи.
– Вот, такова моя жизнь, – вздохнула она. – Это охрана. Потерпите?
Иржи был готов на любые жертвы.
– Мелочи, – сказал он. – Особенно если припомнить то, как мы познакомились
Камея рассмеялась. Потом повернулась к человеку у стены и сказала:
– Простите, я не вижу вашего лица. Шляпа...
– Вингероде, – отозвалась тень.
– Руперт?
– У вас прекрасная память, мадемуазель.
– Спасибо.
– За что?
– Да за то, что не прячетесь.
– А так оно проще, мадемуазель. Тем более что от вас не слишком-то и спрячешься.
– Что ж. Тогда представляю вам господина Неедлы.
– Очень приятно. Вингероде.
Иржи показалось, что он пожал не руку, а жесткую доску.
– Господин Неедлы мой давний знакомый, – сказала Камея.
– Я в курсе, мадемуазель.
– Ру-уперт... – укоризненно протянула Камея. – Уже? Вингероде виновато откашлялся.
– Служба, фройляйн. Мы должны знать.
– И что же вы знаете?
– Ну... У господина Неедлы хорошие рекомендации.
– Очень мило! Рекомендации. И кто же его рекомендует, позвольте узнать?
– Капрал Люка, сержант Паттени, мадам Промеха и господин Бушталлер.
– Какой господин Бушталлер?
– Полицмейстер селения Бистриц, мадемуазель.
– Позвольте, но в Бистрице нет телеграфа.
– У вас превосходная память. Так точно, нету.
– Да как же вы успели?
– Как вам сказать... Оберст Ольховски... В общем, успели.
– Браво, – мрачно сказала Камея. – Вот что. Мы с господином Неедлы берем экипаж. У меня должна быть хоть капля личной жизни
– Я поеду в следующем, если не возражаете.
– Не возражаю, – сказала Камея.
– Жаль, что вынужден доставлять вам неудобства, мадемуазель, – сказал плохо различимый под своей шляпой Вингероде.
– Ох, да ладно уж. Иржи, вам не скучно со мной?
– Вот чего нет, того нет, – весело сказал Иржи. – А вам?
– Чу-удесный вечер! Не припомню, когда в последний раз такой был.
– Руперт, ужин на кухне. Ты где спать собираешься?
– В прихожей, фрау. Как всегда.
– На вот тебе плед.
– Данке шон.
– Руперт! -Йа?
– У тебя пистолеты денхорнские?
– Йа-а... Так точно. У них большая прицельная дальность. А что?
– Не смей класть это железо рядом с сервизом, вот что. Внизу что-то звякнуло.
– И не думал, мадам.
– Да, как же. Знаю я тебя.
Заскрипели ступени, послышалось учащенное дыхание. Снизу поднялась лампа, ведя за собой полную и румяную женщину.
– Ну? Что ж ты здесь-то стоишь? – огорченно сказала она.
– Не все ли равно, где стоять?
– Не все равно. Эльза давно спит, а ванна стынет. Камея вздохнула.
– Это к лучшему. Мне тоже не мешает охладиться.
– Вот даже так? Женщина приподняла лампу.
– Девочка моя, неужели ты приняла решение?
– Нет, конечно
– А жаль. Пора бы.
– Мы скоро уедем, Андреевна. Очень надолго. Ты, я и даже Руперт со своими пистолетами.
– Только поэтому?
Камея не ответила. Но глаза ее влажно блеснули.
– Да пропади оно пропадом, твое происхождение! – вдруг взорвалась Андреевна. – Забудь сейчас же!
– Слушаюсь... – невесело улыбнулась Камея. – Я всегда слушаюсь...
– Вот и умничка. А скажи, парень-то хороший? Люб он тебе?
– Да, – сказала Камея, глотая слезы.
– А тогда нечего нюни распускать! Встретитесь еще.
– Как же! Встретимся... У него два года армии, а у меня вообще... бог знает что.
Тут она уткнулась в мягкое, доброе плечо и по-детски всхлипнула.
– Ты же знаешь! Меньше чем о графе – и думать не моги-и...
– Тише, тише. А то Руперт прибежит. С пистолетами. Да не реви ж ты, господи! Нехорошо. Давление вот мне повышаешь. Делать что-то надо, а не слезы лить. Далеко на них не уедешь, на слезах-то.
– Что же тут можно сделать?
– Потерпеть надо. Вот не знаю, бог или не бог, но кто-то там наверху есть, за всем приглядывает.
