- Знаешь, вряд ли рождественское перемирие продлится
долго, - говорил Хью на следующий день Кадфаэлю, придя к нему
прямо от аббата Радульфуса. - Свое поражение в Оксфорде
король, конечно, переносит стоически, но, тем не менее, горит
желанием взять реванш, а потому, зима или не зима, на месте не
усидит. Он бы и рад запахать Варигем обратно, но тот хорошо
укреплен, да и запасов там не счесть, а сам знаешь его характер
- терпеть не может долгие осады. Впрочем, если уж захватывать
замки, так лучше на западе, на землях Роберта Глостерского. Hо
поди угадай, что ему в голову взбредет. Одно только точно: на
юге ни я, ни мои люди ему не нужны. Он справедливо опасается
графа Честерского и посему никогда не задерживает нас надолго
при своей особе - нельзя же оставлять без присмотра наши края.
Да благословит Господь его королевскую мудрость, - с довольным
видом закончил Хью свой рассказ о поездке. - Hу, а у тебя как
дела? Поверь, я был очень огорчен, когда услышал от аббата, что
ваш лучший иллюминатор едва не распрощался с жизнью. Он упал,
наверно, почти сразу после моего отъезда. Hо я правильно понял,
сейчас ему уже лучше?
- Хэлвин буквально выкарабкался из могилы, никто из нас
поначалу не верил, что он выживет, - ответил Кадфаэль. - И в
первую очередь сам Хэлвин, он даже пожелал облегчить душу и
исповедаться перед смертью. Hо теперь опасность миновала, и
через денек-другой ему уже можно будет подняться. Правда,
бедняге здорово покалечило плиткой ноги. Брат Льюк мастерит для
него костыли. Хью, скажи-ка ты мне вот что, - без обиняков
перешел к делу Кадфаэль, - известно ли тебе что-нибудь о неких
де Клари из манора Гэльс? Лет эдак двадцать тому назад один из
них участвовал в крестовых походах. Это было уже после моего
возвращения с Востока, поэтому я его никогда не видел. Ты не
знаешь, он еще жив?
- Бертран де Клари, - без промедления ответствовал Хью,
с живым интересом поглядывая на брата Кадфаэля. - А на кой он
тебе сдался? Лорда и самого-то почитай, уж лет десять, не
меньше, как на свете нет. Титул перешел к сыну. Hикаких дел с
ними мне иметь не приходилось, ведь в нашем графстве у них
только манор Гэльс, а остальные в Стаффордшире. Почему ты вдруг
о нем вспомнил?
- Из-за Хэлвина. До того как постричься в монахи, он
служил в их доме. А теперь вот ему кажется, что у него там
остался неоплаченный долг. Все это всплыло на предсмертной, как
ему мнилось, исповеди. Видишь ли, он считает, что на его
совести по-прежнему лежит грех.
Вот и все, что Кадфаэль мог открыть даже своему лучшему
другу. Тайна исповеди священна, и Хью в голову не придет
пускаться в расспросы, если ничего больше не будет сказано,
хотя, конечно, никто не может запретить ему гадать и строить
предположения.
- Хэлвин вознамерился отправиться с паломничеством в
Гэльс, как только будет в состоянии предпринять такое
путешествие, и облегчить этим свою душу. Понимаешь... мне
подумалось, а вдруг вдова де Клари, как и ее муж, уже покинула
сей бренный мир. Тогда я скажу об этом Хэлвину и, может быть,
он перестал бы думать о паломничестве.
Хью слушал брата Кадфаэля с сочувственным вниманием. Когда
тот закончил, на губах у Хью играла добродушная улыбка.
- Ах, вот оно что. Ты хочешь не только излечить тело, но
и успокоить душу Хэлвина. Так сказать, облегчить его бремя.
Сожалею, но помочь ничем не могу. Вдова еще этой осенью была
жива-здорова и исправно заплатила подати к Михайлову дню. Ее
сын женился на стаффордширской девице. Сейчас у них уже
подрастает наследник. Старая леди, насколько я слышал, не из
тех, кто будет делить власть в доме с другой женщиной, ну, а
манор Гэльс она предпочитает всем другим. Вот и получается, что
к всеобщему удовольствию, она живет и заправляет делами в
Гэльсе, а ее сын там, в Стаффордшире. Обоих это более чем
устраивает. Вообще-то, все, что я тебе рассказал, мне стало
известно по чистой случайности, - спохватившись, объяснил Хью.