– А-а.
– Нет, серьезно. Он устроит, поверь мне.
– Потому что добрый?
– Потому что мудрый. Надо ждать и искать возможности. Ну и я помогу, конечно.
Камея улыбнулась сквозь слезы.
– Вот это уже лучше. Только не знаю я, на что надеяться.
– Знаешь, девочка, изредка возможны и чудеса. Ладно, иди купаться
– Погоди, погоди, Андреевна. Как ты сказала? Повтори.
– Иди купаться.
– Нет-нет, чуть раньше.
– А! Я говорю: изредка возможны и чудеса.
– Давай я тебя поцелую!
– Лучше давление померь, – проворчала Андреевна. – Эльза обещала-обещала, но взяла да и уснула. А поцелуи ты прибереги, пригодятся еще. Стрекоза ты моя... грустная.
13. БОЛЬШОЙ ШУТНИК
Замок Альтеншпиль занимает речной остров в нескольких километрах южнее столицы. Истоки омывающей его Теклы теряются в снежных Драконьих горах у самой Ничьей Земли. С востока и запада долину реки ограничивают горы, но уже не такие высокие, до макушек укрытые темно-зеленым лесом.
Спускаясь со склонов, леса тянутся вдоль обоих берегов реки, редеют, теряют непрерывность, дробясь на отдельные пятна. Вокруг города Бауцен по обе стороны Теклы их вообще нет, они давно уступили место возделанным полям.
Дальше к северу начинается цветущая равнина с островками рощ. Все теплое время года степь источает ароматы. Только небо здесь часто темнеет, особенно по вечерам, когда от моря через Вест-горы вязко течет сырой воздух. Над холодной рекой он сгущается, и тогда туманы наполняют долину, поднимаясь до горных перевалов. На цветы, стебли, хвою, листья падает роса. Седеют скалы ближнего плоскогорья, стены замка покрываются мелкими каплями, в нем поспешно хлопают окна.
Но с восходом туман, а вслед за ним и тучи обычно рассеиваются. Лучи Эпса согревают землю, воздух, воду, растения. В небе появляются птицы и летающие ящеры, по Текле скользят парусники, зеленеют окрестные поля.
Окрестности Альтеншпиля считаются одним из красивейших мест Поммерна. Поэтому в замке располагается летняя резиденция курфюрста. Здесь он проводит большую часть теплого времени года. Отдыхает, устраивает балы и концерты. Отсюда выезжает на охоту. Здесь принимает министров, послов и гостей.
Гости же его высочества бывают не совсем обычными. Бывают и вовсе необычными.
С некоторых пор в Альтеншпиле, на верхней площадке одной из башен, начал появляться странный человек – очень коротко, почти наголо стриженный мужчина в плаще с постоянно откинутым капюшоном. И с цепью на ноге.
Вместе с ним появлялся другой человек. Массивный, квадратный, редко мигающий. Он предпочитал устраиваться в тени зубца, откуда внимательно наблюдал за первым.
Встречаясь с ним взглядом, закованный мужчина морщился, нервно сплетал и расплетал пальцы, после чего переходил на противоположную сторону. Там, облокотившись о парапет, он начинал разглядывать двор замка.
А двор делится на две части серой громадой дворца. О том, что творится позади него, можно было догадываться только по звукам – лошадиному ржанию, ударам кузнечного молота, командным крикам офицеров. Лишь изредка в просвете между дворцом и крепостной стеной мелькает передник служанки либо неспешно проплывает кафтан конюха.
Зато ближняя половина двора с башни просматривается во всех деталях.
Здесь, в северной части острова, разбит небольшой, но очень ухоженный сад с фонтаном, беседкой и цветниками. По утрам он обычно пустовал, и его вид быстро наскучивал мужчине с цепью, но иногда там появлялись нарядно одетые люди
Выйдя из дворца, они задерживались у фонтана, кормили рыбок либо разбредались по мощеным дорожкам. В безветренную погоду при этом на башню залетали обрывки фраз, смех, восклицания. Время от времени кто-то из гуляющих, чаще – женщина, бросал взгляд вверх, но тут же опускал голову, если пленник все еще находился на своем месте.
Некоторые члены компании приходили в сад и вечером, в час, когда багровеющее светило касалось гор. Тогда слуги выносили вино, фрукты, пестрые коробочки со сластями.