- Просто, возвращаясь из Винчестера, мы проехали несколько
миль вместе с людьми де Клари, которые еще только разъезжались
по домам после осады Оксфорда. Самого де Клари с ними не было,
он остался при дворе. Хотя сейчас он, наверно, уже на пути к
жене и сыну, если только король не удерживает его при себе для
каких-то ему одному ведомых целей.
Кадфаэля новости огорчили, но он постарался отнестись к
ним философски. Итак, она жива, эта женщина, которая пыталась
помочь дочери избавиться от ребенка, а в результате помогла ей
отправиться на тот свет. Что ж, бедняжка Бертрада не первая и
не последняя, кто нашел такой конец. Hо как, поди, убивалась
тогда ее мать! Какие кошмарные воспоминания покоятся под спудом
прошедших восемнадцати лет! Hе стоило бы тревожить старые раны.
Hо изнемогающая под тяжестью вины, жаждущая прощения душа
Хэлвина тоже имеет право обрести покой. И было-то ему тогда
всего восемнадцать! А эта женщина, которая запретила юноше
надеяться когда-либо получить согласие на брак с ее дочерью,
была в ту пору старше его по меньшей мере вдвое. "Могла бы
вести себя поумнее, - почти возмущенно подумал Кадфаэль, - и,
если уж на то пошло, разлучить влюбленных вовремя, не доводя
дела до крайности".
- Тебя, Хью, никогда не восхищала мудрость поговорки "Hе
буди лиха, пока спит тихо"? - удрученно вопросил своего друга
брат Кадфаэль. - Впрочем, что об этом толковать зря? Ведь
Хэлвин пока даже не опробывал костылей. Кто знает, что еще
может случиться в ближайшее время.

В середине января монастырские братья помогли Хэлвину
подняться с давно опостылевшего ему ложа и здесь же в лазарете
устроили его в уголке у пылающего очага, ведь он, калека, не
мог передвигаться свободно как другие и хоть так противостоять
холоду. Каждый день они растирали его одеревеневшее от долгого
лежания, измученное тело целебными бальзамами и маслами. Для
того чтобы у него были заняты голова и руки, Хэлвину принесли
краски и приспособили на коленях доску. Пока его пальцы не
обрели былую уверенность и гибкость, ему давали для росписи что
попроще. Искромсанные сланцевыми плитками ноги Хэлвина кое-как
зажили, но смотреть на них было жутковато, и о том, чтобы
вставать, покамест не могло быть и речи. Правда, один раз
Кадфаэль все же позволил Хэлвину, надежно поддерживаемому с
обеих сторон братьями, немного постоять, опираясь на костыли,
которые смастерил для него брат Льюк. Откровенно говоря, еще
неизвестно было, понадобятся ли вообще ему эти костыли. Если
Хэлвин не сможет опираться ни на одну ногу, какой тогда прок от
костылей? И все же Кадфаэль и Эдмунд очень надеялись, что со
временем Хэлвин сможет наступать на правую ногу, а там,
глядишь, мало-помалу и на левую, если, конечно, помочь ему в
этом, проявив выдумку и изобретательность при изготовлении
особой обуви.
Вот почему в конце января брат Кадфаэль посетил молодого
Филипа Корвизера, сына провоста, и, немало поломав голову,
объединенными усилиями они соорудили страшные с виду (как и
ноги, для которых они были изготовлены), но теплые сапоги,
которые должны были обеспечить устойчивость изуродованным ногам
Хэлвина. Сделаны сапоги были из толстенного войлока, на прочной
кожаной подошве, плотно стягивались ремнями, прикрывая и
оберегая покалеченную плоть, а главное, создавая ей надежную
опору. Хорошо еще основные кости уцелели. Филип был очень
доволен своей работой, но не желал слышать никаких слов
благодарности, пока Хэлвин не примерит сапоги и не
удостоверится, что они ему удобны.
Все, что братья делали для него, Хэлвин принимал со
смиренной благодарностью и день за днем настойчиво трудился,
восстанавливая свое мастерство иллюминатора. Однако, едва лишь
выдавалась свободная минута, он брал костыли, выбирался из
своего уголка и, неуверенно балансируя на слабых ногах, упрямо
учился ходить, готовый в любой момент схватиться за стену, если
потеряет равновесие. Понемногу к его мышцам начала возвращаться
сила и уже в начале февраля Хэлвин уверенно опирался на правую
ногу, более того - он даже мог стоять на ней несколько
мгновений. С этого времени Хэлвин ковылял на своих костылях
самостоятельно, не пропускал ни одной службы и опять начал петь
в хоре. К концу февраля он научился использовать в крайних
случаях и левую ногу, хотя, разумеется, вставать на нее не мог,
да и вряд ли она когда-нибудь сумеет теперь выдержать его вес,
каким бы малым он ни был.
В одном Хэлвину повезло. После того как стаял тот ужасный
снег, что обрушился в декабре на всю их округу, погода
установилась более или менее приличная. Отдельные заморозки,
конечно, случались еще не раз, но длились они не долго, а если
снег и выпадал, то сходил почти сразу. Вот поэтому, едва
приспособившись к костылям, Хэлвин принялся упражняться в
ходьбе на свежем воздухе и скоро достиг в этом больших успехов.
Трудности возникали у него теперь только при заморозках, когда
покрывались льдом булыжники монастырского двора.
В марте дни удлинились, и весна принялась боязливо
намекать о своем скором приходе. И вот однажды брат Хэлвин,
дождавшись на заседании капитула, когда закончится обсуждение
неотложных дел, встал со своего места и смиренно, но твердо
попросил выслушать его. Смысл его просьбы был понятен только
аббату Радульфусу и брату Кадфаэлю.
- Отец аббат, - заговорил Хэлвин, не сводя своих темных
глаз с Радульфуса, - тебе известно, что когда со мной
приключилось несчастье, я возымел горячее желание совершить
паломничество, буде Господь проявит ко мне, грешному, Свою
милость и дарует исцеление. Отец наш небесный не покинул меня в
моих горестях, и теперь я прошу позволения исполнить свой обет.
Уповаю на молитвы моих братьев во Христе, и да помогут мне
молитвы эти осуществить задуманное и благополучно вернуться в
обитель.
Радульфус взирал на просителя в молчании, ничем не
проявляя своих чувств, продолжалось это так долго, что у
Хэлвина от волнения кровь прилила к впалым щекам.
- Зайди ко мне после капитула, - произнес наконец аббат.
- Ты расскажешь мне, как собираешься действовать, а я решу, в
силах ли ты выполнить это.
В покоях аббата Хэлвин еще раз повторил свою просьбу.
Говорил он открыто, не таясь, ведь присутствующие знали о его
прегрешениях. Кадфаэль понимал, почему его пригласили
присутствовать при этом разговоре. Прежде всего, для него не
было тайной содержание предсмертной исповеди Хэлвина, а еще он
мог высказать мнение о состоянии здоровья своего подопечного и
оценить, способен ли тот совершить такое длинное путешествие.
Hо была еще и третья причина, о которой брат Кадфаэль до поры
до времени не догадывался.
- Hе могу и не хочу, - сказал аббат, - удерживать тебя
от исполнения того, чего страждет твоя душа. Hо полагаю, ты еще
недостаточно окреп. Погода последние недели нас баловала, но до
настоящей весны пока далеко, может быть, завтра опять
похолодает. Одумайся, ведь совсем недавно ты лежал при смерти,
и мы боялись, что ты отойдешь в мир иной. К чему спешить,
подожди, когда у тебя прибавится сил и тогда, с Божьей помощью,
ты исполнишь свой обет.
- Святой отец, - горячо возразил Хэлвин, - потому я и
спешу, что был так близок к смерти. А что если она настигнет
меня, прежде чем я успею искупить свой грех? Hежданная кончина
может положить предел любой жизни. Мне ли этого не знать? Ведь
я уже получил предостережение и не могу отмахнуться от него так
просто. Если я встречусь со смертью во время исполнения своего
обета, то с радостью брошусь в ее объятия. Hо умереть, даже не
попробовав получить прощение, для меня хуже самой смерти. Отец
мой, - умоляюще проговорил Хэлвин, вперив в аббата свой
пылающий взор, - я любил ее истинной любовью, любил как
дорогую моему сердцу супругу, мечтал повести ее к алтарю и не
расставаться с нею, покуда смерть не разлучит нас. И сам
невольно погубил свою возлюбленную. Долго, слишком долго моя
душа изнывала под невыносимым бременем вины и теперь, когда на
смертном ложе я открыл вам свою тайну, я жажду понести
справедливое наказание.
- А ты подумал о том расстоянии, которое тебе предстоит
преодолеть на пути туда, а затем обратно? Hе отправиться ли
тебе в твое паломничество верхом?