Дамы и кавалеры брали бокалы и уходили в беседку, исчезая из поля зрения узника.
Его это не очень расстраивало. Он переводил равнодушный взгляд на заречные пространства и долго оставался неподвижным.
Под башней плескалась вода, скрипели снасти стоящих на якоре парусников. С подъемного моста слышалось мычание, щелканье кнута, пастушьи крики. Звенели колокола соседнего города. Этот звон далеко разносился вдоль реки, наполняя долину грустным спокойствием.
Сумерки сгущались, холодел воздух, стихал ветер, отчетливее становился гомон лягушек. Над водой растекались запахи тины и далеких костров, а в небе разгорались огромные, поразительно яркие звезды. Их призрачный свет преображал окрестности – серебристо поблескивала трава, над ней загадочно темнели пятна рощ.
Этот свет, свет иных миров, волновал пленника. Чем ярче блестели звезды, тем беспокойнее он становился. Вставал из кресла, начинал ходить с места на место, вглядываясь в небо. Его страж, завернувшись в фиолетовый плащ, сливающийся с ночью, на ощупь записывал странно звучащие слова.
Толиман, мицар, альдебаран, дубге, канопус, фомальхаут... Было в этих звуках нечто древнее и забытое. Прекрасное, волнующее и загадочное. Похожее на волшебное заклинание из ветхой книги без начала и конца. Книги о чем-то чрезвычайно важном, серьезном и в то же время неотвратимо притягательном; книги, таящей в себе грустную мудрость и непонятную угрозу.
Через некоторое время узник замолкал, прекращал метания, садился на каменные плиты. Он чертил на них замысловатые фигуры случайно выкрошившимся кусочком окаменевшей извести, делал какие-то вычисления. Потом захватывал в горсть бородку и погружался в задумчивость; в его черных больших глазах отражался свет звезд.
Слуги не любили появляться в это время на башне, их одолевали суеверия. Лишь фиолетовый страж терпеливо держал на весу перо и бумагу.
Человек с бородкой брал лист-другой и в свете предупредительно зажженного фонаря покрывал их угловатыми знаками.
– Не узнаю, ничего не узнаю, – бормотал он. – Абсурд, абсурд...
Нередко он после этого впадал в ярость и с ожесточением рвал написанное. Тогда его уводили вниз, особенно если начинался дождь. А фиолетовый служитель аккуратно собирал клочки бумаги. Даже в саду бродил, проверяя, не упало ли чего.
Шло время. Весна заканчивалась, близилось лето. День за днем узник выходил на башню, и все повторялось. Но в один теплый и даже немного душный вечер дождь так и не собрался, тумана тоже не было, а на небе разыгралась необычайно яркая заря. Установившийся порядок оказался нарушенным еще в одном. В саду, под кронами акаций, неожиданно прозвучала музыка – тихие, но отчетливые аккорды струнного инструмента.
Узник, только что покончивший с очередным листом, приподнял голову. На его сухом и привычно нахмуренном лице появилось осмысленное выражение.
– Что это было? – отрывисто спросил он. – Какая вещь? – Не знаю, монсеньор, – ответил служитель голосом, полным изумления, поскольку до этого странный человек разговаривал только с самим собой.
– Знакомая мелодия, э... Как вас зовут?
– Фердинанд, к вашим услугам, – еще больше удивляясь, ответил страж.
– Я хочу взглянуть на инструмент, Фердинанд. Просьбу спешно выполнили.
– Силы небесные! Гитара...
Человек с бородкой сел в кресло, погладил лаковую деку. Потом уверенной рукой поправил колки, пробежал по струнам.
Сначала его игра была несколько сбивчивой, но быстро выровнялась, набрала темп. Звуки сделались чистыми, отчетливыми. Пленник явно занялся делом, по которому соскучился. Перебрав несколько красивых, но неизвестных музыкальных тем, он на минуту приостановился, размышляя, что еще сыграть, уронил несколько рассеянных нот, качая при этом закованной ногой. И вдруг струны застонали, захлебнулись птичьими вскриками. Полилась тоскливая мелодия, перебиваемая басовыми ударами.
Это была музыка боли. То острой, то притупленной усталостью, временами отдаляющейся, уступающей место недолгой радости, но непременно возвращающейся, как в незаживающую рану. Сквозь эту боль просачивались редкие, вроде бы случайные светлые звуки, но их тут же сменял жесткий, рычащий ритм, какие-то обвальные аккорды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36