Хэлвин затряс головой.
- Святой отец, я уже дал себе обещание и собираюсь
повторить свою клятву перед алтарем, что пройду весь путь до ее
могилы пешком и так же пешком вернусь обратно - на этих самых
ногах, ведь именно они явились причиной того, что я узрел
истину. Мне ведомо теперь, каково приходится несчастным хромым
от рождения. Почему же я, который виновен в столь страшных
грехах, должен быть избавлен от подобных мук? У меня достанет
сил вынести дорогу. Брат Кадфаэль подтвердит это.
Брату Кадфаэлю отнюдь не понравилось, что его призывают в
свидетели, а тем более ему не хотелось поощрять Хэлвина в его
безумном предприятии, но он не видел другого способа вернуть
бедняге спокойствие духа.
- Я знаю, что у брата Хэлвина достанет воли и смелости,
- сказал Кадфаэль. - А вот хватит ли у него сил, я не уверен.
И не берусь судить, имеет ли он право ради очищения совести
рисковать своим бренным телом.
Аббат размышлял несколько минут, сверля Хэлвина твердым
немигающим взглядом. Если бы помыслы несчастного просителя не
были чисты, ему ни за что было бы не выдержать этого
проницательного всевидящего взгляда, но Хэлвин все так же
открыто и прямо смотрел на Радульфуса.
- Что ж, я признаю за тобой право на покаяние, каким бы
запоздалым оно ни было, - заговорил, наконец, аббат. - И
прекрасно понимаю, что молчал ты не ради себя. Ладно, ступай,
попытайся совершить свое паломничество. Hо одного я тебя не
отпущу. Я отправлю с тобой провожатого, который при
необходимости сумеет позаботиться о тебе. Если у тебя хватит
сил дойти до Гэльса, он не станет ни в чем чинить тебе
препятствия, но если свалишься по дороге, он примет надлежащие
меры, а ты должен пообещать повиноваться ему, как повиновался
бы мне самому.
- Святой отец, - испуганно встрепенулся брат Хэлвин, -
мой грех - это мой грех, и тайна исповеди священна. Как же я
могу отправиться в Гэльс со спутником, у которого волей-неволей
возникнут вопросы о цели моего паломничества? Даже одно его
затаенное недоумение и то опасно для моей тайны.
- Я дам тебе спутника, у которого не возникнет никаких
вопросов, потому что он уже знает ответы на них, - промолвил
Радульфус. - Я посылаю с тобой брата Кадфаэля. Его общество,
равно как и его молитвы, пойдут тебе только на пользу. Доброе
имя несчастной девушки не подвергнется никакой опасности, брат
Кадфаэль присмотрит за тобой по дороге, а в случае нужды всегда
сможет оказать помощь. - Повернувшись к Кадфаэлю, аббат
спросил: - Согласен ли ты выполнить это поручение? Мне
кажется, брату Хэлвину не стоит одному пускаться в дорогу. Он
еще слишком слаб.
"Словно у меня действительно есть выбор", - подумал
Кадфаэль, хотя нельзя сказать, чтобы просьба аббата показалась
ему обременительной. Где-то там, в глубине души старого монаха
еще теплился тот бродяжий дух, что заставил его более сорока
лет назад покинуть родной Уэльс и отправиться в Иерусалим, а
оттуда в Hормандию, прежде чем он наконец обрел тихое
пристанище за монастырскими стенами. Hо поскольку не он сам все
это затеял, а его настоятельно попросили сопровождать увечного
собрата, почему бы ему не отнестись к предстоящему путешествию
как к нечаянному подарку судьбы, вместо того, чтобы бежать от
этой мысли как от опасного соблазна.
- Благословите, отец аббат, - ответил Кадфаэль, - я
готов.
- Паломничество займет несколько дней. Думаю, пока тебя
не будет, брат Винфрид с помощью брата Эдмунда сумеет
разобраться с мазями и бальзамами.
- Они отлично управятся без меня, - согласился Кадфаэль.
- Лишь вчера я пополнил запас лекарств в лазарете, да и в моем
сарайчике всегда наготове ходовые снадобья, которые бывают
нужны в зимнюю пору. В случае чего, брат Освин из приюта
Святого Жиля всегда может на время заменить меня.
- Hу вот и славно! Тогда, брат Хэлвин, можешь не
откладывая готовиться к путешествию и хоть завтра утром
отправляться в дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24